Военком поначалу похоже просто не въехал, что мне действительно подходило и бабушка провела разъяснительную беседу подробно изложив в ней армейские предпочтения внука. Ну а я уже представлял в мелочах казарму. Воображение рисовало просторное светлое помещение с лакированным дощатым полом. По моему разумению именно такой пол должен быть в благополучной казарме, где правит цивилизация, в отличие от “пещерных” казарм с линолеумными полами. В этой казарме мечты никого кроме меня нет. Но так, конечно, быть не могло и я всё-таки допустил в ней незримое присутствие пары бесплотных “духов”. Поскольку без “дедов” тоже не обойтись, то в моих фантазиях они представали натуральными дряхлыми стариками. То есть не в плане иерархии неуставных отношений, а в смысле возраста как будто оттрубили на благо Родины не два года, а лет семьдесят.
С работой особо не достают. Не летаешь, не бегаешь, не ходишь строем, не ползаешь, не шуршишь, а преимущественно лежишь на койке как в какой-нибудь больнице и преспокойно занимаешься своими делами. Читаешь книжки или газетки. Ну а за окном казармы царит вечное лето. Вот куда я хотел попасть благодаря бабушкиному коньяку! В солдатский Рай! Кстати, дружки из училища, из того самого пресловутого “союза очкариков” выбрали себе в качестве места службы подмосковный военный госпиталь. На опережение устроились туда на работу в лабораторию, чтобы начальник лаборатории выкупил их на срочку. Хороший ход. Они и меня зазывали, но я пошёл в СКЛИФ что, наверное, было не самым умным решением. К тому же деньги везде платили одинаково крохотные, а половину зарплаты я обещал отдавать матери в общий котёл. Себе лишь собирался взять лосьон для кожи. Импортное средство от прыщей стоило очень дорого, но вроде как помогало если верить Андрею. Хоть напоследок походить с чистой мордой. В армии-то будет не до прыщей. А ещё сигареты, дорога…
***
Две “девятки” купленные в ларьке у троллейбусной остановки я припас на вечер и засунул в рюкзак. Всё-таки день рождения сегодня. Едва ли бабушка воспротивится. Уже год как мы вдвоём смолили в кухне. Она свою “Яву” из мягкой пачки, а я “Bond” – наиболее приемлемые по цене и качеству сигареты.
Покурил у метро. На последней затяжке почему-то закашлялся и почувствовал дурноту. Но не в дурноте дело. Во мне происходило что-то непонятое. Внутри нарастало какое-то смутное беспричинное беспокойство. Всё воспринималось каким-то ненастоящим, игрушечным. Машины с водителями внутри выглядели какими-то детскими, а прохожие казались лишёнными перспективы. Словно не живые люди, а бутафорские декорации, наподобие фанерных моделей известных личностей для фотографирования с ними рядом. Я испытывал довольно странное состояние. Ничего такого со мной раньше не было. Преодолевая внутренний дискомфорт, я шагнул в турникет, спустился по эскалатору и сел в поезд.
В вагоне вокруг меня сразу образовался вакуум. Пустое пространство несмотря на большое скопление пассажиров. Кому-то явно пришлось потесниться, чтобы встать от меня подальше. Чем было вызвано это нежелание стоять со мной рядом дошло до меня не сразу. За минувшие сутки я насквозь пропитался крепким духом реанимации, состоявшим из разной лекарственной мешанины. Он был настолько навязчив, что пассажиры кольцевой линии привычные ко всяким амбре чуть ли не носы зажимали и спешили отойти подальше.
Не очень приятно, когда в общественном транспорте от тебя демонстративно отодвигаются или отсаживаются. Правда, запах интенсивной терапии – это совсем не тот запах, которого стоило бы стыдиться. В конце концов, от меня не пахло немытым телом, не несло перегаром. Не разило на версту дешёвой туалетной водой, как от выходцев из кавказских республик, пользующихся ей неумеренно. Некоторые дамочки, кстати, тоже грешат тем, что выливают на себя перед выходом полфлакона духов. Соглашусь, в этом есть какая-то невоспитанность, но от меня пахло именно РАБОТОЙ, а не пороком или дурновкусицей. Однако, от неловкости эти мысли не избавляли. Например, от того же Шарикова заведующего подотделом очистки от бездомных животных тоже отвратительно пахло, хотя и согласно специальности.
Постепенно мне становилось всё неуютней в вагоне. Люди косились на меня и перешёптывались. Вероятно, гадали чем болеет этот прыщавый урод, если его приходится так интенсивно лечить? Я встал спиной к тем дверям, которые не открывались. Прижался и настороженно наблюдал как все на меня глазели, качали головами и обсуждали. Они уже сделали свои выводы и по всему выходило, что никакой я не больной, а наркоман, взломавший ночью аптеку. Иначе с чего бы мне так странно себя вести? Прижиматься к дверям. Чёрт! Гляди-гляди! Да его же всего колбасит! Во обдолбался, придурок!
Теперь на меня смотрели во все глаза. На эти взгляды я отреагировал моментально. Сердце в груди заколотилось так сильно, что с каждым его ударом на мне подпрыгивала футболка. На лбу выступила испарина, ноги сделались ватными, руки заходили ходуном, зубы выбили дробь. Паника забурлила во мне и крупной дрожью выплёскивалась наружу. Между лопаток к пояснице сползла капля пота. Я глотнул ртом плотный и сладкий воздух, и он застрял в горле. Гул метро, голоса пассажиров – всё слилось в единый звуковой фон. Жёлтое освещение вагона, блестящие поручни, человеческие фигуры, мужские и женские лица в анфас и в профиль, люди пожилого возраста, инвалиды и пассажиры с детьми – всё это смазалось, закружилось и поплыло перед глазами, а в голове зазвучала тяжёлая металлическая какофония экстремального рока.
От макушки до пяток по мне прошла судорога как от удара током. Обмякнув, я подумал о неминуемом обмороке (оказывается, вот как происходят эти самые обмороки!) и у меня создалось ощущение выхода из телесной оболочки.
Мне сделалось настолько страшно, что захотелось бежать. Все равно куда. Главное прочь. Каким-то чудом я сохранил над собой контроль и не заметался с криками по вагону. Стиснув зубы, я читал про себя “Отче наш” в ожидании, когда поезд прибудет на станцию и у меня появится возможность из него выскочить и выбраться на поверхность. Почему-то я был уверен, что наверху всё пройдёт. Только бы поезд не встал в тоннеле, ведь тогда я точно умру.
На Курской поезд остановился. Основная масса людей схлынула. В вагоне стало значительно свободней и страх притупился. Правда, колени ещё подрагивали. На деревянных ногах я проковылял к опустевшим сиденьям, сел и перевёл дыхание, для “заземления” вцепившись потной ладонью в боковой поручень.
Остаток дороги я проехал нормально. Дрожь улеглась, удары сердца утихомирились. Я ехал и осмысливал произошедшее. Что это было за переживание – страшное, необычное и ранее не испытанное? Из-за чего всё произошло? Вопрос! Тогда я не знал на него ответа, но пару годков спустя в клинике неврозов мне всё объяснят. Многочисленные сигареты и чашки кофе, выпитые за сутки, сделали своё дело. Со мной случился первый в жизни приступ панической атаки. Манифест вегетососудистой дистонии, с которой в будущем я изрядно намучаюсь.