Одну женщину муж обидел очень. Хотя какой же он муж? Разве что будущий бывший. Так уж обидел, что она и смотреть на него больше не желает. И даже имя его слышать неприятно. А уж физиономию представлять - так и вовсе.
"Ах, - думает эта женщина, - и где мои глаза были ранее? Все ведь было с самого начала довольно очевидно".
Но, конечно, не было ей ничего очевидно с самого начала.
Вышла Клава замуж за Колю два года назад. И ребеночка прекрасного ему родила. Доченьку Мусеньку. И казалось Клаве, что семья у них почти идеальная.
Супруг на работе работает, зарплату до копейки в дом тащит. В доме уют и Муся агукает в манежике. И душа у Клавы пела все два года. И чуяла она, что состоялась в почетной роли супруги на все доступные проценты. Особенно по сравнению с прежней супругой дорогого ее Николая.
Про предыдущий брак Коля часто рассказывал. Чуть не ежедневно. И каждое слово там - мрак сплошной.
- Я, - рассказывал Коля, - в первом браке был потрясающе несчастен. Оженился довольно молоденьким. Супруге моей первой, Глашке, семья и ненужная была. Она в фате хотела походить. И статус женщины замужней заиметь. Вот и окрутила меня. А как походила в фате, так и давай фокусы показывать. Придешь, бывалоча, с работы. Уставший до основания. А дома кавардак чудовищный. Посуды полна раковина стоит. Пол затоптан так, что на вокзале он гораздо чище. В кастрюлях - вакуум. А сама она, Глашка, сидит в кресле. И ногти себе разукрашивает. На меня с кресла гавкнет только: получку, мол, давай. И дальше сидит. Я пот трудовой со лба обмахну - и давай с кавардаком бороться. Чуть разгребу конюшни эти - а уже полночь на часах. Воды из чайника хлебну кипяченой - и спать ложусь. Вот так и жил в первом браке.
- Голодный прям ложишься? - Клава ужасалась.
- Ни маковой росины, - Николай скорбно подтверждал, - ни даже самого завалящего сухаря. Прямо так и ложусь. А в пузе у меня вой стоит. Собака Баскервилей так не выла, как у меня пузо. Ох, страшно вспомнить. Вот уж женился в первый раз!
- Какой ужас, - Клава Николаю три блюда на стол ставила, - и как же ты натерпелся.
- Натерпелся досыта, - супруг соглашался, - и прямо вспоминать не хочу. А какая уж Глашка была жестокосердная! Чуть прилягу на край дивана - усталый и с работы - а она меня пяткой эть. И качусь я колбаской от этой пятки. И на полу валяюсь. И сплю прямо там, на полу. Моськи квартирные лучше живут, чем я в браке проживал.
- О, ужас, - Клава за голову хваталась, - это же нарушение всех прав человека!
- А ей, - Коля тягостно вздыхал, - плевать было на человеческие права. Говорю же - хлебнул горюшка. Прям синяки от пятки не заживали. Ой-ей.
- А чего, - Клавдия спрашивала, - ты женился на такой женщине неприятной? Неужто, она красотка редкая была?
- Ха, - Коля усмехался, - если бы. Страшенная из себя на внешность. Как крокодил в зоопарке нильский. Глазки маленькие, сердитые. Лоб гармошкой. Рот огромный, с зубами вострыми. И хвост с чешуей.
- И хвост?! - Клава капли себе успокоительные прямо в рот капала.
- И хвост, - муж подтверждал, - а чего странного? У многих женщин имеется. Прячут до поры. Потом показывают. Как замуж выйдут. И хорошо, Клавонька, что ты у меня совсем иная женщина. Уютная такая. И прекрасной души человек.
И обнимались Клава с Колей тепло. И радовались, что все кошмары у Николая теперь позади. И имеет он счастье в нормальной семье проживать.
А однажды муж домой не пришел. И не было его с неделю аж. Клавдия, конечно, чуть умом не двинулась. И уже всякие страсти и мордасти себе напредставляла. И звонила во все места - искала Николая. Даже к Глашке бежать хотела - вдруг она его хвостом к себе в логово затянула. Но передумала, не побежала. Все же Мусенька на руках. И у ребенка должен остаться хотя бы один живой родитель.
А Коля сам вдруг объявился. Пришел пьяненький и лихого вида. Вся морда в помаде у него. А в кармане бюстгальтер пятого размера. Красного цвета и кружевной.
Клава Мусеньку в манежик посадила. И давай Коле обиды женские показывать. Интенсивно так - с криками и оскорблением. Это она на помаду и красное неглиже оскорбилась. А Коля в ответ ей тоже ушат вывалил.
- А мне, - кричал он, - с тобой жить тоже давно уж горла поперек! Ты вон какая толстая! Глашка, бывшая моя, в сравнении с тобой - модель натуральная! Фигура у нее была такая, что все шеи себе добровольно сворачивали! Так уж любовались Глашкой! Вот уж кто лишнего пряника не сжевал!
- Ах, толстая, - Клавдия аж в лице изменилась от обиды, - ах, толстая! А Глашка, которая крокодил, модель у тебя? Забыл как с голоду при ней пух?!
- А мне, - Коля говорит, - твое питание невкусное. Ем буквально через силу. Все у тебя то пресное, то горелое. Прямо есть невозможно. В буфете привокзальном куда аппетитнее. А Глашка хоть красивая была, с ногтями. Можно и поголодать мужчине чуток - ежели жена редкая красотка.
Клава, конечно, дара речи лишилась - от возмущения. И Колю с жилплощади изгнала в тот же вечер.
А Коля на прощание ей сказал всякое еще неприятное.
- Я-то уйду, - муж сказал, - мне есть куда пойти. А вот ты, Клавдия, кому нужна будешь? С дитем Мусенькой на руках? Пожалуй, что и никому. И вес у тебя лишний, и готовить ты не обучена. До свидания.
И ушел. И никак о себе не напоминает уж месяц. А Клавдия слезы льет и разводиться с ним собирается. И прямо понять не может - где ее глаза были.