Глава 1
Забеременев, Ирина думала о сыне; облик его, будущие повадки и манеры, она представляла живо и абсолютно ясно, вплоть до незначительных мелочей. Девочка не рассматривалась в принципе.
Запланированной беременность не была, какое там в девятнадцать-то лет! Ирина попалась, едва ли не с первого раза, не успев понять ничего ни о себе, ни о муже.
Первое, что намекнуло ей о том, что она в положении - это неумолимый, нескончаемый токсикоз, что набросился подлым зверем в первом триместре и нещадно терзал три с половиной месяца подряд, ни на день не ослабляя хватки.
Ирина страдала и ненавидела всех окружающих, мужа особенно сильно. Ей казалось, что сие испытание дано ей специально для того, чтобы проверить на прочность ранний, скорополительный брак с Фёдором. Ирина перемещалась по квартире подобно тени, с трудом передвигая ноги, была она в тот период болезненно худая, несчастная, злая и бледная. Некогда ровная, идеального тона кожа, приобрела неприятный серо-зелёный оттенок. Под глазами залегли круги.
- Боже, какая я стала страшная! - ужасалась Ирина в промежутках между приступами тошноты.
- Ты у меня самая красивая! - не соглашался Фёдор, которого не огорчали внешние перемены, но пугали перепады настроения и бесконтрольная раздражительность жены.
Случались минуты, когда избалованная, не привыкшая к трудностям Ира, хотела избавиться от проблемы, плача, жалела себя и ругала за неосторожность мужа:
- Если бы не ты, ничего бы этого не было! Я не хочу! Я не готова! Мне не нужен ребёнок!
Когда оба окончательно вымотались и казалось, что просвета уже не будет, наступило обычное утро. Ира открыла глаза, потянулась и не сразу поняла: не тошнит! Она не поверила, затаилась, затихла, замерла и прислушалась снова.
О, счастье! Как же хорошо!
"Наверное, сынок решил, что хватит издеваться над мамой," - подумала Ира и счастливо рассмеялась. Ей стало вдруг так легко, такой замечательной показалась жизнь! Вот теперь можно, наконец, порадоваться своему положению и хорошенько настроиться на будущее материнство.
Шёл 1974 г., УЗИ в то время не делали, мамочки до последнего точно не знали носят ли дочку, или же сына. В отличие от многих, Ирина сомнений не ведала, не гадала, не прикидывала, не фантазировала, а просто спокойно ждала мальчика.
Гуляя однажды в парке, Ирина присела на скамейку рядом с почтенной леди в маленькой смешной шляпке, украшенной сетчатой вуалью. Леди, казалось, не видела ничего вокруг, полностью погрузившись в книгу.
А. Куприн "Яма", покосившись на обложку, сумела прочесть Ира.
Живот у неё рос не так чтобы медленно, но не спеша, к шестому месяцу Ирина все ещё не отекала, способна была вести хозяйство и ежедневно гулять, согласно рекомендации врача. Домашних она уверяла, что всё это "в награду за токсикоз". Компенсация.
Стояла осень, примерно середина сентября. Парк окрасился в жёлтый, оранжевый, красный. Как-то особенно пахло, как бывает лишь осенью и ни в одно другое время.
- Вы уже знаете, душенька, что носите двойню? - не отрываясь от книги, произнесла шляпка.
- Что, простите? - с недоумением переспросила Ирина, решив, что ослышалась.
Шляпка прикрыла книгу и повернулась:
- У вас, дорогая, вне всяких сомнений, родится двойня! - чётко, едва ли не по слогам, изрекла она.
- Да что вы такое говорите? - звонко расхохоталась Ира. - Ну какая двойня ?! Быть этого не может! У нас в роду не было двоен, уж вы мне поверьте!
Шляпка терпеливо дождалась пока Ирина закончит тираду и мягко произнесла:
- Вспомните меня зимой, когда ваши девочки впервые закричат, - с этими словами она решительно захлопнула книгу и поднялась.
Ирина внимательно смотрела странной даме вслед до тех пор, пока та не скрылась за цветными деревьями.
Поздней январский ночью, 25-го числа, после многочасовых, изнурительных схваток, Ирина произвела на свет двух здоровеньких девочонок, что дружно огласили роддом громкими, жизнеутверждающими криками.
"Чёртова шляпка. Вот ведь ведьма! " - подумала Ира, в изнеможении откинувшись на спинку родильного кресла. Потрясение роженицы оказалось столь велико, что несколько дней подряд она лежала в крепких объятиях апатии без единой мысли в голове, уставившись в больничный потолок, считала трещины и пятна.
Молоко не пришло и девочек кормили смесью, питались они охотно, с неизменным, завидным аппетитом. Известного нынче слова "депрессия" тогда не знали, но понимали, что некоторым особо чувствительным мамкам, времени, чтобы прийти в себя, требуется чуть больше, нежели другим:
- Слыхала, у Ирки-то, что двойню родила, настоящий переполох дома. Они кроватку купили, коляску... Но одну!
- А муж что? Не знаешь? - болтали между собой медсестры.
- Муж, говорят, узнал что двое за раз и сознание потерял.
Ирина ничего вокруг не замечала, переживая неожиданное крушение всех планов и надежд, куда более масштабное чем поиск дефецитной двойной коляски.
К выписке, однако, она как будто смирилась и худо-бедно взяла себя в руки. Предстояло жить дальше, растить дочерей и некогда стало плакать об утраченном сыне.
Назвали девочек Валера и Виталина. Лера и Вита - как последний привет не случившимся Валере и Виталику.
Девочки получились совсем разными. Лера, появившаяся на свет позже на десять минут, с младых ногтей подмяла под себя не столь решительную, более мягкую Виту.
Лера росла заносчивой, гордой, немного резкой и очень смелой. Волосы её были русыми, а глаза серыми, как у мамы.
Вита казалась легче, проще, дружелюбные и миловиднее сестры. Волосы её были темными, а глаза карими - в папу и бабушку.
Яркую красоту матери не унаследовала ни одна из сестер, но обеим досталось бесспорное обаяние отца, его широкая улыбка и смешинки в глазах, те же, что жили у деда.
Существует поверье, что, дескать, девочка крадёт у матери красоту. А тут сразу две! В пору превратиться в дурнушку. В случае с Ирой этого не случилось, красота осталась при ней в полной мере. Девочки хоть и посмели на неё посягнуть, но лишь в самом начале, ещё до своего рождения, подразнили немного и отступили ни с чем. С окончанием токсикоза Ирина быстро вернула лицо, а несколько месяцев спустя после родов, и фигура её стала прежней.
Расти с кем-то вместе, совсем не тоже самое, что расти одному. Мир изначально окрашен иначе, иначе выглядит и звучит. Сестры не знали жизни одна без другой и представить таковую, будучи детьми, не пытались. Все этапы познания девочки проходили вместе, рука об руку, поддерживая и помогая друг другу.
И всё же, что ни день, то сёстры неутомимо боролись за первенство, регулярно переходившее от Леры к Вите и обратно. Какое-то время спустя, старшая уступала. Но ссорились дети ежеминутно, кричали, визжали, беспощадно дрались. Не смотря на разногласия, обходиться одна без другой не умели. Картина мира в отсутствии одной, неизбежно приобретала оттенки серого у другой. Потребность быть вместе, была сродни необходимости дышать, есть, пить, просто жить.
Когда девочкам минуло три, Лера заболела желтухой и вместе с Ириной надолго попала в больницу. Маленьких деток легко отвлечь, заинтересовать и бабушка вполне справлялась, но Вита, чем бы ни была занята, каждую минуту ждала. Открыв глаза по утрам, она спрашивала:
- Сегодня Лера будет?
- Нет солнышко, ещё нет, - отвечала бабушка.
- Ладно, ба, - кивала Вита, будем жить дальше.
Тот день, когда Лера вернулась, Вита запомнила на всю жизнь. Они с дедом рассматривали коллекцию марок, трогать альбомы с которыми, детям категорически запрещалось.
То был своего рода обряд - специальными щипчиками дедушка осторожно переворачивал, или скорее снимал тонкий лист кальки, оберегающий марки от повреждений. Каждая "сидела" в собственном прозрачном домике и доставать её оттуда, тревожить не разрешалось. Разглядывать - пожалуйста! Трогать - ни в коем случае.
Девочки часто просили деда:
- Де, а де! Марки посмотрим?
Вита и дедушка дошли до раздела "Африка" и тут
В замке раздался скрежет. Вита прикрыла ладошкой рот, взглянула на деда округлившимися глазами и, сломя голову, метнулась в коридор. Чувства настоятельно искали выход, переполняли малышку. Не долго думая, Вита крепко обхватила сестру обеими руками, а та вдруг с силой укусила её за щеку.
Раздался оглушительный Витин рев, к которому тут же присоединилась Лера.
- Ничего, девочки, ничего, - приговаривала вечером бабушка, меняя Вите повязку с мазью. - Не обижайся, детонька, это любовь. Любовь.
Звали бабушку Маргарита Олеговна, работала она заведующей в детском саду для детей работников ЦК. Внучек обожала безусловно, а вот невестку лишь терпела.
- Как думаете, Маргарита Олеговна, у Витки след останется? - спросила Ирина, когда свекровь уложила внучек и вышла на кухню.
- Ничего не останется. Не выдумывай! - ответила Марго и поставила чайник.
Кроме Ирины, её мужа Фёдора и свекрови, в квартире жила бабушка Нина. Мама Маргариты Олеговны. Нина долго болела и давно уже не вставала, отчего характер её неуклонно портился.
Поскольку Фёдор, его отец Иван Ермолаевич и Марго ежедневно работали, а заботиться о Нине было необходимо, непростые эти обязанности легли на хрупкие плечи Ирины. Сиделку, помогавшую раньше, пришлось рассчитать. Она уехала домой, в Гомель. Пока дочки находились в саду, Ира успевала убрать в квартире, приготовить обед, покормить Нину и перестелить ей белье, если требовалось.
В хорошую погоду, дабы не сойти с ума, Ирина выходила за девочками на час раньше, чтобы спокойно пройтись, подышать, отдохнуть от бесконечных, весьма затейливых капризов Нины.
Надежда Ровицкая
