Я уставился на гудящую лампу, висящую перед глазами. Почему эти чертовы лампы дневного света всегда так противно гудят?
Где я?
Эта мысль обожгла ужасом мой мозг. Я резко сел, так что закружилась голова.
Пустая комната, выкрашенная белой масляной краской и кровать, на которой собственно я и сидел.
Я попытался восстановить в памяти последние события.
Публичный дом, оперативники, моя попытка к бегству и выстрел. Я был уверен, что это конец.
Я осмотрел себя. Плечо перебинтованно и, при попытке пошевелить рукой, тут же дало о себе знать острой болью. От такого ранения не умирают, даже сознания не теряют. Пули у них отравленные были что ли?
Открылась дверь, вошли двое мужчин в форме.
Молчать, пока не выясню, что мне предъявляют.
На меня надели наручники, привели в допросную и оставили одного.
Они следят за мной, я знал. Пытаются заставить нервничать и чем-нибудь себя выдать. Забыли, что имеют дело с детективом, я знаю наизусть их приёмы. Пока можно собраться с мыслями и успокоиться. По закону я имею право на адвоката.
Наконец, вошли двое. Один был в белом халате. С каких пор они так заботятся о заключённых, что на допросе присутствует врач?
Сначала всё шло, как обычно. Формальности, имя, фамилия. Я назвал свои, притворяться кем-то другим уже не было смысла.
Я рассказал им всё, что знал. Про своего напарника, про улики, что нашёл в нашей конторе и про жену с сыном. Надежды, что они начнут копать эту версию было мало, им проще было повесить всё на меня. Но шанс всё же был, если найти хорошего адвоката.
А потом этот докторишка начал говорить какую-то чушь. Он сказал, что он психиатр, что диссоциативное расстройство идентичности — это диагноз, который докажет суду, что преступления я совершал не понимая этого. Это позволит мне избежать тюрьмы, но мне придётся лечиться. Что есть случаи, когда люди с таким диагнозом выздоравливали и возвращались к нормальной жизни.
Я смотрел на него как на сумасшедшего. Какой он психиатр, может он псих? Мне ещё и шизофрению приписать пытаются.
А потом они включили проектор.
Там был я. В этой же допросной, или такой же. Они все похожи одна на другую.
Но тот человек на экране не мог быть мною. Он говорил ужасные вещи. Как убивал девушек, что бы больше ни один мужчина не страдал от их коварства. Как клал им розу на грудь в знак своей искренней любви, так как даже такие твари, как женщины, заслуживают любви.
А потом он назвал меня болваном, который нашёл его тайник и чуть всё не испортил, рассказав жене. Пришлось убить и её, а заодно этого противного пацана. Хотя его, конечно, было жалко, но оставлять свидетелей не стоило.
На вопрос, почему он изменил своим правилам и воспользовался ножом вместо удавки, тот "я" рассмеялся: "Она сама притащила тот нож. Думала, что я испугаюсь. Она давно начала подозревать, только этот придурок ничего не замечал". Это, я так понял, он обо мне сказал.
Но последней каплей оказался рассказ про убийство той очаровательной девушки водителя, которая должна была спасти меня. Почему он её убил? Этот придурок, оказывается, не доверял блондинкам. Куда эта дура его могла завести?
— Как его зовут? — спросил я следователя.
Он назвал имя, на которое я сделал поддельные документы. Почему я тогда выбрал именно это имя, я не знал. Просто всплыло в голове и показалось удачным.
— Это не я!
Меня трясло, голос срывался, я готов был выть и крушить всё вокруг. Это было какое-то безумие. Монтаж? Подстава? Это всё не могло быть правдой!
Этот докторишка пытался меня успокоить. Потом что-то вколол. Силы покинули меня. Я рыдал как ребёнок.
— Я не шизофреник, — всхлипывал я.
— Это не шизофрения. Если простым языком, это называется раздвоение личности. Все эти преступления совершали не вы, а ваша вторая альтер-личность. Это сложно принять, но любую тяжёлую болезнь сложно принять. Вы помните, что делали, когда убили вашу семью?
— Я спал.
— Вы приняли снотворное?
— Нет.
— Тогда как вы объясните, что не проснулись от шума рядом.
Этот вопрос я сам себе задавал ни раз. Ответа у меня не было.
— А последнее убийство девушки? Вы же были с ней в одной машине?
— Я тогда тоже заснул. Проснулся уже в мотеле. Я думал, что просто на автопилоте забронировал номер, так как сильно устал.
— Так психика защищается. Мозг придумывает логичные объяснения провалам в памяти, так как человеку необходимо чувствовать себя нормальным и понимать, что он контролирует ситуацию.
Я молчал. Это всё не укладывалось у меня в голове. Но они были правы. Провалы в памяти у меня были, и иногда, даже самому себе, я не мог объяснить, как оказался в том или ином месте. Я просто предпочитал забыть об этом странном обстоятельстве, словно это не имело значение. Если бы я задумался об этом раньше, сколько людей были бы живы?
— Вас переведут в психиартическую лечебницу, — заговорил следователь, — там вы будете дожидаться суда. А дальше, как решит суд. Советую вам сотрудничать с судом. В ваших интересах, если диагноз подтвердят. Иначе вам светит пожизненный срок.
Сказать честно, мне уже было всё равно, что меня ждёт в будущем. Меня словно придавило многотонной железной плитой. Я был раздавлен, расплющен, я не мог трезво мыслить. Всё то, что только что обрушилось на меня, казалось чудовищным сном. Мне просто нужно проснуться и всё снова станет нормальным. Но кем я проснусь?
Эта мысль пугала ещё больше, чем перспектива тюрьмы.
