Предыдущая часть статьи: Заметки о феноменологии травмы. Часть 1
Далее после первой вводной части статьи, я буду много цитировать Р. Бернета.
Промежуточные выводы:
Травма – это невыносимое для субъекта представление, от которого тот пытается избавиться при помощи вытеснения, отпирательства, отречения (З. Фрейд) Травма принадлежит топике «Реального» и не может встретить субъекта, потому что тот существует, придерживаясь воображаемых представлений и символических означающих. Не субъект отбрасывает травмирующее означаемое, а, напротив, оно само, своим способом бытия и явления, исключает себя из означающих субъекта (Ж. Лакан). Травма травмирует субъект потому, что она ему одновременно свойственна и несвойственна Травма задевает субъект в том, что является для него наиболее внутренним, оставаясь для него, тем не менее, чем-то чуждым. Травма разрывает субъект между двумя противоположными императивами: усвоить себе чуждое или же отстранить для того, чтобы обезопасить и сохранить то, что свойственно ему самому. Не существует травмы без неудачной попытки присвоения того, чем невозможно овладеть в принципе и это присвоение может принять только форму изгнания или отторжения.
Нарциссизм
Для Фрейда сущность субъекта («эго»), является нарциссической. Защитой от раздражения служат его представления и взращиваемый им нарциссический образ себя самого. Но действенна ли такая защита?
Может показаться, что ничто в субъекте не предрасполагает к травме или может сложиться образ, что субъект это некий пузырек, автономный организм, полностью покрытый оболочкой, защищающей его от внешних вредных воздействий. Однако Фрейд признает, что субъект не является монадой без окон, но что он поддерживает связь с внешним миром через «поры на своей поверхности» и этой нарциссической связью с внешним миром является наслаждение.
Фраза «жить чем-то» указывает на зависимость наслаждения от того, что поддерживает его извне. Наслаждение не может производить само себя собственными силами, а является по отношению к субъекту внешним и выражаясь языком Левинаса «стихийным».
Стихийность по Левинасу указывает на наличие инаковости и экстериорности в самой глубине наслаждения, даже если речь идет об «анонимности», то есть присутствие Другого.
Субъект может быть травмирован невыносимой чуждостью происшествия в своей собственной жизни, разгулом природных сил, которые, как он думал, подчиняются его контролю и предназначены для того, чтобы доставлять наслаждение, но тем не менее невозможно не учитывать, что в каждом из этих событий есть что-то отсылающее нас к Другому.
« … его лик лишен очертаний, что он является как не-феномен и как след, степень чьего отсутствия все более возрастает по мере моего приближения к нему »
Чтобы доставить наслаждение субъекту, стихия должна быть присвоена, но не должна быть полностью поглощена, иначе степень наслаждения будет убывать и станет недостаточной. Левинас говорит, что навязчивое присутствие этих процессов в стихийности лишает нас ночью сна:
« … живое существо беспокоится о своем наслаждении, потому что его тревожит «забота о завтрашнем дне». Последняя возникает от того, что живущий знает, что его наслаждение зависит от стихии, которой может не хватить и которая может внезапно взбунтоваться, отказав ему в удовольствии… садовник опасается как наводнения, так и засухи »
Другой
Левинас говорит, что приход Другого заставляет устыдиться наслаждения и описывает способ, каким субъект отзывается на это чувство:
« … Я стыжусь под взглядом другого не потому, что он занимает господствующее положение, но, напротив, потому что он беззащитен и беспомощен. Мое наслаждение уязвимо оттого, что событие встречи со страданием другого грозит его потревожить или даже прервать … »
Для наслаждающегося субъекта такая встреча эквивалентна травме, которую Левинас выразительно описывает как «хлеб, который отнимают от моего рта», как «кровопотерю» и т. д.
Левинас говорит о том, что поскольку мы становимся открыты встрече с чуждой и травмирующей инаковостью главным образом в наслаждении, то встреча со страданием Другого травмирует в той мере, в какой она задевает личное наслаждение, нарциссизм. В той мере, в какой собственной плотью ощущаем то, чего Другой лишен. И красочно описывает этот процесс:
« … И мы ничем не можем на это ответить – кроме как пожертвовать нашим собственным наслаждением в пользу благоденствия другого. Субъективность чувственности, как воплощение, есть безвозвратная покинутость, материнское, страдающее за другого тело, тело как пассивность и отречение, чистое претерпевание… вынашивание другого…»
Продуцируя симптом, травмированный субъект, отвечая на травму, передоверяет ответ Другому. В свою очередь, этот другой ничего не отвечает, но именно он берет на себя задачу:
« … сделать очевидным для субъекта смысл его собственного симптоматичного ответа »
Здесь налицо аналогии с процессом проективной идентификации.
Травма травмой
Как говорит Р. Бернет, условия задачи бесконечно усложняются, когда другой травмирует меня собственной травмой и я оказываюсь без предупреждения пораженным его необъяснимым страданием. Субъект оказывается в парадоксальной и противоречивой ситуации, когда:
- Не может ответить на травму ни отворачиваясь от страданий, другого, ни признавая себя к ним причастным.
- Не может обвинить другого в том, что он был источником травмы, переложив бремя ответственности за страдания другого на него самого, объявив, что «меня все это не касается и что я невиновен».
- Не может просить другого «освободить от ран».
Субъект входит в этический конфликт, так как никакая психическая «переработка» собственной травмы с помощью рассуждений, восстанавливающих «чистую совесть» не освобождает от обязательства ответить на травмирующий зов Другого. И здесь Левинас говорит важную вещь:
« ... если я не могу освободиться от обязательства отвечать другому, то нужно, чтобы я признал его еще и через ту травму, которую он мне наносит »
Если же такая попытка имеет место быть, то она будет развивать постравматический стресс или являться компенсацией, заплаткой, но как тогда признать кого-то, о ком Левинас говорит?
Для этого вопрос Левинас выдвигает ряд условий:
- Всякий ответ на несчастье другого, не коренящийся в моей травме, будет сочтен неподлинным.
- Чтобы быть признанным моей чувственностью, другой должен своей заповедью меня травмировать.
- Мой ответ не является в строгом смысле свободным поступком. Я лишь вынужденным, пассивным образом вовлечен в то, что происходит с другим.
- Эта вовлеченность ничуть не смягчает силу, с которой мне наносится травма, Левинас говорит об этом, как «избранный без права выбора».
И далее он предлагает решение, которое несет в себе терапевтические смыслы:
« … Если эта пассивность может быть мыслима в рамках свободы и несвободы, она должна иметь смысл доброты «вопреки себе».
Доброта всегда старше, чем выбор…
…общаться… ни сводить другого к собственным представлениям, уничтожая тем самым его инаковость, ни растворяться в другом … »
Однако как возможно не «растворять себя в другом», когда этот другой просит о приношении ему в жертву моего собственного «self»? Ответ на этот вопрос заключается в том, что субъект может быть открыт травмирующему зову другого «вопреки себе». Ответ на зов другого требует отказа от эгоизма. Но не является ли это «вопреки себе» выражением сопротивления? И ответ – нет:
Сопротивление в таком случае это не отказ от долга отвечать, а признание ценности этого долга. В этом признании, субъект не совпадает ни с травмирующим событием вторжения другого, ни с ощущением своего собственного наслаждения.
В терапии травмы таким образом получается метафора отношений, которую можно озвучить
« … как я отношусь к травмирующему меня своей травмой другому, так и он начинает относится к своей травме … »
Это динамика внешнего и внутреннего контура и тогда травмированный субъект, будучи разрушенным, вновь восстанавливается именно «вопреки себе», потому что это вынужденное, а не спонтанное восстановление, которое заключается в преодолении себя.
P.S.
Далее хочу привести некоторые идеи из главы «Нарциссический характер» книги «Психотерапия характера» Стивена Джонсона.
Суть нарциссического характера зачастую кроется в травматической основе, и зачастую всплывает в контрпереносах. Здесь важна «фаза нового сближения» в рамках которой важно различать два процессуальных уровня и понимать на каком уровне сейчас ведётся терапевтическая работа:
Ребенок Взрослый Использует родителей Использует других, другого Идентичность выковывается в пределах симбиотической орбиты, когда идентификация и идеализация фигур родителей служат ему помощью в различении и обнаружении своей идентичности через отражение того, что предоставляют родители. Использует других для поддержки, укрепления и придания значительности ложному self. Таким образом она упрочивает зависимость, поскольку ложное self никогда не станет автономным и не принесет ему самому удовлетворения.
Литература
- Бернет. Р. Травмированный субъект / (Пост)феноменология: новая феноменология во Франции и за ее пределами (сост. Шолохова С. А., Ямпольская А. В.)
- Джонсон С. Психотерапия характера
*Иллюстрации Джон Флаксман.
Спасибо за внимание!
Автор: Шишов Максим Сергеевич
Психолог, Телесно-ориентированный терапевт
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru