На волне популярности сериала о детях, выросших на закате Советского союза захотелось поделиться своими воспоминаниями о детстве на примере моего старого товарища.
Николай родился в необычной семье - его мать была наполовину караимкой, а вторая половина дала ей голубые глаза, светлую кожу и русые волосы. От караимов она унаследовала только фигуру. Невысокая, но статная, с крутыми бедрами и высокой грудью, она была чертовски привлекательна. Многие мужики, а позже и подросшие друзья Колюни смотрели на нее с вожделением. Но как и положено караимской женщине, она была скромна и полностью зависима от мужа.
Отец Николая был родом со Смоленщины, но значительную часть своей жизни, до переезда в Крым, он служил в армии, оставшись там после призыва.
Сколько лет он там провёл неизвестно, но на всю жизнь в нем осталась военная выправка, фанатическая страсть к порядку, любовь к спорту и до предпенсионного возраста он не пил и не курил. А еще он был крайне экономным, рачительным и даже жадным.
Семье он читал книгу "Уроки экономии в быту" и "Чудо голодания". Мясом и жирными супами детей баловала только бабушка-караимка.
Отец всю жизнь проработал водителем в местной поликлинике. Был водителем , скорой и возил медсестер, которые обслуживали неизлечимых больных.
А еще он был заядлым музыкантом. Уже гораздо позже он купил себе Ямаху и наигрывал на ней музыкальные этюды времен своей молодости.
В него и пошел в каких-то качествах Николай. На Ямахе он не играл, но был моряком в душе и на деле: детская секция парусного спорта, юность на яхтах.
А главным качеством, которое Николай перенял от папы была патологическая жадность. Можно сказать, что и от мамы-караимки, досталось это качество . Вернее от бабушки. Ибо она классическим представителем своей малой нации.
Любую копейку, которую мог добыть он тщательно прятал и вечерами пересчитывал свое богатство так, чтоб никто и семьи не видел.
А добывать копейки Николай научился еще в раннем детве. Один из его друзей стал счастливым владельцем игрушечного телефона. Вернее пары телефонов, которые соединялись между собой проводом и по ним можно было разговаривать. Для детей это было чудо. Но без батареек. Батарейки были довольно редкого вида. Маленькие боченки, которые достать в те постсоветские годы было не легко. А у папы Николая они от куда-то завалялись. Целая коробка. И к телефону пошли, и он даже заработал. Но Николай барейки вынул и ушел домой.
Папа в этот момент мыл машину из общедворового крана, чтоб не тратить свою и наставлял Николая, что если у тебя есть что-то, что надо другим, то это что-то надо хорошо и выгодно продать, чтоб иметь деньги.
Николай науку впитал и стал продавать все и всем. Будь то танковый прицел, который вынул из разобранной бронетехники один малолетний пацаненок, а Николай сменял его на две сигареты, или украденная этим же пацаненком велосипедная камера, которая очень была нужна соседу Николая. Каждый шаг Колюни был сопряжен с выгодой, ко орая позволит иметь.
Так бы и шла жизнь ребенка, но он заболел. Где и как взялась лейкемия, никто так и не понял, но обрушилась эта страшная болезнь именно на него. Маленького Колюню долго лечили в областном центре, применяли какие-то немецкие технологии, которые немцы испытывали на чужих, перед тем как начать лечить своих. Лечение было долгим и мучительным, но Николай выздоровел.
Вернувшись домой, он еще долго был похож на инопланетянина, с худым телом, большой головой и абсолютно лысый. Однако растущий детский организм креп и набирал силы. Папа кормила Николая говяжьей печенью и перетертой свеклой. И через год он уже ничем не отличался от своих сверстников.
В школе, пока Николай болел, его одноклассники прошли уже два класса и маленького Колю взяли в младший класс, где он был старше всех на два года.В школе Коле нравилось, но только одно. Он с товарищами брал приставную лесенку и ходил смотреть, как в окнах его класса, на первом но достаточно высоком этаже, его первую учительницу трахали старшеклассники или какие-то незнакомые мужики. Учительница была огонь-бабой и вечерами подрабатывала в единственном в городе кабаке с иностранцами и матросами - держателями валюти и неистового желания.
К самой же учебе Коля был равнодушен, и часто убегал с уроков для того, чтоб больше времени проводить в детской морской школе. Она гордо называлась среди детей мореходкой и таковой и являлась раньше. Потом ее почему-то упразднили, переведя на рельсы детских секций. Но классы остались. И какие классы: судовой электрики, механики, навигации и судового моделирования. Маленький Колюня очень любил навигацию и судомоделирование. И посещал их оба. В первом он прокладывал курсы в ревущих сороковых параллелях, а во втором с упоенеим строгал, пилил и клеил поморские котчи, паланезы, и Санта-Марии. Надо сказать, что Колюня был ребёнком увлекающимся, но не обладал должной усидчивостью. Беря в работу очередную модель, но день-два с энтузиазмом над ней работал, но потом бросал.
У кого-то из его однокашников работа более или менее продвигалась, и Николай включал свои деловые качества. Он презентовал свою недостроенную модель так, что она выходила исключительно привлекательной. И фанера у него не из старых диванов, как у всех, а специальная авиационная, бакелитовая. Эту фанеру его дядька утащил с авиамастерских и она гораздо круче, чем обычная.
А пенопласт в его модели не обычный белый, вспененный, который находили на мусорке среди упаковок, а плотный, мелкозернистый из спасательных жилетов. Жилеты эти воровали из старого теплохода, который гнил на вечном ремонте на берегу. Его никто особо не охранял и с него украли все ценное сами работники морпорта, но близость линейного отделения милиции придавала делу особый шарм.
И вот свои модели, которые были уже на финальной стадии завершения, сверстники меняли на полудохлые деревянные скелеты Колюни. Скелеты эти были клеёный из рук вон плохо, шпагноуты были несимметричны и обычно их приходилось переделывать или вообще делать заново.
Полученные модели Коля опять день или два усердно скоблил или клеил, а потом опять менял на еще более доделанные.
Путем обмена Колюня стал обладателем большой коллекции кораблей, сделанных чужим руками, но перешедных в его собственность.
Так проходил учебный год, а Колюня ждал лета. Впрочем как и все его товарищи. Летом на воду спускали парусные ялики и наступал период морской практики. На этих яликах дети барахтались около берега, но это было невероятно круто.
У каждого было свое место. Кто-то держал шкоты, кто-то греб веслами, а Николай занимал почетную скамейку рядом с педагогом - матросом третьего класса на пенсии Евгением Григорьевичем. Матрос он был хороший, моделист еще лучше, а вот педагог никакой.
Он запросто курил папиросы при пацанах, мог опрокинуть чекушку-другую и ввернуть крепкий витиеватый матюк, если кто-то не ошибался. Папиросами его снабжал Колюня и потому восседал на скамейке рулевого. В свою очередь, папиросы он выменивал у знакомого пацана, который воровал их своего бати.
Там, рядом с Евгешей, как за глаза называли дети своего воспитателя, маленький Колюня и начал смалить. Он лихо сворачивал папиросу особым образом, чтоб табак не попадал в рот и дымил сизым дымом дешевой Ялты как пароходная труба. С низенького борта ялика Колюня рассматривал белоснежные яхты - быстрые, легкие и маневренные. И решил попасть туда во чтобы то не стало. Ведь среди детей, которые уже взрослели и понимали что такое деньги, ходили легенды о том, сколько зарабатывают на яхтах и сколько девок проходит за лето через засаленные одеяла яхтенных диванов.
На этом детство Николая закончилось и началось отрочество.