На контент меня по прежнему катастрофически не хватает, зато я доросла до рубрики #нампишут
Под одним из прошлых постов в моём Телеграм-канале мой приятель Михаил написал следующее:
Кстати, в качестве темы, было бы интересно почитать небольшое рассуждение о том, как переводить на целевой язык фрагменты книги на иностранном языке, внезапно написанные на языке целевом. То есть, например, если в книге на английском встречаются фрагменты на русском, и при этом перевод выполняется как раз на русский.
Это довольно увлекательная тема, тем более, что я сама сталкивалась с подобным при переводе "Пленённой принцессы", так что давайте её и обсудим, пока я отхожу от перевода очередной главы.
Как вы, должно быть, заметили, я очень уважаю теорию, и стараюсь прибегать к ней в любой непонятной ситуации. Но так уж вышло, что этот вопрос никак не освещался в академических источниках, а потому никаких авторитетных практических рекомендаций по данной теме просто нет.
Переводчику приходится импровизировать, полагаясь на собственный опыт, чутьё и вкус.
И вновь перед нами встаёт пресловутый конфликт передачи плана выражения, плана содержания и когнитивного эффекта.
Хрестоматийным примером будет перевод на русский язык романа Энтони Бёрджесса "Заводной апельсин" (A Clockwork Orange).
Дело в том, что текст романа то и дело перемежается русскими словами, написанными латиницей, совершенно сбивая с толку англоязычного читателя и затрудняя погружение в и без того не лёгкий сюжет. Это так называемый "надсат" (Nadsat) — вымышленный слэнг или язык, на котором общаются подростки-герои книги.
История этой идеи интересна сама по себе. Некоторое время Бёрджесс провёл с женой в Ленинграде, где общался с представителями различных субкультур, стилягами и фарцовщиками. После поездки писатель пришёл к следующим умозаключениям:
«Словарь моих хулиганов из космической эры будет смесью из русского языка и упрощенного английского, и все это будет перемежаться рифмованным сленгом и цыганщиной. Русский суффикс “надсат” станет названием диалекта молодых людей, на нем будут говорить “други”, или “другс”, или друзья по банде... В тлеющем в глубине моего ящика черновике много насилия, в законченном романе его будет еще больше, поэтому странный новый жаргон может стать своего рода завесой, прикрывающей чрезмерную жестокость, и не давать разгуляться собственным основным инстинктам читателя. Тонкая ирония была в том, что равнодушные к политике молодые люди, видевшие самоцель в тоталитарной жестокости, прибегали к жаргону, основанному на двух главных политических языках времени»
Сказано — сделано, и тлеющий в глубине ящика роман увидел свет в 1962г. Кстати, если вы вдруг озадачились, что за суффикс "надсат" такой, то это ни что иное, как окончание "-надцать" в числительных от 11 до 19.
Подростки-носители "надсата" и себя называют "надсатами" (nadsats), что перекликается с тем, как зовут подростков в настоящем английском языке — teens от суффикса -teen, аналогичного суффиксу -надцать.
Сложности переводу добавляет и тот факт, что, как видно на примере слова "надсат", слова, используемые автором, сложно назвать чисто русскими и кристально русскоязычному читателю понятными.
Как это всё в итоге выглядит, можно почерпнуть из первого же абзаца романа:
Итак, роман увидел свет, затем, в 1971г вышел знаменитый одноимённый фильм Стэнли Кубрика (который в отечественный кинотеатрах, кстати, по просьбе самого режиссёра показывали исключительно на языке оригинала с русскими субтитрами), и, наконец, в 1991 году вышло целых два перевода на русский язык. И к проблеме перевода надсата переводчики подошли совершенно по-разному.
Тот же отрывок в переводе В. Бошняка. Ленинград: Издательство «Художественная литература», 1991:
Своё решение В. Бошняк комментировал так:
«[Я] Специально путал корни с суффиксами. Если память мне не изменяет, я их [главных героев] заставлял, скажем, слово „старикашка“ сокращать до „кашка“. Эту ухмылочку я почерпнул из оригинала. Там Бёрджесс — то ли нарочно, то ли по незнанию — делает похожие вещи».
Здесь, хоть сами слова и понятны более-менее читателю, но сложности в восприятии добавляет необходимость постоянно переключаться с кириллицы на латиницу.
Тот же отрывок в переводе Е. Синельщикова. Юность. 1991. №3. С.15-27; № 4. С.58-83.
Е. Синельщиков же обосновывает свой подход иначе. В предисловии к «Заводному апельсину» он пишет следующее:
подобно Берджесу,<…> создавшему новый язык молодежи будущего, в структуре которого, по мнению автора, должны были преобладать славяно-цыганские корни, я попытался передать „надсадский“ язык русских тинэйджеров — смесь молодежных сленгов 60-х — конца 80-х годов, где доминируют словечки английского происхождения
На первый взгляд, подход этого переводчика ближе к оригиналу — весь текст написан кириллицей, а сложность вызывают чужеродные вкрапления. Однако большинство не оценило подход Е. Синельщикова, ведь насколько далеки были англоязычные читатель от руссизмов, настолько же хорошо русскоязычные читатели способны понимать англицизмы.
Есть и несколько других переводов, чуть менее известных, впрочем, о перевод "Заводного апельсина" сломали перья не одни переводоведы, и научных работ на эту тему написано более чем достаточно, так что углубляться не будем.
Основные тенденции понятны — нам надо показать читателю перевода, что текст каким-то образом чужероден читателю оригинала. И тут мы выбираем либо графический способ, чтобы латиница выбивалась из кириллицы, либо лексический, заменяя оригинальные единицы текста, чтобы они казалась столь же чужеродными читателям перевода.
Теперь к моему примеру.
В романе Софи Ларк "Пленённая принцесса" (Stolen heir), который я переводила, фигурирует польская и русская мафия, которые периодически общаются друг с другом на родном языке.
Я решила придерживаться графического способа, и оставила эту фразу ровно так, как она выглядела в оригинале:
Но кое-где я позволила себе "улучшить автора:
Я решила не плодить клюкву с этим "на здоровье", живучим как дедуля Шварц:
Ну а вы что думаете? Какой способ передачи русского языка в русских переводах кажется вам наиболее справедливым?