Тем утром мне позвонили с незнакомого номера и сухо сообщили:
— Василий Григорьевич умер. Теперь это дело ваше.
Мне ничего не оставалось, как выйти в промозглое лето и отправиться в управление.
Гремучий трамвайчик, как всегда, не торопился. Он собирал светофоры и сложные перекрестки, притормаживал на крутых поворотах, нырял в пробки. На каждой остановке замирал, чтобы впустить новых пассажиров, хоть и продолжал дрожать всем телом. Сегодня меня это одновременно бесило и успокаивало. Безразличный тон комиссара словно целую жизнь уложил всего в одну фразу. Окажись я в отделе прямо сейчас, без раздумий врезал бы по его вечно равнодушному лицу. И я спешил, боясь растерять свою злость. Но чем дольше я трясся в трамвае, прижав лоб к холодному стеклу, тем больше погружался в размышления о предстоящем деле.
В управление я приехал уже совершенно без сил. Прежний пыл угас, и даже к лучшему, что комиссара не оказалось на месте. Меня проводили к рабочему столу у окна, уставленного комнатными цветами. На подоконнике раскинулись огромные белые лилии, создававшие свет даже в пасмурный день. Да, он очень любил растения.
Вещи Василия были собраны в коробку, поверх всего лежал его портрет в простой деревянной рамке. Я видел его на старых снимках, еще черно-белых: в них и то было больше тепла и жизни, чем в этой фотографии. Чопорный вид: плечи, зажатые в строгий пиджак, и безупречно белые манжеты. Узкие губы на самом деле гораздо чаще светились улыбкой, а тесному костюму в жизни он предпочитал васильковую куртку. Этот снимок отражал совершенно чужого человека, словно лишил его души и сути. Но я все равно вынул его из рамки и сунул в карман.
На столе лежала папка с короткой сводкой по делу. Изложенная канцелярским языком история смерти двух людей — мужчины и женщины. Убиты мощным магическим воздействием. И больше ничего: ни имен, ни свидетелей. В коробке я нашел толстую серую тетрадь, которую Василий перетянул резинкой, чтобы не растрепать листы. Я просмотрел ее от корки до корки. Желтые страницы без полей хранили истории прошлых расследований и ни единой пометки по этому делу.
— Здравствуйте, молодой человек! Пришли за вещами Василия Григорьевича? Такая утрата…
Я кивнул подошедшему мужчине. Он тоже в черном костюме-двойке и с абсолютно невыразительным лицом. Именно так должен выглядеть темный следователь — тот, кому достаются самые сложные и жестокие загадки.
— Дело Василия поручили вам?
— Мне дали шанс. Правда, я не совсем понимаю, как к нему подступиться.
— Может быть, по сигаретке?
— Я не курю. А хотя, знаете… — Я глянул на пухлую тетрадь, которую держал в руках. — Угостите.
Темный закоулок на заднем дворе здания был полной противоположностью светлого и уютного офиса: обоссанные кошками углы, пустые коробки, размокшие после недавнего дождя, и гадкий дым, забившийся в горло.
— Первое дело, оно никогда не бывает легким, — заключил мой собеседник, потягивая сигарету. — И справиться в одиночку не всегда возможно. У Василия был осведомитель, он работает на вокзале. Думаю, тебе стоит начать оттуда.
Огромная глыба вокзала из синего пластика возвышалась над Комсомольской площадью. Узкий грязный тротуар заполонили торговки семечками и носками, снующие туда-сюда пассажиры с цокотящими чемоданами на колесиках, нахальные голуби, которые разбегаются прямо из-под ботинок. Я с грустью вспомнил вокзал из детства — куда более скромный, но хранящий дух своего времени. Какой-то концентрированный уют, а не эта бездушная махина, пусть и с огромными окнами от потолка до пола. В просторных вестибюлях и залах ожидания на каждом углу затаились торговые точки со всем, что только душе угодно: заварной лапшой, журналами, конфетами с видами города на коробке, среди которых, конечно же, была помадка. Я помню, родители покупали ее с лотка прямо на платформе перед тем, как сесть в поезд. Это до сих пор самые вкусные конфеты в моей жизни. Конечно, помадка продается и сейчас, но в заточении витрин этих стеклянных ларьков они словно впитали вкус пластмассы.
Как на огромном вокзале найти нужного человека? Не объявишь же по громкой связи, да и имени я не знаю. Проще всего затеряться среди пассажиров в зоне ожидания, но любой случайный человек, подсевший вплотную, может сорвать разговор. Здесь не обсудишь важного. Где ты будешь вроде не на виду, но и без толпы? Мой взгляд упал на дальний угол зала, где находилось вокзальное кафе. Почти пустое, несмотря на разгар рабочего дня. Я сегодня без завтрака, так что присесть там ненадолго и выпить чашечку чего-нибудь горячего показалось отличной идеей. А может, даже получится разжиться информацией.
— Черный кофе с лимоном, будьте добры, — я положил купюру на стойку и обернулся, оглядывая зал ожидания с новой точки.
— Ты из мардори*, — услышал я грубоватый голос. — Можешь не отвечать, я и так вижу. Твой кофе.
Дымящаяся ароматом кружка, блюдце с тонкими ломтиками лимона и двумя кубиками сахара появились передо мной. Но кофе меня уже не интересовал. Я нашел осведомителя!
Человек за стойкой словно потерял ко мне интерес: он спокойно расставлял чашки, пересчитывал чайные пакетики и ни одним жестом не выдал, что продолжает внимательно наблюдать за мной.
— А ты тот самый, кого я ищу. Вы же знакомы? — я вытащил из-за пазухи фотографию Василия и положил перед ним.
— Мог бы не спрашивать. Я сразу понял, что ты от него. Заказываешь такой же кофе, взгляд как у него.
— Какой?
— Изучающий. Словно насквозь пытаешься увидеть каждого. Но ты здесь не ради болтовни. Какое у него ко мне дело? Почему сам не пришел?
— Дело у меня. А он… уже не придет.
— А, понял, — человек отлепился от стойки и вернулся к своим делам. — Что поделать, возраст. Или нет?
Внутри меня вспыхнула искра и тут же затухла. Он так просто озвучил мысль, которую я пытался не допустить до сознания.
— Мне нужно узнать… ты знаешь этих людей? — я протянул папку с материалами дела.
Человек молча взял папку, без интереса пробежался по материалам и вернул ее мне.
— Лично не знаком. Но так уж вышло, что я знаю, где они жили. В одном квартале со мной.
— Они разговаривали с тобой? Что ты о них знаешь?
— Нет, ни разу. Они недавно появились, приехали откуда-то. Сами вполне обычные люди, а вот их дочка… Девочка лет семи. Я почему запомнил ее — почувствовал сильную магию.
— Дочка? Но о ней ни слова нет в деле, — я судорожно перелистывал страницы в папке, хотя понимал — никаких упоминаний о девочке тут не содержится.
— Найдешь ее — найдешь ответы. Да ты пей кофе, пей, я пока расскажу, где тебе стоит искать.
Тот район, в котором жили убитые, хоть и был в самом центре, но представлял собой разительный контраст с современным обликом города. На фоне огромных новостроек и льнущих к ним трамвайных путей и автострад несколько кварталов деревянных домов позапрошлого столетия смотрелись странно и чужеродно. Бывшие купеческие дома давно утратили былую красоту. Краска с фасадов облупилась, деревянные доски стали серыми, кое-где их тронула плесень. Расселить бы жильцов да снести их — но нельзя, признаны памятниками архитектуры. А что люди здесь живут без воды, а порой и без света, никого не волновало. Внутренние дворики, еще более грязные и тесные, чем комнаты в этих домах, были единственным местом для игр местных детей.
Старые улочки круто спускались к набережной. Где-то вдалеке лаяла собака, снизу доносился шум проезжающих мимо машин. Окна большинства домов были закрыты ставнями или плотно зашторены, так что разобрать, есть ли кто дома, не получалось. Местные жители вряд ли охотно пойдут на контакт.
Мои опасения подтвердились: поиск ничего не дал. Да и кто я такой, чтобы мне все рассказали? Лощеный господин в чистом плаще — сюда такие нечасто заходят, да и здесь таких не любят. Одна за другой двери захлопывались перед моим носом. Нищие, цыгане, маргиналы всех сортов — среди них нет мардори, и я отчетливо это чувствую.
Вечерние сумерки сменились почти прозрачной ночью. Ее здесь нет. Куда она могла пойти? В городе недавно, ничего и никого не знает… Девочка одна уже очень долго. Это опасно: ребенок с магическими способностями, оставшийся без родителей, может навредить и окружающим, и самой себе. Ее надо найти как можно скорее. Уровень моего отчаяния начал зашкаливать.
Нужно сосредоточиться. Что может сделать волшебник, когда его мощь почти на исходе? Обратиться к природе. В городе, полном стекла и бетона, все живое постепенно теряет свою силу, в том числе и магия. Поэтому Василий хотя бы раз в неделю уезжал собирать травы и ягоды, жечь костры. Но у меня почти нет времени. Разве что отправиться на ту сторону реки. Через мост, направо, и дорога приведет к лесистому утесу, с которого открывается вид на весь город. Текущая вода питает силой. Василий часто бывал там и пару раз брал меня с собой. Именно там я смогу отдохнуть и спокойно поразмышлять.
Когда я был на середине моста, начался дождь. И без того холодная летняя ночь стала просто ледяной: с реки тянул ветер, горячий морок автомобильных выхлопов остался далеко позади. Желтый свет фонарей расплывался на мокром асфальте фальшивым теплом. В какой-то момент я почувствовал дуновение магии — кто-то уже ждал меня на утесе. Я перешел на бег.
На краю обрыва сидела девочка. Ее слезы перемешались с дождевой водой, платье перепачкалось в земле и траве, тонкими ручками она обнимала себя за плечи и дрожала всем телом.
Дождь зарядил сильнее. Я снял плащ и закутал в него девочку. Она доверчиво прильнула ко мне и притихла, согреваясь моим теплом и магией. Я достал из кармана пряник и протянул ей. Дождавшись, пока она утолит первый голод, я задал мучивший меня вопрос:
— Ты помнишь, что произошло?
— Я помню… — малышка говорила так тихо, что мне было едва слышно ее. — Я помню, что мне было очень-очень страшно и больно. Я звала маму и папу, но они не шевелились, они спали. А потом стало темно. Потом я проснулась, а незнакомый дедушка держал меня за руку и улыбался. Дедушка был такой добрый. Он дал мне конфету и рассказал сказку.
— Но как ты здесь оказалась?
— Дедушка мысленно показал мне это место. Он стал совсем слабенький, уже не улыбался. Он посмотрел на меня, и я… я поняла, что он думает об этом месте. И он тоже заснул. Было страшно, и я захотела оказаться тут. Но тут мне тоже было страшно, пока не пришел ты. А ты не заснешь?
— Теперь все будет хорошо. Я с тобой, и я не засну.
Не выпуская ее холодные пальчики из ладони, я достал телефон и набрал номер. Плевать, что сейчас глубокая ночь и комиссар спит. Я нашел эмбола**, и это не терпит отлагательств.
***
Следующие несколько дней прошли словно в тумане. Я снова и снова рассказывал историю своих поисков, пришлось упомянуть осведомителя. Его вызвали в отдел, и сам комиссар долго его допрашивал. По итогу ему предложили даже работу на ставку: наблюдатель в таком многолюдном месте — большая удача. Но он отказался и, как я понял, уехал из города.
Эмболы крайне опасны, и нам повезло, что девочка не успела принести вреда еще очень и очень многим. Ребенок с колоссальным магическим даром, о котором не подозревала ни она сама, ни ее родители. И этот дар запечатан глубоко внутри. Следующий выброс магии мог убить не только ее родителей, но и половину жителей их квартала. Почему такое случилось и почему никто ничего не услышал и не заподозрил — сказать сложно. Еще более сложный вопрос — как там оказался Василий. Возможно, он был неподалеку и почувствовал неладное. И был куда сильнее, чем мы могли предполагать. Девочка успела умереть, но ему каким-то чудом удалось вдохнуть в нее жизнь обратно, отдав все силы до последней капли…
***
Третьего числа состоялись похороны Василия. Церемония была скромной, но проведена с большой торжественностью. Мрачные фигуры следователей прошли чередой, словно черные тени, и оставили на гладкой поверхности гранита множество белых лилий.
Наконец я остался один. Впервые за эти дни мне не нужно было сдерживаться или притворяться. Запутанные в суете следствия мысли наконец донесли до сознания один простой и очевидный факт: он умер. Он умер, а мне было некогда оплакать его. Простит ли он меня за такую черствость? За помятую фотографию в кармане плаща, которую я так и не вытащил, за влажный след на щеках…
За спиной послышались шаги. Я не стал оборачиваться — не хотелось показывать слезы. В конце концов, оставьте меня в покое. Хотя бы сейчас, хотя бы у его могилы…
— Девочку мы взяли под контроль, можете не беспокоиться. Ей подыщут приемную семью из наших, из мардори. С таким мощным даром она точно не останется в детдоме.
К горлу подкатил комок, который почему-то не удалось сглотнуть. Жизнь за жизнь — разве это не честно? Мне почему-то казалось, что нет.
— Как тут было догадаться, ему ведь уже восемьдесят шесть… Кто угодно спишет это на смерть от естественных причин.
— Кто угодно, но не начальник управления по расследованию злоупотреблений магией.
Комиссар не ответил. Он раскурил трубку, затянулся и положил руку мне на плечо.
— Ты принят на работу. И да, мне жаль. Он был одним из лучших темных следователей.
— А я его запомню светлым…
Комиссар ушел, и я больше не сдерживался. Осел на колени перед свежей могилой и зачерпнул горсть земли. У меня его волосы цвета пшеницы и серо-голубые глаза. Та же линия жизни до запястья и, хотелось бы верить, его легкий нрав. Они потеряли следователя, а я потерял лучшего друга. Я потерял своего дедушку…
* Мардори — производное от «мардоре», красный цвет с золотым отливом. Здесь это слово означает людей, имеющих магические способности и ставящих себя выше обычных людей.
** Эмбол — человек, обладающий магическим даром, но не знающий о нем и несознательно подавляющий его в себе. По аналогии с медицинским термином — сгусток в кровяном русле, который представляет опасность для жизни и здоровья человека. Синонимом можно считать термин «обскур», используемый в серии фильмов «Фантастические твари».
Автор: Лана Савченко
Сборник: illumination_project
