Знаете, что важнее всего, когда прожиты беспечные и зрелые годы? Мудрая голова и живое сердце.
Сегодня я предложу вам историю, которую мне рассказала повар нашей компании. К ней она прилетела от подруги Людмилы. Главные участники - её брат и дед. Читайте, пожалуйста.
Так случилось, что Филипп десять лет не видался с родными. Причина в матери, Зое Ивановне. Видите ли ей девушка сына не нравилась! Пока просто встречался, крепилась, ограничиваясь колкой характеристикой в адрес Ирины, а как жениться собрался, прямо при ней заявила:
"Разболтанная, юбка, как набедренная повязка, раскрас боевой посреди белого дня. Порядочные девушки так не выглядят. А непорядочная в невестки мне не нужна!"
Ирина с ответом не задержалась, ответив, что видала Зою Ивановну в белых тапках, на кладбище и больше ноги её здесь не будет. Хлопнула дверью, Филипп за ней побежал. Примирение случилось только после принятия ультиматума парнем - они уедут в родной город Ирины. Там и свадьбу сыграют.
Без присутствия чокнутой семейки Филиппа. Да, городок - "большая деревня"! Но если она ему дорога - привыкнет. Вот Филипп и привыкал десять лет. Детей Ирина не родила, многое из того, что мать говорила, себя оправдало. А ему уж за тридцать и тоска по близким заела. Подал на развод, с замирающего завода уволился.
Сел в поезд и покатил в прошлое, которое представлялось Филиппу в виде трогательной, пасторальной картинки. Он откроет дверь - ключ сохранился, выбежит мать в переднике, руки в муке, как всегда по субботам бывало. Радостно выдохнет:
"Наконец-то ты вернулся, сынок, а я пироги стряпаю с твоей любимой начинкой - со щавелем и карамельками."
Ключ не подошёл. Дверь открыла полная молодая женщина с сердитым лицом. Филипп не узнал, а догадался, что это его сестрица Людмилка. Эка её разнесло! Она буркнула: "Только тебя нам и не хватало! Чего припёрся-то?" И другие - мать, отец, муж сестры ему не обрадовались.
В трёхкомнатной квартире теснилось четверо взрослых, мальчонка трёх лет и младенец в кроватке пускал пузыри - дети сестры. От Филиппа отвыкли, гостинцы приняли равнодушно. Сестра, повертев пижаму в горошек - сорок второго размера, тяжело вздохнула: "Дурак ты, Филька, хоть и старший."
И за столом, не смотря на бутылку коньяка - презент отцу, разговор не клеился. Праздничный ужин в честь блудного сына, состоял из отварной картошки, капустного салата и двух банок килек в томатном соусе. А всё потому, что убыл Филипп в благодушном 1983-м году, а вернулся - в непогоду девяностых.
"Чем богаты, сынок. Ты надолго?" - спросила мать, будто не расслышав, что Филипп развёлся и ни кола, ни двора не имеет.
Он вспылил: "Ну хочешь, прямо сейчас свалю. Поживу под мостом пока не найду работу и не дадут общежитие!"
"У нас в городе моста нет,"- подал голос зять. Все засмеялись, тучи немного раздвинулись. Встреча пошла веселее. Чокаясь с сыном, отец подмигнул:
"Не завтра, так послезавтра что-то придумается. Вишь, как Людка у нас расплодилась?"
Зоя Ивановна хмыкнула: "Уж ты придумаешь! Моей голове напряжение предстоит." И допив рюмку, начала убирать со стола - дочка давно подавала сердитые знаки. Ей пора было ребёнка купать.
Молодое семейство занимало зал. Мать и отец - каждый в своей комнате, поскольку у них не совпадал режим сна, а он ещё и храпел так, что "соседи по батарее стучали." Филиппу отвели кухонную угловую "лавку" типа дивана. Жёсткую и неудобную. Ещё Людка моталась туда-сюда, что -то грея в кастрюльке.
Младенец орал, зять матерился на "чёртову жизнь в дурдоме." Глава "дурдома" храпел. И только Зоя Ивановна, заткнув ватой уши, интеллигентно читала роман в своей спаленке. На самом деле, думала куда пристроить старшего сына - всё-таки гнать в общагу не очень удобно. Вдруг её осенило: "Эврика! Дед!" И заснула совершенно спокойная.
А "эврика" заключалась в следующем. С первых дней замужества, мать Филиппа не ладила со свекровью. И даже внуков к ней не водила, тем более, что свёкры проживали в старом, дальнем микрорайоне. Пока Филипп отсутствовал, его малознакомая бабушка умерла, осиротив дедушку. Несколько лет он обходился сам, не желая видеть ни сына - подкаблучника, ни невестку - фурию.
И по внукам не скучал, давно позабыв их лица. Да и наплевать бы на него (мнение Зои Ивановны), но неприватизированная квартира могла отойти государству. Преодолев себя, женщина начала ездить к старику, но пока ни на шаг не приблизилась к цели. Свёкор, Захар Степанович, был не прост и не терпел невестку. А ещё дурил, позорясь перед соседями.
Филипп - свежий человек и внук, вполне мог найти общий язык с дедушкой. Тогда бы прописался, оформил квартиру, как надо. Естественно,там бы и проживал, окорачивая старика. А у Зои Ивановны голова бы болеть перестала - свёкор присмотрен, сын пристроен. Тем более, что больше ему ничего не достанется - квартира и дача младшей дочке завещаны.
Невыспавшийся сын, на "эврику" матери ответил сомнением: "Мы с дедом люди чужие. Вряд ли поладим. Ты не переживай, мама, я скоро в общагу пристроюсь." Но Зоя Ивановна, отступать не привыкшая, убеждала, внушала и требовала "не быть дураком." Ну и поехали в дальний микрорайон к дедушке Захару Степановичу.
Дверь невестка своим ключом открыла, а перед этим тревожно взглянула на ту, что по соседству. Там ничего особенного не наблюдалось и она вздохнула с облегчением. От квартиры свёкора Зоя Ивановна сюрпризов не ждала - недавно была и наводила порядок. Её хозяин лежал на диване и даже голову не повернул. Кашлянув, Зоя Ивановна елейным голоском затянула:
"Добрый денёк, Захар Степанович! Это я, ваша невестка пришла. Кашки с тыковкой принесла. А это внук ваш - Филипп. В гости приехал и вас захотел повидать."
Старик не шелохнулся. Без порток, но в вязанных носках и байковом женском халате, он являл собой грустное доказательство старости. Возраст высушил тело, забрал цвет волос, сморщил лицо и только глаза всё ещё брызгали синевой. У внука дрогнуло сердце и защипало в носу - он унаследовал мягкий характер отца и был склонен к эмпатии.
Присев на край дивана, он взял старика за руку и честно признался: "Мне жить негде, дед. С женой развёлся, правнуков для тебя не нажил. И пока голова у меня меж ног и ум в раскоряку. Прими к себе, хотя бы временно."
Сам не понял, откуда взялось это выражение, а старик улыбнулся наполовину беззубым ртом: "Бабка твоя покойная так про меня говорила, когда я пьяненький приходил. Ты, видать, слышал разок и запомнилось. Что ж, поживи, коли не забоишься дури моей. Чай мать-то всякого наболтала?"
Зоя Ивановна, сообразив, что дело сделано и легче, чем ожидалось, быстренько освободила авоську от скромных даров и откланялась, наказав сыну: "Хотя бы раз в месяц - заглядывай!" Хлопнула дверью. Дед и внук остались вдвоём. Было слышно, как на кухне капает кран. Осенняя муха, с разгону, пыталась попасть в приоткрытую форточку.
Филипп спросил: "А ты халат надел, чтоб, как - будто жена Таня тебя обнимает?"
Старик похлопал его по плечу: "Ты это... живи сколько хочешь."
Миновал месяц и дом деда стал привычным для внука. Ничего особенного не обещалось. Захар Степанович его прописал, а насчёт приватизации сказал: "Тебе надо - оформляй. А меня скоро другое жильё ждёт." Филипп такелажником на склад устроился. Зарплата небольшая, труд физический. Уставал с непривычки.
Хорошо, хоть дома ждал ужин готовый - наваристый суп с тушёнкой, она же - с картошкой. Захар Степанович готовить умел и даже непонятно зачем невестка ему еду привозила. Одно странно - тушёнка никак не кончалась, откуда-то появлялись консервы. А ещё разные субпродукты и мясо.
И хоть, как прикидывай - не могло хватать пенсии Захара Степановича на такое изобилие. Как-то сели пельмени лепить вечерком и Филипп подобрался с вопросом: "Дед, признавайся, откуда мяско, тушёнка, консервы? Мои, например, то на картошке с капустой сидят."
"И твоим я предлагал, но невестка щепетильная больно."
"Краденное?!"
"Спятил? Я человек честный, войну прошёл."
"Тогда колись, терпежу уже нет!"
"Может сначала пельмени долепим?"
"Говори, дед!"
"Значица так. То, что в банках, с загородной свалки. Тот же склад только с запашком. Маненько просрочка и некондиция. А мясное из "Собачьей лавки." Магазинчик такой. Сухие корма продают с прилавка, а то, что с бойни - с заднего входа, не особенно афишируя. Быстро расходится. Хоть и предупрежденье написано, что исключительно для собак."
Филипп обалдел: "То есть, жрём просрочку и падаль?! Дед, ты в своём уме?"
Дед, не видя причины для паники, спокойно ответил: "Никто не отравился однако. Одни и те берут килограммами."
"Для собак и берут - ты об этом не думал?"
"Очнись, Филя! Людям себя б накормить."
Дальше пельмени Захар Степанович лепил один. Закончив, тут же чиркнул спичкой под кастрюлькой с водой. Лаврушка, чеснок, пол ложки соли. Закипело, крикнул: "На тебя варить, привереда?" "Нет!" - рявкнул Филипп.Минут десять спустя, сам же спросил: "Дед, а картошка, морковка в подвале - тоже с помойки?"
"А к ним-то какие претензии? Чего маешься, добирай из кастрюли пельмени - я и на тебя сварил."
"Эх, лучше б я не знал..."
Дед подмигнул: "А давай по граммулечке - оно и забудется. Водочка точно из магазина." Хорошо, тепло сидели. Захар Степанович рассказывал в тему:
"Однажды на фронте, полевая кухня к нам никак дойти не могла. Оголодали - страсть. Глядь, а по реке рыба кверху пузом плывёт. Послали гонцов, у самих оружие наготове - война! Они набрали полный мешок. Варили, запекали на углях, не обращая внимание на душок. И никто - даю слово, от отравленья не умер. Позлее причины нашлись. "
"Так то - война!"
"А сейчас, мир что ли? Сами себе враги - разрушители."
Дед все годы войны прошёл, попадая в госпиталь и опять возвращаясь. Но своему участию значения не придавал - всегда выходило, что другие были героями, а он будто в сторонке курил. Но когда они сблизились и Филипп был допущен тереть деду спину во время помывки, рубец-впадина его вздрогнуть заставил.
"Дедунь, где тебя так?!"
"Под Сталинградом комар цапнул, а я, дурак, расчесал."
И про награды, в резной шкатулке, равнодушно говаривал:
"Всем давали и мне заодно. Жене, Тане, в тылу, приходилось труднее, чем мне. Меня идея держала - Родина! А у ней на руках две дочки от тифа померли. Заразилась и сама едва выжила. Чуть ума не лишилась, девчонок земле предавая. Ради младшего сына - твоего будущего отца, выстояла. И меня, письмами да молитвой держала."
"Вы с бабушкой сильно друг друга любили, да?" - с невольной завистью спрашивал внук. Захар Степанович вздыхал:
"Плохо то, что про "сильно" понимаешь, когда в пустую квартиру приходишь, после похорон. Она с характером была. Я, как вернулся, без стакана самогонки не мог уснуть. Ещё детей хотели - большую семью. Но Таня забеременеть не смогла. Так и единственного сына красивая-строптивая увела.
Мама твоя. Он по летам поздновато женился. Зоя моложе, а всё равно каблучком прижала. Тебя, а потом Людку нам почти не показывала. Жена страдала, я злился. Вот так и разошлись с сыном. На похоронах матери он ко мне подошёл - обнять хотел, а я взбрыкнул. Ты, внучок, ещё лучше замена. Поклон невестке за то, что тебя привела."
"Мясной вопрос" сам собой закрылся, вместе с исчезновением "Собачьей лавки." Обычное явление тех лет. Получив зарплату, Филипп первым делом отправлялся за мясом - без него боевой дух деда тускнел. Своим тоже, как-то отнёс килограмма три и племянникам яблок, но нарвался на цепкие вопросы сестры про здоровье деда и приватизацию его жилья:
"Как помрёт, что делать станешь? И я ведь дедушке не чужая. Вон - его правнуки спят. А ты разведён. Значит, женишься на такой же бракованной, может, с жильём..."
Послать бы покрепче, но вдруг молоко пропадёт. Не дождавшись родителей, махнул зятю, смолившему на балконе и домой отправился - к деду! Вот с кем не скучно. На свалку Захар Степанович хаживал иногда и хлама домой приносил немало. Журналы, книги, поношенную одежду, обувь, игрушки, разрозненную посуду.
Идею имел - всё это привести в порядок и продать на барахольном развале. Но остывал быстро и забывал, за новой партией отправляясь. Раз в месяц, в "генеральную чистку," Филипп полный мешок набивал всяким-разным и относил на помойку. Дед не возражал - ему был важен поисковый азарт и ощущение занятости. Вдруг почище сюрпрайз прилетел.
Помните, когда Зоя Ивановна, привела сына заново с дедом знакомиться, она тревожно на соседскую дверь посмотрела? А всё потому, что ей её не раз пришлось отмывать и выслушивать от хозяина разные гадости. Появление Филиппа, надолго переключило внимание Захара Степановича.
Но теперь он снова припомнил в чём перед ним сосед - такой же старик, виноват. Набрав, как и раньше, собачьих какашек (пардоньте, конечно), развёл их водой и вымазал обидчику дверь. Три раза нажав на звонок, скрылся. На самом деле, припал к глазку, ожидая "спектакля."
Филипп вошёл в подъезд, когда сосед уже голос сорвал и ноги отбил о дверь Захара Степановича. Догадываясь, что делает дед, внук помахал глазку: "Выходи старый хулиган, разбираться!" Его родной старичок выскочил со шваброй в руке и в боевой готовности:
"Ты, Филя, не в курсе, а этот гад мне денег должен! Десять рублей!"
Филипп хмыкнул: "Всего-то? Товарищ, верните и будем квиты!"
Охрипший сосед просипел: "Я сто раз хотел, так не берёт, старый склочник!"
Оказалось, долг образовался в восьмидесятых - в советских деньгах, при стабильных ценах. Когда жена Захара Степановича за квартиру десять рублей относила в сберкассу. "А теперь, такой суммой, разве что зад подтереть! Пусть он мне теперешнюю квитанцию за квартиру оплатит - тогда будем в расчёте!" - потребовал дед Филиппа, воинственно шваброй размахивая.
"А вот шиш тебе! Я участкового вызову и на тебя в суд подам за хулиганство! Мой долг аннулировался за давностью лет!" - тряс кулаком второй дед.
"Значит так. До принятия решения, расходимся. Дедуня, марш домой! И вы, товарищ, тоже,"- скомандовал Филипп, оттесняя каждого в нужную сторону.
"А кто дверь будет мыть?" - пискнул пострадавший.
"Дверь, товарищ, вы сами помоете и будем, набежавший процент, закрытым считать. Что дальше, я вам объявлю, когда все успокоимся," - решил Филипп.
А оставшись с дедом наедине, сердито спросил: "Мамка моя, уже эту дверь отмывала? И не стыдно тебе?"
"Нет, ни фигуленьки. Я не просил. Пусть бы засохло покрепче и этот "мне не товарищ," сам бы *овно отскребал. Пусть скажет спасибо, что только собачье!" - надулся Захар Степанович.
"Ох старики, хулиганы-разбойники. Ладно, утро вечера мудренее, дед," - засмеялся Филипп. И постепенно их вечер вошёл в привычную колею. Было слышно, как за дверью материться сосед, оттирая-таки собачье дерьмо. Захар Степанович спать довольный пошёл. Филипп тоже посмеивался, уже зная, как дальше поступит.
Наутро, перед работой, тихонько постучав в соседнюю дверь, он отдал "гаду" квитанцию и нужную сумму денег: "Оплатите и отчитайтесь перед Захаром Степановичем. Можете извинения принести. Всё-таки, по советским меркам, вы серьёзный должник. И ни гу-гу про то, что я к вам заходил. В ваших же интересах!"
Вот так многолетний конфликт был исчерпан, а дед и внук ещё крепче сдружились. Новый год встречали вдвоём, хотя Зоя Ивановна приглашала к себе - отметить "семейно." Но что они - дураки, себе праздник портить? Роль ёлки исполнили еловые ветки в вазе, украшенные мишурой. Накрыли мужской стол - бутылка хорошей водки, селёдка, картошка, солёности от бабки на углу.
Вкусной колбаски нарезали. Шампанское не покупали, считая баловством. Кошелёк Филиппа оскудел, но кто ж считает убытки перед боем курантов? Выпивали - за Новый год, за здоровье, за мир во всём мире, за возвращение честной советской жизни (тост Захара Степановича).
"За твои ещё десять лет, дедушка!"- обнял старика Филипп. Дед, воробушком, потрёпанным жизнью, прижался к нему. Шепнул: "Я скоро уйду, внучок. Таня мне снится каждую ночь. Молодая, красивая. Улыбается и манит к себе. А я всё ближе к ней подхожу. Всего два шага осталось."
Филипп вздрогнул, поспешив совет дать - глупый, из детства: "А ты, когда просыпаешься, повторяй три раза: "Куда ночь, туда и сон." Потом водой холодной умойся и попроси: "Вода-вода, унеси сон без следа." Меня так мамка учила, когда снились страшные сны."
"Так-то страшные. А с Таней - прекрасные. Но я попробую. Ради тебя, внучок. Женить бы тебя, ребёночка твоего на руках подержать. Жаль бабушка не повидала тебя - вот таким нашим, взрослым."
Но уже пора было встречать Новый год по Москве и грусти свои они отложили.
Тринадцатого января выпало на середину недели. Филипп с работы очень усталым пришёл - не до старого нового года. Но на кухне, при свете свечи, за накрытым столом сидел дед. Торт, шампанское по фужерам разлито. Даже странно. Счастливо улыбаясь, Захар Степанович объяснил:
"Это Таня меня попросила, чтоб торт, шампанское, свечка. Она совсем недавно ушла. Вон, косынку забыла!"
На табурете, действительно, лежала газовая косынка, когда-то ярко-синяя, теперь поблекшая, как муж покойной Тани - бабушки Филиппа. Должно быть, дед разыскал её в шифоньере. Теперь верит, что Таня оставила. Не зная, как поступить и что говорить, Филипп присел рядом с дедом.
"Сегодня ночью, во сне, я сдался и подошёл к Татьяне вплотную. Она так обрадовалась, засмеялась! Велела ждать в гости. Я всё приготовил, как пожелала. Таня пришла, не обманула. Теперь мой черёд," - старик говорил монотонно, а сам на косынку смотрел.
Не хотелось ни сладкого, ни шампанского. Вдруг свеча заискрила и, недолго поборовшись за пламя, погасла. Старик молча поднялся. Взяв с табурета косынку, пошёл - усталый и сгорбленный.
Обернулся в проходе: "Прощевай, Филюшка!"
"Спокойной ночи, Захар Степанович, добрых снов," - откликнулся внук, не сдвинувшись с места. А надо было подойти, обнять и не отпускать! Проклятая, мужская сдержанность.
Он лёг следом, на диване, в зале. Тело гудело от трудового дня, а душа тревожилась и не желала спать. "Надо в выходные съездить с дедом на кладбище, к бабушке Тане. Может тогда он успокоится и поверит, что ещё поживёт," - подумал Филипп, закрывая глаза.
Ему снился дед - молодой и красивый. Не один, а с девушкой - в пару. Филипп пытался её рассмотреть, но они уходили всё дальше и дальше. За окном вьюга шумела, а во сне расцветала весна и пахло сиренью.
... В выходные Филипп хоронил дедушку Захара Степановича. Провожавших было немного. Несколько таких же, как дед, стариков, тот же сосед - "не товарищ." Родители и сестра Филиппа. Зять остался с детьми. Все горевали, но не плакали, считая, что покойный немало пожил.
Супруга похоронили рядом с супругой. Место оказалось давно приготовлено. Всё было по правилам сделано - для тела, а главное, для Души усопшего. Мороз крепчал и пора было ехать на поминки в столовую.
А Филиппу ещё предстояло вернуться в пустую квартиру и понять, насколько сильно он любил деда.
от автора: Прочитав первые отзывы, поняла, что нужно добавить. История давняя и многое произошло. Людмила, сестра Филиппа претендовала на наследство деда. Не от злобы, а от нужды, как она говорила годы спустя. Брат отказал. Правда, мать и отец держали сторону сына. Постепенно жить стало полегче.
Филипп, уже работавший на заводе, женился. Его жена родила двух сыновей. Мальчиков назвали Захар и Гордей. Рассорка между сестрой и братом настолько забылось, что стали крепко, семейно дружить. Отпуска, праздники - вместе. И личное общение Филиппа и Люды стало весьма доверительным.
К тому же, когда мать, Зоя Ивановна, получила грустное наследство со своей стороны, свою квартиру они с мужем дочке с зятем отдали, а сами перебрались на меньшую площадь. Сына и дочь объявили равными наследниками. Когда-нибудь. Ещё добавлю, что рассказывая эту историю своей подруге, Людмила жалела, что покойного деда совершенно не знала. Брата её в него просто влюбил. Но поздновато.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина