Героиня все та же, что и в «Тщете земной», Миранда, ей уже двадцать четыре, она работает в провинциальной газете, «сидит» на театральных рецензиях, которые поручают тем, кто не справился с репортерской работой. Она и не справилась, проявив излишнюю деликатность, освящая скандальный побег влюбленной парочки из-под родительского крова, после чего в редакции за ней установилась репутация девушки хотя и симпатичной, но слегка придурковатой. Мы расстались с ней в 1912 году, когда ей было восемнадцать, а повстречались вновь в конце войны (Первой Мировой), то есть в 1918 году, по прошествии шести лет. Хронологически все совпадает. А психологически? Совпадает ли нынешняя Миранда с той, прежней?
Думаю, да, в чем-то совпадает. Эта Миранда одинокая самостоятельная барышня, а та Миранда в поисках себя готова была избавиться от всего, что, по ее мнению, стояло на ее пути: от семьи, от прошлого, кажется, и от мужа тоже. От всего этого она, видимо, избавилась, косвенным подтверждением чего является полное отсутствие каких-либо упоминаний о наличии этих помех в ее нынешней жизни. Удалось ли «найти себя»? Это вопрос.
С уверенностью можно сказать лишь одно: ей удалось полюбить. Может быть, для женщины полюбить и означает «найти себя»?
Как я уже сообщил, действие происходит незадолго до окончания Первой Мировой. Она, кстати, и заканчивается почти одновременно с повестью, опередив последнюю всего на три страницы. Нельзя сказать, что война сильно повлияла на жизнь нашей героини или внесла в ее жизнь какие-то специфические «военные» изменения. Кажется, с ней происходит то, что произошло бы и безо всякой войны.
Война, однако, вносит в ее жизнь два существенных элемента.
Во-первых, она подвергается со стороны войны нападкам на свой кошелек в виде двух взрослых мужиков неприятной внешности, хорошо одетых, требующих, чтобы она, не откладывая дело в долгий ящик, купила облигаций займа свободы на сумму пятьдесят долларов и поддержала тем самым воюющую страну и наших отважных парней, гниющих в болотах Бельгии или еще где-то; ведь в Европе, как известно, кроме болот и нет ничего. Если она, конечно, хорошая патриотка.
При ее зарплате в восемнадцать долларов в неделю добыть требуемую сумму решительно невозможно. Оба хорошо одетых патриота не считают этот аргумент заслуживающим внимания: можно ведь вносить требуемую сумму частями, например, по пять долларов каждую неделю. И дело тут вовсе не в деньгах, этот взнос докажет, что она лояльная американка, исполнившая свой долг.
Миранда хотела спросить у мужиков, а кому я должна это доказать? И еще: а почему бы вам и самим не отправиться в бельгийские болота, поддержать наших парней, погнить там немного вместе с ними? Да так и не спросила.
Сегодня удалось спровадить мужиков, но ведь они придут и завтра… Миранде не хотелось об этом думать, ей казалось, что она заболевает.
Во-вторых, она полюбила. Хорошего парня Адама, второго лейтенанта инженерных войск, воинская часть которого тренировалась в лагерях в ожидании отправки на фронт, а он жил в том же пансионе, что и Миранда, нежданно-негаданно получив отпуск, о котором он даже не просил. В пансионе они и познакомились, и подружились, а потом и полюбили друг друга. После чего жизнь Миранды разделилась на две неравные части: редакционная рутина, просмотр скучнейших спектаклей в маленьких, а других в городе не было, душных театриках, сочинение рецензий, согласование текстов с главным редактором («не одел пальто, а надел пальто»), участие в благотворительных базарах в обществе болтающих дамочек, посещение больниц и раздача подарков раненым воинам в обществе тех же дамочек, дежурства в рабочих пунктах Красного Креста в их же обществе, и масса других дел, столь же бесполезных и бессмысленных с точки зрения Миранды и некоторых других девушек. В чем они, однако, боялись признаться на только друг дружке, но самим себе, старательно делая вид, что никогда в жизни не занимались более полезными и необходимыми делами.
Все это занимало большую часть ее жизни и все это можно было терпеть, потому что после всей этой суеты наступал вечер и приносил с собой заслуженную награду за перенесенные дневные мучения в виде встречи с Адамом. Большая часть ее жизни принадлежала непонятно кому, а меньшая – только ей и Адаму.
«Миранда улыбнулась ему, улыбнулась весело, потому что ей всегда было радостно смотреть на него. Сегодня обмундирование на нем было новенькое, и весь он, начиная с волос и кончая башмаками, был оливкового цвета, золотисто-желтый, как песок, ка только что убранное сено». Он очень хорошо выглядел в военной форме. Он был спокойным и добрым. И решительным. Вот каким был Адам из Техаса.
Они гуляли, слушая как шуршит под ногами яркая узорчатая листва (дело было осенью, война шла к концу, но они этого не могли знать), поднимая лица к теплому безоблачному небу, пропуская похоронные процессии, и радуясь тому обстоятельству, что вот они двое по имени Адам и Миранда, оба двадцатичетырехлетние, они живы и ходят по земле в одно и то же время.
Плохо было только одно – Миранда чувствовала себя все хуже; время двигалось, оставляя сумеречные провалы у нее в сознании, которые длились минут по тридцать, а ей казалось, что прошла всего лишь секунда; она сама напоминала себе пловца, которого медленно уносит отливом назад в море, хотя он изо всех сил гребет к берегу; по временам у нее болела и кружилась голова и она боялась упасть. Но с Адамом ей всегда было хорошо.
Похоронные процессии упомянуты здесь к тому, что в городе свирепствовала эпидемия инфлюэнцы.
Они заходили в недорогие кафе и закусочные, где пили кофе без сливок и почти без сахара (тыловым крысам не подают больше кофе со сливками, и сахару только один кусок – война на дворе, надо стойко переносить лишения), сидели рядом, держась за руки, в маленьких театральных залах (считалось, что Миранда здесь по работе, а Адам просто сопровождает ее, чтобы ей не было скучно), по окончании представления заглядывали на минутку в танцевальный зал и танцевали, танцевали… И разговаривали, разговаривали… И не думайте, если вы, конечно, когда-то любили, что я позволю вам подслушивать их разговоры. Для этого есть Кэтрин Портер.
С Адамом ей всегда было хорошо: время переставало рваться на части, голова не кружилась и не болела, появлялась детская надежда, что все как-то пройдет само собой.
И все-таки противная злая инфлюэнца одолела Миранду, и она слегла. Больных в городе было такое множество, что мест в больнице не хватало и несколько дней она пролежала в своей комнате в полубессознательном состоянии, а Адам ухаживал за ней. Засыпать она боялась, чтобы не умереть во сне; они разговаривали, пели знакомую обоим странноватую песенку «Бледный конь, бледный всадник моего любимого унес…», вспоминали знакомые с детства и забытые молитвы.
Но когда ее силы иссякли и она поняла, что надо сдаваться, что держаться на поверхности нет никакой возможности и ей предстоит неизбежное погружение вниз, в темноту, во мрак глухого тяжелого мертвого сна; тогда, уже теряя сознание, она прошептала: «Адам, я люблю тебя. Почему ТЫ не сказал мне этого?»
Конечно, он сказал ей это, и она еще успела услышать его слова и, не отпуская его руки, мгновенно канула в темноту сна.
Потом было долгое, очень долгое лечение в больнице. Такое долгое, что война успела окончиться. Миранда медленно-медленно пошла на поправку, она сильно изменилась. Внешне тоже. «Ее закостеневшее, холодное сердце содрогалось, сокрушаясь над самим собой, потому что раньше ему была ведома и нежность, и способность любить».
Коллеги из редакции навестили ее и принесли пачку писем на ее имя и корзину нежных оранжерейных ландышей. Письма долго лежали нераспечатанными на столике рядом с ее койкой, не вызывая у нее никакого интереса, пока сестра мисс Теннер не заставила ее их прочесть, надеясь пробудить в ней интерес к жизни.
Из первого же прочитанного письма, отправленного незнакомым человеком из лагеря, где был Адам, она узнала, что «Ваш друг, Адам Баркли, умер от инфлюэнцы в лагерном лазарете. Адам просил, если что случится, обязательно известить Вас». Она посмотрела на дату – письмо было отправлено больше месяца назад.
Если что случится, обязательно известить ее.
«Зачем же я вернулась? Неужели затем, чтобы так обмануться?»