Утром он крикнул Анне, что сходит за продуктами, запер ее на все замки, предварительно захватил и ее, и свои ключи и вышел на улицу. Набрал телефон Елизаветы, он был ожидаемо недоступен. Иван побродил по двору, глядя на малышей на детской площадке, сел на низкую лавочку, где девушка с коляской читала книгу. Она несколько раз покосилась на него, наконец с улыбкой спросила:
- Который тут ваш..?
Иван тоже улыбнулся ей в ответ, ничего не ответил и ушел. Когда он брел по направлению к супермаркету, зазвонил телефон, и когда он увидел имя Лизы на дисплее, дрожащими руками еле попал в кнопку «ответить». Она выслушала его, ни разу не перебив. Помолчала с полминуты, сказала:
- Это серьезно. Я сейчас скажу матушке, хоть она и очень занята. Но вы знайте – Анфиса ничего не делает, не будучи уверенной в правильности выбора.
- И все-таки она ошиблась! Не знаю, не тех мышей для ритуала взяла!
- Ждите моего звонка.
Перезвонила Лиза очень быстро, через полчаса.
- Ваша жена солгала, отвечая на один из четырех вопросов. А это значит, ритуал ей не помог.
- Но он же помог! Вы сами видели!
- Помог на короткое время – на тот период, в течение которого она была бы жива и без ритуала. А потом она умерла, в тот день, который был ей предназначен ее болезнью.
- Господи, что вы несете? Она же живая!
- Нет, – спокойно произнесла Лиза.
- Безумие какое-то. О чем она могла солгать? О том, что не веган?
- Не знаю, матушка не сказала. Это неважно.
- Ну и что теперь, Аня станет, как эти зомби из кино?
- Вряд ли, – хихикнула Лиза. – Это привлекло бы много внимания, матушка на такое не пошла бы.
- Что значит, не пошла бы? – изумился Иван. – Вы хотите сказать, что она знала, что Аня солгала и все-таки провела ритуал?!
- Не думаю, что она знала. Скорее, не стала перепроверять после меня.
- Но почему?!
- Анфиса делает только то, что предначертано. Она не меняет линии судьбы. Значит, у вашей жены исключительная участь.
- Так вы нам не поможете?
- Мы уже помогли.
- Я приеду с Аней и разнесу там нахрен все, если она не сделает ее обратно… нормальной! Я вашу старуху придушу к чертовой матери!
- Иван. Это бесполезно. Просто смотрите, ловите знаки. Ваша жена делает то, что должна, просто будьте рядом.
- Да она, может, людей убивает! – Иван осекся, осознав, что кричит посреди людной аллеи. – Откуда-то она взяла эти зубы и ногти.
Лиза вздохнула:
- Это все, что я могу сказать. Матушка ясно дала понять, что вам приезжать не следует.
Иван сунул телефон в карман, бестолково потоптался на месте и отправился домой. Анна что-то увлеченно чертила в своем ежедневнике и не подняла на него глаз. Он прошел на лоджию, поднял коробку с дохлой псиной, которая оказалась слишком легкой. Снял крышку – пусто.
- Ань, – высунулся он из-за косяка. – Ты куда псину в коробке дела?
- Никуда, – пожала плечами Анна. – Она ушла.
- Понятно, – выдохнул Иван и прошелся по квартире, принюхиваясь.
Гнилой плотью вроде бы не пахло. Он подошел к жене, которая выводила какие-то прямоугольники шариковой ручкой и делала неразборчивые приписки к каждому.
- Ты соврала Лизе, когда она задавала тебе четыре вопроса?
Анна неопределенно дернула плечом, и сколько Иван ни бился, ответа он от нее так и не получил. На какой вопрос она могла соврать? Ну, то, что она не веган – это стопроцентно. С собакой понятно, с Адой Семеновной… Может, Аня ей неродная? Теща была ненормально холодна с младшей дочерью, но Анна все же очень похожа на мать. Да и детских, в том числе младенческих фотографий у нее было много. Убийство? Это просто невозможно. Аня, такая мямля, готовая все с себя другим отдать, и убийство? Да она над случайно раздавленным пауком плачет. Иван снова спросил, глядя в спину жене, склоненную над своим ежедневником:
- Ты убивала когда-нибудь человека?
Рука Анны не дрогнула, продолжая плавно выводить буквы, и ответа не последовало.
Иван сел за компьютер, которым пользовались оба. Итак, дано: было что-то в ее прошлом важное, о чем он не в курсе. Кто может знать что-то о ее прошлом? Мать, одноклассники, детские друзья… Звонить теще Иван был готов в последнюю очередь, да и если бы она знала, давно не преминула бы кольнуть дочь. Он зашел в профиль Анны в Контакте, открыл страничку с друзьями. Очень много, несколько сотен. Общие друзья, волонтеры с их благотворительного проекта, подопечные из социального центра, просто случайные сетевые подписчики. Иван ткнул раздел «Лучшие друзья», всего одно имя – Варвара Цинева, на аватарке котенок, в профиле только репост из магазина детских колясок. Он никогда не слышал от нее это имя. Пробежался по профилю неизвестной Варвары, обнаружил, что они с его женой ходили в одну школу. Подумал с минуту и написал девушке: «Надо срочно поговорить… Начет того, что произошло много лет назад». Посидел, попялился в экран – Варвара была в сети, сообщение просмотрела, но отвечать не торопилась. Через полчаса, наконец, появился ответ: «О чем ты?. Иван подумал и написал – «Ты знаешь». Девушка снова замолчала на долгих пятнадцать минут, потом очень долго печатала, видимо, стирая набранное и набирая вновь, потому что в ответном сообщении содержался только адрес и приписка «Я переехала. Приезжай». Иван снова забрал все ключи, запер Анну и отправился на другой конец города к неведомой Варваре.
Иван приготовился изобразить женский голос, нажимая на кнопку домофона, но его не спросили ни о чем. Девушка, которая открыла ему дверь, непонимающе уставилась на него, и он быстро произнес:
- Я муж Анны. Извините, что обманул вас, но мне очень надо поговорить.
Варя оказалась девушкой крошечного роста с длинными черными волосами и восточными карими глазами.
Иван сел в кресло, отказался от предложенного чая.
- Ну? – сказала Варя. – Давайте только быстрее, нам с дочкой в поликлинику надо.
Оказалось, девушка не знала ничего о болезни Анны, и начала громко охать и причитать. Иван принялся врать напропалую, надеясь, что попадет в яблочко.
- Когда Аня выходила из наркоза, она постоянно звала Варю. Кричала, плакала, просила прощения… Когда она очнулась, то на мои вопросы не ответила, сказала, это были глюки от наркоза. Сейчас ей очень плохо, она почти все время в забытье, но она снова зовет Варю. В ее друзьях в вк Варя вы одна. Мне не хотелось бы, чтобы жена ушла с какими-то секретами и тяжестью на душе. Вы что-то знаете..?
Варя взяла с комода погремушку и сжала в маленькой руке.
- Как странно. А мы ведь это ни разу с ней не обсуждали. И прощения она у меня никогда не просила.
Иван не задавал ей вопросов, он сидел и ждал, когда Варю прорвет на откровения.
- Мы с Аней жили в одном дворе с самого рождения, как с песочницы познакомились, так и дружили. Крепко дружили. У меня был старший брат, сейчас про таких говорят «особенный». Я до сих пор не знаю точного диагноза, какая-то глубокая умственная отсталость. Для родителей это мучение было, особенно для мамы. Она переживала, что не любит его так, как должна. Да и как тут любить… На него иногда находило, он часами колотил стену ногой. И мычал, и плевал на пол. Это было просто ад – этот монотонный стук, соседи приходят, ругаются, время поздний вечер, просят потише… На полу – лужа из слюны, он наплевал. Мама с отцом вокруг него хороводы водили, уговаривали, матрас к стене ставили. От этого, правда, только хуже было – из-за матраса он орал, как резаный, ему видимо, нужно было слушать этот звук удара его тапочек о стену. Он мог всю ночь не спать, и мы с ним тоже не спали. Соседи то ругались с нами, что спать не даем, то полицию вызывали, из-за того что мы ребенка мучаем. Кормить его было мучение, он ел одни макароны. Только макароны и больше ничего. А педиатр говорила, что ребенок недоедает, настаивала, чтоб мама в него впихивала молоко и мясо. И снова ослиный ор на весь дом… Мы ни разу не ездили всей семьей на море – брата не с кем оставить. Бабушки не оставались с ним, и их можно было понять, это было очень тяжело. Однажды мы с мамой уехали на неделю в Сочи, так отец с ним замучился. Спать брат ему не давал по двое суток, а когда у папы, наконец, случилась спокойная ночь, он подпалил шторы. И больше мы никуда не уезжали.
Аня все это знала, она ж бывала у нас дома. Она единственная, кого я не стеснялась приглашать домой. Аня не фукала, когда брат делал в штаны и кидал по комнате это вот… это все. Она мне даже помогала отмыть пол, она вообще на редкость не брезгливая.
Иван кивнул – он помнил, как Анна, не морщась, помогала снимать куртку бомжу с травмированной рукой, по шее которого ползали серые вши, а на щеке красовалась багровая язва с белесыми корками.
- Аня сама предложила маме погулять с Алешей. Сказала, мы за ним присмотрим, а мама отдохнет. Мама посопротивлялась для вида и с облегчением скинула на нас брата. На улице он становился спокойней, мог часами залипать около куста и смотреть, как гусеница ест листок. Ребята во дворе пытались дразнить его, но ему было все равно. Однажды мы пошли гулять зимой, выпало много снега, и Алеша ловил снежинки на варежку и рассматривал их. Аня стала звать меня полазить по гаражам, был у нас гаражный комплекс недалеко от дома. Я сначала отказалась – как мы там будем с братом? Но она сказала, что Алеше это понравится – мы покажем ему, как прыгать с крыши в снег. И хотя брат не любил подвижные игры, я-то любила, и мы пошли. Мы затащили его на крышу – это было не так-то легко, и мы пару раз спрыгнули в снег. Алеша смотрел на нас, но сам не прыгал, и Аня подтащила его к краю. Я думала, он закричит и будет сопротивляться, но брат посмотрел вниз на сугроб и прыгнул. Но прыгнул он с другой стороны, не стой, с которой прыгали мы. Он упал в сугроб, и лежал, не шевелясь. Я подумала, он сильно испугался и боится вылезти, но потом увидела, как из его рта потекла струйка крови. Мы бросились за родителями, приехала скорая и увезла его – он был уже мертв. Оказывается, с этой стороны гаража из земли торчала какая-то арматура, и Алеша упал как раз на нее.
- Вы думаете, Аня сделала это специально?
Варя кивнула:
- Уверена. Это ведь она подвела его к этому краю, мы с ней с другого места прыгали. И когда я бросилась к Алеше, она стояла и смотрела так спокойно. Она же видела, какой ад творился у нас дома из-за него, и я думаю, она решила нам так помочь. Мы с ней никогда об этом не говорили, и честно говоря, я ей… благодарна. Аня спасла нашу семью, мама тогда была на грани.
Варя с силой сжала пластиковую погремушку, и та затрещала.
Иван вышел из подъезда, постоял, с удовольствием вдыхая свежий сентябрьский воздух. Достал вейп, подымил, переваривая услышанное. Почему Анна соврала? Потому что не верила, что ритуал сработает? Не хотела, чтобы муж слышал о ее преступлении? И главное – ему-то что с этим делать, как это может помочь… Лиза сказала – слушайте, наблюдайте, будьте рядом. Иван потер лицо ладонями и отправился домой.
На свой этаж он поднялся, сжимая пакет с бутылкой коньяка. Квартира встретила тишиной – Анна сидела в спальне на полу, вперив взгляд в узкий прогал между стеной и шкафом. Иван стиснул ее плечо, ощутив под пальцами мягкую податливую плоть, и на него снова пахнуло несвежим лежалым запахом. Он присел рядом с ней, посмотрел ей в лицо – бледновата, но на труп уж точно не похожа. Заглянул в ежедневник, в котором она рисовала. Ряды прямоугольников, между ними вьется линия, будто проход в лабиринте. Некоторые прямоугольники подписаны неизвестными именами. Жена вдруг перевела на него взгляд:
- Ваня, я их слышу. Так громко, теперь даже прислушиваться не надо. Я им должна помочь.
Иван поднялся, сходил на кухню, принес бокал. Плеснул коньяка, Анне не предлагал – она подъедала свою кладбищенскую еду и давно уже не ела ничего другого и совершенно не пила воду. Он развалился в кресле, сказал:
- Я тут узнал насчет одного мальчика, Алеши.
Жена встрепенулась:
- Алеша. Да. Его я тоже слышу, только не так ясно, как других.
Иван вдруг безудержно рассмеялся, шлепая себя по бедру. Ну и что ему делать со своей мертвой, совершенно сумасшедшей женой? Может, им ребеночка родить? Мертвенького! Они ведь хотели семью!
Спасть он лег основательно пьяный, отвернулся от Анны, которая лежала на спине, аккуратно сложив руки на груди. Глаза ее были закрыты, но он мог бы поклясться, что она не спала.
Иван проснулся, когда рассвет еще не пробился через плотную осеннюю темноту. Анны в кровати не было, но он слышал, как она шлепала босыми ногами где-то в глубине квартиры. Он встал и увидел ее в проеме спальни – одетая в перекрученный, криво застегнутые не на те пуговицы плащ, она протягивала ему ладони, сложенные в пригоршню:
- Этого хватит.
На плаще спереди алело огромное влажное пятно, лицо тоже было в красных брызгах. Снова куча зубов с остатками крови, наверное, от трех-четырех человек. Разные – белые, молодые клыки и коренные, желтые, изъеденные кариесом, несколько зубов в металлических коронках. Ногти тоже разномастные, какие-то широкие, крепкие, некоторые тонкие, изящные. Несколько ноготков были в ярко-розовом лаке.
Иван бросился к небольшому тайничку – пустому утюгу. Там он спрятал от Анны все ключи в доме. Тайник был цел, ключи все на месте.
- Как ты вышла?
Она не ответила, прошла на лоджию и в пластиковую банку ссыпала новую порцию зубов и ногтей.
***.
Утро началось со звонка тещи. Звонила она на телефон Анны, но та даже не посмотрела на дисплей. Она звонила снова и снова, и наконец Иван не выдержал и нажал на кнопку «ответить». Он был уверен, что Ада Семеновна начнет просить денег, но вместо этого услышал в трубке страшный вой, в котором не сразу распознал слова.
- Убилиииииии! Убилилииии! Ахххххааааа!
- Что? Что случилось? Кого убили?
- Леночку убилиииии! Господи да что ж это такоееее!
Теща кричала страшно, по-звериному. Из ее воплей и швырканья соплей Иван смог вычленить главное – Елену, старшую Анину сестру, убили в очередном притоне, в котором она жила с каким-то торчком. Убили страшно, осквернив труп, выдрав все зубы и ногти. Расправились и с остальными обитателями блат-хаты, с жуткой пропитой бабищей – хозяйкой квартиры и двумя парнями, зашедшими, очевидно, за очередной дозой, да так и оставшимися на огонек. Зубов и ногтей не было ни у кого. Теща рыдала, звала Анну, говорила, что надо найти лучшего гримера для Елены, а то хоронить страшно. Иван уже не слушал ее, он нажал кнопку отбоя и подошел к жене, которая сидела в углу спальни на полу со своим стеклянным взглядом.
- Что ты наделала, Аня? Господи, что ты наделала?!
Язык его ворочался, как примороженный. Анна посмотрела на него равнодушно:
- Тяжело им. Бьются они в земле, ногти обломали о крышку гроба, зубы стесали – грызут, царапают его, а силы нету. Я им новые ноготки да зубы положу, они и выберутся.
- Про что ты, Ань? Кто – они?
- Моя семья. Моя новая семья. Я скоро к ним уйду, Ваня, они. Ключи можешь не прятать, мне они все равно не нужны.
Иван присел перед ней на колени, взял ее прохладное лицо в ладони:
- Я твоя семья.
Она не ответила, глядя куда-то мимо него.
Весь вечер Иван лазил по идиотским сайтам с названиями «Современная эзотерика», «Городской ковен истинных ведьм», «Тайные знаки и символы мертвых», пытаясь найти хоть какой-то ответ на то, что происходит с его женой. Даже переписывался в чате с женщиной, утверждавшей, что она экстрасенс и ведьма в пятом поколении. Никто не писал и не знал о ритуале, который проводила Анфиса, единственное, что вынес для себя Иван – что нечисть отпугивают специальные знаки, нарисованные на стенах. Он не знал, стала ли Анна нечистью, но на всякий случай намалевал на обоях православные кресты.
Жена просидела до ночи на полу в своем углу в спальне, а когда Иван попытался уложить ее в постель, начала отбиваться. Он лег один, и вопреки своим ожиданиям, быстро уснул.
Разбудили его тихие стоны и глухие звуки ударов.
- Выпусти! – стонала жена, колотя кулаками по стенам. – Выпусти, они зовут!
Иван попытался обнять ее, успокоить, но она закричала, упала на пол и поползла на четвереньках. Начала щупать плинтуса:
- Может, тут пролезу, - бормотала Анна.
- Отпусти! Отпусти меня! – завизжала она.
- Куда ты хочешь идти? Я пойду с тобой, - наконец сдался Иван.
- Мне надо на кладбище! Обязательно сейчас, сегодня тот самый день!
Иван оделся и сказал:
- Я отвезу, пошли.
Анна не смогла выйти, пока он не стер кресты с двери и стен. Черт его знает, что там ждет ее, на кладбище, но он будет с ней до конца. И никакие выдранные ногти и зубы его решение не изменят.
Жена взяла с собой банку с зубами и ногтями и ежедневник, в котором чертила свои загадочные прямоугольники.
Он остановил машину, не доезжая до центрального входа, который наверняка был закрыт ночью. На кладбище они проникли через дыру в заборе, и Иван порадовался, что догадался захватить фонарик. Жена открыла ежедневник и уверенно повела его вглубь могильных рядов.
- Так… Вот тут могила старой женщины, она хорошо умерла, много детей, внуков. Очень ее любили. От этой могилы десять шагов вон туда.
Иван едва поспевал за Анной, которая быстро сновала между оградками. Наконец жена остановилась около могилы с хорошим гранитным памятником без фотографии. Анна зашла за оградку, вырыла небольшую ямку руками, сунула несколько зубов и ногтей в могилу, присыпала землей.
- Это Даша, - сказала Анна. – Даше было шестнадцать, когда она умерла от воспаления легких. Она мне рассказала. Знаешь, умирать от воспаления легких тяжело и больно.
- Сейчас пневмонию лечат.
- Даша жила в большой семье, детей было двенадцать человек. Мама ее рожала каждый год, и еще приемных несколько они взяли. Хозяйство большое – огород, целый двор скотины. Дети все с малолетства работали, а отец был строгий. Он верил в особого бога и собрал вокруг себя целую общину людей, которые поверили ему. Даша читать-то с трудом умела, родители ее на домашнее обучение перевели, а так-то и не было никакого обучения. Отец сам книги писал про своего жестокого бога, и только по ним Даша и училась писать. А больше не училась, а за скотиной ухаживала да младшим носы и задницы подтирала. А жестокий бог сказал ее отцу, что много еды – плохо, а под теплой одеждой черти заводятся. Вот и ела Даша утром кус хлеба, да на ужин несколько картошек, и носила зимой осеннюю куртку на тонкую рубашку. В комнате, где жили старшие дети, не топили, они очень мерзли. Вставали в четыре утра, шли на молитву в молитвенный дом, где стены и потолок были в инее. Но Даша любила молитвы все равно, потому что в дом набивалась куча людей, и скоро от их дыхания становилось тепло. А еще она очень любила их корову, потому что можно было прижаться к ее теплому боку. И корова любила Дашу, радовалась, когда она приходила в хлев и обнимала ее шею. Однажды отец увидел, как Даша обнимает корову, разозлился и прогнал ее в молитвенный дом замаливать грех. Но вечером там было пусто, и Даша провела несколько часов, трясясь от холода. И на следующий день у нее поднялась высокая температура, и она с трудом встала с кровати. Пошла в стайку чистить у свиней, да не добрела от слабости. К Даше не позвали врача, только младшая сестренка тайком принесла ей горячего отвара липы. Она пролежала так неделю и умерла. За телом приехала бабушка, которая жила в городе и похоронила ее тут. Даше плохо там, внизу. Холодно, страшно. Ей так хочется, чтобы хоть кто-то обнял ее, прижался к ней теплым телом, как она когда-то к своей любимой корове.
Анна вышла из оградки и отправилась дальше. Остановилась перед двумя ухоженными могилами с аккуратными цветниками и указала на клочок земли между ними:
- А здесь лежит Федя. Ему пятьдесят два года было, когда он умер. Федя был бродяга, бомж. Мать свою он не помнил, она ушла от них с отцом, когда он был совсем маленький. Отец Феди не был жестоким, но он был очень слабым. Без жены он скоро опустился, начал попивать, сначала немного, по выходным, потом все чаще и чаще. Дома стали появляться пьяницы – новые друзья отца. А однажды появился плохо одетый человек, но с гладким холеным лицом, каких не бывает у алкашей. Он принес с собой много водки и закуски, они много пили и много разговаривали. Потом человек подсунул отцу Феди бумагу и предложил расписаться. Тот подписал, потому что бы пьян и плохо соображал. Человек ушел, захватив с собой бумаги и пустые бутылки, а утром Федя не смог добудиться отца. Квартира их отошла чужим людям, а насчет Феди похлопотала соседка, и его отправили в интернат. Из интерната он вышел в никуда – ни жилья, ни знания, как вообще жить. Послонялся, нанялся вахтой на плавучий рыбзавод. Потом травма, сбережения проел, начал попивать. Карусель из случайных работ, случайных женщин, случайных квартир… Ничего своего. Потом сильно заболел, провалялся в больнице два месяца, вышел совсем ослабевшим. Жил по старым домам, теплотрассам. В своих скитаниях однажды осенью наткнулся на дачу – хорошую дачу, целый коттедж. В деревне все старики примерли, а внуки настроили добротных домов, приезжали на лето. И вот Федя зашел в незапертый дом, поживился едой из холодильника, да хотел дать деру – хоть машины около дома не было, и внутрь были занесены детские качели и садовые стулья, но все-таки дверь хозяева не заперли, а значит, должны вернуться. И тут послышались голоса – к дома шагали мужчина с женщиной. Федя метнулся к какой-то дверке, вроде как в чуланчик, и притаился. Хозяева зашли в дом, и женщина упрекнула мужа в том, что он и кладовку не запер, а там инвентарь хороший. Они забрали оставшиеся продукты из холодильника, щелкнул ключ, и хозяева уехали. А Федя остался. Дверь у кладовки была на совесть сделана, и слабосильный, весь больной Федор не смог выбить дверь. Так и сидел несколько дней, пока не помер от жажды. Сначала кричал, стучал, думал, может хоть кто-то услышит. А под конец были у него видения, и казалось ему, что пришла к нему женщина в светлых одеждах, погладила по голове и назвала «сынок». У него и могилы-то нет. Увезли его по весне, как хозяева на дачу вернулись, в морг, а потом похоронили, как безродного. Сначала табличка была, как у собаки, а потом и она пропала.
Сюда Анна тоже сунула несколько зубов и ногтей. Следующая могила, к которой они отправились, была с оградкой и простым железным памятником.
- А это Наталья. Жила Наталья через силу. Мать родила ее в 45 лет, отчаявшись выйти замуж. Она и не любила ее, просто так надо – родить ребенка, так все делают. Женщина эта надеялась на внуков, на зятя, на большую семью. Но Наталья вышла неудачной, как и ее мать. Отчаянно некрасивой, неинтересной. У нее был большой пеликаний нос, глаза домиком и редкие белесые бровки. Нелепая фигура с широкими плечами и узкая неженская задница. Жила он в вечном испуге – в школе боялась, что вызовут к доске, потом боялась, что на танцах парни на танец не пригласят, потом боялась, что с работы выгонят… Так и пробоялась до пятидесяти лет. Потом спохватилась, что никого в ее жизни нет, даже подруг. И Наталья начала мечтать – как встречает умного, красивого мужчину своего возраста; у него хорошая интеллектуальная работа, он преподаватель в вузе. Он был женат, развелся, дети выросли, и вот он случайно, проезжая на своей машине, облил Наталью водой из лужи. Остановился, извинился, предложил подвезти. Так начался ее роман в мечтах – страстный, романтичный, и совершенно нелепый. Наталья никогда не целовалась, никогда не была с мужчиной в постели, и вершиной любви ей казалась прогулка за ручку и букет цветов. В ее мечтах они гуляли, ходили в кино, читали друг другу вслух. Потом он переехал к ней, они поженились. Наталья вставала утром, варила кофе на двоих, готовила завтрак, собирала мужу на работу контейнер с завтраком – у него же больной желудок… Однажды муж ее заболел, слег с высокой температурой. Она надевала ему шерстяные носки, приносила чай с лимоном, растирала грудь. И тут услышала, что муж дышит с хрипами и не может выдавить ни слова. Наталья бросилась вызывать скорую, но вдруг поняла, что не помнит номер – когда-то давно был 003. Или 03? Или, сейчас как в Америке 911? Или, кажется, 112? В панике она побежала к соседям. Те удивились, услышав про мужа – тихую некрасивую женщину никогда не видели с мужчиной… Да и вообще ни с кем не видели. Но все-таки соседка, пока ее муж вызывал скорую, спустилась к Наталье, посмотреть, не сможет ли она чем-то помочь. И увидела в постели большую куклу, свернутую из одеяла и носков. Она была одета в хороший мужской костюм, к тряпочной голове прилажены очки. Наталья плакала, тормошила куклу, пыталась делать искусственное дыхание. Соседка вызвала бригаду психиатрической помощи, и те увезли ее, визжащую и отбивающуюся, в стационар. Оттуда она вернулась пришибленная, с вжатой в плечи головой, как черепаха. Больше рецидивов у Натальи не было, ведь она была очень послушной и пила все выписанные таблетки. Куклу выкинула, завела собаку и гуляла с ней дважды в день.
Она прожила долгую жизнь – 75 лет, и скончалась в одночасье от инфаркта. Быстро, во сне, без боли. Собака повыла несколько дней, а потом объела ей лицо. Соседи ходили к участковому, говорили, давно это блаженную во дворе не видать своим псом, а сам пес воет беспрерывно. Но участковому было некогда, и вроде бы жаловались на некоторых этажах на нехороший запах, но это скоро прошло. И собака затихла.
А через десять лет затеяли капитальный ремонт в доме, хотели попасть и к Наталье. К ней, конечно, не смогли попасть, и коммунальщики получил разрешение на вскрытие двери. И нашли два засохших трупика – хозяйки квартиры и собаки. Жильцы хорошие люди были, скинулись ей на памятник. Наталье хочется, чтоб ее хоть кто-нибудь обнял. Ее никто никогда не обнимал. Никогда, никто.
Они ходили по кладбищу, совали в обозначенные в ежедневнике могилы и зубы ногти, и когда Анна остановилась около памятника, на фото которого была изображена золотоволосая девочка лет пяти, Иван попросил не рассказывать ее историю.
- Хватит, - поморщился он.
Наконец Анна закопала последние зубы, и Иван спросил:
- И что теперь?
- Поехали домой. Мы будем их встречать.
Дома Иван снял заляпанные глиной ботинки и только тогда заметил, что Анна была босой. В голове мутилось, почему-то всплывал образ коровы, которую за шею обнимала девочка. Анна села в свой угол около кровати и замерла, он хотел включить свет, но она не разрешила. Он пил коньяк в темноте и думал – неужели это и была исключительная участь его жены, о которой говорила Лиза?
Анна встрепенулась и указала на противоположную стену. Иван увидел, как из темного прогала, выемки между сетной и шкафом, вышла худая и бледная девочка с лихорадочным румянцем на щеках. Она подошла к Анне, взяла ее за руку, прижалась к ее плечу щекой. Жена погладила ее по голове, поцеловала в макушку. Половина пальцев девочки была с кровавым месивом на месте ногтей, на других криво и косо сидели выкрашенные розовым ноготки. Вышел пожилой бомж в сальной куртке, взял Анну за другую руку. Откуда-то выбежал черный лохматый пудель со свалявшейся шерстью и кровавой раной на горле, прильнул к ее ноге. Они выходили из тени – старые, молодые, совсем дети. Окружали его жену, каждый пытался дотронуться до нее, стать ближе.
- Это они, – сказала Анна. – Те, которых недолюбили. Теперь они станут моей семьей.
- А я..? – спросил Иван.
- Ты можешь пойти с нами, если боишься остаться один. Будешь в нашей семье.
- Пойти куда?
- Это неважно. Главное, там не будет одиноко.
- Я согласен, – сказал Иван. – Я пойду с тобой.
Анна подошла к нему, обняла, обдавая тяжелым тухлым дыханием. Обвила его шею сильными тонкими пальцами.
- Ты живой. Это преграда.
- Делай, что нужно, - сказал Иван, глядя ей прямо в глаза.
Руки ее сомкнулись на шее, сдавили, и давили до тех пор, пока не потемнело в глазах. Затухающим остатком сознания он успел объять их всех, тех, кто пришел к его жене за теплом и любовью. Его семья. Его большая мертвая семья.