Он любил писать ночью. Беспорядочная какафония звуков ночного города, была его творческой тишиной. Он любил светящийся монитор и клавиатуру, выдернутую из темноты пятнышком светодиодного фонарика. Он любил звенящее напряжение нервов, вызванное желанием тела лечь спать. В этом состоянии предложения рождались более чёткими и короткими. Он, не стесняясь, вслух проговаривал диалоги героев, с эмоциями, паузами, говорящими взглядами. Он видел, как это можно записать. Но, самым главным в этом ритуале был - кофе.
Он не позволял себе прерваться на кофе до последнего. Он как надсмотрщик заставлял себя заработать эту награду. Он терпел, и когда понимал, что какой-то фрагмент текста действительно получался, он говорил себе: «Можно…» И медленно шёл на кухню.
Когда-то, он как многие пил кофе за работой, не отрываясь от клавиатуры. Сначала обжигаясь, а потом допивая забытые остывшие одёнки. Он, как многие, курил когда-то штуку за штукой. Прикуривая следующую сигарету, от истлевшей. Он мог на бегу купить в автомате кофе с сахаром! Или вообще какие-нибудь помои, типа лате. Это было когда-то.
Теперь, он, заработав свой приз, медленно вставал и спокойно, без суеты шёл на кухню.
Он насыпал горстью полную кофемолку, чувствуя ладонью благородную бархатную поверхность каждого зёрнышка. Кофе он, уже давно, покупал у знакомого, который каждый год летал отдыхать в Доминикану. Он знал: чтоб получить три ложки с горкой, нужно сделать триста шестьдесят оборотов ручки кофемолки. Он не спешил. Закончив крутить ручку, он снимал поддон своей кофемолки и несколькими лёгкими движениями обстукивал его края. Привычным движением брал джезву и высыпал в неё смолотый кофе. Он доставал из холодильника минеральную воду, наливал чуть ниже половины джезвы и, не перемешивая, ставил на газ. На полный огонь. Без суеты закрывал бутылку с минералкой и убирал в холодильник. Вода не должна нагреться. Он внимательно следил за тем, как в джезве начинает формироваться пенка. Как только она начинала подниматься, он… нет, не поднимал джезву. Он убавлял газ наполовину. Пенка опускалась, но ненадолго. Как только она опять пыталась подняться, он привычным движением убавлял газ до минимума, до еле видных синих огоньков. Теперь кофе томился дольше и когда, всё-таки, медленно начинал ползти вверх, он слегка приподнимал джезву. Через мгновение происходило чудо: пенка как бы переворачивалась и пропадала в чуть кипящей жидкости. Он ещё немного держал кофе кипящим, не спеша снимал, доставал воду из холодильника, доливал до горлышка джезвы и снова ставил на огонь. Теперь кофе закипал без пенки. Он немного держал его чуть бурлящим и убирал джезву с огня.
Возможно, гурманы, любители всякого турецкого, испанского еще какого-то там кофе скажут: это не кофе, а компот из кофейных зёрен. Но, нет! Это, настоящий кофе! Не со вкусом кофе, а кофе, без всяких привкусов и лишних ароматов.
В былые времена он тоже пробовал различные добавки к кофе. Гвоздику, корицу, ваниль. Даже кайенский перец. Но со временем понял – кофе это только кофе. Хороший кофе получается из… хорошего кофе. Это был его личный афоризм. Для внутреннего пользования.
Он ставил турку на стол на круглую подставочку из сандала и накрывал таким же кружочком из сандала, и приступал ко второму акту священнодействия.
Он доставал из замшевого мешочка сворачивающую машинку «DRUM». Открывал кисет и вынимал пачку с бумажками. Аккуратно вкладывал бумажку в машинку, аккуратно разравнивал на бумаге две щепотки табака и, сдвинув катки, делал четверть оборота. Выверенное многократными повторениями движение, оставляло как раз только липкий слой на бумаге. Он аккуратно проводил по слою языком и заканчивал движение валиками. Несколько оборотов туда-сюда, чтоб сигарета не была рыхлой, и раздвигал валики. Лента услужливо выдавало плотно скрученную хорошо набитую сигарету. Оставалось аккуратно обрезать выступающий табак с одной стороны и вставить сигарету в сандаловый мундштук.
Он снимал сандаловую крышку с джезвы. Аккуратно наливал в кофейную чашку ароматные кофе и брал мундштук в рот.
Зажигалка «ZIPPO». Он открывал крышку резким движение кисти в сторону. Как в кино – колёсиком по бедру извлекал огонь. Не торопясь прикуривал, делал глубокую затяжку, немного держал вкусный, отдающий черносливом дым во рту и, выпустив его свободным облаком, подносил чашку к губам. Восемь затяжек, восемь глотков кофе. Этого хватало почти на час медитативного состояния. Без мыслей, без эмоций, состояние полного покоя – состояние молитвы…
Он никогда, никому не говорил, но очень любил думать фразу: «в этом я весь». Ни в кофе, ни в сигарете, ни в машинке “DRUM”, а в «ЭТОМ», во всём этом действе.
Сегодня он проснулся с ощущением спокойного счастья. Причина этого состояния сладко посапывала, уткнувшись в его плечо. Он аккуратно высвободил из-под неё руку и вышел на кухню.
В самый ответственный момент, когда он поднимал джезву над еще не выключенным до конца газом, она обняла его сзади, мягко и требовательно. Он глубоко вздохнул, и пенка выбежала через край. Первый раз его кофе убежал. Он осторожно развернулся к ней лицом и, держа джезву в вытянутой руке, неожиданно «утонул» в её любящем взгляде. Она ничуть не сконфузилась и, прижимаясь к нему ещё крепче спросила: «Кофе? Как вкусно пахнет! Можно мне то же? Только я со сливками и два сахара…» Ком встал в его горле. Он высвободился из её объятий и, наклонившись, поглядел ей прямо в глаза. Перевёл дыхание и чуть слышно спросил: "у меня еще ваниль есть. Добавить?»
