Ей было тогда четырнадцать лет. Желтоватая кожа, миловидное, миниатюрное тело, довольно раскосые глаза, нос – в меру возможного. И она стала цветком рыбацкой деревни на части побережья в краю Джепара Рембанг*.
День за днём душа её наполнялась волнами, и она наблюдала за лодками, что уходили в море в предрассветные часы, а возвращались днём или после полудня, становились на якорь в устье, отпускали пойманную рыбу и ждали завтрашнего дня, пока не откроется аукционная контора.
Она покинула век девятнадцатый и вступила в двадцатый. Ветер, свистевший над верхушками казуариновых деревьев, не придавал ей роста. Она по-прежнему оставалась маленькой, миниатюрной, с лучистыми глазами. Ей не было известно – среди вечных волн, свиста ветра и снующих туда и обратно лодок, – что кто-то уже отметил её в своём сердце.
И вот в один прекрасный день к родителям девушки прибыла делегация. А спустя несколько дней после этого ей пришлось покинуть свою кухню, обстановку своей деревни, да и саму деревню, пропахшую вечным резким запахом рыбы. Она была вынуждена позабыть рыболовную сеть, что чинила каждую неделю, и старый экран, висевший на кухне – они тоже были запахами моря её родных мест.
Её привезли в город. Тело обернули в каин** и кебайю***, о которых она и мечтать-то никогда не могла. Нитка тонкого золотого ожерелья сейчас украшала её шею, а медальон в виде золотого сердечка нежно призывал стянуть с неё это ожерелье.
Прошлым вечером её выдали замуж. Выдали за клинок криса****. В ту же секунду она узнала: отныне она уже больше не ребёнок своего отца. Она стала женой криса, представителя человека, которого не увидит всю свою жизнь.
* Джепара – город в провинции Центральная Ява, Индонезия, на северном побережье Явы, к северо-востоку от Семаранга, недалеко от горы Мурия. Джепара известна своим искусством резьбы по дереву из яванского тикового дерева, а также местом рождения Раден Адженг Картини, пионера в области защиты прав женщин в Индонезии.
** Каин – мужская и женская индонезийская национальная одежда в виде несшитого куска ткани, которая обёртывается вокруг бёдер как длинная юбка.
*** Кебайя – женская национальная распашная кофта либо до пояса, либо до колен.
**** Крис – один из самых прославленных видов оружия в Индонезии – традиционные кинжалы жителей Малайского архипелага. Согласно древним преданиям, первый крис выковал бог-творец Брахма, по другой версии, создателем кинжала был легендарный предок яванцев принц Панджи. На Яве считают, что у настоящего мужчины должно быть 5 ценностей: крис, дом, жена, конь и певчая птичка. Крис олицетворяет мужское начало, поэтому каждый мужчина имеет такой кинжал, а иногда и 3: один родовой, другой личный, а третий ему преподносят родственники невесты во время свадьбы в знак того, что он принят в новую семью. Свой первый крис юноша получает во время обрядов инициации, что означает его социальную и физическую зрелость, лишь после этого он становится полноправным членом деревенской или городской общины и может быть воином. Отправляясь на важную церемонию или празднество, индонезиец обязательно берет с собой кинжал – неотъемлемую часть национального костюма. Традиции его ношения варьируются от острова к острову, а на Яве, как правило, крис носят, заткнув за пояс на боку или сзади, при этом рукоятью он повернут к правой лопатке. Крисам дают имена и почётные титулы. Их украшают драгоценными камнями. Малейший изгиб криса имеет собственное название. Классификация крисов насчитывает десятки категорий и подкатегорий. Клинок криса прочно ассоциируется с душой его владельца. В ряде случаев кинжал даже может заменять собой человека, например, когда он по ряду обстоятельств вынужден пропустить важное собрание общины, или если юноша высокого сословия женится на девушке ниже себя по происхождению, или это не первый брак жениха. Однако его «заместителем» может служить только особый крис, над которым совершали специальную церемонию «оживления». По поверьям, такой крис обладает магической силой, способной помогать владельцу оружия, защищать его и всю семью, приносить счастье и благополучие. Родовой крис в Индонезии воспринимается как священная реликвия и передаётся от отца к сыну – ведь, как верят индонезийцы, некая часть души предка семьи пребывает в клинке и охраняет своих потомков. Он появился на Яве не позднее 9−10 века нашей эры. Форма кинжала, которая дошла до наших дней, окончательно сформировалась лишь спустя 5 веков после его изобретения, то есть приблизительно к 14 веку. При этом, кинжал использовался абсолютно по-разному: как для заказных убийств или казни, так и в сражениях, для которых он всё же был мало приспособлен. Считается, что он был особенно полезен для боёв в замкнутых пространствах, например, внутри здания или в джунглях, где большое оружие представляется весьма громоздким. Не имея перекрестия, крис всё равно оставался грозным колющим оружием, что обеспечивалось за счёт его необычного асимметричного расширения к основанию клинка, называемого «пятой»: такая форма создана как раз для прочного упора при нанесении удара.
Сопровождающий её эскорт состоял всего-то из двух трещавших крытых двуколок, в которых были мать, отец, двое дядей, она сама, несколько братьев и сестёр, да староста её деревни. Приданым её были несколько комплектов одежды, изготовленные в родной деревне пироги, и пища, которую многие века давало им море: рыба всех разновидностей, морские водоросли. Густая пудра, которой намазали её лицо, размывала слёзы. Мать же постоянно поправляла её.
- Тссс. Не плачь. Не плачь. Сегодня ты станешь женой одной важной персоны.
Она не знала, что её ждёт впереди, знала лишь, что утратила свой мир. Иногда она спрашивала в страхе: почему нельзя остаться жить там, где ей нравится, среди дорогих и близких ей людей, на побережье с волнами, что так резко пахли?
- Тссс. Не плачь. С сегодняшнего дня ты будешь жить в большом доме, дочка. Не в хижине больше. Ты больше не будешь справлять нужду на берегу моря. Ты больше не будешь штопать ширмы и сети, дочка. Тссс. Тссс. Не плачь.
Ей четырнадцать лет. И она никогда не испытывала затруднений сходить в туалет на берегу, разве что за исключением дней, когда светила полная луна – в такое время она пугалась змей.
- Тссс. Не плачь, дочка. Сегодня ты станешь женой богатого человека.
Она всхлипывала, рыдала, и наконец завыла. За эти четырнадцать лет она никогда ещё не чувствовала себя несчастной.
Панорама пляжа вдоль дороги, морские растения, ставшие уже кустиками, шумно игравшие морские ящерицы и песчаные крабы, сновавшие туда-сюда, чтобы позагорать, всё это не привлекало её. Она не слышала хода лошади. На мгновение подняв голову, когда повозка остановилась, и отец спустился из неё, подошёл к ней и сказал:
- Ты хочешь молчать, не так ли?
Её миниатюрное тельце изогнулось от страха, словно улитка. Она знала – её отец, могучий моряк с жёсткими мускулами, часто бил её под горячую руку. Однако к чему сейчас эти страдания? Она спрятала лицо на коленях е матери.
- Оставь её, оставь. Пусть повозка снова едет.
- Твой отец прав, дочь. Разве родителя захотят бросить своего ребенка льву? Он хочет, чтобы ты была счастлива на всю жизнь, дочка. Посмотри на меня, малышка, с детства и до этих дней у меня никогда не было такого каина как на тебе.
- Возьми это себе, мама.
- Мы с твоим отцом надрываемся, чтобы ты насладилась тем, что носишь каин, носишь кебайю, ожерелье, такие красивые серьги... – Мать замолчала, сдерживая всхлипывания, а затем снова. – Ох ох ох, я никогда даже и мечтать не могла, что моя детка порадуется этому! – Теперь она разразилась слезами, которые всё это время сдерживала.
- Мама, ты тоже плачешь. – Девушка прервала её всхлипывания.
Мать отвела взгляд через оконце повозки-двуколки к морю, у которого она прожила всю свою жизнь. Она не могла ничего сказать, она плакала, видя, как её дочь благополучно покидает рыбацкую деревушку, и будет респектабельной дамой, которой не нужно потеть, бегать, снимать рыбу, просушивающуюся на солнце, как только капли дождя начнут омывать землю.
- Начиная с сегодняшнего дня, дочка..., – мать не в состоянии была продолжать, и сменила тон, – к счастью, ты станешь женой благочестивого человека, который целых два раза совершил хадж, и бог знает сколько раз полностью прочитал Коран.
- Девочка моя, если ты выйдешь замуж за плохого человека, нам всем будет плохо, а за хорошего – тогда и нам всем хорошо. Что с ним не так?
Он? А кто он такой? Девушка закрыла глаза. Она не могла представить его себе. Такой ли он, как Тумпон? Её старший брат исчез в море, когда на лодку обрушился шторм. Или он как Кантанг? Другой её брат как раз поднимал сеть, зацепившуюся о коралловый риф, и больше так и не появлялся. Лишь вода наверху окрасилась в красный цвет. То была кровь, высосанная морем, после того, как акула распорола ему живот. Захочет ли этот человек отдать себя ради жизни всех их семьи? Как и Кантанг?
- Он большой человек, дочка. Обладающий властью. Его часто вызывает к себе Бендоро Бупати*. А важный господин, глава края, также бывал у него дома, дочка. Это все знают.
Двуколки въехали на улицу, где располагались китайские магазинчики. Всё это она уже видела однажды два года назад, когда жители её посёлка дружно приехали в город, чтобы посмотреть на ночной рынок.
Она до сих пор помнит крокодила, вывешенного на обозрение перед дверью обувного магазина. Помнит она и магазин при заводе керамической плитки с пёстрыми цветами. Помнит и большие здания с колоннами, которые невозможно было даже обхватить, – белыми, высокими и круглыми.
Когда двуколки прибыли на городскую площадь, отец поправил на себе куртку. Послышалось его покашливание, и то, как он чешет шею. Она заметила, как беспокойно сидит напротив её мать; казалось, что она напугана.
Двуколки повернули направо. Она всё-ещё помнила государственную народную школу, потом ещё главную мечеть. По ту сторону от площади находилось здание областного управления, по соседству с ним – голландская средняя школа, чуть поодаль – многоэтажный дом.
Сердце её заколотилось. Мельком она заметила, как отец с трудом вылез из своей двуколки и вот уже приближается к той повозке, где сидела она.
- Спускайся, дочка!
Однако девушка окидывала взглядом окрестности, остановившись в конце концов на воротах, через которые они намеревались пройти. Никто не вышел поприветствовать их.
- Ну давай же, давай!
Однако сама она не сдвинулась с места, где стояла.
Когда все наконец спустились, то столпились кучкой на обочине дороги, не зная, что делать дальше. Забор был слишком высоким, чтобы можно было заглянуть внутрь. Мать притронулась к руке отца и прошептала:
-Давай, пошли, – однако тот так и не пошевелился.
Мать попятилась назад в нерешительности. Видя, что никто за ней не следит, девушка перестала смотреть на отца. Отец в панике взял за руку дочь – и неизвестно ещё, кто на кого опирался. И свадебная процессия двинулась вперёд шаг за шагом.
Они миновали дом со ступенями, который был ничем иным, как павильоном главного здания рядом с ним, и остановились в проходе между павильоном и главным зданием. Слуга остановился, осматривая их с головы до ног:
- Чего вы хотите? – спросил он.
- Бендоро** здесь?
- Только что прилёг почивать.
Затем он прощупал взглядом девушку. Неспешная атмосфера, панорама, окружённая баньяновыми деревьями, да доносимый издалека грохот волн сделали своё дело – сердца всех членов свадебной процессии отупели. Мать открыла было рот, чтобы сказать что-то, но изо рта не вылетело ни звука.
- Мы прибыли, чтобы встретиться с Бендоро, мы только что из деревни...
* Бупати – высокопоставленный придворный при дворе султанов Джокьякарты и Суракарты, а также глава административной области в Индонезии. Бупати также называли регентов.
**Бендоро – обращение к знатному яванцу или яванке. В романе девушка с побережья почтительно обращается к своему супругу именно как Бендоро, не называя его по имени.
Слуга пошёл в дом, войдя через довольно низенькую дверь, зияющую в стене ограды. Куда бы ни обратился взгляд, кроме как наверх, стена эта выглядела обычной стеной из белого известняка, в то время как справа от сопровождающей невесту процессии, в главном здании, возвышался этаж – такой же высокий, как зелёный рисовый клоп среди других насекомых, а за ним шла терраса с тремя рядами белых столбов. Ни девушка, ни даже её отец не могли даже обхватить их – те столбы были слишком широки для того, чтобы человеческая рука могла обнять их. Каждый ряд состоял из шести столбов. Маленькие воробушки носились среди ласточек. Вороны на баньяновых деревьях беспрерывно жутко каркали.
Вот теперь в дверях появилась какая-то старуха, машущая рукой. Свадебная процессия приблизилась, тоже войдя в двери. Они проследовали за ней под большими окнами, пересеча внутренний двор, поросший гранатовыми деревьями и оградой из кумкватов. Они поднялись по высокому полу и вошли в огромную заднюю комнату – она была раза в четыре больше собственных их домов вместе взятых. Посреди комнаты стоял сорокасантиметровый столик. Пройдя мимо него, они вошли в длинный зал. Такой длинный он был, что даже казался узким. Там стояло несколько стульев, к стене был прижат диван. В углу зала была расположена ещё одна комната с широко открытой дверью. Там виднелась железная кровать с блестящими латунными шишечками и марлевым пологом от комаров, привязанным к крючкам из слоновой кости.
Их оставили в том длинном зале. Никто не произнёс ни слова; девушка даже забыла о том, что плакала. Они не смели пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы покинуть помещение. Снаружи время от времени слышался шёпот.
Наконец к ним вошла служанка со сладким чаем, неся на спине грудного ребёнка.
Группа сопровождающих невесту из рыбацкой деревни следила за каждым движением служанки. Все глаза были устремлены на неё саму, предполагая, кто же этот ребёнок у неё на спине.
- Пейте, пожалуйста, угощайтесь, – произнесла она, кланяясь, а затем отступая назад, чтобы покинуть помещение.
- Бендоро ещё не проснулся? – спросил староста деревни.
- Позже, в пять часов.
- Я глава деревни.
- Кто осмелится разбудить его?
- Чей это ребёнок? – спросила мать девушки дрожащим шёпотом.
Ребёнок был сначала привязан сзади, а теперь находился на перевязи спереди. Было ему года два; заострённый носик, закрытые во сне глаза. Рот раскрылся, и белые зубки, казалось, выстроились в маленькие ряды.
- Тихо здесь? – заговорил староста деревни.
- Тссс. Не так громко. Здесь вам не деревня, – напомнила служанка.
- Чей это ребёнок? – снова шёпотом спросила мать с сомнением в голосе.
- Сын моего хозяина, Бендоро.
Мать закусила губы и поправила на плечах шёлковый шарф.
- Где его мать? – спросил отец.
- Тссс. У него нет матери. У него есть матушка. Этот ребёнок – сын аристократа, Бендоро.
- Где его мать? – продолжал настаивать отец.
- Вернулась в деревню.
- И когда она вновь вернётся сюда? – продолжал отец.
- Она больше не вернётся. Ей дали развод.
- Почему развод? Когда? – настаивал отец.
- Мне-то откуда знать? Это дело Бендоро. Когда? Примерно два года назад.
- Но этому ребёнку на вид не больше двух лет, – теперь уже настаивала мать.
- Он два года ни разу не видел свою мать? Она умерла?
- Нет. Вернулась в свою деревню. И с тех пор больше не показывалась.
Послышалось, как мать глубоко вздохнула и выдохнула.
- Тссс. Не шумите здесь, – напомнила матери служанка. – Здесь можно слышать только голоса высокопоставленных лиц, которые приходят на встречу, и конечно, самого Бендоро.
- Значит..., – глава деревни хотел было что-то сказать.
- Тссс, – служанка отступила назад и исчезла в комнате.
Мать взяла девушку за подбородок и посмотрела ей в глаза. Та попыталась обнять её. Мать оттолкнула её носовым платком и поправила на ней одежду, снова напудрившись.
Мать посмотрела на отца. Отец посмотрел на главу деревни. А девушка посмотрела на нетронутый чай. Как же сухо было у неё в горле! Но она не осмеливалась. У себя дома она могла напиваться досыта, пока живот не распухнет.
- Немедленно примите душ. Скоро придёт господин Бендоро. Агус всё ещё грязный.
Этот голос послышался уже вблизи двери. Наконец в комнату снова вошла женщина, всё так же с ребёнком, привязанным сзади. Она тут же заметила нетронутый чай и попыталась любезно предложить его снова:
- Пейте, пожалуйста, угощайтесь.
Все, кто был в комнате, натянуто улыбнулись. Но чай так и остался нетронутым. У отца тоже пересохло в горле, а пот обливал всё его тело. Но пот его отличался от того, когда он вытягивал из морского брюха рыболовную сеть. Нынешний пот не выделял такой знакомый и привычный ему запах.
- А кто ж этот-то ребёнок? – в тревоге спросила мать.
- Агус.
- Сын Бендоро?
- Да.
- Где его матушка?
- Вернулась в деревню.
- И когда она вернётся?
- Она не вернётся.
- Он старший брат того малыша?
- Да.
Все глаза наблюдали за ребёнком, спрятавшимся на перевязи на спине служанки.
- Ну, если так, то этот ребёнок так же хорош, как и тот, – продолжил староста.
- Нет. Этот лучше. Он от другой матушки.
Староста вытянул руки в своей чёрной английской рубашке – форменной. Он поправил чалму и откашлялся.
- Тссс. Не шумите.
Чай на столике оставался нетронутым.
- Матушка, матушка, – послышался голос взрослого мужчины снаружи.
- Ваша покорная рабыня, господин Бендоро, – отозвалась служанка приглушённым голосом, и, не глядя на гостей, прибывших из рыбацкой деревушки, вышла.
- Я сейчас помою тебя, Агус Рахмат. Присядь, прошу.
Через четверть часа послышался голос Бендоро, говоривший на языке, который гости не понимали, а также голос Агуса Рахмата, что отвечал на языке, также незнакомом им.
- Как же здорово, что Бендоро учит своих сыновей, – прошептал деревенский староста. - Такой малыш, а уже разговаривает на голландском. Мы же ни одного словечка не понимаем. И твоего ребёнка позже, – тут староста обратился к девушке, – будут учить так же.
Девушка сморщила лицо, вцепилась в материнские руки и крепко сжала их.
А снаружи солнце уже скрылось за верхушками кокосовых пальм, кипарисов и баньянов. Грохот волн доносился всё яснее и громче, так как они всё чаще достигали берега. Снаружи комнаты послышался тихий голос:
- Что вы сказали, мбок*?
- Не играй в мяч! Это харам! Харам! Помни наказ отца! Это проклятое изобретение вероотступников! Помни, как затоптали ногами головы святых Хасана и Хусейна! Агус, ты хочешь стать неверным?
Затем послышался голос маленького ребёнка, который вошёл в комнату, и так же тихо сказал:
- Стоит ли обращать на это внимание? Мы будем соревноваться с голландской школой. Мы не можем проиграть.
Посреди рёва волн, разговоров на иностранном языке и шёпота ветра, который свободно перемещался вокруг, послышался звук шлёпающих по полу тяжёлых кожаных тапок.
- Бендоро встал, – напомнил староста деревни.
Все напряглись. Уши присутствующих обратились к паре тапок, тяжело волочащихся по полу. Звук приближался и вот наконец донеслось: бууууттт.
- Что это? – спросила мать у старосты деревни. Этот звук был ей знаком, хотя она и не была в том уверена. Она покачала головой. НЕТ! Не этот звук она обычно слышала – звук, который обычно приводил её в ярость от такого поведения. Тут шлёпанье тапок прекратилось, а затем послышалось:
- Почему меня не разбудили? Пришлите сюда этого деревенского старосту!
В комнате стало тихо. Глаза присутствующих широко раскрылись и уставились на дверь. Никто не слышал, как тяжело дышит староста деревни. Он поднялся. Снова протянул руку назад, под рубашку, что была ему велика не по размеру. Вытащил крис из старых ножен, изготовленных из дерева саподиллы с выгравированной поверх них лягушкой, и поднял его так высоко, что тот поравнялся почти что с его ноздрями.
Кто-то подошёл к комнате для гостей, в которой с нетерпением ждали жители рыбацкой деревушки, заглянул внутрь и без всяких церемоний сразу заявил:
- Старосте деревни велено подойти.
Староста деревни чуть было не опрокинул свой стул, когда вставал. Вытерев пот со лба своим чрезмерно
* Мбок – яванское уважительное обращение к женщине (типа «Матушка»), а также к старшей сестре.
большим рукавом, он с трудом вышел из комнаты, а крис его так и оставался поднятым до самого носа.
- Успехов, успехов, – губы отца шевелились, произнося молитву.
- Успехов, – подтвердила мать.
Глава рыбацкой деревушки исчез из поля зрения, а все присутствующие напрягли что было сил слух. Однако единственный разговор, который имел место, был на голландском между господином Бендоро и Агусом Рахматом.
Вдруг послышался громкий возглас:
- Что? Значит, староста деревни не знает?
- Успехов, успехов, – снова зашептал как молитву отец.
- Успехов, – ещё раз подтвердила мать.
Руки девушки всё крепче сжимали материнскую ладонь. Мать же прошептала, убеждая дочь:
- Ну скажи: «Успехов!»
Девушка прошептала:
- Ус-пе-хов.
- Успехов, – прошептала мать и снова сказала, – успехов тебе, дочка.
- Не оставляйте меня, мама.
- Молчи. Успехов. Ну-ка, повторим это снова.
В этой комнате не было окон. И солнечный свет мог проникнуть внутрь только с помощью стеклянных черепичных плиток. Это была комната в самом дальнем здании, и не из камня, а из дерева. На стенах висели рамы с каллиграфическими арабскими буквами, возможно, айатами из Корана. Рядом с дверью висело большое зеркало, обрамлённое в деревянную толстую раму с выгравированными на нём китайскими мотивами.
Прошло уже полчаса. Отец весь искупался в поту.
- Молотить сорок часов кукурузу не так тяжело, – сказала про себя мать.
Девушка съёжилась на своём стуле словно мышь, брошенная в сахарный сироп. Периодически староста деревни выглядывал за дверь. Однако ничего не происходило, разве что ноги служанок ходили взад-вперёд, пытаясь подглядеть, что же там такое.
Наконец появилось бледное лицо деревенского главы. Но криса при нём не было. Он прямо поглядел на мать девушки и свистящим шёпотом сказал:
- Беда.
Мать тут же побледнела.
- Почему? – спросила она, еле дыша.
- Ты никогда не говорила, есть ли у неё хайд*, или ещё нет?
Мать посмотрела на отца, потом на девушку, и спросила:
- Было уже?
* Хайд – арабский термин, обозначающий менструацию.
Со всё ещё потупленной головой девушка подняла глаза, а затем нахмурилась.
Выяснилось, что девушка даже не знает, что такое хайд. Отец в бессильном гневе настойчиво спросил её:
- Не понимаешь, что это? Ты знаешь, что такое хайд?
Но девушка только и могла, что в страхе смотреть на мать.
- Ах, доченька, это, вероятно, моя вина, – задала тон беседы мать. – Значит, ты не понимаешь, что такое хайд? Ах, доченька, это кровь. Ну, понимаешь?
Глава деревни наблюдал за матерью, а дочь смотрела на них обоих с отчаянием. Тут мать внезапно шустро поднялась и потащила дочь в угол комнаты, где села на диван. Внезапно она поразилась и сразу же встала – настолько было мягким сиденье на диване. Держась за это сиденье, она немедленно поглядела на дочь и зашептала. Девушка последовала за ней и села – и тоже была изумлена, и встала, ощупывая сиденье и не садясь. Она так и осталась стоять, слушая, что шепчет ей мать, глядя на мать и кивая головой. Мать нахмурилась, покачала головой и посмотрела в сторону мужа. Наконец с отчаянием в глазах мать подошла к отцу и прошептала:
- Скажи просто – уже началась.
И отец сказал старосте:
- Да, уже началась, уже.
- Уже было? – настаивала мать.
Староста с недоверием снова вышел.
- Почему же тебя не позовут? – спросила мать у отца.
На лице отца было такое выражение, будто он хочет заплакать. Он ответил взглядом. Сёстры девушки ничего не говорили с тех пор, как покинули дом.
- Ну разве это не безобразие? Ты – его тесть.
- Так мы возвращаемся, мама? – спросила девушка.
- Ну уж нет!
Когда староста деревни снова вошёл в длинный зал, начали бить в большой барабан при соборной мечети, возвещая о предзакатной молитве. Она была всего в нескольких метрах от основного здания.
- Ну вот, – сказала мать отцу. – Моя миссия закончена. Я благополучно передала вас Бендоро и теперь возвращаюсь домой. Счастливо оставаться здесь. И девушке: - Сейчас ты останешься здесь. В течение нескольких дней мы, твои родители, выдадим тебя замуж. А после этого ты будешь жить здесь в качестве супруги Бендоро и господствовать над всем.
- То есть, ты хочешь сейчас уйти? – запротестовал отец.
- Сразу же. Что мне здесь делать? Ты – тесть Бендоро. Ты должен научиться быть тестем знатного человека. И не будь дураком. Обучи как следует свою дочь в течение этих нескольких дней. Понял? – Затем она ушла и больше уже не возвращалась. В зал вошла служанка, провожая на улицу мать и отца девушки вместе с её сёстрами.
Растерянная девушка осталась одна. Чай на столе уже давно остыл. Внезапно загорелась электрическая лампа. Она удивилась и смотрела на лампу, пока глаза не стали отливать жёлтым светом. Своей шершавой рукой она ощупала скатерть на столе, украшенную по всей длине арабскими буквами, коротенькими ростками, колечками и разнообразными точками и кривыми линиями. Внезапно она осознала, что сюда никогда не проникает ветер, что прорвался бы сквозь стену, и воздух в комнате был спёртым.
Обычно во второй половине дня она брала маленькую ступку, в которой молола креветки за углом дома: клала туда маленьких, недавно высушенных креветок, и отбивала их до однородной массы. Если отец часов в семь утра валился с ног и засыпал, обязательно приходили из города китайцы за креветочной мукой. Мать подсчитывала выручку и клала деньги в отверстие в бамбуковом шесте.
А в этой комнате нет ступки. Не пахнет сушёными креветками. Не висят на стене шарики–фумигаторы. На стене вообще ничего не висит, кроме арабской каллиграфии, которая не пахнет.
На этот раз служанка вернулась в комнату без ребенка за спиной. Девушка встала со стула. Служанка низко поклонилась ей. Почему она поклонилась? Недавно она была с ней на равных. Почему она ведёт себя сейчас так скромно, приниженно? Девушка смутилась, испугалась и засомневалась. Что это значит?
Куда меня поведут? Неужели нельзя остаться с матерью и отцом? Ей хотелось завопить.
В спальне служанка положила на туалетный столик свёрток, из которого вытащила полотенце, зубную щётку, пасту, японские шлёпанцы из рисовой соломы, посеребрённый черепаховый гребень, различные духи, пудру в баночке, явно заграничного производства.
- Это спальня Мас* Нгантен, – сказала служанка с гордой улыбкой, присев на корточки на коврик, протянувшийся между кроватью и деревянным столиком.
Не зная, что делать, девушка и сама присела на корточки рядом с туалетным столиком. В электрическом свете сияли флаконы духов различных форм, завораживая одним своим видом. Она потянулась к одному из них, посмотрела, понюхала и поглядела на служанку, поглаживая бахрому на одежде из зелёных шёлковых нитей. Так приятно было их гладить. Она забыла о своём молчании.
- Что это?
Служанка вежливо рассмеялась:
- Духи Мас Нгантен.
- Мас Нгантен? А кто это – Мас Нгантен?
Служанка сдавленно захихикала, считая свою новую хозяйку слишком уж молодой, погладила свой скользкий, как голова сома, подбородок. Наконец большим пальцем она ткнула в грудь своей собеседницы.
- Я ваша покорная рабыня.
Служанка снова сдавленно захихикала и поправила её.
- Мас Нгантен не может называть себя покорной рабыней. Эти унизительные слова предназначены для тех, кого вы вызываете к себе, Мас Нгантен.
- Почему? – однако девушку уже не интересовало это странное название. Рука её тут же схватила черепаховый гребень в серебряной оправе. Резьба на ручке гребня приковала к себе её взгляд.
- Замечательно! – прошептала она. – Зачем это принесли сюда вчера?
- Это всё для Мас Нгантен.
Девушка опешила, и черепаховый гребень выпал из её руки на стол. Эта служанка казалась такой чужой, подозрительной. Почему все эти красивые вещи для неё? Её собственные родители никогда бы не купили всё это своему ребёнку!
- Для меня?
- Давайте же, Мас Нгантен, переоденьтесь. И она развернула перед ней длинный свёрток с одеждой: шёлковой блузкой, гладкой и очень лёгкой.
- Переоденьтесь в это, Мас Нгантен. А после этого Мас Нгантен пойдёт искупается.
Словно с большой марионетки, с девушки сняли одежду, и словно куколку – будущую бабочку – вложили в новый кокон – голубой шёлк. Она по-прежнему ощущала себя голой в этой лёгкой одежде – при том, что она часто плела и поднимала рыболовную сеть весом в двадцать килограмм.
* Мас – титул, а также почтительное обращение к человеку, занимающему высокое общественное положение, а также общее вежливое обращение к мужу, старшему брату и вообще мужчине (или женщине) старшего или равного возраста.
- Ваша покорная рабыня уже подготовила в ванной воду с раствором духов и цветов, Мас Нгантен. Вы привыкли купаться самостоятельно?
Её вопрос вывел девушка из дурмана грёз. Она отступила на шаг назад, глядя какое-то время на служанку, затем на голубой шёлк, окутавший её тело.
- Что всё это такое? – кричала она в глубине души, однако произнесла лишь:
- А где мама?
- На кухне.
- Проводите меня к ней, мбок.
- Тссс!
- Проводите, – девушка топнула ногой об пол.
- Но но но. Так не годится говорить главной женщине в доме, Мас Нгантен. Ей достаточно щёлкнуть пальцами, и всё будет готово. Но сейчас ваша покорная рабыня позаботится о вас, Мас Нгантен. Пока Бендоро не позволит, Мас Нгантен не может ни с кем встретиться. Давайте, давайте, ваша покорная рабыня вас помоет. Наденьте эти шлёпанцы.
Как только девушка услышала имя Бендоро, сердце её съёжилось. На её вытянутые ноги, никогда не знавшие сандалий, деревянных башмаков и туфель, неожиданно надели соломенные японские шлёпанцы. Когда служанка подала ей руку, она взяла её и пошла бок о бок с ней.
Вдвоём они вышли из комнаты, пересекли заднюю комнату, в четыре раза большую, чем её родной дом на берегу. Оказалось, что Бендоро и Агус Рахмат покинули эту комнату. Они спустились по лестнице. Перед ними был большой дом с чёрной черепицей. Девушка на миг поколебалась.
- Это только лишь кухня, Мас Нгантен.
Обе повернули налево, обогнули кухню, и теперь перед ними предстала огромная ванная комната, целиком сделанная из камня. Когда они вошли внутрь, дверь словно сама собой закрылась. Затем послышался всплеск воды. Девушка испытывала странное чувство по всему телу после того, как вернулась в комнату и переоделась. Ароматы, исходившие от её тела, вызывали у неё головокружение. Странное это было чувство. Она никогда так не пахла. Это не был запах её тела. И эта одежда – слишком лёгкая и мягкая, по-прежнему дарила ощущение собственной наготы. Однако соломенные шлёпанцы и впрямь были приятными для ног. Голос служанки жужжал в её ушах не переставая:
- Ну, Мас Нгантен, запомните: так или этак.
Когда служанка подкрашивала края глаз девушки арабской сурьмой, снова послышался её голос:
- Пусть глаза выглядят глубоко посаженными, так, чтобы казалось, что на них повязка.
Понемногу девушка стала смотреть на себя в зеркало, видя, как меняется её лицо, пока, наконец, вообще не узнала себя.
- Это – я? – прошептала она, глядя в зеркало.
- Очень красиво.
Это был мир другой, следующей её.
В ту ночь часы на дальней стене пробили двенадцать раз. Вокруг было тихо. Это было так болезненно для её слуха. Тем не менее она чувствовала, как тело её наслаждается тем, что тонет в перине, такой мягкой, словно тёплая грязь. Аромат распространялся по её телу и одежде, перенося её в родную деревню. Она и мечтать-то никогда не смела о мире, который бы так свежо пах. В своей родной деревне куда бы она ни пошла, где бы ни находилась, был только один запах: морской.
Когда-то её отец помог человеку, что потерпел кораблекрушение посреди моря. Односельчане позаботились о нём, принесли еду, одежду и настой из трав. Тот человек – вот только не помнит она его имени – рассказывал об ароматах, что исходили от разнообразных цветов. Но в своей деревне на берегу моря она никогда не встречала ни одного цветка, который бы источал аромат.
Если бы она посмотрела вниз, перед своей кроватью, то ей бы показалось, что служанка спокойно отдыхает в деревне на циновке из панданга километрах в десяти от города. До чего же ей было жаль эту женщину, что лежала внизу. Всю свою жизнь она то и дело встречала кого-то, кому хотела рассказать прекрасную сказку о том, как Джоко Таруб заманил в ловушку нифму на берегу озера, привёз её домой и женился. Как же хорошо быть нимфой и быть мечтой каждого.
Глаза её были открыты. Она забыла, счастлива она или нет. Была уже поздняя ночь. Тут из гостиной послышался звенящий голос, читающий нараспев Коран. Голос этот был глубоким, грудным, словно гром, выходящий из пещеры под горой. Никогда ещё ей не доводилось слышать такое красивое чтение Корана.
Воздух в комнате становился всё прохладнее, а затем и вовсе стал холодным, в то время как морской бриз пронёсся по черепице на крыше, ударив по пологу больших деревьев на берегу моря.
Два часа спустя чтение Корана прекратилось. Казалось, что весь мир исчез, время остановилось, и сердце её тоже остановилось. Затем послышалось тяжёлое шарканье шлёпанцев всё ближе и ближе. Донёсся звук открываемой двери. И вот шарканье стало тише. Глаза её были немного прикрыты, она наблюдала за человеком, приближающимся к её кровати.
Показался высокий худощавый человек с желтоватой кожей с довольно худым лицом и острым носом. На нём было одеяние паломника-хаджи: белая шёлковая рубашка без воротника и чёрный саронг с несколькими белыми тонкими полосками. Она увидела, как этот человек разбудил ногой служанку, и та встала и быстро скрутила в рулон коврик с подушкой и на четвереньках отползла назад, затем встала, поклонившись, вышла за дверь и скрылась из виду.
Девушка быстро склонилась к стене. Она не чувствовала более, как бьётся её сердце. Тело её омыл холодный пот, и она больше не знала, что такое страх. Хотя ей хотелось заплакать, ей было страшно, даже думать было страшно. Не видя этого человека, она чувствовала, как он откинул противомоскитный полог и услышала его тихий шёпот:
- Мас Нгантен.
Она чувствовала, как будто миллионы больших красных муравьёв кишат на всех участках её кожи. Она не ответила.
- Мас Нгантен, – раздалось снова.
Словно механическая кукла, она зашевелилась, концентрируясь в направлении, откуда шёл звук, затем села, сутулясь, и вытянула обе руки на кровати.
- Покорная рабыня Бендоро, – прошептала она.
- Я твой муж.
- Ваша покорная рабыня, Бендоро.
- Так вырази это.
Девушка не поняла.
- Поблагодари Аллаха.
- Благодарю Аллаха, – проговорила вслед за ним девушка, не зная, что ещё она после этого повторит. То, что было ей известно – она повалилась назад, но не на подушку, а на руки Бендоро, и почувствовала, как его нежная рука коснулась её руки, и услышала его мягкий, чуть слышный голос:
- До чего же грубые у тебя руки.
- Я покорная рабыня Бендоро, – прошептала девушка про себя.
- Здесь тебе нельзя работать. Твои руки должны быть гладкими, как бархат. Хозяйка не должна быть грубой.
- Я покорная рабыня Бендоро. – Кто знает, сколько ещё раз ей придётся повторять эти слова! Да, кто знает, сколько ещё раз! Это невозможно даже подсчитать, так как она никогда ещё в своей жизни не считала и до пятидесяти.
Наступил рассвет, и она услышала сову, которая шипела и кричала над самым коньком крыши. Волоски на её теле встали дыбом. Она почувствовала, как стучит сердце в груди Бендоро – словно петарды, зажигаемые во время китайского нового года.
- Ты счастлива здесь? – спросил Бендоро.
- Я покорная рабыня Бендоро.
- Тебе нравится шёлковая одежда?
- Я покорная рабыня Бендоро.
И она почувствовала, как его мягкая рука поглаживает её волосы. Её собственные мать с отцом никогда так не делали. Эта мягкая рука мало-помалу начала внушать ей ужас и лишила возможности дышать. Каждое прикосновение его она ощущала так, словно он гладил её сердце. Какой же гладкой была его рука: рука образованного человека! Она же только лишь держала в руках книгу, да тонкое длинное бамбуковое лезвие-указку. Его руки были не такими, как у отца с матерью: те постоянно летели вверх, в воздух, замахиваясь на неё, после чего какая-то часть её тела алела от крови из-за любой оплошности, допущенной ею. Те грубые руки сразу же оставляли боль в определённом месте на её теле, однако сердца её никогда не затрагивали и не раздражали. Вскоре после этого они снова так же хорошо ладили с ней. Однако эти нежные, мягкие руки – ах! – как же они гладили её сердце, сколько крови пускали!
Когда Бендоро заснул крепким сном, положив голову на руку, она попыталась разглядеть его лицо и подумала: «Благородный человек, ему не нужно раскладывать постиранное бельё на жарком солнце. Какая же нежная у него кожа, её постоянно протирают лёгким слоем молодого жира». Ей даже хотелось пощупать своей рукой, насколько нежна его кожа, словно когда-то раньше гладила своего младшего брата. Однако она не посмела, и тихо растянулась на кровати, пока петух за её комнатой не начал кукарекать. Три часа утра. Бендоро энергично проснулся, и она тоже, само-собой, встала.
- Прими душ, Мас Нгантен.
Она всегда просыпалась, когда кукарекал петух, а затем шла за дом. Оттуда каждый мог полюбоваться на открытое море. Во чреве ночи мерцали огни лодок, направлявшихся к центру. Один из таких огней принадлежал её отцу. Однако принимать душ? Да ещё и в такой ранний час? Ей было боязно идти одной в ванную. Но Бендоро внушал ей ещё больший ужас. Она спустилась по лестнице, ведущей в заднюю комнату, и пошла к кухне. Ах, как же страшно! Служанка поприветствовала её и проводила в ванную. Включилась маленькая электрическая лампа, и она увидела красочный пол – настолько прекрасный, будто то был не пол, а её любимый коралл в родном доме. Ей бы хотелось иметь кусочек этого пола, хранить его дома, любоваться им и гладить днём. До чего же красиво! В вазоне из китайского фарфора, украшенном длинным драконом, ей уже подготовили ароматную воду для купания, и, как и вчера после полудня, вода начала шелестеть и попискивать. Эту ароматную воду затем использовали – после того, как она помоется.
Затем служанка научила её делать омовение.
- Святая вода перед молитвой, Мас Нгантен.
- Мытьё в таком большом количестве воды разве не достаточно очищает? – спросила она.
- Это всегда так, Мас Нгантен.
Впервые в своей жизни девушка сделала омовение и подготовилась к молитве. Служанка отвела её обратно в комнату, причесала и украсила, а потом вывела её через заднюю комнатку. Она открыла дверь, которая казалась такой маленькой по сравнению с тем просторным помещением, где был высокий потолок с инкрустацией на пластинах из железа кремового цвета. Дверца была прикреплена к одной из стен задней комнатки.
- Это комната для уединения, – прошептала служанка.
- У.. Удинения?
- Для уединения. Не путайте. Уединения. – Служанка не стала больше поправлять.
Они вошли.
Комната оказалась просторной, даже очень просторной, и прямоугольной. Тусклые электрические лампы горели в двух местах, низко подвешенные на проводах. Из мебели там не было ни одного предмета, за исключением двух ковров, один в самой комнате, другой перед дверью, в которую они вошли. Из угла комнаты служанка вытащила белую молитвенную накидку и надела её на девушку.
- А сейчас тихо посидите тут. Не двигайтесь. Бендоро сидит там. Мас Нгантен должна молиться вместе с ним.
- Я не умею.
- Просто повторяйте всё то, что делает Бендоро.
- Я не умею.
- Хозяйка должна научиться приносить облегчение Бендоро, запомните это хорошенько.
И служанка вышла из комнаты без единого звука, похожая больше на крадущуюся ночью кошку. Девушка осталась одна в большой комнате, куда она ни разу и ногой не ступала, словно мышь в ловушке. Атмосфера в уединённой комнате была пугающей, страшной. То и дело из далёкого вентиляционного отверстия на стене влетала ласточка, затем улетала снова. Теперь-то девушка поняла, насколько она напугана тишиной в обстоятельствах, когда даже невозможно пошевельнуться. Она всхлипнула. Нет никого, кто бы позаботился о ней. Эти толстые каменные стены были немы и серы, без сердца. «Какая польза от моего сердца?», кричала она про себя. Девушка сама стала частью стен этой комнаты.
Она посмотрела вперёд, и в этот момент в комнату из боковой двери вошёл Бендоро. На нём был тюрбан, белая шёлковая рубашка без воротника, чёрный саронг, кружевной шёлковый шарф на шее. Шлёпанцев на ногах не было. В правой руке у него лежали чётки, в левой – складная подставка под Коран. Не говоря ни слова и даже не поглядев в сторону ещё одного человека в комнате, он сразу подошёл к переднему коврику, поставил слева от себя подставку, а справа положил чётки, и приступил к молитве.
Будто управляемая какой-то магической силой, девушка встала и стала повторять все движения Бендоро на коврике сзади. Разум её летел к морю. К товарищам по играм, мальчишкам с побережья, чумазым и голым, валявшимся в тёплом утреннем песке. Позже и она стала частью той кучки голых детей. Она так и не смогла понять, стала ли она действительно более-менее чистой, искупавшись в душистой воде? Она всё-ещё чувствовала себя чумазым ребёнком, как и раньше, что идёт по кромке берега до самого лимана и потом возвращается домой с ногами, покрытыми вонючей грязью.
Бендоро впереди неё сделал поясной поклон. Она тоже, словно машина, повторила за ним. Бендоро простёрся ниц – и она простёрлась за ним. Бендоро сел – села и она. Однажды она сумела поднять из моря гигантского ската весом тридцать килограммов, которого не отвезли на аукцион, а предназначили для пожертвования деревне во время праздника.
Она была вся в поту; хвост рыбы мешал ей идти, царапая ноги, пока они не начали кровоточить. Но она знала – эту рыбу должна съесть вся деревня. А сейчас подражать всем его движениям было так тяжело. Раньше она всегда говорила о том, о чём думала, над чем плакала, что ей приходилось испытать, о чём кричать – о радости и любви в сердце подростка. А сейчас она должна молчать. Нет ни одного уха, готового слушать её. Сейчас она может только шептать. И в этой молельной комнате – уединении – даже любое движение следует делать по готовому шаблону.
Холодный пот прошиб этим утром всё её тело. Вчера, ещё совсем недавно, она могла свободно бросать взгляды куда угодно. Сейчас же ей можно смотреть лишь в пол, ибо она не знала на самом деле, куда и на что можно смотреть.
Она вздрогнула, когда Бендоро повернулся к ней лицом и сел, открыл складную подставку для Корана, вынул маленькую бамбуковую палочку-указку из книги. Она почувствовала на себе его наблюдающий, властный взгляд и задрожала так, как за всю свою жизнь делала лишь раз. Воспоминания о его мягкой, гладкой руке исчезли. И вдруг из-за дома снова донеслось кукареканье петуха. «Хоть бы солнце взошло как вчера», молилась она. А Бендоро меж тем завершил молитву словами «Бисмиллахиррахманиррахим» и снова поглядел на неё, сидя на коврике спереди. Она не могла всё точно так же повторить за ним, ведь её никогда этому не учили. Она и сама того не знала, но слёзы смочили краешки на вырезе её молитвенного покрывала.
Она снова почувствовала на себе долгий взгляд Бендоро, зная, что он повторяет свои слова. Когда же Бендоро покашлял, будто говоря сам с собой, она подняла на него глаза. Она ощутила, как сердце её сжалось, как только ей стало ясно, что Бендоро и впрямь уставился на неё и своей бамбуковой палочкой-указкой прогоняет её вон.
Девушка опустилась на колени, поклонилась, и всё так же, на коленях, попятилась назад. Оказавшись около двери, она на миг остановилась, бросила взгляд далеко вперёд, на Бендоро, и снова заметила, как он выпроваживает её своей указкой вон из комнаты. Она почувствовала, как рука её тяжело поднялась вверх в поисках дверной ручки. Ноги же её будто онемели, хотя ей хотелось стоять. В ошеломлении она внезапно поняла, что находится уже за пределами уединённой молельни, подхваченная руками служанки. Она вбежала в свою комнату и бросилась на кровать.
- О, папа..., мама, – зашептала она.
- Мас Нгантен, Мас Нгантен.
- Отведите меня к маме. Я хочу назад, в свою деревню.
- Мас Нгантен, не плачьте.
Но девушка тонула в слезах.
- Хозяйка дома должна научиться быть мудрой. Плыть на плоту вверх по течению.
- Мама! Я хочу быть с мамой!
- Тсс! Молчите, Мас Нгантен. Скоро придёт Бендоро.
Девушка замолчала. Её всхлипывания приостановились, потонув в тишине утра, словно разлетелась на осколки собственная её душа. Мгновение спустя уже более тихим голосом она спросила:
- Где мама?
- На кухне.
- Если мне нельзя к ней, так приведите её сюда.
- Она ещё спит.
- В такой час она обычно уже давно на ногах.
- Да-да, ваша покорная рабыня знает: она просыпается, чтобы проводить мужчин в море. Не так ли? Но хозяйке дома оставлять свою комнату в неположенный час глупо. Куры по-прежнему живут в курятнике, Мас Нгантен.
Сразу после того, как звуки читаемого в молельне Корана, словно доносившиеся из пещеры, прекратились, послышалась тяжёлая поступь ног, обутых в шлёпанцы, что заставила её сердце затрепетать. Всё ближе и ближе. В такие моменты на неё нападал страх, так что она стала бояться своих собственных страхов. Вытерла слёзы и тихо сидела на кровати. Она заметила, как служанка поспешно приводит в порядок её шёлковую блузку, сняв с неё молитвенное покрывало, а затем снова вышла из комнаты, словно чёрная кошка, что недавно набросилась на ломтики сушёного мяса в буфете.
- Мас Нгантен, пойдём,ж – услышала она голос Бендоро.
Этот голос, мягкий, вежливый, приятный, она уже запомнила наизусть. Словно притягиваемая магическими нитями, крепкими как сталь, она поднялась, и, не чувствуя собственной души, направилась к двери. Бендоро подал ей свою руку, чтобы взять её за руку.
Оба они спустились вниз по лестнице в заднюю комнату и повернула направо. И тут вдруг девушка вновь увидела открытый мир – до того самого высокого забора, что окружал дом. Она испытывала такое чувство, будто давно уже не видела деревьев. В зените раннего утра, когда ещё струился тусклый лунный свет, она увидела перед собой дерево – намного больше остальных. «То была саподилла, – подумала она, – и выглядело оно не похоже на те деревья, что я видела до сих пор, потрясающе!». Она крепче прижала руку к руке Бендоро. Бендоро же другой рукой погладил её по плечу.
Они дышали утренним воздухом в саду на заднем дворе. И этот сад намного превосходил своими размерами всю их рыбацкую деревушку, где она родилась и выросла. Он был полностью окружён высокой стеной. Песок под ногами казался таким мягким и рассеивался, когда на него наступали. Манговые деревья были высажены в стройные ряды, напоминая солдат, а бананы увядали, выстроившись в шеренгу по кромке у забора, словно их малый размер был им хорошо известен.
- Тебе нравится вот так гулять? – спросил её Бендоро.
- Я покорная рабыня Бендоро. – Девушка вспомнила, что обычно в такой утренний час она снова на четвереньках забиралась на свой топчан, увидев, как отцовская лодка продвигается всё дальше в море, так что даже огней с неё больше не было видно.
Она позволяла себе на миг задремать, затем её будил голос матери:
- Ай-ай-ай, дочка! Ты уже накормила кур? Не спи по утрам, а не то на тебя наброситься крокодил.
И она просыпалась, чтобы накормить кур, которые бегали возле дома.
- А что ты там ела, в деревне?
Девушка была не в силах ответить. Она боялась, ибо её никогда не учили использовать тот язык, на котором говорили в городе, и она просто молчала.
- Кукурузу?
- Я покорная раба Бендоро.
- Ты редко ела рис?
- Я покорная раба Бендоро.
- Поблагодари Бога, здесь ты всегда будешь есть рис. Иншаллах. Бог всегда будет осенять тебя благодатью. – Они продолжали медленно прогуливаться.
- Это манговое дерево. Ему два года. Его посадили, когда провели электричество. Никто не сажает фруктовые деревья для себя самого. Как же великодушен Аллах! И ведь Он создал вселенную и человека не для Себя Самого! Ты всё-ещё дремлешь?
- Нет, Бендоро.
- Ты же голодная.
- Нет, Бендоро.
- Так скажи это.
Но девушка онемела от страха. Дыхание у неё перехватило. Почему она не решалась просто заговорить, ведь так любила повизжать и покричать, когда подзывала свою курицу, Си Кунтринг? Или звала друзей поиграть вместе, или звала Пак Карто, соседа, что всегда просил о помощи, когда нужно было поднять что-то тяжёлое.
- И не нужно, если тебе не хочется. Я знаю здешние деревушки на побережье. Там всё одно и то же. Десять лет назад я бывал и в вашей деревне. Грязная, бедная деревня, где люди никогда не поклонялись Богу. Эта грязь позорна, неодобряема теми людьми, которые знают свою религию. Там много грязи, и люди поражены гневом Божьим, и заработок свой они добывают медленно, с трудом. Они нищие.
- Я покорная раба Бендоро.
- Чистота, Мас Нгантен, это важная часть имана – веры. Это называется внутренняя чистота. Понимаешь, Мас Нгантен?
- Я покорная раба Бендоро.
- А что бы ты хотела поделать сегодня?
Внезапно она поняла, что очень устала, ей хотелось поспать, улечься на мягком матрасе и побыть одной в комнате. Но она не посмела ничего сказать. Бендоро подвёл её на скамейку посидеть под кроной какого-то незнакомого ей дерева. Из кармана своей рубашки из шандуньского шёлка он что-то вытащил. И пока она не осознавала того, надел ей на безымянный палец кольцо, а на грациозные руки – пару браслетов.
Через несколько минут муж и жена уже сидели за обеденным столом. Дымящийся, ещё тёплый хлеб, только что принесённый из пекарни, уже лежал нарезанным на столе. Баночки с джемом, порошком какао, кусковым сахаром, выжатый апельсиновый сок, креветочные крокеты и овсяная каша были расставлены по столу. Кофе налили в фарфоровые японские чашки. Ложки, вилки и ножи – всё из блестящего белого серебра – лежало рядами, смущая разум девушки. Серебряное блюдо для фруктов ослепляло своим блеском её глаза. Она была голодна. Но для чего столько приборов, таких блестящих?
- Что больше нравится Мас Нгантен? Хлеб? Каша? Или просто апельсиновый сок? – прошептала служанка.
Но всё, чего хотела девушка, это прежде всего побыть одной без чьего бы то ни было контроля. Однако служанка снова прошептала:
- Спросите Бендоро, чего хочет он, и прислуживайте ему.
Девушка кинула быстрый взгляд на Бендоро, словно спрашивая его глазами, затем снова опустила глаза. Когда Бендоро указал на хлеб, она встала, сверля взглядом служанку, и та наклонилась и вновь зашептала:
- Спросите Бендоро, будет он кушать хлеб с ломтиком шоколада, кусковым сахаром или джемом...
Девушка задрожала: она и понятия не имела, что такое шоколад, кусковой сахар, а уж тем более джем.
- С шоколадом, – прошептал Бендоро.
Служанка схватила девушку за руку, направила её к баночке с какао-порошком, разложила его на маленькой серебряной ложечке очень странной формы, и высыпала этот порошок на ломтики хлеба, блестевшего от намазанного на него фрисландского масла...
В свою комнату девушка вернулась по-прежнему голодная. Ей хотелось ещё ломтика того хлеба с шоколадом, но сам Бендоро так мало поел... Ах, тот хлеб был, возможно, слишком вкусным... хлеб, посыпанный какао-порошком, заверяла она себя. Нет, это не она сама была голодна, а её живот – он просто сам себя не знал. Но голод всё ещё извивался в её животе. Она никогда не терпела его вот так, хотя в прошлом году рыбацкие деревушки были сметены приливной волной, а лодки, что не были разрушены морем, остались на берегу, где утопали в грязи. Она всё ещё помнит то время, когда без остановки катились бамбуковые бочки старосты, пока последний младенец не был увезён из деревни, осаждённой самой смертью. В темноте в воздухе носились листья старых кокосовых пальм в поисках какой-либо человеческой головы, которая стала бы их жертвой. А когда жители деревни вернулись домой, целой не осталось ни одной травинки. Стволы кокосовых пальм валялись поперёк берега. Осталась стоять только отцовская пальма, что только недавно принесла плоды, да так низко наклонилась, что чувствовалось, плоды её легко будет сбить шестом. Однако все плоды её стали бурыми, а спустя две недели осыпались. Содержимое их оказалось гнилым. В это время ей и пришлось голодать. Не менее недели. Прудики для разведения рыбы пропали, дамбы исчезли без следа. Ни одного малька молочной рыбы не осталось на месте. Но в то время голод был просто голодом, ибо они не ели рисовую крупу и кукурузу. По крайней мере, море по-прежнему давало им пищу: длинных двустворчатых моллюсков, крабов, водоросли.
Сейчас же пища имелась, даже в изобилии. Но она не могла её есть. Здесь слишком много стальных ниточек, таинственных рук, что всегда мешают, всемогущих духов, от которых сжимается сердце.
- Мам, мам! – звала она шёпотом.
- Мас Нгантен, вот мама, – послышался голос служанки.
Девушка подпрыгнула. Когда она увидела, как в дверь входит мать, она подбежала к старухе и обняла её.
- Мам, мам! Давай вернёмся домой!
- Тссс!
- Мас Нгантен должна постоянно помнить, мама, – напомнила служанка, – что хозяйке дома следует научиться быть твёрдой и контролировать все свои чувства, в то время, как на губах её всегда улыбка.
- Да-да, мбок.
- Скажите это Мас Нгантен.
- Да-да, мбок. Дочка, помолчи. Страх неуместен. Нечего бояться.
- Мне здесь не нравится, мам.
- Всему нужно научиться, дочка. Со временем тебе понравится.
- Мам, отвези меня домой.
- Что это она там говорит? – послышался голос отца. И тут же рядом с ней появился он сам.
- Что это ты такое говоришь? – спросил он ещё раз, рявкая на неё.
- Никто не смеет вести себя грубо с хозяйкой, – напомнила служанка.
Отец поник, опустившись на стул. Его руки, обычно мерившиеся силами с ураганом и волнами, без сил опустились, разбитые вдребезги в этой комнате для новобрачных. Он задыхался. Руки его повисли вдоль стула.
- Если хозяйке захочется, – продолжила служанка, – Мас Нгантен может выгнать отца из комнаты.
Девушка пыталась высвободиться из объятий матери и рыдала. Теперь она стояла на коленях, обхватив ноги отца.
- Прости меня, отец, побей свою дочь.
Две водные капельки, повисшие на глазах отца, высохли. Он поднялся, и ослабевшей правой рукой погладил девушку по волосам. Подняв невесту на ноги, он усадил её на то место, где только что чуть не упал в обморок сам.
- Поздравляю тебя, дочка, – прошептал он.
- Благослови её, – настаивала мать.
- Благословляю.
И, не оглядываясь, отец вышел из комнаты.
В тот день девушка обедала в столовой одна. Служанка ждала её в углу комнаты, но то и дело подходила к ней, помогая пользоваться ложкой, вилкой и ножом. Ах, и трудно это – когда каждый поднос и каждое блюдце имеет собственную ложку!
- Бендоро не вернётся, Мас Нгантен. В такие дни его обычно вызывает к себе бупати.
- Почему меня должны по-прежнему сопровождать, мбок?
- Я вас не сопровождаю, Мас Нгантен. Задача вашей покорной рабыни – лишь помогать вам.
- Не эксплуатируйте вашу покорную рабыню, мбок.
Служанка оцепенела от удивления. Эта девушка появилась только вчера и вот уже смеет запрещать ей что-то!
- Ваша покорная рабыня – всего лишь прислуга, Мас Нгантен.
Теперь уже сама девушка оцепенела: она начала понимать – здесь у неё не может быть ни одного друга, который был бы равного с ней статуса. Она почувствовала, что существует огромная дистанция, чуть ли не глубочайшая пропасть между ней и этой женщиной, такой доброй, почти никогда не спящей и всегда стоящей на страже, заботящейся о ней. Она всегда была готова исполнять её желания, объяснять всё, чего она не понимала, так мило рассказывать сказку о Джоко Тарубе, так любяще трепать её по плечу, если она вот-вот готова была расплакаться. Сердце девушки сжалось: «Почему я не могу с ней подружиться? Почему она должна быть моей покорной рабыней и прислуживать мне? Кто я такая? В чём она провинилась и какую ошибку совершила, что должна быть моей служанкой?»
- Ешьте, Мас Нгантен! Почему вы только и делаете, что грезите о чём-то?
Тут девушка перестала есть, встала и, не глядя по сторонам, направилась прямиком в комнату, на свою любимую постель, где принялась лить слёзы. Она чувствовала себя курицей, оторванной от родного насеста: должна жить одна среди такого множества людей, не может иметь друзей, а лишь обязана ждать указаний, да отдавать указания сама! Как же здесь бесшумно, как холодно! Такого холодного климата она никогда не видела на побережье. От холода утра замёрзло даже кокосовое масло во флаконе. Она позволила себе выплакаться, пока её не одолел сон. Ласковая рука друга, что гладила её, оказалась рукой служанки, которая разбудила её, и она проснулась. В который раз её отправили в ванную купаться, а затем снова в энный раз проводили в комнату.
- Я хочу увидеть отца, – прошептала она.
- Его нет, начиная с полудня. И никто не знает, куда он делся. Бендоро рассердится, если узнает. Он рассердится на всех нас, что мы не можем позаботиться о госте.
- А мама?
- Мать выглядит такой растерянной. Она хотела сюда прийти, но ваша покорная рабыня запретила ей это, ведь вы, Мас Нгантен, только заснули.
- Пожалуйста, позовите её, – прошептала девушка.
- Пусть сначала приведёт себя в порядок.
- Пожалуйста, позовите.
Служанка ушла и через миг вернулась в сопровождении матери девушки. Она заметила, что лицо матери потускнело.
- Где отец, мама?
Но мать не ответила, она подошла и стала помогать служанке наряжать и красить её. Арабская сурьма вновь выделила её лицо, а румяна французского производства осветили его.
- Посмотрите в зеркало, – предложила служанка.
Девушка взглянула на своё лицо и внезапно закрыла его с обеих сторон руками.
- Почему, дочка? – спросила мать, увидев, как она отворачивается от зеркала. – Почему, дочка, что такое?
Левой рукой девушка указала на зеркало, визжа:
- Это не я! Не я! Это же дьявол!
В череде своих собственных проблем она забыла даже о растерянности матери, узнавшей о пропаже отца. Куда ещё он мог деться?
- Вернулся домой, – убедительно сказала служанка.
Матери тоже было известно, что отец вернулся домой. Служанке даже не было нужды объяснять ей. Однако что скажет Бендоро, если он ушёл домой, не попросив у него разрешения?
Никогда ещё девушка не любила отца так, как сейчас. «Возможно, сейчас отец проверят сетку для ловли рыбы сегодня ночью или завтра утром, чтобы бросить вызов волнам и наловить рыбы для блага всей семьи», говорила она сама себе.
- Пусть Мас Нгантен помолит Бендоро о прощении, – предложила служанка.
Мать вопросительно поглядела на девушку, и та на миг заколебалась, а затем кивнула. В сердце её всё перемешалось. «Оказался ли Бендоро сильнее, чем море, так что отец сбежал от него? Оба брата её погибли в море, но они никогда не сбегали. Отец тоже никогда не убегал. Но почему же он сделал это сейчас? Она и сама никогда не испытывала страха перед морем. Так чего же ей бояться Бендоро? Бендоро был высоким и стройным, с бледным лицом, слишком нежной кожей и неразвитыми мускулами. Почему всего его боятся? Включая меня?»
- Почему Мас Нгантен замечталась? Отец наверняка дома, в безопасности.
Девушка перестала представлять себе отца.
- Слушайте, я научу вас, как следует говорить с Бендоро сегодня вечером. «Простите свою покорную рабу, Бендоро», запоминайте это наизусть. Вслед за тем Бендоро пожурит вас. Да, Мас Нгантен, а чего вы хотели?
Девушка внимала ей, не моргая.
- А затем, Мас Нгантен, вы скажете: «Отец покорной рабыни Бендоро был вынужден уйти. Простите меня, свою покорную рабыню, а также отца и мать моих. Отец забыл попросить позволения», а потом Бендоро довольно рассмеётся и скажет: «Ничего страшного», а затем...
- Затем – что?
Но служанка молчала. Она потянула девушку к зеркалу:
- Смотрите, это не дьявол, а сам ангел небесный.
Девушка увидела своё лицо в зеркале и подумала: «Это не я! Это не то лицо, что было у меня ещё вчера вечером. Это лицо похоже на кукольное, на нём больше нет никаких следов мальчишеской угловатости, что были раньше. Сама квинтэссенция этой подростковой угловатости исчезла из её глаз навсегда, и даже мать больше не видела пламени в своём ребёнке. А вся её подвижность и активность угасли.
Внезапно девушка услышала свой собственный смех: он вибрировал, словно волны от каждой шутки. Но то был прежний задорный мальчишеский смех. Такого смеха больше не слышали в доме Бендоро, и возможно, никогда не услышат.
- Любой Бендоро захочет женщину с таким лицом, – продолжила служанка. – Смотрите, – сказала она матери. – Маленькое, миниатюрное тельце, лёгкое как пушинка, кожа гладкая и ровная, как гладильная доска, вот только руки следует пропитать подкисленной водой, чтобы они побыстрее стали тоньше. Да покладистый заискивающий взгляд, струящийся из узких глаз. Она похожа на китайскую принцессу. Разве есть такой, кто бы не похвалил красоту китайских принцесс? Мас Нгантен, сегодня вечером я вам расскажу сказку о бое китайской принцессы с Эмиром Хамзой. О, сколько же людей пролило слёзы, слыша его плач, когда стрела вонзилась в его плечо. Он поскользнулся и упал на землю, покатился по ней, весь истекая кровью. Но никто не пришёл ему на помощь.
Она рассказывала, как китайская принцесса упала с лошади на поле боя, как вдруг прервалась:
- Ох, матушка, давайте-ка вернёмся на кухню, а что, если Бендоро скоро вернётся! Кто знает, может быть, он вот-вот появится?
Обе они вышли, и девушка осталась в комнате одна, бездушно стоя перед зеркалом. А в её деревне зеркала простые. Чем зеркало больше, тем больше почтения придают его владельцу среди соседей. Любое зеркало устанавливают в таком месте, которое сразу заметно людям. Какой бы гость ни пришёл, тут же начинает любоваться толщиной и шириной зеркала, и особенно его резными фигурками. Но резьбой восхищаются лишь те гости, что не из их мест, ибо сами жители этой рыбацкой деревушки слишком заняты работой, и вырезанием по дереву занимаются лишь в свободное время.
А это зеркало никогда ей не понравится, чтобы она смотрелась в него. Она с подозрением, даже с предубеждением разглядывала своё лицо. Здесь всё лучше, чем в её родной деревне. Нет! Лицо, которое красивее её собственного, рассматриваемое ею сейчас в зеркале, это не то же лицо, которое она так часто видела в зеркале дома. Да, то, домашнее зеркало было простым, без резных фигурок, но она знала его, была уверена в его честности. Стоя перед тем зеркалом, она могла очистить лицо от выделений из глаз, стереть со щёк кухонную копоть. А здесь арабская сурьма цвета сажи как раз накладывается вокруг глаз. Говорят, что кожа её лица гладкая и ровная. Ей же нравится вытирать с него пот. Здесь же кожа покрыта слоем румян и исчезает под ними, зато появляются какие-то розовые полосы, в то время как тонкие чёрные линии плавают посреди её широких бровей, похожие на позвоночник у рыбы. Даже встретиться с собственным лицом здесь не позволено. Она рассматривала ожерелья, браслеты, кольца – все из золота, украшенные драгоценными камнями. Ох, как же ненавидела вся рыбацкая деревушка господина Кинтанга, который всё измерял в зависимости от качества и цены золота. А когда скончался старейший житель деревни, он абсолютно ничего не пожертвовал на его похороны! Золото в жизни деревни всегда шло бок о бок с фальшью.
Девушка была ошеломлена. Ах, да кто же раньше говорил о золоте? Она принялась копаться в памяти. И наконец в памяти её всплыло худое запавшее лицо с губами, на которых была вечная улыбка – это человек, пришедший из города в деревню, чтобы взять у её жителей взаймы денег и одолжить им золото. Да-да, тот человек пришёл и к ним к дом. Отец был в море, а мать пристроила его на топчане.
- Золото, мбок, покупайте золото. Можете не платить наличными сейчас, возможна и рассрочка. Давайте, начните копить золото. Нет ли у вас дочери-девственницы? Имея золото, можно получить всё, мбок. Слышите? Всё!
Тогда ещё девушка сидела в ногах у матери, и увидела, как к ним в дом заходит самый старый житель деревни – нетвёрдой походкой, опираясь на палку. Он усмехнулся.
- Я слышал, – и он указал палкой на того горожанина, – золото? Хе-хе-хе, именно оно делало пробоины на наших беспарусных лодках и заставляло их идти ко дну у побережья! Лодки! Лодки нужны! Не слушай его! Не золото, а лодка даёт всё! А золото всё отнимает! – И он своей палкой прогнал из их дома того человека. Когда тот человек с худым впалым лицом дошёл до порога, старик пригрозил матери, помахав своей палкой, – Если ты послушаешь его, накличешь беду на своего мужа. Поняла?! Запомни хорошенько, кто бы ни говорил больше всех про золото, это подлый дьявол. Держись от него подальше. Деревня должна остаться безопасной.
И вот сейчас перед ней на столе лежали золотые украшения, инкрустированные драгоценными камнями, сверкающие при свете лампы. Она смотрела и смотрела на них в изумлении. Будто чей-то голос шептал прямо ей в ухо: «До чего же все люди мечтают об этом!» Но то был голос служанки.
- Мбок, вы напугали меня.
- Мас Нгантен нравятся украшения, не так ли?
У девушки никогда раньше не было украшений. Они понравились ей своей красотой.
- Тонкая работа, – продолжила служанка. – Сделано в Соло специально для Мас Нгантен.
- Мбок, вам нравится? Возьмите.
Глаза служанки заблестели. Обе руки она крепко сжала перед своим ртом и дрожащим голосом произнесла:
- Кто же не хочет? Не говорите так, Мас Нгантен. Ваша покорная рабыня боится.
- Чего такого страшного в этом золоте?
- Ваша покорная рабыня боится, на самом деле боится, Мас Нгантен. Боится совершить ошибку.
И по-прежнему дрожащим голосом продолжила:
- Ваша покорная рабыня – это всего-только рабыня. Если бы не она, где бы тогда был Бендоро? Такова воля Аллаха, Мас Нгантен. Дедушка вашей покорной рабыни на самом деле не был раньше слугой. Никто из его детей не смог стать им. Но ваша покорная рабыня смогла. Именно вашей покорной рабыне было предназначено служить Бендоро и вам, Мас Нгантен.
- Возьмите, если вам нравится.
- Ваши отец с матерью, Мас Нгантен, тоже не осмелятся взять это.
Девушка снова изумилась. Она медленно, с опозданием начала понимать своим обременённым разумом: здесь все боялись Бендоро. Почему все боятся его? Включая её саму? Он не кажется жестоким, свирепым, даже напротив – он был утончённым и вежливым.
- Моя младшая сестра, – продолжила служанка уже менее дрожащим голосом, – хотела приобрести несколько золотых монет по десять гульденов для украшения своего мониста. Красивая, хотела стать приманкой и решила попытать счастья, отправившись к состоятельным китайцам в Ласем. То здание было высоким, со сверкающей синим цветом плиткой, а конёк изогнутой крыши украшен статуей китайского дракона.
- Такое большое здание?
- Большое.
- И такое красивое?
- Красивое.
- А она – что?
- Она вошла туда и уже больше никогда не появлялась снаружи.
- Смогла ли она получить несколько золотых монет для своего мониста?
- Кто же знает? Она так и не вышла оттуда. Минуло уже больше десяти лет.
Девушка снова испугалась. Она взяла за руку служанку.
- А я смогу выйти отсюда? Ах, возьмите лучше это золото.
Служанка подвинула туалетный столик, вытащила ключик и передала девушке со словами:
- Через три месяца Мас Нгантен сможет появиться где только захочет с разрешения Бендоро. А сейчас положите эти украшения в шкаф, Мас Нгантен. Ваша покорная рабыня не отважится.
- Почему люди любят золото?
- Потому что... Да, потому что... Что должна сказать ваша покорная слуга?.. Потому что, имея золото... Да, чтобы не выглядеть как прислуга, чтобы отличаться от большинства людей...
- А что такое – большинство людей?
- Ах, Мас Нгантен, это только вопрос. Большинство людей – это прежде всего как ваша покорная рабыня, например.
- Почему вы, мбок, прежде всего?
- Большинство людей подобно вашей покорной рабыне много работают, но есть им почти нечего.
- Почему же тогда вам, мбок, не взять это золото просто так, чтобы не быть как большинство людей? Тогда не нужно будет много работать и можно будет много кушать? Можно продать его, можно носить на себе.
- Ах, Мас Нгантен, Мас Нгантен, это ради Бендоро.
Казалось, служанка была очень горда тем, что видит, как её Мас Нгантен становится всё более дружелюбной с ней. Но это продлилось недолго. Обе женщины замолчали, едва услышав столь знакомый им голос, который звал:
- Марди! – и ответ, тоже знакомый:
- Ваша покорная рабыня, Бендоро.
Однако на сей раз было отдано иное распоряжение. Они услышали:
- Подготовь крытую двуколку. Она должна быть готова в течение часа!
- Я ваша покорная рабыня, Бендоро.
Вслед за тем послышались шум и гам за забором позади дома. Только тогда девушка поняла, что в этом доме живёт гораздо больше людей, чем она знала в своей жизни.
- Кто это?
- Переданные на воспитание племянники.
- Что они тут делают?
- Прислуживают, а днём обучаются.
- Где они были всё это время?
- В молельне.
- В молельне?
- Да, с левой стороны есть молельня, там они обучаются и заучивают Коран.
- Я никогда их не слышала.
- Учителя чтения Корана выгнали. Он был ленивым, и к тому же жадным.
- Он учил ленивых и жадных?
- Может быть, таково его умение. Вполне возможно. Извините, Мас Нгантен, я не так уж много знаю. Но давайте же приведём в порядок ваш макияж.
Девушка снова поняла ситуацию и нахмурилась. Однако просто молчала, пока служанка снова расчёсывала ей волосы и завязывала их в пучок, утяжелённый кисточками из конского волоса и украшенный сбоку цветком чампаки.
- В деревне не украшают пучок цветами, – запротестовала девушка.
- А в городе, Мас Нгантен, любая замужняя дама должна украсить свой пучок цветком.
И снова девушка осознала своё положение: она жена важного сановника.
- Мне больше нравится в моей деревне, – запротестовала она ещё раз.
- А кто не хочет жить в своей родной деревне?
- Тогда почему вы, мбок, не вернётесь туда?
- А кто будет кормить такого пожилого человека, как ваша покорная рабыня? Всё в жизни тяжело.
- А что на самом деле делает её тяжёлой?
- Ах, Мас Нгантен, Мас Нгантен, быть маленьким – тяжело, быть большим – тоже тяжело. Для такого старого человека, вроде вашей покорной рабыни, всё тяжело.
- А за вас, мбок, кто-то понесёт бремя расходов в деревне?
- Бремя расходов? Нет, конечно, нет. Однако есть кто-то, кто мог бы взвалить на себя расходы на содержание большинства людей, таких, как ваша покорная рабыня – сказала, служанка, поправляя складку на юбке-каине.
- Марди, – послышался снова крик Бендоро.
- Ваша покорная рабыня, Бендоро.
- Уже готово?
- Бендоро спешит, по-видимому, – прошептала служанка – Наверное, на свадьбу какого-то важного чиновника.
- С крисом?
- Ах, только обычные люди женятся посредством криса. – Тут вдруг служанка изумилась самой себе. – Нет, если у жениха есть какие-то препятствия, он может женить крис.
«А почему люди должны вступать в брак, мбок?
Служанка засмеялась, качая головой из стороны в сторону.
- Ах, Мас Нгантен, для большинства людей, вроде вашей покорной рабыни, вступить в брак – это только взвалить на себя трудности. Знатные же люди женятся, чтобы быть счастливыми.
- Тогда зачем жениться, если будет всё тяжелее и тяжелее?
- Такова судьба, Мас Нгантен.
Она на миг замолчала, потом продолжила:
- Когда-то мой дед говорил, что его отца повесили, когда губернатор Гунтур строил длинный почтовый тракт, – и рука её указала в сторону моря. – Мой дед сразу же сбежал.
- Почему его повесили?
- Он был бригадиром, Мас Нгантен. Ему отдали приказ построить дорогу за неделю. А когда через неделю прибыла инспекция, дорога всё-ещё не была готова. Из-за болот многие строители заболели, у них была лихорадка. Повесили всех.
- Да?
- Да, такова судьба большинства простых людей. Дед вашей покорной рабыни сразу же сбежал и присоединился к беспорядкам в этих местах. Когда принц Дипонегоро проиграл войну, дед снова сбежал, на этот раз вместе с одним аристократом, который также участвовал в беспорядках. И когда тот аристократ сдался, дед присоединился к нему. Того аристократа впоследствии назначили на высокий пост, а деда он взял себе в лакеи – не больше того, – прямо как сейчас ваша покорная рабыня. Каждый раз, как аристократ выходил осуществлять дозор, дед шёл вместе с ним. Однажды ночью отправившись на дозор, аристократ погиб от рук злых людей. Дед пришёл домой один, на него взвалили всю вину и посадили в тюрьму. На пять лет. Когда он вышел оттуда, на работу лакеем его больше не брали. И он занялся сельским хозяйством на юге. А все его дети тоже стали крестьянами, никто из них не смог стать слугой. – Когда служанка увидела, что девушка склонила голову, чтобы не смотреть ей в глаза, она продолжила. – Вам очень повезло, Мас Нгантен, и вы должны быть благодарны Аллаху. Не все женщины могут жить в таком особняке и не быть при этом служанками вроде вашей покорной рабыни.
- Я предпочитаю свою деревню.
- Это неправильно.
- Там нет страха.
Тут послышалась тяжёлая поступь ног в шлёпанцах, которые приближались к двери. Девушка схватила руку служанки, а та прошептала ей:
- Улыбнитесь, Мас Нгантен, вы уже должны это хорошо уметь. И поприветствуйте Бендоро у двери, – и подвела её к двери.
Именно в этот момент Бендоро позвал её, и девушка ответила приветствием около двери:
- Ваша покорная рабыня, Бендоро.
- Сегодня я домой не вернусь, – и не стал заглядывать в комнату, после чего снова послышалась его удаляющаяся тяжёлая поступь.
В тот вечер девушка упрашивала служанку позволить матери ночевать вместе с ней. Однако служанка не разрешила.
- Пусть мама побудет здесь вместе со мной, если мне нельзя спать на кухне.
- Это не достойно хозяйки дома.
- Она же моя мать, моя собственная мать, мбок!
- Это так, Мас Нгантен, пусть мать и ваша собственная, но она – простой человек, каких большинство. И точно вроде служанки.
- Нет, нет, это я – служанка моей матери. В своей родной деревне я выполняю все её поручения, и буду продолжать выполнять их и дальше.
- Это неправильно, Мас Нгантен. Обычаи у высокопоставленных аристократов другие. И здесь город, а не рыбацкая деревушка на побережье.
- Ах, тогда что я должна делать здесь?
- Только два дела, Мас Нгантен, это немного: прислуживать Бендоро и отдавать распоряжения вашей покорной рабыне и всем людям здесь.
- Что я должна делать для Бендоро?
- Что? Выполнять все его распоряжения, исполнять все его желания.
- Я не могу, я не понимаю.
- Вы поймёте сами позже, всё вам станет ясно.
- Ах.
- Это очень легко.
- А какие распоряжения мне отдавать всем остальным?
- Всё, что пожелаете, Мас Нгантен.
- У меня только одно желание.
- Только одно? Это весьма скромно.
- Вернуться вместе с матерью в деревню.
- А вот это невозможно.
- Только этого я желаю.
- Послушайте-ка, я вам расскажу историю, – стала уговаривать её служанка, расстилая свою спальную циновку перед кроватью девушки. – Единственное, чего хочет Аллах, Мас Нгантен, это чтобы все люди были добрыми. Для этого и существует религия. Поэтому все люди обращаются к Нему с молитвой. Но в реальности это желание Аллаха оказывается невозможно полностью исполнить. В этом мире слишком много плохих людей.
- Ох! Тогда я что же, среди тех плохих людей, которых не желает Аллах?
- Ах-ах, кто же знает, что в человеческом сердце? И дьявол этого не знает. Да и самому человеку это неизвестно. А если бы он и знал, быть может, ему не суждено было бы жить на этой земле, Мас Нгантен. А теперь спите, спите.
- Расскажите мне историю.
Так служанке удалось потихоньку начать дрессировать дикий, неприрученный характер девушки и настраивать её на то, чтобы та стала хозяйкой – главной женщиной в доме. Сколько раз уже ей приходилось рассказывать истории. Она рассказывала одно и то же более чем четырём женщинам, повторяя это каждый раз, как в дом приходила новая хозяйка: о принцах, что без памяти влюблялись в деревенских девушек, о деревенских девушках, что попадали в большой дворец, об их роскошной жизни с целым набором прислуги, о сыновьях, которых они рожали, об Аллахе со всей Его милостью и заботой даже о плохих людях, о губернаторе Гунтуре* и его виселицах, об огромных кладбищах, простирающихся вдоль побережья, о восстании Дипонегоро, о быте городской знати, о праздновании свадьбы Раден Адженг Картини несколько лет назад. А как только её истории закончились, она встала, глядя на кровать. И увидела, что девушка уже заснула, довольная на своём мягком матрасе, и поблагодарила Аллаха за то, что наконец освободилась от забот этого дня, получив результат, который мог бы порадовать Бендоро.
Выяснилось, что Бендоро не будет целую неделю. И всё это время девушка испытывала радость. Служанка тоже была довольна, ибо в таких случаях – когда Бендоро отсутствовал в течение нескольких дней – во всём том, что она делала ради хозяек дома, ей всегда сопутствовал успех, и она всегда могла смягчить сердца тех женщин. Неделя – достаточно долгий срок, чтобы посредством дружбы сделать этих сменяющих друг друга хозяек дома дисциплинированными.
Однажды вечером в дом пришёл учитель Корана, чтобы учить девушку читать священные буквы, отпечатанные на священной бумаге. Несколько раз она повторяла за ним эти слова и фразы, не ведая ни смысла, ни цели.
Вечером, когда служанка уже улеглась на свою циновку в ногах кровати, послышался звонкий гул комаров снаружи москитной сетки. Девушка наклонилась и прислонилась к стене, а посмотрев вниз, увидела, что служанка грезит о чём-то, широко раскрыв глаза и глядя на потолок.
- Мбок, вы когда-нибудь бывали замужем?
Служанка удивилась вопросу и села.
- Да, Мас Нгантен, два раза.
- А ребёнка не было?
- Ну как же не было – был.
- А муж умер, мбок?
- Да, Мас Нгантен. Так случается с обычными людьми, вроде вашей покорной рабыни. Ваша покорная рабыня была замужем, а поскольку вышла замуж, то считалась уже взрослой сельским старостой и была отправлена в Джепару на тяжёлую работу – высадку какао-деревьев. Муж вашей покорной рабыни последовал туда же. На четыре месяца, Мас Нгантен. Ребёнок вашей покорной рабыни погиб ещё раньше, чем смог дышать, Мас Нгантен. По животу вашей покорной рабыни пнул ногой бригадир. Да, вот так. В тот момент голова у вашей покорной рабыни закружилась, и она села в укрытие под деревом. Но пришёл он – бригадир, внезапно появился голландский чиновник и ещё несколько людей из Ост-Индской компании. Бригадир тянул вашу покорную рабыню за руку, чтобы та продолжала работать дальше, но она ослабла, и тогда она пнул её в живот своей ногой. Всё закружилось перед глазами вашей покорной рабыни, но она могла ещё слышать, как её муж прибежал, визжа, словно сумасшедший. А потом ваша покорная рабыня потеряла сознание.
- Да, это уже слишком!
- Да, вот так и бывает с большинством простых людей, Мас Нгантен.
- В моей деревне никогда не происходило ничего подобного.
- И правда, Мас Нгантен. Муж вашей покорной рабыни незадолго до того предложил ей убежать. Он просто сказал: «Оставайся в рыбацкой деревушке. Мы можем сбежать на маленький островок». Однако ваша покорная рабыня сказала: «Это больше не так уж нужно нашему ребёнку». Но на самом деле вышло как раз так. Да-да, Мас Нгантен. У вашего отца, Мас Нгантен, есть собственная лодка?
- Да, есть, мбок.
- Это была настоящая мечта мужа вашей покорной рабыни когда-то давно. Имея лодку, можно сбежать на какой-нибудь островок. Сколько раз вас брал с собой на лодке отец, Мас Нгантен?
Девушка подумала и медленно ответила:
- Раза три. Или больше.
- Это означает, вы трижды сбегали на остров. Вы это помните?
- Да. Я помню, как однажды жила на маленьком острове. Утром побережье было усыпано медузами. Я раскалывала им брюхо, вытаскивала изнутри рыбёшек и жарила их. Однако отец никогда не говорил мне: «Беги».
- А что ему следовало говорить? Это испытывают все люди из большинства слоёв общества, Мас Нгантен.
- А что потом было с вашим мужем, мбок?
- Не знаю. Когда ваша покорная рабыня очнулась, то была вся залита кровью: и своей собственной, и кровью ребёнка, и кровью мужа, и кровью бригадира.
- Так много было крови?
- Так рассказывали люди. Сама ваша покорная рабыня ничего не знает. Просто люди говорили, что муж вашей покорной рабыни впал в слепую ярость и распорол живот бригадиру. Он также разнёс всех, кто хотел помочь бригадиру. А те члены Ост-Индской компании, что находились там, устроили ему засаду. Он яростно набросился на них со своим мачете. И когда они окружили его, и он не мог больше подобраться ближе, чтобы нанести удар, он бросил свой мачете в одного из работников компании. И попал в ловушку, но не умер. Ах, муж вашей покорной рабыни был таким худым и истощённым, Мас Нгантен! Всё, что у него оставалось – это кожа, да кости. Никакой плоти уж и не было. Да и кожа его зудела от чесотки и ударов кнута.
- А вы видели снова своего мужа, мбок?
- Нет, Мас Нгантен. Когда ваша покорная рабыня проснулась, уже ничего не было. Единственные люди, что были рядом – это три подруги вашей покорной рабыни, которые пытались помочь, но не смогли, и просто сидели и ждали. И когда стемнело, прибыла повозка. С неё сошло несколько человек. Всех трёх подруг вашей покорной рабыни пнули ногами и велели убираться. А саму вашу покорную рабыню? Каждый из тех людей держал её за ноги и за руки. Ваша покорная рабыня всё ещё помнит тех четырёх людей, что тогда пришли. Они сказали: «Раз, два, три» и подбросили вашу покорную рабыню в воздух, и она упала вслед за тем на дно повозки. И больше ваша покорная рабыня ничего не помнит.
Когда служанка закончила рассказ, то обнаружила, что девушка рыдает и заливается слезами.
- Почему вы плачете, Мас Нгантен, что такое?
Но девушка не ответила.
- Почему, Мас Нгантен?
- Ну разве нельзя?
- Почему, Мас Нгантен?
- Плачу из-за вас, мбок.
Со скоростью молнии служанка поднялась, раскрыла противомоскитную сетку и поцеловала ногу девушки.
- Ах-ах, Мас Нгантен, это дурные воспоминания. Но то было там, за пределами этого дома. Над нашими головами – головами обычных людей – царит только жестокость, Мас Нгантен.
- Куда вас отвезли на той повозке?
- А куда отвозят большинство простых людей, Мас Нгантен? В тюрьму.
- Вы страдали там, мбок?
- Три месяца ваша покорная рабыня не вставала, Мас Нгантен. Ноги были связаны цепями. А когда оковы сняли, кто знает, куда отвезли вашу покорную рабыню? Положили навзничь на холодный пол, Мас Нгантен, и трое голландцев поочерёдно допрашивали её. Один голландец посмотрел на вашу покорную рабыню, Мас Нгантен, но ничего не спросил, лишь сказал: «Собака!»
- Люди говорят, море даёт нам пищу. Оно безжалостно, не притворно.
- Да, оно безжалостное, но оно не издевается, Мас Нгантен.
- Правда, оно не издевается. Отец говорил, что оно просто собирает долги, которые нужно уплачивать ему. И ничего иного. Верно! Отец никогда не говорил, что оно издевается над нами. – Тут девушка встала.
- Мбок, почему вы спите там, внизу? Почему не хотите спать здесь, рядом со мной?
- Ваша покорная рабыня – это всего-лишь рабыня. Это грех перед Бендоро, грех перед Аллахом для таких людей, как ваша покорная рабыня ставить себя выше колен такого человека, как Бендоро.
- Мбок, мне раньше никогда не прислуживали до того, как попасть сюда.
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- Я не знаю, что мне делать.
- Ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- Ах, почему я должна говорить о себе самой? Вы, мбок, страдали больше моего. Как вы вышли из тюрьмы?
- Да, именно так, Мас Нгантен. Однажды утром один человек прогнал вашу покорную рабыню вон из тюрьмы.
- Так и случилось?
- Ваша покорная рабыня отправилась пешком, сама не зная куда идти, не ведая, ни какой то был город, ни какое время. Она не осмеливалась вернуться в свою деревню, боясь снова быть отправленной на принудительные работы, и провела несколько ночей под сводами баньяна на главной площади. Да, вот там. – И с этими словами служанка указала в направлении побережья. – А утром пряталась на рынке. – Она указала туда, где был южная часть города. – В этом городе вашу покорную рабыню тоже, очевидно, могли посадить в тюрьму. Тут ваша покорная рабыня встретила одного человека и вышла за него замуж. Он был возницей крытой двуколки у Бендоро. Пять лет ваша покорная рабыня была замужем и жила здесь, но не имела детей, пока однажды после полудня муж вашей покорной рабыни не упал с кокосовой пальмы и не разбился.
- После этого вы остались жить здесь?
- Да, Мас Нгантен. Ваша покорная рабыня любит детей. Даже и не знаю, скольких уже воспитала. Уже более пятнадцати лет ваша покорная рабыня живёт здесь.
Обе женщины замолчали. Морские волны рокотали вдали. Ветер же гудел без остановки, заставив девушку вспомнить об отце. Она вдруг спросила саму себя: «А кто сейчас готовит еду для отца?»
Служанка молчала. Девушка же говорила сама с собой: «Я должна. Сейчас отец живёт там один. Мать-то здесь».
- Не думайте о мужчинах, Мас Нгантен, даже если это ваш собственный отец. Они знают, как вести себя даже в аду.
- Но он мой отец, мбок.
- Сейчас вы, Мас Нгантен, хозяйка дома, живёте в таком огромном поместье. Никто не посмеет препятствовать вашему отцу, хотя он живёт в рыбацкой деревушке на берегу моря. Даже аристократы вроде Бендоро или члены Ост-Индской компании не посмеют это сделать. Вашему отцу больше нет нужды сбегать на своей лодке на коралловые острова со всем семейством. Нет. Ваш отец отныне уважаемый человек в своей деревне. И каждый прислушивается к его словам. Он спокоен, Мас Нгантен.
- Вы так много знаете, мбок!
- Ваша покорная рабыня знает много чего, даже слишком много, Мас Нгантен. Даже сам Бендоро иногда может что-то спросить.
- Вы чувствуете жалость ко мне, мбок?
- Это больше не жалость, Мас Нгантен.
- Возьмите этот браслет или вот это ожерелье!
- Не повторяйте это снова, Мас Нгантен. Если вашу покорную рабыню выгонят отсюда, куда ей тогда податься? Мир и впрямь обширен, Мас Нгантен, но куда пойти? Это так тяжело!
- Я тоже люблю вас, мбок. Говорите мне, если я ошибаюсь.
- Никто не совершил ошибку, Мас Нгантен, пока Бендоро не разочарован. – Она услышала звук переворачиваемой и взбиваемой подушки. – Если мы совершим ошибку в глазах Бендоро, нам будет тяжело повсюду, понимаете, Мас Нгантен?
Но девушка уже спала.
***
Когда Бендоро вернулся домой, проходили дни, недели, но служанка больше не входила в комнату девушки. Мать её вернулась в свою деревню с целым запасом провизии: мешком риса, несколькими десятками рупий, несколькими комплектами одежды для отца, что раньше носил сам Бендоро, килограммом яванского тамаринда и несколькими банками специй.
За несколько минут до отъезда матери девушка вновь смогла повидаться с ней в своей комнате. Она предлагала матери золото, но та притворялась, что не всегда слышит её, а потом сразу же переключилась на разговор о другом: об отце, который раньше неё вернулся в деревню, о новой сети, которую нужно было изготовить, так как та, что у них была, уже износилась, о парусине, цена на которую падала, о камеди, которая внезапно подорожала, о том, что уже довольно давно отец ленился залатать протечки в корпусе своей лодки.
- Есть какой-нибудь наказ, чтобы я передала его отцу?
- Конечно есть, мама. Передай ему мою просьбу о прощении много-много раз!
- Тебе понравилось здесь жить?
- Мои отец с матерью хотят, чтобы я жила здесь. Мне же больше нравится в нашей родной деревне.
- Каждая женщина должна следовать за своим мужем. И мать твоя тоже, – утешала её мать. – Пусть даже в бедной лачуге, пусть и сама она несчастна, но она должна научиться делать счастливым своего мужа.
Девушка протянула ей два куска длинной ткани, и мать взяла их, не сказав ни слова.
- Сейчас я ухожу.
- Маааам!
- Не называй так меня больше. Ты уже не ребёнок.
- Да, мама.
- Теперь ты должна научиться плакать сама за себя. И не нужно, чтобы кто-то ещё видел или слышал это. Тебе следует научиться радовать сердце каждого.
Девушка отвернулась от матери, избегая подойти к зеркалу. Когда она увидела отражение своего тела и лица, то пыталась обнаружить слёзы, и тотчас отвернулась от него и бросилась на кровать. Словно за эти две-три недели её пыток было недостаточно, подумала она про себя. Но здесь у неё нет никаких прав, даже права избавиться от грусти. За эти несколько последних недель шаг за шагом её заставляли понять, что единственное, что она могла и должна делать – это прислуживать Бендоро, который являлся ни кем иным, как её мужем. В деревне она прислуживала обоим родителям, сёстрам и всем остальным жителям. Теперь же она чувствовала, что её жизнь помещена в какой-то кулёк, который становится всё уже и уже, словно попав в масляную воронку, и продолжает опускаться, но так никогда не прикоснётся ко дну.
Рука погладила её по щеке, но она не подняла лицо. Несколько мгновений спустя, когда она смогла побороть свои эмоции, и попыталась снова заговорить с матерью, той больше не было. Одна лишь служанка тихо наблюдала за ней у двери.
- Мама уже уехала, Мас Нгантен. Марди вызвала ей крытую двуколку.
- Почему её не отвезли на двуколке Бендоро? – внезапно промелькнул вопрос в её голове, однако она не стала говорить.
То было светлое солнечное утро. Шум волн становился всё более длинным и долгим, а ветер с берега принялся безудержно реветь.
- Чем мне теперь заняться? – спросила девушка.
- Тому, к кому проявляют большое почтение, Мас Нгантен, нет нужды работать. Работают только обычные люди.
- У меня всё тело болит. Можно я помогу молоть муку?
- Молоть муку? Это могут сделать тысячи людей. Почему этим должна заниматься сама Мас Нгантен? Давая по два бенголя* в день, Мас Нгантен, мы уже выбиваемся из сил, отказывая лишним работникам.
* Бенголь – старинная мелкая монета достоинством около 2 центов.
- Так что же мне делать?
- Вы действительно хотите работать?
- Невозможно, мбок, просто невозможно и дальше оставаться сидеть в клетке.
- До окончания трёх месяцев вы, Мас Нгантен, на самом деле ничего не можете делать. Я чуть позже увижусь с Бендоро. А что бы вам хотелось делать, Мас Нгантен?
- Я не знаю, – сказала девушка, но в глубине души представила мать, которая была вынуждена теперь сама молоть кукурузу. А если отец не уходил в море и в семь утра ложился спать, ей также самостоятельно приходилось вешать сеть на высокие шесты из тяжёлых колодок для просушки на солнце. Ей приходилось самой тянуть верёвку и крутить сеть. Никто не помогал ей поднимать сеть деревянными рогулинами. А сейчас матери нужно самой потолочь сушёные креветки, чтобы выручить несколько бенголей у китайских торговцев из этого самого города. – А над чем же здесь старательно трудятся?
- Все здесь, Мас Нгантен, прислуживают Бендоро.
Прислуживать... Прислуживать... Девушка понимала ещё меньше прежнего.
Она начала изготовлять батик. К ней привели учителя батика. По утрам её руки, ставшие теперь изнеженными благодаря бездействию, принимались играть карандашами, выделывая узоры. Раз в неделю к ней также приходил учитель, который обучал её приготовлению сладостей. И раз в три дня являлся ещё один учитель, рассказывавший ей религиозные истории из далёкой пустынной страны. Постепенно её память о матери, отце, сёстрах начала угасать. И если она и вспоминала о них, о своей деревне и дворе, то приглашала служанку рассказывать истории о рыбаках, которые та знала.
Девушка начала привыкать к жизни, переполненной всяческими приспособлениями и к облегчённой работе. Она также начала привыкать слышать голоса молодых людей, говоривших по-голландски, выйдя из молельни, что находилась по левую сторону от главного здания. Их голоса проникали даже сквозь стены её комнаты, рассказывая о тех многих вещах, что были раньше незнакомы ей: кто-то из родственников недавно вернулся из Голландии, привезя с собой вместо диплома молодую голландскую девушку; военный корабль стоял всего в семи километрах от берега; крутые берега на севере Ласема обрушились, и произошло сильное наводнение; три пиратских корабля пришвартовались близ одного селения недалеко от её родного посёлка, разорив более десятой части его населения и унеся всё золото, серебро и ценности; несколько молодых людей из деревни вступили в ряды Ост-Индской компании, чтобы воевать на стороне противника.
- Если Мас Нгантен совершит ознакомительную поездку в деревню, то в самом деле будет выглядеть как дочь знатного лица.
Вскоре после этого девушка научилась вышивать, вязать крючком и шить, а её ум и навыки восхищали всех учителей.
Несколько раз она спускалась на кухню, но то было раньше, не теперь. За ней недовольно следили несколько пар глаз прислуги.
- Больше не ходите на кухню, Мас Нгантен. Они всего-навсего слуги, которым не нравится собственное положение. Им следует жить в своих хижинах. Этим людям неведома удача.
Бендоро всё ещё не посетил её комнату.
- Бендоро – глава района, Мас Нгантен, и он очень занят: вскоре глава области женится на принцессе из королевского дворца в Соло, Раден Адженг Тини*. Она такая смелая. Кто смелее её? Противостоять Голландии повсюду без всякого страха! Собственные чиновники чтут её.
Девушка знала теперь, кто такая Раден Адженг Тини. Когда Картини несколько лет назад в величественной повозке-двуколке прибыла в город, пересеча его границы, главы районов велели всем жителям выстроиться вдоль дороги и приветствовать её бумажными трёхцветными флажками, развивающимися в их тёмно-коричневых, почти чёрных руках. Теперь-то она поняла рассказ отца, вернувшегося из города несколько лет назад. Она поняла, почему он с несколькими своими друзьями должен был отправиться в город на главную площадь, к правителю, чтобы выразить своё почтение той невесте из Джепары. Ею была Раден Адженг Тини.
Какой молодой возраст, и уже столько почёта и уважения! Ей не нравился этот величественный брак, но она даже не знала, что произошло тогда, а когда служанка рассказывала ей о Бендоро, который был словно сыном её, у девушки возникало желание носить его на спине, как младенца и любить его. Сыновья и дочери прежних хозяек дома, что жили тут до неё, как будто специально были удалены от неё подальше. Она почти никогда не встречала Агуса Рахмата, хотя каждый вечер слышала, как он разговаривает на каком-то иностранном языке со своим учителем в задней комнате.
Дни проходили быстро, и девушка пополняла свой запас знаний всё новыми навыками. Её кожа, больше не жарившаяся на солнце, стала желтовато-красной, а мальчишеское выражение лица исчезло, сменившись взглядом взрослой женщины.
Один месяц сменял другой, а Бендоро почти не встречался с ней, никогда не заходил в её комнату.
Свадьба главы области приближалась, и Бендоро всё реже бывал дома. Город начали украшать. Принцессу из королевского дворца Соло следовало приветствовать пышнее, чем дочь главы области Джепары. Областные ворота, окраины города декорировали молодыми листьями кокосовой пальмы и стеблями банана. Якоря на побережье заменили забором.
Прошло полгода и ещё несколько недель с тех пор, как девушка вошла в этот дом. Город оживился, залитый светом и наполненный публикой со всех концов. Служанка взяла девушку за руку и вывела из комнаты. Они вышли из центрального двора, вошли в павильон с правой стороны и поднялись на чердак понаблюдать за толпой на главной площади. Ей хотелось присоединиться к тем людям, что привыкли к таким действам ещё с младенческого возраста, однако сейчас это было невозможно. Сейчас она была выше их.
Той ночью она легла в постель в раздумьях. Её собственную свадьбу так не отмечали. Жених – глава области – был намного старше Бендоро. И та принцесса из дворца – его невеста – тоже была намного старше её самой. Однако её не встречали почестями и торжествами. В три часа ночи она проснулась. Служанки в ногах её кровати больше не было. Зато Бендоро лежал навзничь рядом. В пять часов утра, когда служанка вошла в комнату, она увидела, что Мас Нгантен всё ещё лежит в кровати на животе. Она подошла поближе и услышала, как та зовёт её:
- Мбок, помогите мне.
Служанка раскрыла противомоскитную сетку и привязала её к крючку.
- Вы больны, Мас Нгантен?
- Мбок, мбок.
Служанка пощупала ноги девушки.
- Ничего страшного, Мас Нгантен. У вас нет жара.
- Я больна, мбок. Отведите меня в ванную. – Она протянула обе руку, прося помощи, чтобы подняться.
Служанка положила руку под затылок девушки, усадила её, расправила спутанные волосы, привела в порядок беспорядочно спущенные кофту и юбку, разложила смятые повсюду простыни.
- О, Мас Нгантен, вы не больны, – повторила она ещё раз и спустила её с кровати.
* Картини (Раден Адженг Картини, 1879 — 1904) — индонезийская общественная деятельница и активистка, идеолог женского образования, считается первой феминисткой Индонезии. Картини происходила из аристократической яванской семьи, получила образование западного образца. Подчёркивала необходимость обучения женщин, выступала против многожёнства и браков в детском возрасте. Умерла при родах. С тех пор считается национальной героиней, в честь которой ежегодно в стране устраивают праздник. Книга, опубликованная под названием «От тьмы к свету», представляющая собой собрание писем Картини, помогла популяризировать её взгляды. В современной Индонезии Картини рассматривается как один из символов национального движения: в её честь названы школы, а сама она посмертно получила звание национальной героини.
- Мбок, – тихо позвала девушка.
- Ничего, ничего, Мас Нгантен. То, что случилось, уже не повторится снова.
- А что случилось, мбок?
После того, как девушка, оперевшись, встала, служанка указала на простыню, украшенную несколькими красно-коричневыми капельками крови, и сказала:
- Немного больно, Мас Нгантен, а несколько капель крови спустя эти полгода – это же ничего!
- Мбок, – позвала девушка по-прежнему тихим голосом.
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- Я боюсь.
- Я ваша покорная рабыня.
- Давайте пойдём в ванную.
Девушка оперлась, спускаясь с кровати.
- Мбок!
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- Когда мама сюда приедет? – спросила она, пока обе шли. – Мбок!
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- А я красивая?
- Ослепительная, Мас Нгантен.
- А разве они не красивее меня?
- В этом мире, Мас Нгантен, все остальные должны уступить дорогу самым красивым. – Они остановились посреди внутреннего дворика.
- Мбок, а они милые?
- Ах, вы, Мас Нгантен, милее их.
- Мбок...
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- Мбок, вы меня любите?
- А вы всё ещё сомневаетесь в вашей покорной рабыне, Мас Нгантен?
- Нет. Я не сомневаюсь. А других?
- Бендоро я люблю больше всех, Мас Нгантен.
- Мбок...
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- Я боюсь.
- Чего бояться, Мас Нгантен?
- Могу ли я остаться такой же красивой?
- А почему нет, Мас Нгантен?
- А вы, мбок, были когда-то красивой?
- Никогда, Мас Нгантен.
- Мне страшно, мбок... – Обе они скрылись за дверьми ванной.
Глава 2.
Прошёл год.
Теперь девушка чувствовала себя одинокой, если Бендоро даже на одну только ночь не навещал её, не приходил к ней в комнату. Служанка больше ей не помогала. Вне всяких сомнений, она смогла приспособиться к своей новой жизни. Однако старая служанка по-прежнему оставалась ей другом и давала мудрые ответы на её вопросы.
Она часто покидала свою комнату, гуляла одна после полудня позади дома в саду, разговаривала с близкими родственниками мужа, которые сами же и прислуживали ему, по утрам училась в школе, а по вечерам обучалась чтению Корана вместе со служанками, а иногда и соседками.
За этот год её нога так ни разу и не ступила в переднюю или в центральную комнаты, не говоря уже о других помещениях, за исключением уединённой комнаты для молитвы. Одно обстоятельство не позволяло ей сделать этого: не было никого, кто бы сообщил ей об этом, а правила и положения, которые действовали в доме, она ощущала и сама.
Однажды после обеда Бендоро велел Марди подготовить ему двуколку. Девушка почувствовала, как что-то упало в её сердце. Минимум раз в неделю Бендоро выезжал за город. Приказ, отданный Марди, заставил и её собраться и привести в себя в порядок, а затем сесть на стул и ждать в комнате, пока не придёт муж и не попрощается с ней. За этот год не раз происходило подобное – и этот раз не был последним.
Почувствовав, что двуколка Бендоро удаляется, она вышла из комнаты, спустилась по ступеням в заднюю комнату, повернула направо и вошла в садик за домом. И сразу же пошла к той скамейке, на которой сидела впервые с мужем. Ей хотелось бы, чтобы этим вечером было свежо, стояла сердечная атмосфера, а не беспорядочная, смутная и хаотичная. Ей хотелось бы побыть наедине с природой, как было почти всегда прежде, в своей родной рыбацкой деревушке. Ей хотелось помнить только всё прекрасное и затушить смятение, царившее сейчас в сердце. Как же сильно она скучала по мужу, который уехал недавно – только что, не более, чем десять минут назад. Как же сильно она сожалела о своей участи, о том, что никогда подолгу не жила вместе с Бендоро, своим мужем, за исключением нескольких ночей в неделю. Но что бы ни случилось, Бендоро дал ей наказ: не вспоминать о плохом, ведь это глупо, а помнить только всё самое прекрасное и хорошее. И пусть сердце остаётся чистым, а разум – свежим. Ведь только осёл всегда размышляет о своей плохой доле, и из-за этого до самой смерти он так и будет возить грузы человека. Она никогда не знала, что такое осёл. Служанка рассказала ей, что осёл – не что иное, как карликовая лошадь, которую каждый день погоняют из города в город, с севера на юг, и обратно, для перевозки людей и извести.
- Я – ослица? Нет. Нет, не годится Бендоро брать в жёны ослицу!
Сколько же раз она уверяла себя, что она не ослица. Но на сердце у неё было так мутно. До сего времени она не понимала, испытывает ли она сильную ревность.
Не прошло и четверти часа, как она погрузилась в собственные раздумья, как к ней подошла служанка.
- Пришёл учитель чтения, Мас Нгантен. Ваша покорная рабыня искала вас повсюду.
- Скажите, что сегодня я не буду учиться. У меня кружится голова.
- Он не уйдёт, пока не выполнит свою обязанность, Мас Нгантен. Он пришёл сюда, чтобы зарабатывать себе на жизнь, – так он сказал.
- Уходите, – закричала девушка и тут же удивилась сама себе, сразу продолжив, – Ах, простите меня, мбок. Мой разум в смятении.
С задетыми чувствами служанка ушла. Теперь девушка испытывала чувство вины за то, что была груба со старухой, заставив её погрузиться в новый хаос. Она тут же встала и последовала за служанкой. Привычным тихим мягким голосом она подошла к учителю чтения и сообщила ему, что на этот раз не станет учиться.
- Мас Нгантен, – приветливо обратился к ней учитель, – что мне ответить Бендоро, если он разозлится на меня?
- Я не стану учиться ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, пока не приедет Бендоро.
Учитель ушёл, а служанка проводила его взглядом.
- Мбок, ещё раз повторю, не сердитесь на меня. Я не хотела быть с вами грубой.
- Какая же женщина никогда не ревновала, Мас Нгантен? Но не заставляйте других людей испытывать недовольство.
- Спасибо, мбок, спасибо. А куда обычно уезжал Бендоро до сих пор?
- Ах, Мас Нгантен, это мужские заботы, это их работа. Не вмешивайтесь, потому что женщины ничего об этом не знают. Всё, что мы знаем –наша территория – домохозяйство, о которым мы должны заботиться.
- Мбок, я тоже, конечно же, знаю нашу территорию. А вот в передней и центральной комнатах пока ещё не была.
- Давайте я провожу вас, Мас Нгантен.
- Для чего? – Однако это приглашение и впрямь служило стимулом для её сердца. Она поднялась и вышла из комнаты.
Служанка сопровождала её. Они пересекли заднюю комнату и вошли в центральную, пройдя через гигантскую дверь: насколько же больше был стол в этой комнате, чем в их рыбацкой деревушке когда-то! Перед ней была огромная оштукатуренная комната. Когда она кинула взгляд вверх, то перед ней раскинулся в ряд ровный потолок, разбитый на секции из пёстрых цветов, сделанных целиком из листов железа. Посередине потолка был вырезан орнамент – плотный круг в форме пучков из рисовой соломы с зёрнышками, разбросанными даже за пределами этого круга. А в центре круга была подвешена жёлтая трубка с люстрой из нескольких электрических лампочек, украшенная бусинками размером с кристалл, что болтались, словно бриллианты в женских ушках.
Рядом с дверью девушка увидела небольшой низкий столик, а на нём стояла стеклянная банка, наполненная водой и какими-то чёрными предметами, томящимися на дне. Ей уже было известно, что это за чёрные предметы: пиявки.
- Почему их положили сюда? – спросила девушка.
- С помощью этой живности Бендоро каждый месяц пускает себе кровь.
- А для чего пускают кровь?
- Это знахарь-китаец дал такой совет.
- Бендоро болен?
- Верно. К нему звали несколько голландских врачей. Из Джепары, Пати, Семаранга, но никто не смог исцелить его.
- Чем он болен?
- Никто этого не знает.
Девушка потеряла желание продолжать осматривать и дальше центральную комнату. Она молча стояла посреди неё. Среди стеклянных шкафов, выстроившихся вдоль стены, красовались различные каллиграфии, коврики синего, чёрного, красного, белого цветов с изображением пустынных пейзажей с верблюдами и лошадьми. Между центральной комнатой и передней верандой зияла гигантская, наполовину закрытая складная дверь-перегородка, сделанная из палисандрового дерева с джепарской резьбой, покрытая тонким плетёным бамбуком и расшитая золотой нитью, изображающей море.
Не концентрируясь особо на своих выражениях, девушка снова заговорила:
- Здесь так чисто. Братья и сёстры Агуса Рахмата здесь никогда не играли?
- Здесь нет детей. Все они живут на кухне. А поиграть они уходят на передний двор или на главную площадь.
- А где тот младенец, которого вы, мбок, так часто раньше носили на спине?
- Его перевезли, чтобы он не мешал вам, Мас Нгантен.
- Позвольте мне о нём заботиться.
- Ох, Мас Нгантен! Надеюсь, что вы больше не будете так говорить, особенно в присутствии Бендоро. Справиться со всеми его детьми – трудная задача в этом поместье, ставшая источником раздора, хотя единственные, кто о них заботится, – это слуги.
Девушка не поняла. Она молчала, не продолжая больше.
- Спросите у самого Бендоро.
- Не обижайтесь на меня, мбок. Я просто спросила.
- Через некоторое время вы сами, Мас Нгантен, будете благословлены собственным сыном.
Девушка засияла от радости и мгновенно забыла про свою ревность. Сработал её материнский инстинкт. Ещё сильнее этот инстинкт проявлялся в исследовании жизни её мужа.
- А с кем здесь бывает каждый день Бендоро?
- Он один. Гостей принимают в центральной комнате. Здесь не принимают гостей-женщин.
- Почему нет? В нашей деревне мужчины и женщины могли ходить друг к другу в гости.
Казалось, что служанка испытывает жалость к девушке. Опыт, накопленный здесь за всё это время, хорошо познакомил её с разницей в жизни обычных людей и родных Бендоро на побережье. Бендоро, у которого жена была из простонародья, не считался женатым человеком, хотя бы и имел уже с дюжину детей. Подобный брак был просто тренировкой перед настоящим браком с женщиной благородного происхождения, что находилась на одном с ним уровне. В браке с женщиной из простонародья нельзя, по-видимому, принимать у себя в гостях человека, женатого на аристократке из высшего общества, так как для жены-простолюдинки будет оскорблением встречать такую гостью.
- Почему вы, мбок, молчите? – спросила девушка.
- Ваша покорная рабыня часто в раздумьях, Мас Нгантен.
- Да?
- Как же справедливо, чтобы у каждого человека был такой большой дом, как этот!
- А разве нельзя самой заботиться о муже?
- Да-да, такой дом станет обузой для любого. Вот, взгляните на это, – и с этими словами служанка переместилась на другое место, указав на маленький столик со шкатулкой из сандалового дерева с выгравированными на ней изображениями разнообразных бабочек и цветов. – Это аптечка Бендоро.
- С лекарствами? Но Бендоро не похож на больного.
- Мас Нгантен, вы хотите осмотреть комнату? – и прежде, чем она получила ответ, она распахнула большую дверь в стене.
Девушка взглянула внутрь. И первое, что она увидела, была деревянная подпорка, заслонявшая стоявшие копья. Она подпрыгнула и повернулась спиной к двери.
- Нет-нет, спасибо.
Служанка снова закрыла дверь, и девушка вернулась к себе в комнату.
За стенами дома день уже клонился к вечеру. Большие барабаны возле мечети и молельни непрерывно перекликались друг с другом. Уже дойдя до двери своей комнаты, девушка внезапно не смогла сдержать сердце, в котором всё это время царила смесь страха и тревоги. Она спросила:
- А есть ли другая хозяйка, которая сменит меня?
- Нет! Нет! Ваша покорная слуга не знает! – служанка быстро отвернулась и поспешно спустилась в заднюю комнату, скрывшись затем в кухне.
Прошедший год был поворотным для многочисленных эмоций в душе девушки. Она покинула родную рыбацкую деревушку на берегу моря, что означало для неё попасть в страшное, неопределённое будущее, что ожидало её впереди. А войти в город, в тот дом, где она ныне проживала – это тоже было сродни вхождению в мир, не обращая внимания ни на кого. Здесь услужение не имело ценности, представляя собой просто раболепское преклонение любого перед Бендоро. Если в прошлом она могла свободно разговаривать с кем угодно, даже затронуть достоинство таких, как Бендоро или кого-то ещё, то теперь она не могла даже поговорить с тем, с кем бы ей хотелось.
- Нет, Мас Нгантен, – докучающе напомнила ей служанка. – Хозяйке дома не следует разговаривать со всеми, просто командуйте этим людьми, и всё. Не стесняйтесь, Мас Нгантен, бесполезно выслушивать их мнения или возражения. Они здесь для того, чтобы ими командовали. Как и ваша покорная слуга.
Вот так она давным-давно усвоила, что здесь она – королева, которая правит всеми. Однако имелся тот, кто вправе был командовать ею самой: Бендоро, её хозяин и её супруг. В её по-прежнему ребяческих мозгах не укладывалось: зачем ей просто командовать и властвовать? Нечто важное для неё здесь отсутствовало: веселье и радость, порождённые благодаря взаимодействию со всеми людьми. Здесь такого взаимодействия не было, зато имелись прислуживание и приказания.
Однажды почувствовав себя одинокой, она спросила:
- Мбок, почему здесь нет никого, кто бы улыбался мне или смеялся со мной?
- Да к чему смех и улыбки, какой от них толк? Они ведь всего-только слуги, всего-только рабы. Они недостойны продавать свой смех и улыбки вам, Мас Нгантен, так как нехорошо и реагировать на их смех и улыбки. Знайте, Мас Нгантен: хозяйка подобна горе. Её нельзя сдвинуть с места никому, кроме как самому Бендоро. Бендоро же вообще никому не сдвинуть, разве самому только Господу, Аллаху.
- Ах-ах.
- Что такое, Мас Нгантен?
- Я такая глупая. Не понимаю.
- Если бы все люди могли понять, Мас Нгантен, то было бы так легко стать знатным человеком.
- Да? А как насчёт меня?
- Мас Нгантен, вы – хозяйка. Всё обусловлено Бендоро. Вот так, Мас Нгантен, путь к славе и знатности не каждый способен преодолеть.
Раньше девушка понимала: лишь отважные и сильные рыбаки заслуживают уважения и славы. Они выходят в море и ловят сотни, даже тысячи рыб одной только сетью. Самым же уважаемым среди рыбаков был тот, кто приносил домой самую большую рыбу. Он был героем, а подобная рыба не шла на продажу: её делили на части, за исключением костей, которые шли на украшение над входом в дом рыбака. Начиная с того времени каждый день она молилась о том, чтобы отец был цел и невредим. Начиная с того времени она стала понимать героизм отца. А также начиная с того времени она больше уже не говорила о больших рыбах. Раньше она вместе с подругами частенько надолго задерживалась перед декорированной крупными длинными костями входной дверью, и представляла себе челюсти и проницательные глаза, которые, должно быть, раньше помещались на веках рыбьего скелета. Насколько же сильна была подобная рыба: она раза в два-три больше неё самой. Как бы ей хотелось посмотреть на такое существо, когда оно ещё живое и трепещет на суше. Нет, никогда! Эта зверюга всегда была уже мертва. Более того, она даже как-то попросила отца: «Принеси домой большую рыбу, которая ещё жива!», но отец заставил её замолчать, сурово сказав: «Даже если ты сильна, не думай о смерти, если в том нет необходимости». Но конечно, она не поняла, а лишь почувствовала, как страх даёт ростки во всём её теле. Она хмыкнула. Когда отец ушёл, она легла спать на материнском топчане, не проронив ни слова до наступления темноты. А ночью она так же, не говоря ни слова, обняла мать, пока мать не огрызнулась резким тоном: «Избалованный ты ребёнок!» Той ночью девушка не могла заснуть. Она представляла себе только лишь больших мощных рыб с красными плавниками – таких, что правят морем и мелкими рыбёшками. Сон её был беспокойным и хаотичным. Наконец и мать проснулась и долго-долго глядела на неё в тусклом свете лампы.
- Что это то с тобой?
Отца как обычно дома не было: он присоединился к своим друзьям для оказания помощи рыбакам, которым требовалась подмога. Девушка рассказала матери о том, что произошло между ней и отцом. «Глупышка», прошептала мать и потрепала её по щеке. «Спи, дитя, спи. К чему тебе думать об этих больших рыбах? Не говори с отцом о крупной рыбе, не делай этого снова. Это невозможно. Не расстраивай своего отца, дитя. Любая большая рыба – это опасность. А кто может помочь человеку в море? И пусть люди кричат хоть целый год напролёт. Одна морская волна намного превосходит все их вопли и крики. Та крупная рыба больше самого рыбака. А зубы её сильнее, чем копьё твоего отца. Понимаешь, дочка? Понимаешь?». Волосы на теле девушки зашевелились. Страшной как раз оказывалась крупная рыба, что была жива.
Сейчас её молодой разум начинает конструировать всё новое вместе со старым. В конце-концов, ей не хотелось больше думать о сравнениях – она не понимала в этом ничего. Она знала лишь, что ничегошеньки-то не знает. Увидев что-то, она тут же спрашивала об этом. Так и в другой раз спросила: «Мбок, а почему все боятся Бендоро?» Вообще-то ей хотелось спросить, герой ли Бендоро, есть ли величие и смелость у такого статного, стройного, белокожего, бледного и мягкого человека? Однако она не осмелилась. Старая служанка безмолвно похлопала себя по груди, словно желая убедить саму себя, что памяти пока ещё можно доверять.
Она сказала:
- Мас Нгантен, в любой войне гигант всегда терпел поражение от худого, чахлого воина. Ловкая пила на шарнирах, заполненная огнём, однажды коснулась мизинца воина, после чего он упал и больше не поднимался. Тот воин почти никогда не передвигался со своего места, пока та пила вращалась, прыгала, кувыркалась и ходила взад-вперёд.
- Это марионетки?
- А разве в ваших местах, Мас Нгантен, нет театра марионеток?
- Мы только об этом слышали. В наших домах в рыбацкой деревне нет изображений марионеток.
- Эээ... Да, а почему?
- Однажды один человек из города привёз в нашу деревню кожаных марионеток. Один старик разозлился и избил того человека своим рыболовным копьём. Побитый человек тоже разозлился и оттащил старика. Когда он хотел ударить его, то замахнулся старику в рот кулаком. Он казался жестоким, бессердечным, повалив старика на песок. «Негодяй», сказал тот человек старику. «В чём я-то виноват? В чём провинились эти марионетки?» Старик застонал. Я в то время находилась там же. Они пошли врукопашную друг против друга на небольшой тропинке, зажатой между рядами кустов. Никто больше не смотрел на них. Я подошла к старику, пытаясь поставить его на ноги. Тот человек из города поглядел на меня, а затем помог мне поднять старика. «Твоя вина в том», сказал рассерженный старик, «что своими марионетками ты хочешь обмануть нас». «Обмануть?», завопил горожанин. «Ну да, верно, надуть!», воскликнул старик. «Ты хочешь продать нам какую-то чепуху! Похвастаться перед деревенскими жителями величием обычного лоскутка из буйволиной кожи, который вы украсили резьбой и разрисовали разноцветными красками, чтобы они сказали тебе: «Какие же могучие ваши марионетки, им просто нет равных! Дурак! Здесь одно только море сильное и могучее, а не эти марионетки!»
- И правда, тот старик из деревни был заносчив. Вот если бы он был здесь, его бы раздавали, и он не смог бы даже пошевелиться, словно расколотый камень.
- Зато рыбаки из деревни даже не хотели произносить больше само слово «марионетки», мбок. Им это не понравилось.
- Они просто не поняли, Мас Нгантен. Эти марионетки – наши собственные предки.
- Наших предков, мбок, больше нет, а море существует по-прежнему.
- Ух-ух, Мас Нгантен, нас самих бы не было, если бы не было наших предков.
- Тот старик как-то сказал, мбок, что всё и вся произошли из моря. Нет ничего могущественнее и сильнее моря. И наших предков бы не было, если бы не было моря.
- Кто знает, Мас Нгантен, кто знает..., – вежливо, но не без досады сказала служанка.
Все вопросы девушки, самой того не осознававшей, выражали ни что иное, как сердечную ревность. Ей хотелось всё знать о собственном муже, который был одновременно и господином её, и владельцем, но только смелости задать их у неё не было.
- Ваша покорная слуга в замешательстве, Мас Нгантен, подобные вопросы не приходилось ей слышать и за всю жизнь.
На самом деле девушке хотелось знать наверняка, куда отправляется Бендоро изо дня в день, покидая дом на некоторое время, с кем он встречается, о чём говорит, что думает Бендоро о ней самой. Наконец у неё сложилось собственное мнение: знания здесь были очень ценными. «Я должна выучиться всему: от изготовления батика и вышивания до чтения и декламации Корана, и не только узнать собственного мужа, и ещё и его мнение о жене».
В деревне ей частенько доводилось слышать, как жёны критикуют своих мужей. Иногда подобная критика вызывала раздоры между ними. А здесь?
- Мбок, вы когда-нибудь бывали в рыбацкой деревушке?
- Приходилось, Мас Нгантен.
- Жизнь мужа и жена там отличается от того, как живут здесь.
- Вашей покорной рабыне это известно: они всё делают вместе: вместе едят, пьют, сидят. Если не выходят в море, то говорят обо всём подряд.
- Да, верно: о времени года, о луне, о ветре, о животных.
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- О парусах и вёслах, о сетях, застрявших в кораллах, о ногах, пораненных о шипы морского ежа.
- Я ваша покорная рабыня, Мас Нгантен.
- А в городе муж с женой никогда разве не разговаривают друг с другом?
- Ах, Мас Нгантен, город, – и возможно, все города – это царство мужчин. Может быть, в рыбацкой деревне это не так. В городе женщина живёт в мире, который принадлежит мужчине, Мас Нгантен.
- Тогда чем владеют городские женщины?
- Ничем, Мас Нгантен, за исключением разве что...
- Да...?
- Обязанности заботиться о том, что принадлежит мужчинам.
- Тогда что принадлежит самим женщинам?
- Ничего, Мас Нгантен. Они сами являются собственностью мужчин.
Девушка знала точно одно: уже три дня, как Бендоро уехал. И знала ещё одно: она сама была собственностью Бендоро. Вот чего она не понимала, так это почему она должна была вести себя так, как будто была равной по стоимости столу, стулу, шкафу, кровати, на которой они с Бендоро в определённые ночи непринуждённо разговаривали.
Прошло уже три дня. И каждый день всё сильнее становилась ревность, роившаяся в её сердце. На четвёртый день Бендоро прибыл. В тот день спустя некоторое время после того, как большой барабан возвестил о послеполуденной молитве, она услышала звук крытой двуколки, что только что остановилась у передней веранды дома. Послышался скрип колёс двуколки и поступь лошади, которая неторопливо прошла мимо её комнаты. Услышала она, и как тяжело ступают шлёпанцы в гостиной, этот хорошо известный уже звук "буууттт"
Сердце её заколотилось. Она плотно закрыла свою дверь, но не заперла её. «Нет! Бендоро не привёл новую хозяйку», закричала она в глубине души. «Нет! Это невозможно!»
Она присела на стул и положила голову на столик, широко распахнув глаза и уставившись на дверь. Эта дверь должна медленно открыться, после чего появится бледное лицо с острым носом. Его длинное худощавое тело проскользнёт внутрь, приблизится к ней, как обычно положит руку ей на плечо и нежно зашепчет привычным тоном:
- С Мас Нгантен всё в порядке?
Но она ждала, ждала, ждала с сжимающимся, бешено колотящимся сердцем, но то бледное лицо с острым носом так и не появилось в дверном проёме.
Какая-то сверхъестественная сила подняла её со стула и заставила подойти к двери – слегка хлопнуть и сосредоточить весь свой слух на каждом слове, что можно было услышать из комнаты. Но нет! Она так и не услышала женского голоса. Только звук тяжёлых шагов в шлёпанцах, ходивших туда-сюда, и открывание и закрывание дверей с передвижением ножек стула. Внезапно послышалась жёсткая команда, в которой содержалась таинственная угроза:
- Марди!
И она тотчас поняла, что это значит: немедленно нужно подготовить двуколку. Сердце её снова сжалось. Бендоро опять собирается уехать. Сколько ещё дней ей придётся ждать его? Неосознанно глаза её снова опухли, а дверь снова закрылась. Единственные всегда верные ей защитники – матрас, да постельные подушки. Если бы только ещё и служанка была такой же весёлой, как они! Но по мере того, как возрастали её знания и интеллект, служанка всё меньше помогала ей утешиться.
И на этот раз она также прибегла к помощи своих защитников, обняв холодную подушку. Она вспоминала мать, отца, сестёр, чувствуя себя настолько неловко, что всё это время не так уж часто помнила о них. Как же она соскучилась по мужу! Как же её мучило чувство ревности! Кто она такая? Кто настолько властен над всемогущим Бендоро? Кто может командовать Бендоро и вытащить его из этого дома, заставить его преодолеть такое огромное расстояние и удерживать его при себе день за днём? Ах-ах. В таком состоянии она пребывала до послеполуденного времени.
Забила барабанная дробь. Она по-прежнему слышала шаги от шлёпанцев Бендоро, ходившего взад-вперёд, – он пока ещё не уехал. Она поспешила вон из комнаты, спустилась в ванную, помылась и сделала омовение. Вошла в уединённую комнату для молитвы. И сидела, сидела, сидела, ждала, ждала. Дверь перед ней с боковой стороны стены по-прежнему не открывалась. В эту молитвенную комнату не проникало ни единого звука, хотя боковая стена отделяла её от гостиной.
И когда наконец дверь в боковой стене раскрылась, она поспешно опустила взгляд, но по-прежнему могла заметить силуэт, который не видела уже несколько последних дней. Она увидела его новый полосатый красно-синий саронг. Силуэт начал молиться, даже не посмотрев в её сторону. Отношение его к ней изменилось!
Она также последовала за ним и принялась молиться. В этой белой молитвенной гармонии она чувствовала себя безопаснее, чем снаружи. Эта гармония помогала ей скрыть своё тело, мысли и чувства так, что никто об этом не знал.
Закончив молитву, она тут же вернулась в свою комнату, приукрасилась и принялась ждать Бендоро за обеденным столом. Вопреки обычаю, Бендоро появился быстрее, подошёл прямо к ней и прошептал:
- К обеду будет гость, – и встал, зорко наблюдая за ней.
Она встала со стула, опустила глаза, поклонилась и вернулась в свою клетку. В комнате она слышала разговор между Бендоро и его гостем, и почувствовала небольшое облегчение, узнав, что гость – мужчина, а не женщина. О чём они разговаривают во время обеда? О новой хозяйке дома? Насколько же были напряжены её нервы, мобилизованные для того, чтобы расслышать каждый звук!
- Да, бунт, – сказал гость.
- Они не знают благодарности Губернатору и Всевышнему Аллаху. Чего только не делал Губернатор для улучшения их благополучия! Одно только усмирение, туан*!
* Туан – вежливое обращение к мужчине в Индонезии.
Этот голос – голос человека, который наконец-то заговорил, и по-которому она так скучала всё это время, – она помнила наизусть.
- Спасибо, туан. Вы же знаете, меня послал сюда Губернатор Его Превосходительства.
- Ах... Туан?
- Да, в соответствии с решением правителя Голландской Индиии...
Бендоро замолчал от удивления.
- В целях достижения стабильности... Но прежде всего Губернатор хотел бы услышать мнение государственных чиновников по поводу беспорядков на Ломбоке.
- Да-да, понимаю.
- И первым своё точное мнение выскажете вы, туан. Другие главы областей, к которым я уже наведывался, даже не знали до сих пор, где находится этот самый Ломбок.
- Благодарю.
Они разговаривали о войне. Девушка прошептала самой себе: в течение этого года она слишком уж часто слышала о войне в этом здании. Вот только так никогда и не видела эту войну – такую далёкую-далёкую. Она шла где-то очень далеко. Она никогда не знала, да и не желала знать, где же эта самая война. Одно она знала: это по ту сторону моря, намного дальше тех мест, куда ежедневно отправлялся её отец. Тревога отлегла от её сердца, и в нём вновь воцарились мир и покой.
- А что, если туан переночует здесь? Мы могли бы ещё много чего обговорить.
- Вы ведь уже приказали подготовить двуколку, не так ли? Сегодня вечером я должен выезжать. А завтра утром нужно подготовить доклад о мнении Бендоро правителю области Блора.
- Так значит, вы объезжаете всю Яву, туан?
- Нет. Эта задача возложена на шестерых, вроде меня. Я получил часть северного побережья. И это не всё побережье Явы, только часть центральной Явы.
- Значит, мы не сможем поговорить о других делах?
- Простите меня.
Этот голос понравился девушке. Твёрдый, сильный голос, всё время разговаривавший командным тоном. Ах, она почувствовала, что готова подчиниться ему в чём угодно. Она слегла приоткрыла дверь своей комнаты и выглянула наружу. Из-за спины Бендоро увидела молодого аристократа. На голове его была высокая традиционная повязка, нехарактерная для знати побережья: края её были немного приподняты кверху, голова же постоянно была прямой и редко опускалась вниз. Глаза его источали свет: более красивые и привлекательные, чем бриллианты, алмазы и изумруды, что когда-то украшали её тело. Кожа его была довольно тёмной; ловкими движениями он легко орудовал ложкой, вилкой и ножом. Пульс её участился, на сердце стало сладко и приятно.
Но внезапно она осознала, что делает, и закрыла дверь. Ей было очень стыдно за себя. Взяв из корзины шерстяную пряжу, она принялась вязать. Услышав наконец, как передвигают ножки обеденного стола, она на миг остановилась. Какая-то магическая сила толкнула её снова приоткрыть дверь и выглянуть. Она увидела того молодого аристократа, твёрдой походкой выходившего из задней комнаты в центральную гостиную. Она отложила свою корзину, вышла из комнаты и направилась прямиком в столовую к обеденному столу, уселась на то место, где только что находился тот молодой придворный. До чего же он бравый и представительный! Она смело ощупала то место, где прежде сидел гость, ощутив ещё сохраняющееся тепло, разливающееся по всему её телу. Она повернулась в сторону кухни и увидела, что старая служанка вышла из дверей и теперь направляется к ней. Тотчас зачерпнув себе риса, она выложила его на тарелку, из которой ел гость. Прежде чем ей удалось зачерпнуть ложкой овощей, пришла служанка. Глаза пожилой женщины, что прощупывали её лицо, заставили сердце сжаться; она прошептала, обращаясь больше к самой себе:
- Нет, мбок, нет, не так. Это тарелка, из которой кушал Бендоро.
- Мас Нгантен нужно ещё овощей? Или чего-то другого?
- Нет, точно нет.
Служанка вернулась на кухню. Девушка же наложила себе ложкой овощей и принялась медленно есть по щепотке руками. В своих фантазиях она чувствовала, как был наполнен молодостью тот молодой придворный, как живость и энергия переполняют его: ведь одними только сияющими глазами, даже не видя её, он смог покорить её сердце целиком. «Такой рыцарь, как он, не бросит свою жену», думала она. До чего же тают во рту овощи и рисинки, до которых дотрагивались его губы! Кто он? Как его зовут? Откуда он?
- Кто был этот гость, мбок? – спросила она, закончив есть.
- Откуда знать это вашей покорной служанке? Люди говорят, из Батавии.
- Батавия большой город. Я бы хотела увидеть его.
- Все когда-нибудь мечтают поехать в Батавию, Мас Нгантен.
- Когда всё закончите, составьте мне компанию в комнате, мбок.
- Ваша покорная раба, Мас Нгантен.
Она встала и вернулась в свою комнату. А сердце её, что всего несколько часов назад изнывало, колотясь от ревности к Бендоро, сейчас билось твёрдо и приятно, наполнившись чем-то, что можно было назвать почти надеждой, капитуляцией, готовностью и преданностью тому, чьё имя пока было ей неизвестно. Оказалось, что гость просидел вместе с Бендоро в центральной гостиной ещё несколько часов. Из её комнаты было невозможно уловить ничего, кроме шума от смеха, да рёв ветра с моря, что иногда проникал туда.
- Вы уже спите, Мас Нгантен? – спросила служанка со своего тюфяка для сна.
- А?
- Уже задремали?
- А?
- Совсем скоро тот гость уйдёт. Не спите этой ночью. Бендоро так долго не было. Четыре дня. Ведь четыре, если ваша покорная рабыня не ошибается?
- Да, четыре дня.
- Когда тот гость уйдёт, – тут старая служанка заговорила медленно и глухо, но сразу же голос её стал жёстче, – Ах, ну что вашей покорной рабыне нужно говорить вам?...
- Расскажите мне историю.
- Какую историю? О пророке Сулеймане?
- Нет, нет, не это. Расскажите мне о себе самой.
- Что ваша покорная рабыня должна вам рассказать? Маленьким людям только и остаётся, что говорить о себе самих. Вот только что вам рассказать-то?
- Мбок, ваш муж любил вас?
- Ах, Мас Нгантен, это всё, что было. А где ещё найти любовь, кроме как у собственного мужа? Только мужья нас и могут любить.
- А который муж: первый или второй?
- Любой муж, Мас Нгантен, первый или второй, не имеет значения.
- Они никогда не били вас, мбок?
- Женщина сотворена ради жизни на земле, Мас Нгантен, и возможно, для того, чтобы мужчина мог побить её. Поэтому не говорите об этом больше, Мас Нгантен. Что такое побои по сравнению со всеми его стараниями ради жены, ради детей? И если бы Господь благословил вашу покорную рабыню, подарив ей ребёнка, или может, целую дюжину? Чем были бы побои для его матери? Вы и сами видите, Мас Нгантен, как ваш отец ежедневно противостоит смерти.
- Да-да мбок, отец ежедневно противостоит смерти, и получает взамен лишь рис, да кукурузу.
- Ааах. Пожалуйста, не говорите о бедности. Все во власти Божьей, Мас Нгантен.
- Да-да. Лишь немногие не бедны.
- Так что же должна вам рассказать ваша покорная слуга, Мас Нгантен?
- Мбок, а почему все не станут богатыми, или наоборот, все станут бедными?
- Это невозможно. Даже не думайте так, Мас Нгантен. Это многобожие и грех, Мас Нгантен. Вы знаете, что такое многобожие? Нет. Но по крайней мере это звучит как-то отвратительно. Господь Бог сотворил эту землю и небо, природу и мир в совершенстве. Есть день и есть ночь. Есть ангелы и демоны, есть Иблис. Есть высокое и низкое. Если все будут бедны или будут богаты, зачем тогда закят, зачем подарки от богатых бедным перед окончанием поста, где тогда слуги, и где господа? Это Страшный Суд. Да-да, возможно, это признаки Страшного Суда, Мас Нгантен.
- Это и впрямь ужасная история сегодня вечером, мбок. Помассируйте меня.
Старуха встала со своей циновки-лежанки, открыла противомоскитную сетку и встала, массируя ноги девушки.
- Я хотела бы, мбок, чтобы вы любили меня.
- Разве ваша покорная слуга вас мало любит?
- Я хочу, чтобы вы любили меня от всего сердца, мбок.
- Вы полагаете, Мас Нгантен, что ваша покорная раба не рада вам служить?
Таким образом они продолжали разговор. Девушка никогда не находила точных слов, чтобы постараться получить искреннюю, выразительную любовь, не прикрываемую излишней вежливостью. А старая женщина, не находя точных слов, старалась получить любовь своим служением и верностью. Они обе чувствовали, что в их жизни чего-то не хватает, но не осознавали и не знали, что именно они чувствуют.
- А что, если бы я была вашим ребёнком, мбок?
Старуха прекратила массировать её.
- Что такое, мбок?
- Ах, Мас Нгантен, да так, что-то. Да разве ж такое возможно?
- Давайте предположим, что возможно. Ну так как?
- Не мучайте свою покорную рабу, Мас Нгантен.
- Почему, мбок, почему?
Когда она поняла, что старуха перестала делать ей массаж, встала и села на матрас. Увидев, что старуха пытается от неё спрятать своё лицо, она немедленно спустилась вниз с кровати и положила обе руки на плечи старухи.
Она ощутила, как пара этих плеч слегка задрожала.
- Почему вы плачете, мбок?
- Можно ли уже вашей покорной рабыне вернуться на кухню, Мас Нгантен?
- Но почему вы плачете, мбок? Я в чём-то виновата перед вами?
- Позвольте мне вернуться, Мас Нгантен.
- Но зачем плакать?
- Из-за этого вопроса, Мас Нгантен, из-за этого вопроса! Разве мало обрушилось проклятий на вашу покорную рабыню?
- Кто же проклял такого хорошего человека, как вы, мбок?
- Кто? Тот, кто управляет жизнью вашей покорной слуги!
- Бендоро?
- Нет. Судьба.
Ах!
- Она отняла ребёнка у вашей покорной рабыни, отняла одного мужа, и другого. Куда ещё деться вашей покорной рабыне? А если она больше не сможет даже прислуживать Бендоро? Почему вы напоминаете своей покорной рабыне о её старости, Мас Нгантен? Недолго уже, и ваша покорная рабыня станет совсем дряхлой.
- Простите меня, мбок. Я не собиралась терзать вас. Но разве меня нет рядом? Вы могли бы быть моей спутницей до самой старости, мбок. Я сама позабочусь о вас, мбок, когда вы состаритесь.
Пожилая женщина хотела предостеречь девушку, но не посмела. Не посмела, так как боялась. Ей было хорошо известно, что за день хозяйка дома могла смениться раз двадцать пять без мельчайшего ущерба для Бендоро. Она знала, что завтра, самое позднее, послезавтра, после того, как эта невинная молодая женщина родит своего первого ребёнка, она предпримет первый шаг и заживёт своей собственной жизнью без всяких колебаний: заживёт такой же жизнью как и она сама, жизнью покорной рабыни. И эта молодая мать будет страдать даже больше, чем она, ибо у неё будет ребёнок, и она будет вынуждена покинуть его и не сможет встречаться с ним. А если даже и будет видеться с ним, то это будет уже не её ребёнок, а ребёнок Бендоро – человека, которому она должна поклоняться и прислуживать. Она подавила свои чувства и попыталась мягко предупредить девушку о том, какая судьба её ждёт.
- Не думайте о своей покорной рабыне, Мас Нгантен. Ваша покорная рабыня – человек маленький, простой, жалкий, каких большинство. И если она упадёт, – даже если и впрямь заболеет, – ничего страшного. Для высокопоставленного же человека – запомните это, Мас Нгантен, – чем выше его положение, тем больнее ему падать. Чем выше, тем смертельнее падение. Обычные же люди могут за один день хоть тысячу раз упасть, но каждый раз поднимутся. Ибо им суждено ежедневно подниматься столько раз.
Однако девушка так и не поняла.
- Почему человек должен падать? Он что – невнимательный? – спросила она, словно невинный ребёнок.
- Мас Нгантен совершенно права. Человеку недостаёт осторожности. Но к сожалению, нельзя всю жизнь соблюдать осторожность, Мас Нгантен. Бывает, мы вспоминаем мать или отца, но забываем о себе, о Бендоро. Конечно, Мас Нгантен, недостаток слабого божьего творения – человека – это непосредственно то, что он больше не проявляет внимания, служа господину своему, такому как Бендоро.
- А как же тогда насчёт меня?
- Простите свою покорную рабу, Мас Нгантен. Ваша раба не имела в виду ничего плохого. Можно вашей покорной рабыне сказать...?
- Ах, мбок. Но что же со мной-то не так?
- Ничего, Мас Нгантен. Вот только...
Девушка уселась на матрас кровати, наблюдая за старой служанкой, озабоченно и подавленно опустившей глаза в пол.
- В чём моя вина?
- Вина Мас Нгантен – такая же, как и вина её покорной рабыни, как и вина всех нас, людей простого происхождения.
- А что дальше, мбок, что дальше?
- Тем, кого мы восхваляем, кому подчиняемся и поклоняемся, суждено быть противовесом господам. Если нет людей низкого сорта, то разумеется, нет и господ.
- Так что мне делать, мбок?
- Ах, сколько уже раз ваша покорная рабыня говорила это: служить, поклоняться, Мас Нгантен. Простираться ниц до самой земли, повиноваться Бендоро. Давайте-ка я лучше расскажу вам какую-нибудь историю. Знаете ту, что про Юношу-Лук и Девушку-Чеснок?
- Да, знаю уже, мбок. А как служить наилучшим образом? Поклоняться и простираться ниц так, как надо?
- А Мас Нгантен уже знает сказку про Труноджово, что пересёк реку Бенгаван Соло?
- Да, но немного подзабыла. Но неужели ещё имеется изъян в моей покорности?
- Мас Нгантен, её ежедневно следует совершенствовать. Потому что, когда человек поклоняется, он каждый день всё больше видит свои изъяны. А про Суропати вы уже знаете, Мас Нгантен?
- Ах, этот Суропати был всего-навсего выкупленным рабом.
- Верно. Но в конце-концов он стал королём. И разгромил всех королей Явы. Он даже победил Ост-Индскую компанию, Мас Нгантен. И это не игра.
- В чём мой изъян?
- Этот изъян не в нас с вами, Мас Нгантен. Он в сердцах господ. – Она внезапно умолкла. – Слушайте!
Девушка напрягла слух. В передней части доме царили шум и гам. Затем звук удара кнута рассёк воздух. Гость покинул дом.
- Так что? – упорствовала девушка.
- Ничего, Мас Нгантен. Мы слишком дерзкие и непочтительные, когда говорим с нашим Бендоро. Простите меня, но гость уже уехал, так что позвольте мне вернуться на кухню.
И не дожидаясь разрешения, она свернула свой коврик и вышла из комнаты. Девушка начала причёсывать волосы вскоре после её ухода. Ещё не успев закончить, увидела в зеркале отражение высокой стройной фигуры, что только что появилась.
- Мас Нгантен, – услышала она шёпот.
Девушка опустилась ниц, поцеловала и обняла ноги Бендоро. Когда Бендоро сел на матрас на кровати, он поднял обе ноги, и она поцеловала его стопы.
- Ваша покорная раба, Бендоро.
- Всё это время у тебя было всё в порядке?
- Ваша покорная рабыня испытывала невыносимую тоску по вам, Бендоро, – повторила девушка заученный наизусть урок.
- Что ты ждала, когда я приеду? Золото? Бриллиантов? Самый красивый батик?
- Нет, Бендоро, только вашего благополучия, – продолжила девушка по памяти. И тут ясно послышалось, как рассыпаются волны, прикасаясь к берегу, словно смеясь над собой. И ещё более чётко и ясно всего на миг предстало перед ней лицо того гостя, который сейчас отправился неизвестно куда. Волосы на ногах Бендоро прикоснулись к ней, как будто её погладил рукой тот гость.
- Ты одинока? Может быть, тебе чего-то не хватает?
- Сейчас у покорной рабы Бендоро, достаточно всего, пока любовь Бендоро не закончится.
- Ах, да кто тебя этому научил?
- Кто? Самосознание вашей покорной рабы, Бендоро. Самосознание.
- Ах, ты не моя раба. Ты скорее моя гостья. Давай же, девочка, давай, встань.
Однако девушка по-прежнему была перед ним на полу, согнув спину.
Бендоро погладил её по волосам, спустился с кровати и поднял её за подмышки, поставив на ноги.
- Давай, девочка, давай.
- Я покорная раба Бендоро.
- Я слишком устал, Мас Нгантен. Давай, заставь меня помечтать без сна.
- Я ваша покорная раба, Бендоро.
- Поднимайся сюда, в кровать, Мас Нгантен.
- Ваша покорная раба, Бендоро, – и девушка поднялась и села на матрас. Она растерянно сидела на кровати.
- Ты не устала так, как я, Мас Нгантен?
- Нет, Бендоро.
- Пусть так, иди спать.
На миг в комнате воцарилась полная тишина. Но ветер с моря свирепо царапал черепицу, и пока днём море всё дальше и дальше продвигалось в городскую черту, ночью в отсутствие человеческих голосов слышалось лишь то, как оно атакует чувства.
- Слушай!
- Ваша покорная раба, Бендоро.
- Что ты слышишь?
- Ветер, Бендоро.
- Просто ветер?
- И волны, Бендоро.
- Тебе нравится жить у моря?
- У моря находится посёлок вашей покорной слуги, Бендоро.
- Слышишь?
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Ты разве больше ничего не слышишь?
- Голос Бендоро.
- И больше ничего?
- Нет, Бендоро.
- Присядь поближе.
- Ваша покорная раба, Бендоро.
- Больше ничего другого ты не слышишь?
- Дыхание Бендоро.
- Присядь ещё ближе.
- Ваша покорная слуга.
- Что слышишь?
- Что? Сердцебиение Бендоро.
- А я слышу твоё дыхание.
- Ваша покорная слуга.
- И слышу стук твоего сердца.
- Ваша покорная раба.
- Что ещё ты слышишь?
Ветер ещё сильнее скрипел по черепичной крыше. А волны всё сильнее давили на город.
- Эти казуарины, что растут вдоль берега, будут сломаны под ударами ветра такой силы. Ты знаешь, откуда здесь эти казуарины?
- Нет, Бендоро.
- Это потомки тех казуариновых деревьев, что посадил губернатор Гунтур при прокладке почтового тракта. Меня тогда ещё не было на свете, но мой отец может рассказать эту историю.
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Так что ты ещё слышишь сейчас?
- Сердцебиение Бендоро.
Она услышала смех Бендоро.
- Правильно, биение сердца.
- Учащённое сердцебиение.
- Верно.
- Ну, а сейчас что слышишь?
Ответа не последовало.
- Послушай ещё хорошенько.
- Ваша покорная рабыня слушает, Бендоро.
- Что?
Снова на миг наступила тишина. Ветер перестал царапать по черепице. Сова заухала на баньяновом дереве посреди городской площади, а волны становились всё более угрожающими.
- Есть, Бендоро.
- Что слышно?
- Голос Бендоро. Голос любви, доносимый биением сердца.
- Ты умнеешь на глазах. Кто тебя научил?
Девушка мягко рассмеялась.
- Кто научил?
- Любовь самого Бендоро.
- А как ты относишься к этой любви?
- Ваша покорная раба приветствует её всякий раз, когда она звучит, Бендоро.
- Ах, Мас Нгантен, ты ещё не спросила о подарках.
- Ваша покорная раба, Бендоро. – На миг она замолчала. А затем продолжила. – Однако какие же могут быть подарки от мужа, Бендоро, кроме как то, что он соскучился по своей жене?
- Не совсем так. Есть и ещё кое-что другое: ткани из Ласема, из Пекалонгана, Мас Нгантен. Мне наскучило видеть, как ты носишь одну и ту же одежду из Соло. Одевай что-нибудь другое время от времени. А ещё – морские бриллианты – жемчуг, Мас Нгантен. Ты когда-нибудь видела жемчуг?
- Ещё ни разу, Бендоро.
Бендоро расхохотался, на этот раз он был открытым и довольным.
- Дитя моря никогда не видела морских бриллиантов?
И он снова рассмеялся.
- А твой отец видел жемчуг когда-нибудь?
- Он даже никогда не рассказывал о таком, Бендоро.
И снова Бендоро громко рассмеялся.
- Только смельчаки могут достать жемчуг, Мас Нгантен. Они ныряют в море, пока не достигнут самого дна, и переворачивают там каждый коралл, поднимают каждую раковину.
Девушка почувствовала, что сердце её перестаёт стучать, и острая жгучая боль пронзает кончик её сердца.
- Отец вашей покорной рабыни, Бендоро, возможно, и не такой уж отважный смельчак, возможно, он и не умеет нырять, – осторожно сказала она. – Пожалейте отца своей покорной рабыни. Его и впрямь жалко. Но он ведь совсем не жемчуг добывает, он добывает рис и кукурузу для своих детей и жены.
- Это неправильно, – отрезал Бендоро. – Добывать кукурузу в море.
- Я покорная раба Бендоро. Возможно, именно это и зовётся предопределением людей низкого сорта, глупых людей.
- Ага, так это учитель Корана тебя этому научил?
- Нет, Бендоро.
- А кто? Говори.
- Я как-то слышала, Бендоро, что люди говорили, что подчинённые, люди из низов всегда голодны, вот почему их глаза всё видят, уши всё слышат, а сердца всё чувствуют, пока они проливают за всё свою кровь.
- Больше твоему учителю Корана не нужно завтра приходить сюда. А ты сама, Мас Нгантен, больше не говори о низших и высших. Мы – те люди, которые выполняют заповеди и положения Всевышнего Аллаха. И никогда не говори снова об этом.
На этот раз девушка не восприняла с удовлетворением его слова.
- А ты смышлёная девочка.
Между тем в голове её отражались все те истории, рассказанные старой служанкой, – рассказы обо всём: о судьбе людей низкого происхожения, и о могуществе знати, падении простого люда и славе господ, о том, как обычные люди отдают себя во власть знатных, о могуществе и предопределении, о Всемогущем Аллахе и Ост-Индской компании. Её молодая душа всё схватывала и хранила в себе, независимо от того, понимала она всё это целиком или лишь частично.
- Бендоро!
- Да, девочка.
- А можно вашей покорной рабыне спросить...?
- Говори, говори, но не до тех пор, пока закричат петухи.
- Почему Бендоро так часто уезжает? Уезжает на несколько дней и оставляет мучиться свою покорную рабыню.
Бендоро внезапно передумал. Его замёрзшее холодное сердце неожиданно расплавилось и вновь стало тёплым. Он дружелюбно прошептал:
- А ты ревнивая.
- Я ваша покорная раба, Бендоро. Да, ревнивая.
- А ты никогда не спрашивала у своего отца, куда он уходит, когда отправляется в море, нет?
- Простите, Бендоро. Нет, никогда.
- Почему – никогда?
- Так как вашей покорной рабыне известно, что он трудится в море.
- Значит, ты также, должно быть, знаешь, что я тоже тружусь.
- Я ваша покорная рабыня.
Наступила полная тишина. Очень скоро закукарекают петухи.
- Ах, Бендоро, Бендоро... Бен... до..., – пробормотала она задыхающимся голосом. Ветер скакал, правил всем миром...
И само время ползло всё вперёд, вперёд, иногда подпрыгивая в такт ветру.
Наступил второй год замужества девушки с побережья. Теперь её каждый месяц приглашали в центральную гостиную, где сидел её муж, Бендоро, развернувшись на стуле в её сторону. Она же сама стояла перед ним, сжимая одну за другой бамбуковым пинцетом пиявку из стеклянной банки, и размещая её на затылке, висках, лбу, а также на руках Бендоро.
- Да-да, положи сюда.
- Сюда, Бендоро?
- Немного ниже, на несколько пядей вниз. Да, здесь я всегда ощущаю боль.
И вот так каждый месяц. И эти тощие высохшие существа прилипают к своему месту на спине, подпрыгивают, скользя, словно волны, и жадно всасывают кровь Бендоро. Минута, пять минут, десять, пятнадцать, и уже те самые тощие существа превратились в шарики с прозрачными внутренностями, которые кажутся тёмно-коричневыми. Едва они закончили, девушка сбрасывает этих сытых тварей кусочком воска из пчелиного улья. Эти твари не должны падать на пол, ведь так они могут разбиться и погибнуть. Они должны возвратиться обратно в банку. И когда эта работа, требующая стойкости и выдержки, наконец заканчивается, Бендоро произносит слова благодарности за использование этих полезных тварей.
- Эти твари тоже умеют вести торговлю. По всей видимости, в этом нет ничего экстраординарного. Вот смотри, – И он указал пальцем на пиявок.
- Этот вот – Кемпул*, та – Карти, этот – Кутил**. Ах, да почему его прозвали Кутил? Вон тот – Гемпал***, а этот – Куньюк****. Они подлинные торговцы: забирают у меня кровь и отдают здоровье, Мас Нгантен. Ну разве они не разумны и мудры?
- Слишком даже разумны, Бендоро.
- Я не разбогател за счёт их подарка, да и они не разбогатели за счёт моего подарка. Но в этом и состоит мудрость.
- Покорная раба Бендоро.
- Раз работа с пиявками закончилась, уходи.
После этого она обычно поворачивала направо, где была задняя комната, потом направляясь прямо, в свою комнату, либо сворачивая туда, где обычно изготовляла батик. Но в любом случае, шла ли она к себе или продолжала работать или учиться, в сердце у неё всегда было разочарование. Наступил второй год её замужества, но её желание так и не исполнилось.
Один раз Бендоро даже пригласил её посидеть с ним в центральной гостиной. Ради того, чтобы услужить Бендоро, она намеренно подавляла в сердце все воспоминания и тоску по родителям и сёстрам.
Такое преклонение не должно иметь ни одного изъяна, не должно испортить мнение и чувства Бендоро к ней. Она не хотела говорить о своих родителях, братьях и сёстрах, чтобы не нарушить нерушимое обязательство служить ему.
А старая служанка научила её, как стать настоящей дамой, подлинной аристократкой из высшего общества.
Два-три раза Бендоро спрашивал её:
- Не хочешь ли ты повидать родителей?
- Нет, Бендоро. Ваша покорная служанка предпочитает служить вам.
После чего Бендоро всегда довольно смеялся.
- Но ты ведь не только моя жена, ты ещё и их ребёнок.
- Сейчас обязанность вашей покорной слуги, Бендоро, – полностью посвятить себя служению вам. А родители могут и сами себе помочь, без помощи вашей покорной слуги.
- И ты так ни разу и не отправила к ним посланника?
- Нет, Бендоро.
- Да, конечно, я верю. Но почему?
- Не смею, Бендоро. Я всего-лишь ваша покорная слуга.
И каждый раз подобный разговор тихонько угасал, не получая продолжения. Но разумеется, как в своей комнате, так и в рабочем уголке девушка оставалась наедине с собой. Тогда она тотчас вспоминала своих родных и начинала скучать по ним, принимаясь усердно подавлять в себе эмоции. Одна лишь молитва могла утешить её сердце, в надежде, что всё изменится, и она сможет ответить добром на добро за все те старания, что приложили её родители, особенно отец, который всегда противостоял смерти, чтобы поддерживать её жизнь.
Наступил второй год её замужества, возраст её подошёл к шестнадцати годам, но ситуация так и не изменилась. Теперь ей приходилось больше думать самой, самой же принимать решения и действовать в одиночку. Старая женщина всё чаще теперь не могла дать ей то, в чём она нуждалась: не могла ответить на её вопросы, так как должна была подумать и о себе. Более того, как-то вечером она почувствовала раздражение из-за короткого ответа служанки без всякой связи с вопросом.
- Молодой ещё женщине, Мас Нгантен, на самом деле, не так уж и трудно жить в этом мире, особенно если она красива, а принудительных работ больше не существует.
* Кемпул (Гемпул) – название одного из гонгов в составе индонезийского традиционного оркестра гамелан.
** Кутил – по-индонезийски «прыщик» или «бородавка».
*** Гемпал – по-индонезийски «упитанный».
**** Куньюк – по-индонезийски (в джакартском диалекте) «макака».
Она поняла, что старуха намекает на саму себя, и замолчала. Однажды ей как-то захотелось дать ответ на то ироничное замечание, но ей ещё во многом требовалась помощь служанки. Один раз она приказала родственникам Бендоро, что жили в доме, разобрать комнату и просушить на солнце всё, что там было. А после полудня, когда все вещи снова были на своих местах и по комнате распространился запах полусухого известняка, обнаружилось, что кошелька с деньгами, что хранился в декоративной шкатулке в столе, нет. Это произошло впервые. В то же время она придерживалась мнения, что это проделка отнюдь не старой служанки, ведь та была всего-навсего рабыней, и не станет разрушать свою и так уходящую жизнь. Никогда ещё девушка не была так напугана, как сейчас. Что она будет есть завтра, послезавтра, если денег нет? Что будет тратить?
Она торопливо заключила в объятия старуху-служанку, забыв о резкой иронии той, ибо сейчас ей требовалась её помощь. Старуха выслушала, смотря на неё унылыми бездушными глазами. Девушка сказала:
- Нет, мбок, не вас я виню. Вы бы этого не сделали. Если бы вы достаточно просили у меня, мбок, я бы дала вам, хотя до настоящего момента вы никогда у меня ничего не просили и не хотели, чтобы вам дали. Но что же мне делать, если... если... если... всё-таки всем нам нужно будет что-то есть? Как я смогу возместить эти деньги?
- Кого Мас Нгантен подозревает?
- Да как я смею подозревать? Я сама виновата. Возможно, я была неосторожна. Как вы говорили, мбок, неосторожность – та же недобросовестность.
- Нет больше никого, кто входил в эту комнату, за исключением родственников Бендоро.
- Да, только они.
- Посидите спокойно, Мас Нгантен, а ваша покорная рабыня попытается всё разведать.
Она ушла, и девушка снова занялась поисками то тут, то там, но всё напрасно. Возможно ли такое, чтобы молодые аристократы были ворами? – думала она. Сама эта мысль и впрямь мучила её. Аристократы! Знать! Люди высшего класса, которым самой судьбой предназначено править низшими! Могли ли они быть ворами? Они? Она освободила голову от этих мыслей, крича в глубине души: это же ширк! Неверие в бога! По её мнению, неверие в бога отрицало предопределение. Конечно, это моя ошибка, я просто забыла, куда положила кошелёк. Я сама человек низкого сорта, из простого большинства. Только такие, как я, и могут воровать. Ни одна служанка с кухни сюда не войдёт. Да что там сюда! – даже на задний двор! Воры! Воры!
У девушки был нервный приступ – ей хотелось кричать, но рот её онемел. Отец, мать, простите своего ребёнка! Простите меня! Ни один дворянин не может и не способен совершать ошибки. Им суждено править. Да, отец и мать! Она отпила чая из стакана, что стоял на столе. На мгновение её нервное напряжение спало. Но сердце учащённо забилось вновь, когда в комнату вернулась старая служанка.
- Я позвала мальчиков, Мас Нгантен. Можете допросить их.
- Что? – невольно взвизгнула девушка. И осознав это, понизила голос чуть ли не до шёпота из-за страха.
- Да разве такое возможно? Да разве можно? Они же родственники самого Бендоро!
- Проверьте их, Мас Нгантен. Допросите их, – сказала служанка, выводя её из комнаты.
Старая служанка почувствовала, как сильно задрожала рука девушки, когда она подошла к родственникам Бендоро, что стояли напротив её двери. И без всяких предположений и догадок она неожиданно смело заговорила с ними, действуя словно прокурор:
- Мальчики, не расстраивайте Мас Нгантен. Кто взял деньги у Мас Нгантен? Это были деньги, предназначенные для покупок. Если завтра их не вернут, всем придётся голодать. Даже самому Бендоро. Верните эти деньги.
С огнём в глазах эти молодые ребята-родственники Бендоро противостояли девушки с побережья. Старуха почувствовала, как рука её дрожит в её руке, а на лице её было утомление, и покрепче сжала её, чтобы придать смелости хозяйке дома. Молодые люди добавили с тем же огнём вызова в глазах, ибо почувствовали себя оскорблёнными:
- Ты что думаешь, мы кто такие? Мы деревенщины? Или рыбаки из посёлка, которые никогда денег не видели?
- Ты намерена оскорбить нас? – набросился один из них.
- Мы не собираемся оскорблять вас, молодые господа. Нет. Просто есть общая проблема. Кто знает о том, что деньги исчезли? Кого не заденет гнев Бендоро, если завтра он обо всём узнает? Это коснётся всех!
- Да ко всем чертям! – прошипел ещё один. – Она полагает, что мы голодные воришки из рыбацкой деревушки?
Девушка разрыдалась.
- Мы школьники, и знаем поучения и наставления.
- Нас обвиняют в том, что мы бандиты?
- Если бы слезами можно было бы искупить эти обвинения, как это было бы дёшево!
Девушку била нервная дрожь, она завизжала:
- Это я родом из рыбацкой деревушки! Это я воровка! Я! – а затем завыла. – Я! Только я и могу воровать! Я! Я! – Старая служанка обняла её.
Слыша её вопли и вой, молодые люди испуганно поглядели друг на друга. Служанки на кухне наблюдали эту сцену, стоя у двери. Старуха погладила девушку.
- Ну что ж, хорошо, никто не признаётся. Я всего-навсего деревенщина. Просто покорная рабыня. Но эта рабыня знает, что нужно делать, молодые господа.
Казалось, тут молодые люди побледнели и переглянулись.
- Ну же, верните эти деньги.
Ответа не последовало.
- Хорошо, молодые господа. Ждите здесь. Ваша покорная рабыня всё устроит. Она покажет, что и в рыбацких деревушках понимают, что и как нужно делать. Ждите здесь, маленькие аристократы, – и она повела девушку к двери, ведущей во внутренние покои.
- Подождите, – попытался вмешаться один из них.
- А что, если мы всё обсудим прежде?
На сей раз девушка и старуха служанка повернулись спиной к двери и лицом к молодым людям. Девушка от страха по-прежнему смотрела в пол, в то время как служанка злобно смотрела на них. Тихим, вежливым и осторожным голосом она задала тон разговору:
- А что ещё можно обсуждать?
- Вы хотите донести?
- А разве не наша обязанность уладить то, что неправильно? – парировала служанка.
- Наша? Что вы подразумеваете под «нами»?
- Вы должны запомнить, мбок, – начал рубить с плеча рассвирепевший молодой человек, что стоял посреди остальных, – Мы тут самые ближайшие родственники. Деревенские жители, что проживают тут, могут когда угодно убираться отсюда, чтобы умереть с голоду за пределами дома. Но мы живём и останемся жить здесь. Пусть хоть сотни этих деревенщин каждый день убираются отсюда, понятно?
Девушка зарыдала. Она обняла старую служанку, и прошептала, перемежая свои слова рыданиями, – Я пришла сюда не для того, чтобы спасаться от голодной смерти.
- Конечно, Мас Нгантен, – продолжила разговор с молодыми людьми старая служанка. – Мас Нгантен пришла сюда не затем, чтобы спастись от голода, ведь море всегда остаётся богатым и щедрым, вот только человеческий ум и сердце становятся всё беднее и мельче. Вы только поглядите-ка на это: деньги в доме, окружённом такими высокими стенами, могли куда-то пропасть!
- Мбок, вы в открытую обвиняете нас в краже?
- Я всего-навсего сказала, – голос старой служанки стал грубее и жёстче. – Верните деньги! Здесь есть закон! Если закон больше не соблюдается, давайте вызовем судью!
- Вам не хватит познаний, чтобы звать судью, мбок! Вам и самой плохо придётся!
- Для жителей деревни, вроде вашей покорной слуги, молодые дворяне, само по себе появление на свет уже было несчастьем. Так что нет большего несчастья, чем судьба простых людей из деревни. Так о чём вы хотели вести переговоры? Вернёте вы деньги или нет?
- Хорошо, ищите судью, и пусть он судит вас саму по справедливости.
- Ладно. Давайте, вперёд, Мас Нгантен, – и с этими словами старая служанка протолкнула девушку в среднюю гостиную.
Бендоро с удовольствием сидел в кресле, погрузившись в чтение. Перед ним стоял небольшой столик, а на нём хрустальная вазочка с голландским бисквитом. Также напротив него лежал серебряный пинцет. Обильный свет послеполуденного солнца падал на строки тафсира – комментариев к Корану, – которые он сейчас читал.
- Простите, Бендоро, – взмолилась старая служанка, скорчившись перед ним на полу. Девушка также села на колени, распростёршись на полу.
Бендоро закрыл книгу тафсира. Снял очки, положил их на колени, и встал, глядя на обеих женщин, мягко спросив:
- Хмммм?
- Простите вашу покорную рабыню, Бендоро. Скоро вы отправитесь на предзакатную молитву в уединённую комнату, и надеюсь, что я не помешаю вашей молитве. Но только... только вот одна проблема... проблема... с деньгами. Ах...
- Деньги Мас Нгантен исчезли? – спросил Бендоро.
- Простите, – ответила девушка, всё ниже опуская голову и вытянув обе руки на полу.
- Ты не осторожна. Ведь эти деньги – твои средства к существованию от Бога, и они не с потолка свалились.
- Простите, Бендоро, – голос девушки прозвучал ещё тише.
- А вы, мбок, чего так расшумелись?
- Простите, Бендоро. Эти деньги исчезли.
- Мне уже известно, что они исчезли. Но вы-то чего расшумелись?
Служанка не ответила. Лишь обе руки её задрожали, так что тело её, опиравшееся на них, слегка скорчилось.
- Марди! – завопил Бендоро.
Тут издалека послышался голос, что отвечал ему. Через несколько секунд появился юноша, почтительно приветствуя Бендоро сложенными у лба руками, прежде чем войти внутрь. За ним следом из задней комнаты один за другим появились и другие молодые люди. Они вошли, и не поклонившись, просто уселись на полу рядом с обеими женщинами. Все сидели, скрестив под собой ноги и разглядывая пол.
- Кто взял эти деньги? – тихо спросил Бендоро глядя не на них, а скорее на листы книги с тафсиром, которую он снова раскрыл.
Ответа не было.
- Верно? Никто не желает отвечать?
Ответа не последовало.
Бендоро тихо засмеялся. Девушка подняла лицо, чтобы увидеть его, и заметила, что Бендоро принялся читать тафсир. Но тут послышался его тихий голос.
- Со времён Пророка имелись такие люди, что служили дьяволу. – Слышался его язвительный смех. – Воры. Кто же станет удивляться, что существуют воры, пока существует сам дьявол? Но даже вор нуждается в уважении, тем больше у него будет самоуважения. – Внезапно он резко закрыл книгу, да так, что послышался стук. Все сидящие на полу подняли глаза. Но едва заметив, что Бендоро бросает в их сторону суровый взгляд, снова поникли.
- Кто не понимает? – угрожающим тоном спросил Бендоро. Все те, кто сидел на полу, ещё более потупились.
- Да, все понимают. Это важно понимать. Но что такое уважение?
Молчание. Какой-то миг ни один из них не мог даже пошевелиться.
- Абдулла, что такое уважение?
Ответа не последовало.
- Вопросы задаются, чтобы на них отвечали, Абдулла. – Голос Бендоро снова стал тихим. – Сколько лет ты уже живёшь здесь? Семь? Ты не желаешь отвечать на мой вопрос? А я хочу слышать твой ответ. Только ответ. Ты не понесёшь никакого ущерба.
- Ваш покорный слуга, дядя.
- Что же такое уважение?
Ответа не было.
- Но ты знаешь, что значит слово вор?
- Ваш покорный слуга, дядя.
- Но ты не знаешь значение слова уважение?
Ответа не было.
- Так до каких пор ты ещё будешь учиться чтению Корана? Ты и впрямь не знаешь значения этого слова?
Ответа не последовало.
- Значит, у тебя нет уважения и чести?
- Ваш покорный слуга, дядя.
- Ты – вор.
- Нет, нет, дядя. Ваш покорный слуга – не вор! Ему известно значение слова «вор». Вашему покорному слуге известно, что он – не вор!.
- И как же ты объяснишь, что ты – не вор?
- Нет никаких доказательств, которые можно было бы выдвинуть. Ваш покорный слуга – вор, дядя.
- Кто у тебя учитель Корана?
- Хаджи Мас Духак, дядя.
- Какое изречение есть у Посланника Аллаха по поводу наличия доказательства?
- Присяга, дядя.
- И ты отважишься присягнуть?
- Решение за вами, дядя.
- Карим! Хаджи Мас Духак также и твой учитель? И что говорит твой учитель о лицемерии?
- Простите, дядя, я не выучил наизусть.
- Сколько тебе лет?
- Девятнадцать, дядя.
- В каком ты классе?
- В шестом.
- Встань здесь, передо мной.
Карим передвинулся вперёд со своего места, пока не очутился напротив Бендоро, но всё ещё сидел, распростёршись на полу.
- Ты меня слышишь, Карим? Встань.
- Простите, дядя – и Карим остался на полу, не вставая.
- Саид! – позвал Бендоро ещё одного юношу.
- Ваш покорный слуга, дядя.
- У тебя тот же учитель Корана, что и у Абдуллы?
- Тот же, дядя.
- И тот же, что у Карима?
- Тот же, дядя. Хаджи Мас Духак.
- А ваш учитель, этот Духак, никогда вас не учил, каковы отличительные черты лицемерия?
- Учил когда-то, дядя.
- И ты ещё это помнишь?
- Я ваш покорный слуга, дядя.
- Ты видишь, что Карим не подчиняется моим приказам, отвергает их. Это и есть лицемер?
- Нет, по мнению учителя медресе это не так, дядя.
- Так что такое лицемерие?
- Лицемер выглядит верным праведником. Но на самом деле таковым не является, дядя.
- Карим! – решительно позвал Бендоро молодого человека. – По какой причине ты взял эти деньги?
Ответа не было.
- За исключением женщин и Карима все свободны.
Молодые люди, которым приказали уйти, отступили назад, и достигнув двери, поднялись на ноги и скрылись из виду.
- Карим!
- Простите, дядя. Простите своего покорного раба! Это ошибка вашего покорного слуги, дядя.
- Ты не совершил ошибку, Карим.
- Простите ошибку вашего покорного слуги, дядя!
- Ты меня не слышал? Ты не совершал ошибку. Слышишь? Твои родители отправили тебя сюда. Я дал тебе дом, школу – всё самое лучшее. Я привёл тебе лучшего в этом городе учителя Корана. Я дал тебе лучшее в этом мире образование. Какого изречения Аллаха и Пророка тебе не хватает? Если всего этого недостаточно для твоей учёбы, иди к тому учителю, который будет лучше. Уходи! Уходи с глаз моих долой! Не желаю тебя видеть всю оставшуюся жизнь, уходи!
Не отвечая ему, Карим поднялся и покинул комнату. Все глаза были направлены на него. Когда же он скрылся за дверью, вновь послышался голос Бендоро.
- Мбок, мбок! Вы хотите бороться с этим злом собственными руками? Вы не сможете. И тогда вы боретесь с ним своим языком. Но и это невозможно. И потом вам остаётся бороться с ним только своим сердцем. Но вы по крайней мере боретесь.
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Это замечательно.
- Кто вас научил так делать? Одного только опыта и ощущений недостаточно.
- Я ваша покорная слуга, Бендоро.
- Вы знаете, в чём ваш недостаток?
- Если не ошибаюсь, то знаю, Бендоро.
- Я хочу знать, в чём этот недостаток, скажите мне.
- Недостаток вашей покорной рабыни в том... в том... в том..., что она по-прежнему пытается верой и правдой служить Бендоро и делает всё, чтобы выполнить свой долг, и из-за этого осмелилась обвинить молодых господ.
- Верно.
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Значит, тебе известно о наказании за это?
- Для людей, что подобны вашей покорной рабе, Бендоро, наказания как такового не существует. Сама жизнь – это уже наказание.
- Это богохульство, ширк! Неблагодарность Господу Богу!
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Убирайся! И чтобы ноги твоей не было ни в этом доме, ни во дворе!
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Мбок! Мбок! – девушка схватила старую служанку за руку. – Простите её, Бендоро! Простите её!
- Не шуми тут! Возвращайся в свою комнату!
Старая служанка попятилась назад, кланяясь, пока не добралась до двери. Девушка последовала её примеру. Обе они стояли в задней комнате. А перед ними сидели в ожидании молодые люди с таким видом, будто всё ещё бросали вызов.
- Ну, а я что говорил? – заметил один из них. – Это вас выгнали.
Старая служанка не ответила, а девушка потянула её за руку в свою комнату.
- Мбок, мбок, вы ведь наперёд знали, что так случится. Почему же вы вели себя подобным образом? Что мне делать без вас, мбок?
- Позвольте мне кое-что рассказать вам, Мас Нгантен. Может быть, в последний раз. Вы ещё помните, Мас Нгантен, ту историю про деда вашей покорной слуги, что вместе с принцем Дипонегоро принимал участие в восстании? Да, вы всё-ещё помните её, не так ли? Глава сельского района однажды дал ему наставление: ты служишь не мне, нет! Если ты будешь служить мне, я погибну, а ты останешься жив, то кому будешь прислуживать? Ты найдёшь нового господина, а если и он тоже погибнет? Нет, нет. Если ты служишь этой земле, она будет кормить и поить тебя. Но короли, принцы и правители продали эту священную землю голландцам. Тебе остаётся только бороться с королями, принцами и правителями. Эта борьба не закончится в течение жизни одного поколения. Если ты победишь королей, принцев и правителей, тогда сможешь противостоять и голландцам. И бог знает, скольким ещё поколениям предстоит прожить с этим. Но борьба эта должна начаться.
- Я не понимаю, мбок. – Девушка держала за руку старую служанку. – Не торопитесь уходить. Можно мне последовать за вами, мбок?
- Нет, Мас Нгантен. Через некоторое время вы поймёте это наставление. Его передал вашей покорной слуге отец, а она уже передаёт его вам. Пока что вы ещё не поняли его, Мас Нгантен, но будущий жизненный опыт поможет вам хорошенько понять. Господь постоянно защищает вас, Мас Нгантен, по воле своей, – и она поспешно ушла.
Девушка осталась в своей комнате одна, полностью лишённая сил и энергии. Она тяжело дышала, тело её скорчилось на стуле, обе руки свешивались со стола, грудь то вздымалась, то опускалась, покрасневшие глаза наполнились слезами, взгляд помутился. В памяти её застряли и сохранились звучавшие, словно мантра, слова старой служанки, которые она не понимала. Каждый раз, когда её отец собирался выйти в море, покинув сушу, он произносил ту мантру. Но она так и не поняла значения тех слов.
После исчезновения старой служанки из большого поместья, окружённого высоким забором, дни скользили медленно, словно стоячая вода в пруду, останавливаясь сделать передышку. Девушка жила тихо, ибо потеряла всякое желание разговаривать, постоянно сетуя в сердцах на то, что такой замечательный человек исчез. Такой хороший, добрый человек! И дабы чем-то заполнить свои вялые, расстроенные дни, она погрузилась в изготовление батика. Ей бы так хотелось подарить один из своих расписных батиков старухе, однако во всём доме не было никого, кто бы упомянул о ней, или знал, где она живёт. При этом никто также не обратил внимания, куда она ушла. А те, кто ушёл из поместья, если они не являлись, конечно, родственниками Бендоро, были подобны духам, не имевшим даже следов. Возможно, одна только девушка и вспоминала постоянно о ней.
Сезон дождей пришёл раньше, чем следовало. Сильный ветер то и дело дул с огромной силой с северо-востока, поднимая мусор с побережья, а также песок с главной площади, лишённой растительности из-за засухи, прорывался через двери и окна, проникал внутрь комнат, и даже в гардеробную и буфет. В рыбацкой же деревушке в такое время обычно многие люди читали молитвы. Девушка никогда не относилась серьёзно к молитвам, однако сейчас испытывала страстное желание обратиться к богу с просьбой защитить всех рыбаков от гнева своего, успокоить сильный ветер и дурные волны, приручить рыбу.
Однажды утром, когда на улице шёл проливной дождь, на кухню вошли четыре насквозь промокшие женщины. Одна из них, сопровождаемая Марди, подошла к девушке.
- Мас Нгантен, – начала Марди. – Это ваша новая служанка.
Девушка отложила сосудик с воском для батика и полотно с нанесённым на него наполовину рисунком, свернула его рулоном и повесила на крючок. Как мне тебя называть? – спросила она.
- Мардина, Мас Нгантен.
- Такое имя не дают деревенским.
- Я родилась в городе, Мас Нгантен. В Семаранге.
- Сколько тебе лет?
- Четырнадцать.
- Еще не замужем?
- Вдова.
Девушка с побережья запнулась. Посмотрела на молодую женщину: высокая, даже выше неё. Выражение лица её было таким чистым и радостным, а движения быстрыми, без всяких колебаний.
- Где ты до этого работала?
- В резиденции принцессы Демака, Мас Нгантен.
- А почему ушла оттуда, чтобы работать здесь?
- Мне было велено работать здесь, Мас Нгантен. Приказ принцессы Демака.
- А какая связь между принцессой Демака и мной?
- Ваша покорная рабыня не знает, Мас Нгантен. Ваша покорная рабыня всего-лишь исполняет приказания.
- Ты слишком хороша, чтобы быть моей служанкой. А также слишком молода.
Девушка вдруг поразилась своим же собственным словам. Она внезапно стала подозревать, что эта молоденькая сияющая и весёлая служанка осознаёт свои преимущества. «Ах, зачем только её отправили сюда?» Ей вспомнилась ушедшая пожилая служанка. «Ах, нет. Сейчас я должна и думать, и действовать самостоятельно, без кого-либо». И впервые в жизни девушка принялась учиться подозрительности.
«По какой такой причине это юное четырнадцатилетнее создание прислано сюда, ко мне?» Эхом в её голове вновь отдавался голос старой прислужницы: «Пока что вы, Мас Нгантен, ещё не понимаете этого, но опыт заставит вас всё хорошо понимать».
И вот теперь она начала учиться понимать и подозревать. Не прошло и двух дней с момента появления Мардины, как произошёл один инцидент. Во второй половине дня, когда девушка чувствовала себя не очень хорошо и лежала в кровати, в комнату вошла Мардина и уселась на стул.
- А ну-ка встань отсюда немедленно! – сказала девушка, и Мардина тут же села на циновку.
- Твоя прежняя госпожа не злилась, когда видела, что ты вот так запросто сидишь на стуле?
- Госпожа никогда не видела, чтобы я сидела на циновке.
- Я не сержусь на тебя.
- Ну разумеется.
- Это ещё почему – разумеется?
- Потому что вы, Мас Нгантен, не моя госпожа.
- А кто же тогда?
- Хозяин вашей покорной слуги – сам Бендоро.
- А я?
- Ах, Мас Нгантен, разве вы не из деревни?
Сердце девушки дрогнуло. Она встала, села, поглядела в лицо Мардины. Но тут же выяснилось, что и сама Мардина без малейших колебаний смотрит на неё в ответ. И увидев эти огненные глаза, девушка испугалась, жалея саму себя.
- Да, я из деревни, и не сожалею об этом. А ты кто такая на самом деле?
- Это же ясно – ваша покорная слуга не из деревни.
- А что такого низкого, плохого в людях из деревни?
- Ну по-крайней мере, это простые рабочие-кули.
Девушка испугалась уже во второй раз, ощутив, как страх пронизывает всю душу. Она попыталась приободрить себя.
- А для чего же тогда ты сюда явилась?
- Это же ясно – не для того, чтобы прислуживать Мас Нгантен.
- Тогда для чего ты сидишь в этой комнате?
Однако Мардина не ответила, а лишь улыбнулась. Затем раскрыла глаза. Зубы её, не почерневшие от жевания бетеля и ореха арековой пальмы, как и прессованным табаком, служившим для очистки их после бетеля, своим блеском бросали вызов.
- Мас Нгантен, – медленно произнесла она. «Ваша покорная служанка умеет читать и писать. А вы, Мас Нгантен, умеете?
Сердце девушки дрогнуло в третий раз за день.
- Отец Мас Нгантен рыбак, не так ли? Верно, ваша покорная рабыня не ошиблась. А Мас Нгантен известно, кто родители её покорной рабыни? Служащие канцелярии, ушедшие на пенсию.
Это был уже четвёртый раз, когда сердце её дрогнуло. Зато Мардина довольно смеялась, показывая превосходство победителя. Однако продолжать не стала. Девушка встала с кровати. Осмотрела все шкафы и ящики, заперла те, которые не были заперты, и вышла из комнаты, направившись в сад.
Земля в саду после прошедшего вчера вечером дождя была тёмно-коричневой; белые шарики ракушек простирались по ней, светясь ярким блеском от падавшего на них солнечного света. Из-за пара, исходившего от земли, дыхание становилось тяжёлым и стеснённым. Девушка сидела на скамейке под манговым деревом, посаженным Бендоро несколько лет назад.
«Пока что вы ещё не понимаете этого, Мас Нгантен, но будущий жизненный опыт поможет вам хорошенько понять», отдались эхом слова наставления старой служанки. Значит, это только начало. Она не умела думать, не знала, кому пожаловаться на свои трудности. Такой инцидент, по крайней мере, не случится в её деревушке – рыбацкой деревушке на берегу моря. Она представила себе всех членов своей семьи – одного за другим: вот её отец поднимает сеть и спрыгивает из лодки на берег, вот мать толчёт сушёные креветки, старшие братья латают дыры на дне и корме лодки. Младшие сёстры в сумерках обновляют краску на резьбе корпуса и носа лодки. Представила она и себя, варившей рис и кукурузу. Она варила рис и кукурузу! Ах, эти два прошедших года! С тех пор она больше ничего не готовила, не латала дыр, не мыла тарелки и миски. С исчезновением рыбацкой деревушки из её жизни исчезло и бескрайнее море. Теперь мир её состоял из комнаты и пространства радиусом в несколько метров для променада.
Вдруг мысли её захватила Марди. Возможно, именно она и могла доложить Бендоро о её состоянии. Однако тут же она запретила себе думать об этом. Я сама обязана всему положить конец. Этот дом должен быть безопасным. Нужно освободить Бендоро от всех трудностей, освободить его от забот о своей жене. Нет! Нет! Я сама должна всё это закончить. Всё. Всё!
Она сделала резкое движение, вставая со скамейки, и твёрдым шагом направилась вверх в сторону задней части дома, прямиком в свою комнату. Войдя, она обнаружила, что Мардина спит на её кровати. Тем же твёрдым шагом она подошла к ней.
- Эй, горожанка, вставай! Согласно правилам, принятым в деревне, невежливо лежать на чужой кровати без разрешения!
Мардина засмеялась и поднялась самостоятельно.
- По-видимому, ты можешь растянуться и лечь где-угодно.
Но как оказалось, Мардина была невосприимчива к колким словам. Она по-прежнему смеялась. И неожиданно для девушки с побережья она произнесла, ткнув пальцем себе в грудь:
- Вот,Мас Нгантен. Это ни что иное, как тело вашей покорной слуги. А куда его положить и куда передвинуть – уже на усмотрение вашей покорной слуги.
- Нет. Это совершенно не зависит от тебя. Убирайся из этой комнаты. И больше не входи! Вон!
Смех с лица Мардины исчез. Бросая вызов девушке своими огненными глазами, угрожающим голосом она произнесла:
- Деревенщина не может отдавать приказы дочери аристократов. Это невозможно!
На сей раз девушка указала пальцем ей прямо в глаза:
- Вон! – Мардина грубо отшвырнула руку, заслонившую ей вид. Но девушка с побережья указала ей на дверь другой рукой. И тут же послышалось «тьфу», вслед за чем брызг слюны приземлился прямо на носу Мардины.
Не меньше недели Мардина не появлялась в комнате девушки. Она обосновалась на кухне, а поскольку не принадлежала к числу кухонных работниц, то просто просиживала там, болтая с кухонной прислугой.
Девушка же каждое утро спускалась вниз из своей комнаты, входила на кухню и проверяла пищу, которую после подадут её мужу. Она пробовала всё, чтобы определить, стоит это подавать ему или нет, после чего накрывала стол и шла заниматься батиком. На этой неделе, когда она входила на кухню, глаза её зорко следили за всеми движениями её служанки. Но изо рта последней не вырвалось ни слова.
Однажды утром, когда она вошла на кухню, она обнаружила Мардину, что уже ждала её за дверью и готова была заговорить с ней. Однако девушка проследовала к очагу. Затем таким же образом, когда она собиралась подняться обратно в заднее помещение дома, снова увидела Мардину, что по-прежнему стояла за дверью, однако на этот раз той удалось раскрыть рот и произнести:
- Мас Нгантен, ваша пок...
Девушка прошла мимо, не обратив на неё внимания.
Мардина погналась за ней и преградила ей путь.
- Мас Нгантен, – обратилась она к ней, и сама ситуация вынудила обеих посмотреть друг другу в лицо.
- Вашей покорной слуге нужны вы, Мас Нгантен.
- А я что – твоя служанка?
- Нет, конечно нет.
- Но ваша покорная рабыня также не является вашей служанкой, Мас Нгантен.
- Тогда уходи отсюда. Мне нужна служанка.
- Ваша покорная слуга могла бы вам прислуживать, Мас Нгантен.
- Прости. Я в тебе не нуждаюсь. И я знаю, зачем ты здесь. Я сама доложу Бендоро.
Мардина замолчала, не зная, что делать. Разум её, казалось, был в замешательстве. А девушка воспользовалась этой возможностью, чтобы отойти в сторону и продолжить путь в комнату для батика. Но как только она уселась на низкую скамейку, вошла Мардина и села рядом, тоже занявшись батиком.
- Мас Нгантен, – прошептала она, подув в клювик ковша для воска.
- Что ты здесь делаешь?
- Занимаюсь батиком.
- Кто платит тебе жалованье?
Мардина не отозвалась. Она опустила в маленький глиняный чан с расплавленным воском ковшик и нарисовала на ткани клюв птицы Гаруды.
- Мас Нгантен, – снова окликнула её Мардина. И не ожидая ответной реакции, продолжила, – Мас Нгантен ведь умеет читать, не так ли? – Поняв свою слабую сторону, девушка промолчала.
- У меня есть письмо для Мас Нгантен.
- Мне не нужны письма от кого-либо.
- Но это письмо очень важное.
- Ничто не имеет для меня значения, кроме одного.
- Ничего важного? Даже любовь?
- Ничто. Я умею только служить Бендоро, и больше ничего.
- Глупая вы, Мас Нгантен. У любой жены крупного чиновника есть какое-то приятное занятие – одна любит играть в азартную карточную игру, другая – в любовь, а вы, Мас Нгантен, просто сидите дома как заключённая.
Девушка отложила батик. Одновременно с этим в памяти её всплыл образ молодого мужчины, хорошо сложенного, не слишком высокого, смуглокожего, говорившего твёрдым и уверенным голосом: гостя Бендоро, имени которого она так и не узнала. Она слегка улыбнулась.
- Ваша покорная слуга тоже была раньше замужем за крупным чиновником, Мас Нгантен.
Ковшик, который девушка взяла из чана с воском и уже было поднесла к ткани, остановился на середине пути и выпал у неё из рук прямо на пол, и жидкий воск вылился из него, сгустился и застыл. «Прекратите заниматься батиком, если ковшик упал», часто предупреждала её старая служанка. «Вспоминайте Бендоро, если мозг ваш встревожен дьяволом». Наблюдая за ироничной улыбкой Мардины, он положила ковшик в портсигар. Прежде чем снова подняться, она внимательно поглядела на Мардину, которая по-прежнему не сводила с неё глаз и саркастически улыбалась.
- О ком же сейчас думает Мас Нгантен? – спросила Мардина.
Девушку поразил и смутил её вопрос. «Откуда ты знаешь, о ком я думаю?», пронёсся у неё в голове немой вопрос, и она отвернула лицо в сторону от изучающего взгляда Мардины, вышла из комнаты и ушла к себе, где задумчиво уселась на стул.
Она два-три раза потёрла лицо. Ей хотелось поговорить, пожаловаться на своё положение. Но всё это время говорить было не с кем, кроме Мардины. Уже несколько ночей, как Бендоро не приходил к ней. Она же слишком устала, и потому спала, не видя снов.
Ей бы хотелось повидаться с той старой служанкой, пожаловаться ей на своё состояние, а также узнать, как дела у неё. Но была только Мардина, одна только Мардина. Ей захотелось поговорить, и она позвала:
- Мардина!
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен.
И спустя мгновение Мардина вошла в комнату и встала напротив неё на расстоянии нескольких метров.
- Говори, что ты собиралась сказать мне? – заговорила с ней девушка с побережья.
- Один представительный молодой человек желает познакомиться с вами, Мас Нгантен.
- Что ещё?
- Вот письмо от него.
- Что ещё?
- Должна ли я прочитать это письмо, Мас Нгантен?
- Нет. Мне не нужно никакое письмо. Что ты ещё собираешься делать?
- Разве Мас Нгантен не желает узнать содержание письма и ответить на него?
- Нет. Что ещё?
Мардина молчала.
- Когда ты покинешь этот дом?
- Когда? А разве это дом Мас Нгантен?
Настал черёд девушки удивляться.
- Выходит, кто я, по-твоему?
- Наложница.
- Хорошо, наложница. А кто ты такая на самом деле?
- Ваша покорная рабыня.
- И когда ты уйдёшь отсюда?
- Ваша покорная рабыня поговорит с Бендоро.
- И когда же?
- Ваша покорная рабыня пока не знает.
- Ладно. Пойдём, я отведу тебя к Бендоро.
- Нет. Не нужно.
- Бендоро даже не знает, кто ты?
- Это невозможно.
- Пойдём предстанем перед ним.
- Давайте. Но не сейчас.
- Ладно. Не сейчас – так в два часа пополудни.
- Хорошо. Однако не в два часа.
- Ладно. – Девушка замолчала. Мардина по-прежнему стояла в нескольких метрах от неё. – Кто тебе платит, пока ты здесь? – спросила она Мардину.
- Мас Нгантен.
- Нет. Я не хочу тебе платить. Попроси лучше свою госпожу из Демака платить тебе. Я начинаю понимать, кто ты такая на самом деле. Ты явилась сюда, чтобы устроить здесь переполох.
- Нет. Ваша покорная рабыня явилась сюда из-за личного интереса Бендоро. Ибо не следует ему жениться каждый раз на деревенщинах.
Девушка с побережья побледнела. У неё перехватило дыхание. Она знала – у неё нет даже малейших сил, чтобы прочно стоять на ногах среди дворян. Она протянула руку к мраморной ручке стола. Но холодный мрамор так и остался холодным. У неё не было сил, которые бы захлестали фонтаном и наполнили её. Видя такое положение, Мардина тут же напала на неё:
- Итак, Мас Нгантен, вам известно, кто такая ваша покорная слуга. Один дворянин, чьё положение гораздо выше Бендоро, приказал вашей покорной слуге явиться сюда. Настало время, когда Бендоро женится на девушке, которая является истинной аристократкой. В Дамаке много девушек благородного происхождения, которые ждут своей очереди. Бендоро может взять себе любую, хоть сразу четырёх.
Девушка уже больше не задыхалась. Дыхание её спёрло, оно словно застряло в горле. Слабым голосом она измученно прошептала:
- Уходи, уходи же. Больше не приближайся ко мне.
- Спасибо, Мас Нгантен. Ваша покорная слуга удалится на кухню.
Не глядя на Мардину, девушка уловила едва слышные, мягкие шаги. Она почувствовала, как Мардина остановилась за дверью и глядит на неё. Она не шевелилась.
- Один только Бендоро не был воспитан здесь, – сказала как-то старая служанка. – Только боги непоколебимы и прочны в этой жизни, а все остальные шатки. Само рождение вашей покорной слуги было наказанием! – словно эхом слышались слова старой служанки в её голове. Она разволновалась: в чём же согрешили простые люди? В чём их грех? В одном том, что они появились на свет? Но почему? Что за грех такой? Она сама того не осознавала, но слёзы её раскрывали скорбь по всем тем, кто сам происходил из деревни, особенно маленьких рыбацких посёлков. Теперь я должна думать обо всём этом сама. Пока что Мас Нгантен ещё не понимает слов старой служанки, сказанных тогда, но будущий жизненный опыт поможет ей хорошенько понять их. Служанка ушла. И она должна думать самостоятельно. Но пока она не старше и шестнадцати лет. Всё это она поняла своим телом, своим сердцем. Она вспомнила снова свою рыбацкую деревушку на берегу моря, дни, наполненные смехом, льющимся потом, сильные загорелые руки, нежные и грубые руки, что помогали друг другу. Здесь же она рыдает. Всё в ней сотрясается. Но для чего? Для чего? Она тяжело вздыхает из-за своей чести, из-за еды. Там, в рыбацкой деревушке, стремительно льющиеся капли пота не дают людям не только возможности заботиться о своей чести и уважении, но и найти рис на обед. Всё, что у них есть – это жёлтое пюре из кукурузы. До чего же дорогие удовольствия – честь и рис! А ведь девушке с побережья всего только шестнадцать лет.
Она была полна решимости поговорить с Бендоро, если только он придёт на ночь в её комнату. Тогда она изольёт ему всё, что у неё на душе. Она попросит у него объяснений в отношении Мардины, а также себя самой. Несколько ночей она не спала, ожидая прихода Бендоро. Но Бендоро часто возвращался в центральную комнату, пообедав в задней комнате, два-три раза она даже не заговаривал с ней вообще. Вечером в пятницу она узнала, что Бендоро, возможно, не придёт к ней ночевать. И она ждала его в субботу вечером, затем в воскресенье, понедельник, снова в пятницу. И вот наконец, спустя пятнадцать дней после разговора с Мардиной вечером Бендоро тихо постучал в дверь. Она встала с кровати и открыла ему. Бендоро сразу направился к кровати, а девушка заперла дверь на ключ. Она не стала догонять мужа и идти в кровать, а села в раздумии на стул. Мужество её, нужное для начала разговора с Бендоро, иссякло.
- Ты не здорова, Мас Нгантен?
- Нет, Бендоро.
- Уже ночь, давай иди спать, детка»
Девушка встала, но потом села снова, опустив голову. Бендоро спустился с кровати и подошёл к ней.
- Ты вся бледная.
- Ваша покорная рабыня, Бендоро.
- Точно, ты не больна?
Девушка помотала головой, на миг подняла взгляд, глядя на Бендоро, затем вновь опустила глаза.
- Ты соскучилась по родителям?
Девушка испустила тяжкий вздох. Она всё-ещё не осмеливалась излить свои чувства Бендоро. Бендоро положил руку на плечо девушки, а другой рукой погладил её по волосам.
- Знаю. Ты хочешь поговорить. Так говори.
- Покорная слуга Бендоро. – Тут мужество начало потихоньку возвращаться к ней. Она чувствовала, что будто потеряла дар речи – язык окаменел, ноющая боль набросилась на её челюсть снизу с обеих сторон.
- Говори же, я слушаю тебя.
- Бендоро...
- Да?
- Зачем сюда прислали эту женщину – Мардину?
- Для помощи тебе.
- Кто она такая?
- Племянница, дальняя родственница, Мас Нгантен.
Девушка больше не могла продолжать говорить. Значит, это дальняя родственница Бендоро, а она сама не вправе предъявлять какие-либо претензии. Она встала и вяло шагнула в сторону кровати, поднялась наверх. Когда Бендоро лёг рядом с ней и обнял её, он почувствовал, как тёплые слёзы смочили её лицо. И когда Бендоро вытер её мокрое лицо, то остановился на мгновение, и спокойно поглядел на неё в свете электрической лампы, занавешенной противомоскитной сеткой. Он спросил:
- Почему ты плачешь?
- Бендоро.
- Да?
- Нет-нет, ничего, Бендоро. Простите свою покорную слугу.
- Я не понимаю.
- Бендоро.
- Да?
- Простите свою покорную слугу. Можно ли вашей покорной слуге... Только не гневайтесь на свою покорную слугу...
- Нет. Конечно нет. Говори.
- Ваша покорная слуга желает... желает... желает увидеть своих родителей.
- Но почему же ты плачешь?
- Бендоро, ваша покорная слуга просит только позволить ей повидать своих родителей в деревне. Но ваша покорная слуга боится разгневать вас, Бендоро.
- Ты можешь поехать. А когда ты хочешь отправиться?
- Если на то будет соизволение Бендоро, то завтра.
- Хорошо. Завтра ты можешь повидаться со своими родителями. Мардина будет тебя сопровождать.
- Простите, Бендоро. Это не нужно.
- Что тебе сделала Мардина?
- Ничего, Бендоро. Просто позвольте вашей покорной слуге поехать одной.
- Ну уж нет. Это неправильно. Тебя должны сопровождать.
- Ваша покорная слуга, Бендоро. Но Мардина... Помилуйте, Бендоро. Не нужно.
- Кто будет тебя сопровождать?
- Кто угодно, Бендоро, только не Мардина.
- Она создаёт здесь проблемы, эта Мардина?
- Конечно нет, Бендоро. Недостойно родственницы Бендоро сопровождать такого человека, как вашу покорную слугу.
- Ты не можешь ехать одна.
- Ваша покорная слуга.
- Ты – моя собственность. Это я определяю, что ты можешь, а что нет, что должна, а что не должна делать. А сейчас замолчи. Время уже позднее. – А затем сказал, как будто что-то забыл добавить . – К тому же ты ещё не готова.
- А что нужно подготовить?
- Ну уж нет. Ты должна всегда помнить – нельзя допускать, чтобы что-то стало причиной того, что люди станут меня меньше уважать. Иди завтра утром на базар за покупками. Купи двадцать метров грубой ткани, саронгов, ажурной пряжи, камеди, сандалии, печенье. Принеси также мешок риса. – Бендоро замолчал, припоминая, что ещё нужно. – Хорошие чётки. Они должны быть чёрными и блестящими, без дефектов. Хорошенько подсчитай количество бусин, должно быть полное количество. И не забудь подарок от меня: гвоздичный табак Боджонегоро. Купи одну корзину.
- Никто не унесёт на себе такое огромное количество товаров, Бендоро.
- Двуколка, взятая напрокат, довезёт тебя до твоего дома.
Девушка хотела было дать ему понять, что до её деревни нельзя добраться на двуколке. От почты нужно идти пешком ещё два-три километра. Однако она подавила это желание. Дорога была безлюдной. Она представила себе, как задыхается, перенося все эти вещи на голове, как обычно делали жёны рыбаков, потому что не могли позволить себе приобести ткани для переноски грузов на спине. Исключительно женщин можно было увидеть рано утром в деревне. Мужчины же всё ещё бороздили море или спали каждый в своей хижине, или дрожали от малярии. На улице были одни лишь женщины.
Вот так медленно и прошла та ночь для девушки с побережья.
Когда Бедоро лежал навзничь рядом с ней, обессиленный, утомлённый от наслаждения, то громко храпел во сне. Рот его был открыт, глаза тоже всё ещё приоткрыты. Девушка не спеша поднялась с постели и вышла из комнаты, направляясь в ванну. В это время комната была погружена ещё в ночную тьму, а чёрное небо усеяно звёздами. Она долго стояла посреди площадки; губы её подрагивали в темноте ночи, шепча молитву благодарности. Лица близких мелькали в её сознании: тех, у которых не было ничего, что они могли бы дать ей, кроме энергии, любви, да рыбы. Ах, отец, отец! Она до сих пор помнит его слова, сказанные вечером накануне того дня, когда её отправили в город: «Хоть бы мы и проживили в этом мире двенадцать раз, всё равно мы не сможем накопить денег, чтобы купить все те вещи, что есть в одной только комнате горожан. Море и правда обширно, его нельзя вычерпать, а его богатства безграничны, но наша работа, которая и впрямь ничтожна и грязна, не стоит ничего. Завтра ты начнёшь жить в городе как хозяйка, станешь женой вельможи. Ты просто откроешь рот, и всё, что захочешь, доставят тебе, выстроив шеренгой. Тебе же останется только выбирать». Ах, отец, отец! Это тот мир, который ты предлагаешь мне, такой лёгкий! Только сердце там слишком тяжело открыть, хотя остаётся лишь выбрать, да попросить. Ах отец, отец! Мне не нужно ничего от этого мира. Всё, что мне нужно – это мои близкие, открытые сердца, смех, улыбки и мир без печали, без страха. Ах отец, отец! Напрасно ты отправил свою дочь в город, чтобы она попробовала стать женой вельможи.
Из ванной она прошла на кухню. Остановилась на миг перед дверью. Через эту самую дверь в день раз по десять проходила пожилая служанка, которая бог знает, где сейчас. Та самая, с которой она когда-то была груба из-за своей обиды. Однако теперь она сожалела о том, что так обращалась с ней.
Вспоминая обо всём этом, она натолкнулась на Мардину. Шокированная, она поспешно покинула кухню. Там – Мардина, кричала она про себя. До чего же я глупа – вспоминаю того доброго человека, а оказывается, что человек, которого я ненавижу, внутри. Она бросилась в заднюю комнату, вошла и заперла её на ключ изнутри. Сидела задумчиво на стуле, пока тихий голос не сказал ей:
- Мас Нгантен, поспи.
- Ваша покорная рабыня, Бендоро. – Однако девушка не пошевелилась.
- Уже ночь. Иди спать. Если не поспишь, завтра тебе ехать никуда не нужно. Я боюсь, что ты простудишься.
- Ваша покорная слуга, Бендоро. – Девушка встала и вернулась обратно в кровать.
- Почему ты повернулась ко мне спиной? Я не люблю, когда ко мне поворачиваются спиной.
Девушка поменяла своё место.
- Мас Нгантен, когда ты приедешь в деревню, передай моё приветствие своим родителям, – сказал Бендоро сонным голосом.
- Тысяча раз благодарю, Бендоро.
- И не веди себя как деревенщина, ты ведь жена дворянина.
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Ну спи, спи.
Вскоре весь мир вокруг заснул. Лишь звёзды, волны и ветер по-прежнему делали своё дело.
Глава 3
Друг, в этом регионе мы заметили,
Как рыбаки едят рыбу.
На суше у них лишь три часа на отдых
Из всего времени, что отведено им.
Скупщики, да налоги.
Рис, да невод.
«Рыбацкая деревня», Пиноре Ганга.
Это дьявол ввергает меня в беду, кричала она в глубине души. А арендованная двуколка спокойно катилась, пошатываясь, по почтовому тракту, построенному великим губернатором Гунтуром по прозвищу Денделс. Пони, тащившие двуколку, доверху заполненную грузами, выглядели так, как будто гарцевали на жаре. Кусты мангров, росших вдоль побережья, представлялись зелёными и тихими. Запах табака, исходившего из корзины, боролся с противником – вечным запахом моря.
Девушка глубоко вздохнула, на миг бросила украдкой взгляд на Мардину, сидевшую рядом. Почему Бендоро послал её сопровождать меня? Почему? Почему? Видимо, Бендоро больше доверял ей, чем своей родственнице.
- Мас Нгантен должна ответить на это письмо.
- Вы бывали когда-нибудь в рыбацкой деревне, дядюшка? – спросила девушка, проигнорировав слова Мардины.
- А как же, разумеется, барышня. Ваш покорный слуга родился на побережье.
- Видимо, вам не нравится ездить к морю.
- Если все поедут к морю, кто же тогда останется на суше, барышня? Пусть они добывают себе пропитание за счёт рыбы. Ваш же покорный слуга и лошадью доволен. Довольно ему и одной скотины.
Воздух свободы вдохнул жизнь в грудь девушки. Впервые более чем за два года она смеялась так довольно, так открыто.
- Что тут такого смешного? – упрекнула её Мардина. – Это недостойно жены дворянина.
Девушка с побережья поперхнулась. Сильный ветер, дувший с суши, заглушил её слова, и потому кучер не услышал этого замечания.
- Ваш покорный слуга больше любит сушу, барышня. Если сдохнет, хоть будут знать, где труп.
- Какой труп вы имеете в виду, дядюшка? Своей лошади?
- Конечно, труп вашего покорного слуги, барышня.
- Очень жаль, что вы едете на своём собственном трупе, – перебила его девушка, а потом снова непосредственно засмеялась. А Мардина снова сделала ей замечание.
- Где вы живёте, дядюшка?
- Мы жители побережья, – встревоженно ответил кучер, не глядя на собеседницу с самого начала разговора.
- А в ваших местах есть люди, которые не могут смеяться?
- О! Да где же в этом мире люди, которые не могут смеяться?
Девушка снова замолчала.
- Я моложе тебя, но знаю этот мир лучше, чем ты, – подумала она.
- Сколько вам лет, дядюшка?
- Сорок, барышня.
- Лучше вам взять это письмо, чем допрашивать кучера.
- И много у вас внуков, дядюшка?
- Пока ещё немного, барышня. Больше двадцати.
- Не продолжайте разговор с ним. А то я пожалуюсь Бендоро.
- А есть что-то, что вы любите, дядюшка?
- Что любит ваш покорный слуга? Всё, барышня.
-А вы никогда не отбывали на принудительных работах на плантации какао, дядюшка?
- А вот это, барышня, то, что ещё остаётся сделать в жизни вашему покорному слуге. Один богослов когда-то сказал вашему покорному слуге, что каждому человеку Милосердным Аллахом дарована жизнь. И только одной горсткой – этим даром божьим – на самом деле обладает ваш покорный слуга, барышня. Эта горстка – и есть жизнь вашего покорного слуги. Бо́льшая часть её потрачена на принудительных работах на какао-плантации.
- Почему вы не убежали?
- Убежал? Куда? Там – голландцы. Тут – тоже голландцы. Отец вашего покорного слуги не так давно умер в возрасте ста двадцати лет. Ваш же покорный слуга уже в сорок лет такой ветхий и обессиливший, барышня. Отец вашего покорного слуги сбегал, не желая попасть на принудительные работы. Он обладал крупным телосложением и был смелым. Если должен был произойти переполох, то он непременно происходил вослед. Ваш же слуга вовсе не смел, он боится умереть. Вот таков ваш покорный слуга. И моря боится, и крупной рыбы боится тоже. Он храбр только с внуками, да с лошадью.
Девушка снова залилась счастливым смехом. В диалекте, на котором говорил кучер, она обнаружила тот язык, по которому так скучала всё это время, на котором сама хотела выражать те слова, что исходили из простого, угнетённого сердца.
- Если бы вам выпала такая судьба, то вы хотели бы стать вельможей?
- Судьба? Аийа-аийа. Лошадь устала. Вы, барышня, везёте слишком много багажа. Пусть идёт чуть помедленнее, да, барышня? Пожалейте её. Если она перевозит табак, то не получает ни одной доли из него, если лимонад – никогда не доставалось ей и капли. Аийя-аийя, почему же Господь предопределил, что она стала лошадью, а не вельможей?
Девушка громко и непосредственно засмеялась.
- Мас Нгантен, это уже и впрямь чересчур. Что только что сказал этот кучер о Бендоро? Этот смех неуместен.
- Если бы эта лошадь стала вельможей... Аийя-аийя. Но к счастью, этого не случилось, барышня. Тогда бы горшок с едой вашего покорного слуги был бы пуст. Незавидна участь лошади, барышня. Она только бы и делала, что заставляла вашего покорного слугу есть, жениться, производить на свет детей и стольких внуков, но только не становиться самому лошадью. А она, она... Аийя-аийя.
- Что такое это аийя?
- Просто слово, приятно его произносить, барышня. Оно освобождает грудь от стеснения.
- И где есть это айия?
- Аийя. Прежде когда-то ваш покорный слуга и сам ездил на рикше – китайце, что недавно прибыл со своей родины. Кстати, это не все знают, барышня. Он много болтал. Направлялся из Рембанга в Ласем. И рассказывал, что был прежде лошадью – там, в Гонконге. По его словам, он бегал и возил повозку, сдаваемую напрокат. Вот так, барышня, каждый разговор должен заканчиваться своим аийя, которое, ох как здорово произносить. Вы и сами попробуйте-ка произнести.
- Аийя.
- Приятно?
- Здорово.
И девушка непосредственно засмеялась.
- Нельзя, Мас Нгантен. Это не должно больше так продолжаться. Ваша покорная слуга пожалуется Бендоро.
- А у вас есть свой хозяин – Бендоро, дядюшка?
- Аийя. Все люди – мои хозяева, барышня. Просто в этом-то и загвоздка. Каждый день божий ваш покорный слуга молится за то, чтобы какая-нибудь болезнь не постигла его лошадь.
Снова девушка расхохоталась, а затем спросила:
- Молитва за лошадь? Тогда какая же молитва за ваших детей и внуков, дядюшка?
- Они и сами могут молиться, барышня. Ужасна судьба лошади. Она и молиться-то не может. Аийя. Может быть, она и молится, но на своём, лошадином языке. А может, вообще молится в сердце.
- Жаль.
- Да, жаль, барышня.
- А что именно жаль?
- Что?
- Её молитва никогда не будет принята, барышня. Возможно, она молит Бога о том, чтобы не превратиться ещё раз в лошадь, как сейчас, а стать кучером, как ваш покорный слуга. Ваш же покорный слуга упорно молится о том, чтобы и дальше оставаться таким же здоровым, как эта лошадь. А если судьба изменится, аийя, может быть, ваш покорный слуга станет в следующий раз лошадью, а лошадь станет кучером. Горе тогда этому старому телу, барышня.
- Одно огорчение, – прошептала Мардина.
- Да, огорчение ведь, дядюшка, повторить судьбу лошади? – спросила девушка.
- Вот именно.
Двуколка продолжала свой путь медленно-медленно. На каком-то подъёме силы и впрямь покинули лошадь, и она остановилась. Кучер спрыгнул со своего места, взял два камня и подпёр колёса.
- Пусть она отдохнёт, дядюшка.
- Спасибо вам, барышня.
- Этим вечером мы должны вернуться обратно, – напомнила Мардина.
Девушка же спустилась с повозки и повернулась к ней спиной, бросив взгляд на открытое море, разрывавшее песчаный берег, изобилующий манграми.
- Два года я только лишь слышала его звук из своей комнаты.
- О Аллах! Почему же вы два года сидели в комнате, барышня? Болели?
- Конечно, тяжёлая болезнь.
- Если ночью дул ветер, то проходил сквозь черепицу на крыше моей комнаты. И ещё ночью добавлялся шум прибоя – более ясный звук. Море звало, звало: сюда, сюда, сюда, дочка. Почему ты убежала с моих коленей? Всех твоих предков я нянчило на своих коленях, ласкало, растило, и ...
- Хоронило, – продолжил кучер. – Истории рыбаков всегда именно такие, барышня, они заставляют вашего покорного слугу содрогаться, когда спускаешься вниз к морю.
Девушка наклонилась, зачерпнула рукой горсть песка с дороги. Ракушки сияли в солнечном свете. Она медленно высыпала песок на землю, и упала, накренившись на бок, от порыва ветра.
- Поглядите на лошадь вашего покорного слуги, барышня.
Внезапно девушка впала в уныние. Она вытряхнула песок из сандалий на ногах, и подняла лицо к лошади, обратив внимание на то, что глаза той были закрыты кусками кожи, что сливались с упряжью.
- Жаль, зачем ей глаза?
- Если работаешь так, как она, то глаза не нужны – они просто украшение, барышня. Если снять с неё эти шоры, она тут же поймёт, что везёт – табак. Может быть, если она будет знать, что это табак, но и работать не будет.
- Однако я вижу, дядюшка, что сами вы не курите, так?
- Лошадь вашего покорного слуги тоже не курит, барышня. А сам ваш покорный слуга прессует табак.
- Я потом дам вам немного табака в подарок.
Кучер похлопал лошадь по спине. Всё тело скотины покрылось по́том.
- Ну давай, давай, Гомбак, скажи тысячу раз спасибо.
- Она ведь не прессует табак, это вы его прессуете, дядюшка?
- Верно, барышня. Но если ваш покорный слуга сможет спрессовать табак, она получит в награду немного воды с пальмовым сахаром.
Лошадь подняла голову вверх.
- Она просит позволения ещё немного отдохнуть, барышня. Ей ведь позволят, так?
Однако девушка не ответила. Она шла, удаляясь в сторону от почтового тракта, построенного могущественным господином Гунтуром по прозвищу Денделс, перепрыгивая через низкие кустики, и направляясь к морю.
- Мас Нгантен! – закричала Мардина, спрыгнула с двуколки и погналась за ней. - Куда? В зарослях мангров на таких безлюдных берегах столько змей!
Не глядя на Мардину, девушка еле слышно произнесла:
- А разве не этого ты хочешь?
- Просто сядьте в повозку!
- Вполне вероятно, если предопределение и существует, то какая-нибудь змея укусит меня, и тогда ты сменишь меня, сама станешь хозяйкой в доме, главной женщиной.
- Невозможно.
- Почему невозможно?
- Мас Нгантен хорошо известно, что её покорная слуга всего-навсего вдова.
- А разве ты не женщина?
- Ах, Мас Нгантен, в той усадьбе долго не понимали, что вельможа хочет получить жену только от самого Господа Бога.
- А ты?
- Ваша покорная слуга уже была замужем за другим мужчиной.
- Тогда зачем ты вынуждаешь меня взять то письмо?
- Давайте, Мас Нгантен, поднимайтесь наверх.
- Поднимайся ты. Мне нравится разговаривать с кучером.
- Бендоро рассердится.
- А так лучше для тебя, не так ли?
- Вашей покорной слуге неудобно залезать наверх. Вы, Мас Нгантен, всё-ещё там, внизу.
- И часто ты пишешь письма другим людям?
- Кому это должна писать ваша покорная слуга? Тем не менее, писать она умеет.
- Неужели все потомки знати вот такие?
- Какие это «такие», Мас Нгантен?
- Подобные дьяволу.
- Ваша покорная слуга пожалуется.
- Вот и иди, жалуйся, прямо сейчас. Вели тому кучеру поворачивать обратно в город вместе со всем грузом. А я пойду пешком.
Девушка зашагала обратно в направлении повозки, а Мардина последовала за ней.
- Прошла её усталость, дядюшка?
- Пожалуйте наверх, Мас Нгантен. Она и впрямь смышлёная – так быстро приободрилась, раз её хозяин получит табаку.
- Что касается того табака, дядюшка, то я не забыла. Но вашей лошади он ведь совсем не требуется.
- И правда, не требуется. Лошади табак не нужен, а вот её хозяину – нужен, барышня. – И довольным голосом он воскликнул, – пожалуйста, садитесь в повозку, барышня, ветер уже не такой сильный.
Все сели наверх, и двуколка продолжила свой путь.
- Насколько же обширно и просторно это море! Оно не имеет границ.
- Я ваш покорный слуга, барышня, – а затем, обращаясь к лошади, прикрикну, – Аийя, давай, Гомбок, быстрее! Будь осторожна, если ты заночуешь в дороге.
- Определённо, заночует, – запротестовала Мардина.
- Но ведь сейчас не ночь, правда, дядюшка?
- Всю свою жизнь, барышня, ваш покорный слуга знал, что после каждого дня следует ночь, и не только сейчас. Аийа, давай, Гомбак, вперёд. И концом своего кнута он пощекотал лошадь.
- Вы ведь её никогда не хлестали кнутом, дядюшка?
- Кнутом хлещут лишь глупых людей, да животных, барышня.
- Если те люди или или животные невежественные.
- Следует просто связать им ноги.
- Животным или людям? А если это какой-нибудь дворянин?
- В этом-то и трудность, барышня. Сложно определить, суждено тебе стать лошадью, или стать человеком, вроде вашего покорного слуги. Только такие люди, как ваш покорный слуга, и получают удары хлыстом, как эта лошадь, Гомбок. Однако если тебя то и дело порят кнутом, ты, конечно, не можешь согласиться с этим. Так и больной тигр – пусть он и слаб, если к нему постоянно приставать, но он всё равно будет сражаться. Аийя.
Кнут затрясся в воздухе, и звук его рассёк тишину северного побережья.
Уже два часа как повозка, везущая гвоздичный табак, ехала по дороге, но они так и не встретили ещё ни одной другой повозки в пути. Завтра не базарный день.
- А если вас застигнет ночь, дядюшка, вам страшно возвращаться в город?
- Для вашего покорного слуги это не первая поездка, и не последняя, барышня. Уже более пятнадцати раз приходилось ему возвращаться издалека. Иногда до этих мест море доходит прямо до кромки суши, что означает, что сейчас три часа утра.
- Не страшно?
- Кому не страшно? Ваш покорный слуга боится, но он отважный. Как же не быть отважным, барышня? Потом стыдно будет перед собственной лошадью. Она ни сатаны не боится, ни грабителей. Даже ей же лучше, что глаза у неё закрыты.
Девушка вновь засмеялась. И прежде чем её смех закончился, она поняла, что смеялась уже не так, как обычно. Если раньше смех её звучал как латунный поднос, задетый камнем, то сейчас она стала растягивать смех. «Как звучит мой смех?» Она покачала головой, не в силах сравнить.
Девушка замолчала. Когда она бросила беглый взгляд на Мардину, то увидела, что та заснула счастливым сном, прислонившись к корзине с табаком. Она рассматривала лицо этой молодой женщины. Глуп тот мужчина, что не обращает на неё внимания! Лицо у неё было круглое, а рот – маленький, словно луковица, прижатая к ступке. Пара густых чёрных бровей, почти сросшихся вместе, в то время, как подбородок настолько сплюснутый, словно составлял часть основания этого круглого лица. Какое красивое лицо. Но вот что творится в её сердце?
Теперь её потянуло в сон. Время от времени она наблюдала за этим круглым лицом напротив. «Сколько уже мужчин наслаждались им? Ах, откуда у меня эти грязные мысли?»
Она услышала морские волны вдоль побережья, что всё больше приближались к суше. Солнце клонилось дальше на запад, и волны становились всё крупнее. Что сейчас делает отец? И мать?
Свободный ветер убаюкивал её, как мать убаюкивала младшую сестру её. Она наслаждалась сейчас этой колыбельной, и тоже заснула около корзины с табаком.
Обе женщины проснулись, только когда остановилась двуколка. Кучер спросил:
- Мы правильно остановились здесь, барышня?
Девушка кинула взгляд из окошка повозки: она всё-ещё помнила эти места. Три гигантских тиковых дерева росли в нескольких метрах на обочине дороги, тогда как побережья не было видно вообще, даже не слышно было рёва волн, так как море находилось не менее чем в пятнадцати километрах отсюда. Все жители рыбацкой деревушки прекрасно знали эти три тиковых дерева.
Спустившись на землю с повозки, девушка, как и все её односельчане, сразу же направилась к тем трём тиковым деревьям, любуясь их мощными прямыми стволами, возвышающихся к небу, – самым высоким из всех окрестных деревьев. Она пощупала ствол одного из них – оно качнулось, но только самую малость, не пошатнувшись. Затем перешла к другому, и к третьему.
- Наследие, оставшееся от предков, – сказал кучер.
- Так значит, вам знакома история этих трёх деревьев?
Кучер довольно засмеялся, удостоившись такой чести.
- Ваш покорный слуга приезжал сюда более десяти раз, барышня.
Мардина следила за ними обоими с повозки.
- Когда великий губернатор Гунтур велел всем жителям посёлка – и мужчинам, и женщинам, – построить эту дорогу, они трое суток не могли вернуться домой. Младенцы же умирали дома от голода. Полагаю, что только в рыбацкой деревушке известна эта история.
- Нет, многие её знают, барышня, есть даже песня об этом.
- Мас Нгантен, уже почти вечер, – резко сказала Мардина.
- Дядюшка, повозка может повернуть направо?
- Путь не тяжёл, барышня, но колёса утонут в песке, и лошадь жалко. Но мы попробуем ехать медленно.
- Осталось ещё четыре с половиной километра.
- Верно. Потом повозка не сможет продолжать свой путь дальше. Есть кто-нибудь, кто вас встретит?
- Нет.
- Нет?
Девушка снова взобралась на повозку, а за ней – кучер. Двуколка повернула направо, и колёса её увязли на несколько сантиметров в песке. Лошадь с трудом тянула груз. А кучер принялся напевать:
Ах-ах-ах, мальчонку в жертву принесли.
Мать таскала землю, отец рубил лес.
Жителям деревни запретили возвращаться домой.
Жестокий рабский труд. Ни одной небрежности, ни одной недоделки.
И когда главная дорога достигла конца,
Жители деревни стали возвращаться.
И впрямь несчастна участь младенца.
Разбросаны были кожа, да кости.
На всю деревню обрушилось горе.
Посреди ночи факелы зажгли.
И посадили рядком три тика.
Дабы не забыть тот злосчастный принудительный труд.
- Но не все жители деревни вернулись домой.
- Да, правда, не все, барышня. Более половины из них похоронены вдоль той дороги. К счастью, отец вашего покорного слуги только и занимался, что сбегал, да устраивал бунт.
Тут девушка вспомнила свою старую служанку. Разве дед той также не принимал участия в любом бунте? Однако у неё не было особого желания расспрашивать. Вместо этого она продолжала думать о том, кого же можно было бы попросить перенести её багаж. И как поприветствуют её отец, мать, сёстры?
- Давай, Гомбок, ещё три километра. Ты ещё сможешь потом поспать под деревом паркии.
Когда двуколка наконец остановилась перед одной сторожкой, там, где песчаная дорога сменялась тропинкой шириной в один шаг, день уже стал клониться к закату.
- Если бы не приказ Бендоро, ваша покорная слуга не стал бы ехать сюда.
- Ты мне не нужна, можешь сию же минуту возвращаться в город.
Мардина замолчала.
Кучер, услыхав перепалку двух женщин, удивился, поочерёдно наблюдая за обеими. Его безмятежность внезапно исчезла. Так и карликовый олень умирает, когда сражаются два слона. Он отошёл подальше, заткнув уши, сел на деревянную скамейку и сунул в рот щепотку табаку, поиграв с ним языком между передней губой и её внутренней стенкой.
- Дядюшка! – крикнула девушка. Кучер вскочил и сразу повернулся к ней лицом. Прежде чем он успел подойти к ней, услышал голос второй женщины, которая шипела на неё:
- Ну и характер у этих деревенских баб!
- Это деревня. Моя деревня. А ты, благородная вдова, даже не смей и шага ступить на этот песок, если не хочешь, чтобы тебя настигло моё проклятие.
Увидев, как к ним идёт кучер, Мардина умолкла.
- Отвезите её обратно в город, дядюшка.
- Бендоро приказал сопровождать вас. Мас Нгантен. Ваша покорная слуга не может вернуться в одиночку.
- Рыбацкая деревня тебе не родной дом. Так что поезжай одна.
- Но ведь и впрямь нельзя, барышня. Давайте сначала уберём этот багаж.
- Как вы думаете, дядюшка, я сильная? Вот Гомбок – тот уж точно сильна, однако это не вьючная лошадь, а просто упряжная.
- Верно, барышня.
- Ваша лошадь привязана, а вы сами идите в деревню, позовите четырёх человек.
- Гомбок сможет меня отвезти намного быстрее, барышня.
И в тот же миг кучер подал сигнал лошади и вскочил на неё. Вслед за тем лошадь с кучером вышли на узкую тропинку и скрылись за группой из нескольких паркий, лимонников и кустарника.
Девушка отошла от двуколки и направилась в сторону сторожки, присев на деревянную скамейку. Мардина же огляделась вокруг. Затем она догнала её.
- Зачем ты приближаешься ко мне?
- Из-за страха.
- Ты боишься? Только я тебя не боюсь.
- Ваша покорная слуга ненавидит деревню. Любую деревню.
- Убирайся отсюда поскорее.
- Но как ваша покорная слуга должна уйти?
- Ты же не жительница деревни, значит, у тебя, конечно же, есть преимущество.
- Разумеется, ваша покорная слуга не из деревни, а это – преимущество. Отец вашей покорной слуги – канцелярский служащий, да ещё и родственник самого Бендоро.
- Вот и отправляйся к своему Бендоро, иначе духи наших предков задушат тебя, если ты осмелишься войти в деревню. Ты унизила мою деревню, нашу, рыбацкую деревню, где живут могучие, смелые рыбаки, которые каждый день выходят в море и глядят смерти в лицо, – и она указала на небо. - Темнеет. Гром в нашей деревне всегда поражает городских жителей, которым не везёт, – и она ткнула пальцем в грудь Мардины. – Тебя ждёт беда в моей деревне. Так что возвращайся. Давай, поворачивай обратно в город до того, как небо станет совсем чёрным. – Внезапно пара молний выглянула из-за тёмных туч.
- Простите вашу покорную слугу, Мас Нгантен.
- Пара белых глаз есть у него. Если он спрыгнет, то всюду брызгами разлетится огонь, затем он вытащит из-за тёмной тучи свои двенадцать рук, и с помощью своего маленького и тупого ножа рассечёт тех людей, что ненавидят рыбацкую деревню. Ему требуется одна неделя, чтобы рассечь врагов.
Мардина выглядела сейчас маленькой, словно кошка, которой не достаёт добычи.
- Простите вашу покорную слугу, простите. Вашей покорной слуге лишь велено сопровождать вас, Мас Нгантен.
- Ты правда из Демака?
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен.
- Или не из Демака?
Голос Мардины дрожал и колебался, но она заставила себя продолжать говорить.
- Это долгая история, Мас Нгантен. Однако ваша покорная слуга просто получила приказание.
- Приказание выгнать меня?
-Братья и племянники Бендоро в Демаке очень смущены, Мас Нгантен, так как до сих пор Бендоро девственник.
- Девственник? Тогда я-то на что ему?
- Что сказать вашей покорной слуге? Бендоро по-прежнему будет считаться девственником, пока не возьмёт в жёны женщину знатного происхождения.
- Ты – женщина знатного происхождения. Значит, ты хочешь стать женой Бендоро?
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен.
- Даже если это твой собственный дядя?
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен, однако я всего-лишь вдова.
Девушка спросила снова:
- А я? Значит, я не считаюсь женой Бендоро?
- Да, вы жена, жена, Мас Нгантен. Только это называется пробная жена.
- Тогда ты можешь приказать выгнать меня, и тогда Бендоро сможет жениться на женщине знатного происхождения, не так ли? А я смогу поселиться в этой деревне, в своей собственной деревне. Ты можешь возвращаться в город. И не заходи в деревню.
- Ваша покорная слуга боится, Мас Нгантен.
- Ты боишься? А где же преимущество городских жителей, людей знатного происхождения? Или только такие деревенщины, как я, не боятся?
- Не оставляйте вашу покорную слугу одну, Мас Нгантен.
- Я жила в городе более двух лет, пока в конце концов не появилась ты. И только теперь я понимаю, насколько же боятся городские жители, эти аристократы, что их не станут уважать. Как же они боятся, что им самим придётся зауважать жителей деревни!
Начало темнеть. В темноте девушка с побережья увидела, как Мардина сидит на скамейке рядом с ней, сложив голову на руки.
Обе женщины были ещё юными, но уже имели опыт во многих делах, как и большинство женщин из больших усадеб. И обе они повзрослели, закалённые трудностями.
- А вы сами, Мас Нгантен – хотите вернуться в деревню и не боитесь потерять чего-то?
- У таких людей, как я – у всех жителей деревни – ничего и не осталось. Разве что только мечтать. Что ещё мы можем потерять? Эти мечты?
- А о чём вы мечтаете, Мас Нгантен?
- Обо всём том, чего никогда не было и не будет в нашей жизни.
- А что же тогда есть в вашей жизни, Мас Нгантен?
- Прожив более чем два года в той усадьбе, я поняла, что всё, что у нас есть, – только бедность, унижение и страх, прежде всего, перед городскими жителями. В деревне же мы знаем, что за креветочную муку нам платят два с половиной центра, тогда как должны платить четыре цента. Так не должно быть, это несправедливо. Но посмотри на меня: я больше не готовлю креветочную муку. Я человек! Меня просто так нельзя забрать из своей деревни и выдать замуж, заточив в большом доме. А вы, вы, городские жители, что вы знаете о тех, кто живёт в деревне?
Мардина не ответила.
- Я была знакома с одной старой женщиной. Раньше она прислуживала мне с того момента, как я поселилась там. Однако её прогнали, и всё потому, что она обвинила молодых дворян в краже моих денег.
- Её должны были прогнать.
- Почему?
- Она должна была преданно служить, а не обвинять.
- Но один из тех молодых дворян украл деньги.
- А она – служанка, которая больше не знает, как надо прислуживать.
- До чего скучное занятие – прислуживать. Вот мои предки жили и никому не прислуживали. Море даёт всё, оно богаче всего и всех.
Затем девушка с побережья сказала:
- Возвращайся в город, а я хочу остаться здесь, в родной деревне.
- А что ваша покорная слуга должна сказать Бендоро?
- Попроси прощения и передай себя в его распоряжение, раз Бендоро по-прежнему твой дядя, ты станешь его пробной женой. Разве ты этого не хочешь?
Кучера пока не было.
- Чего ты молчишь?
- Ваша покорная слуга в замешательстве, Мас Нгантен.
- Поэтому ты и хочешь унизить эту деревню? Попробуй-ка подумать. Более двух лет назад я должна была оставить свою родную деревню и поселиться в том доме среди людей, которых не знала. А ты всего несколько часов находишься здесь и уже корчишься вся, как старуха, что потеряла свой жевательный табак.
- Ваша покорная слуга может сойти здесь с ума.
- А я бы хотела остаться подольше в своей родной деревне.
- Это невозможно, Мас Нгантен, ваша покорная слуга не в состоянии оставаться здесь так долго.
- Ты можешь вернуться прямо сейчас, у меня нет возражений.
- Как долго вы пробудете здесь, Мас Нгантен?
- Неделю, может быть, месяц.
- Бендоро никогда не говорил этого.
- Если ты разумный человек, то должна понять – в настоящий момент твой Бендоро – это я.
- Нельзя! Нельзя! У вашей покорной слуги есть титул, Мас Нгантен, пусть даже если это только Мас.
Они обе замолчали на миг. Сильный ветер внезапно пробил крону деревьев и кустов.
- Холодно, Мас Нгантен.
- Ты никогда не вспоминаешь о рыбаках, а они выходят в море голыми по пояс.
- Почему они должны выходить голыми по пояс?
- У них мало одежды.
- Ох.
- Что это – «ох»? Вот ты какая – смеяться мне нельзя, это неправильно, то – неправильно. Что ещё за «ох» у тебя? Мы и правда бедные люди, а в глазах городских жителей бедность – это ошибка. Я до сих пор помню те первые дни: Бендоро говорил, что мы неряшливые, не знаем, что такое вера в бога, вот и бедные. А ты разбираешься в религии?
- Ваша покорная слуга никогда не обучалась чтению Корана, Мас Нгантен.
- Я тоже.
Ни одна из них не заметила, как появился кучер и спустился с лошади.
- Четыре человека, барышня, и все несут на себе коромысла.
- Позаботьтесь о переноске всего груза. А вы хотите вернуться в город?
- Пока нет, барышня. Гомбок всё-ещё усталая, она пока не отдохнула как следует. Город так далеко отсюда, и...
- Тот табак? Возьмите себе коробочку из корзины.
- Огромное вам спасибо, барышня. Воды с пальмовым сахаром Гомбоку хватит на целых пятнадцать дней.
Кучер велел людям отнести вещи, а затем вернулся к девушке.
- Людей достаточно, дядюшка?
- Нет, конечно, барышня. Просто они, по-видимому, сегодня больше не пойдут к морю. А что делать? Ваш покорный слуга просто присоединится и поможет им.
- Ох. Ох. Ох. Так много всяких вещей, – сказал один из помощников. - Чьи это вещи, барышня? – спросил ещё один.
- Мои, это мои вещи.
- Куда их отнести?
- В рыбацкую деревню.
Они вдруг перестали разговаривать и начали стаскивать вещи с двуколки и складывать их, чтобы нести.
- Дядюшка, вы уже взяли себе табаку? Не забудьте.
Они пустились в путь вереницей, войдя в ночную темень.
- Ваша покорная слуга боится – прошептала Мардина.
- Лучше будет тебе нести вот эти бутылки. Я сама потащу свой тяжёлый багаж.
- Ах, Мас Нгантен.
- Да, да, я знаю, эта работа и впрямь унизительна, но что же плохого в том, чтобы помочь мне? – Мардина, поколебавшись, понесла в руках четыре бутылки, связанные по две.
Они пошли. Ветви и побеги кустов то и дело цеплялись за одежду, а песок под ногами был такой мягкий, словно тёплая жидкая грязь. Носильщики уже были далеко, обогнав и оставив позади двух женщин и кучера.
- Вы очень быстро идёте, Мас Нгантен. Можно ли немного помедленнее?
- Ты лучше помолилась бы, чтобы не пошёл дождь. – Они пошли дальше, а ночь всё больше приближалась.
- Ещё далеко, Мас Нгантен?
- Ты хочешь остаться здесь одна? – и они вновь продолжили путь.
- Вы и сами, Мас Нгантен, должно быть, устали.
- А кто не устал? Однако мы ещё не прибыли в место назначения»
- А как потом вашему покорному слуге вернуться? – спросил кучер.
- Дядюшка, сегодня ночью вы можете вернуться.
- Ваш покорный слуга, барышня.
- Отвезёте домой эту барышню, да?
- Нет, Мас Нгантен, вашей покорной рабыне велено сопровождать вас, и она будет и дальше сопровождать вас.
- Слышишь, Мардина? Здесь, в этих краях, моего мужа нет, и я – твой Бендоро. Я велю тебе возвращаться в город, а если не хочешь, что поделаешь? Тебе придётся остаться на ночь. Нравится тебе или нет – ты и сама справишься.
- Остаться на ночь? Простите вашу покорную рабыню, Мас Нгантен. Ах... Ах...
- Разумеется, ты сама позаботишься обо всём, что тебе нужно.
И они продолжили путь. Вдали показалось несколько мерцающих ламп. Внезапно подул сильный ветер. Мардина подошла к девушке с побережья и попыталась удержаться за неё.
- Мас Нгантен, ваша покорная слуга... – Однако девушка продолжила идти дальше.
- Вот и дома тех, кто помог нам тащить багаж барышни.
Девушка всё ещё помнила эти дома в конце рыбацкой деревушки. У обоих хозяев никогда не было своей лодки, и они вынуждены были помогать другим рыбакам своими силами. Они помнила и как их звали: Сули и Карди. Однако она никогда не разговаривала с ними. Детей у каждого из них было много, и все маленькие, а труд детей состоял в том, чтобы изо дня в день искать дрова для своих матерей, да играть на берегу.
Когда они наконец добрались до домов, Сули и Карди перестали ждать.
- А теперь куда, барышня? – спросил кучер.
Сули и Карди намеренно хотелось посмотреть на лица обеих женщин, и когда лицо девушки появилось в свете масляной лампы, они обменялись взглядом, а затем долго разглядывали девушек, не произнося ни слова, а говоря лишь глазами.
- Вы знаете меня, господин? Господин Сули! Господин Карди!
- По-видимому да, Бендоро.
- Бендоро? Почему вы зовёте меня Бендоро? Я из местных.
- Мы ваши покорные рабы, Бендоро.
- Бендоро?
- Пойдём, поспеши Сули, – призвал его Карди.
В тот же миг вышли дети и жёны, окружившие их. Один из них указал пальцем на девушку с побережья и собирался уже заговорить с ней, как его мать отстранила его и велела вернуться обратно в дом. Все могли услышать голоса:
- Это же девушка с побережья, не так ли?
- Тсс. А ну молчи. Больше ничего не говори.
- Почему нельзя?
- Отпустите его, матушка, пусть идёт, – побудила её девушка.
- И правда, тяжело научить чему-то этих детей, Бендоро.
- Нет. Я не Бендоро. Вы же сами знали меня в детстве, матушка. Разве нет?
Та женщина снова вышла вместе с маленьким ребёнком, которому прикрыла рукой рот.
- Кто был в прошлом, остался в прошлом, Бендоро. А сейчас разве всё не изменилось?
- Ах, можно только говорить об этом, матушка.
- Не надо это вам одной таскать, Бендоро. Пусть вот эти дети дотащат.
- Ну пусть, если они сами хотят. – Тут дети бросились наперебой помогать.
- Давайте, давайте все вместе. Матушка, присоединяйтесь и вы.
- Можно вашей покорной слуге остаться ждать дома, Бендоро? Пусть дети вас сопровождают.
Участвовать хотели все, даже те дети, что ещё сосали материнскую грудь. Сули и Карди уже далеко ушли. А группа, что плелась сзади, следовала сама по себе, словно эскорт невесты.
- Раньше её звали не Бендоро, – отчётливо прошептал кто-то из детей.
- А красивая она сейчас, да?
- Ах, ну и дети, – отметил кучер.
- Давайте, спойте, – побуждала их девушка.
- А что петь, Мас Нгантен?
- Что петь? «Дует ветер».
«Давайте «Дует ветер»!
Прозрачный голос мальчиков прорывал ночную темень и тишину пляжа:
Ныряет вниз, ныряет.
Ныряет вниз. Торнадо.
Входи, входи
Входи в кратер вулкана.
Иди, иди, иди, иди
Иди в лес.
Именно там, именно там
Бродит многочисленная добыча.
У девушки из глаз закапали слёзы. Она представила себе, как в этот момент её отец ставит в темноте сети. Сильнейший ветер бушевал вдали. Небо потемнело и загрохотал гром. Сеть зацепилась за ветку коралла. Ах, сколько же раз отец возвращался домой, неся подобные истории? Отец и братья её прыгали в холодную воду, ныряли и освобождали сеть.
- Давайте ещё одну песню, – предложил кучер.
Но девушка не слышала: она представляла себе отца. «Это благодаря ему я сейчас в безопасности здесь. Ах, отец». Она представила себе мать. Что она сейчас делает?
Сули и Карди ушли далеко вперёд. Внезапно вдалеке показались разнообразные движущиеся факелы, что шли им навстречу для приветствия. Копоть от сухих листьев кокосовой пальмы раскидывало в стороны от дуновения ветра.
- Кто это, Мас Нгантен?
- Мои родители, соседи, знакомые.
Маленькие дети внезапно вышли вперёд, и бросились бежать, выкрикивая при этом:
- Приехала девушка с побережья! Приехала девушка с побережья!
Факелов и ламп в темноте становилось всё больше и больше, затем появились и лица, блестящие от пота:
- Девушка с побережья! Девушка с побережья!
- Тсс. Тихо. Не кричите, невоспитанные дети, – пригрозил кто-то из встречающей группы.
Девушка очнулась от грустных воспоминаний. Она почувствовала, что кто-то обступил её со всех сторон и прямо дышит в затылок. Раньше никто её так не приветствовал, как сейчас. Она ощутила себя чужой. Издали она увидела отца – тот шёл впереди, неся факел из высушенных листьев кокосовой пальмы, и был голым по пояс. А его сильные мускулы блестели при каждом движении в свете факела. Девушка побежала. Песок под ногами её рассыпался. Она видела лишь одну фигуру среди всех остальных.
- Отец, отец! – и она схватила ноги отца и обняла их обеими руками.
Отец погладил её по волосам.
- У тебя всё хорошо, дочка?
Все факелы опустились вниз и окружили этих двоих – отца и дочь.
- Отец, благословите!
Никто не разговаривал. Все стояли, околдованные, словно куча статуй.
- Встань, дочка.
Девушка встала, разглядывая тех, кто был вокруг, вглядываясь в каждое лицо, окружавшее её. И каждый, кого коснулся её взгляд, тут же встревоженно кланялся ей. Девушка нахмурилась. «Они раньше так не делали. Верно, не так уж и давно это было», заверила девушка саму себя. Она почувствовала себя чужой и изолированной, словно обезьяна в клетке, и поднялась с помощью сильных рук отца.
- Пойдём домой. Мать уже ждёт дома.
Она поглядела на отца. С колебанием в глазах тот избегал её взгляда.
«Отец? Почему даже отец не хочет смотреть на меня? На собственного ребёнка?» Она чувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Эта рыбацкая деревушка перестала быть для неё укромным местом. В то же время сзади за ней постоянно следили глаза Бендоро, от тени которых невозможно было отделаться. Она всё ещё знала тех, кто пришёл встретить её – всех своих соседей. Те, кто когда-то надрал ей уши, те, кто рассказывал ей сказки, те, кто поднял её и отнёс домой, когда она упала с гуаявы, те, кому она часто помогала на кухне. Были тут и маленькие дети, которых она раньше носила на перевязи у себя за спиной. Но они не были такими же естественными и непринуждёнными с ней, как раньше. Через раз она слышала слова «Благородная дама», «Барышня», «Бендоро». Эти слова гудели и гнались за ней, разрывая на части и выжимая ей мозг. «Бендоро». «Барышня», «Бендоро», «Барышня». И множество пар глаз почтительно потупляли взор, когда смотрели на неё, словно намекая: притворство, притворство, всё это притворство.
Она нерешительно и медленно шагала в сопровождении отца. Да, эта рыбацкая деревушка больше не такая, какой была раньше. Даже ночная темень, пронизанная светом факелов из сухих листьев кокосовой пальмы, тоже, казалось, больше не была покрыта той рябью, что и миллион лет назад. И несмотря на то, что были слышны голоса, даже в слабом шёпоте, такими мрачными казались, такими ироничными, такими безрадостными.
Мардина же вообще не раскрывала рта. Кучер тоже весьма неохотно раскрывал его. Маленькие мальчики прыгали вокруг, глядя на неё, как будто она была только что пойманным дюгонем. Дети спереди и сзади неё беспрестанно следили за каждым её движением, за каждым предметом, надетым на неё. Один мальчик даже задержал её левую руку, рассматривая перстни на пальцах. Несколько детей побежали вперёд, в дом. Она напрягла всё своё внимание, чтобы смочь поприветствовать мать у дверей. Однако женщины не было видно. Девушка всё съёжилась. Все взрослые двигались вереницей сзади неё.
- Почему они позади, отец?
- Где мама, отец?
- А где могут быть все четыре женщины в деревне, кроме как на кухне?
-Ах, мама! – И девушка побежала. Сандалии отскочили куда-то в сторону, когда она ворвалась в дом. – Мама, Мам! Мам! Мам!
Но ответа не было слышно. На кухне лишь пламя облизывало большой горшок, использовавшийся дотоле только во время праздников в деревне. Она встала перед огнём и попыталась послушать. Что-то услышала: то был ветер, дувший с моря. Но было и ещё что-то: приглушённый голос с перебоями.
- Мама! – завопила она, увидев мать, стоящую на коленях в углу дома. – Ах, мама, мама!
Однако ответом матери были лишь всхлипывания да рыдания. Девушка также приветствовала её рыданиями. Обе они стояли на коленях, ничего не говоря. Все люди уже вошли в дом. Увидев это зрелище, все остановились, не приближаясь. Отец же, не оборачиваясь, поспешно вышел из дома, вручая себя темноте пляжа.
- У тебя всё хорошо, дочка? – прерывисто спросила мать.
- Благословите, мама.
- Тебя так долго не было, – и мать продолжила рыдать.
- Но вы с отцом меня так и не позвали домой.
- Ах, это слишком поздно, слишком поздно. Вправе ли мы позвать к себе жену Бендоро?
- Простите меня, мама, простите.
Родители и остальные взрослые один за другим вышли из дома, последовав примеру отца. Остались лишь мальчишки, которые были свидетелями сцены, устроенной дочерью и матерью в углу дома в рыбацкой деревушке.
- Мама, почему вы приветствовали меня со слезами на глазах?
Мать уже начала реветь.
- Мама!
- Эти слёзы из-за того, что ваша собственная дочь совершила что-то дурное, пусть даже она и жена дворянина?
- Мама, вы не хотели, чтобы я возвращалась, да, мама?
Мать рыдала.
- Мама!
Затем и деревенские женщины вошли в дом и остановились неподалёку от детей.
- Бендоро принял твоё служение ему, дочка?
- Не отцу твоему, ни матери твоей, а только Аллаху Всевышнему это нужно, дочка.
- Мама, у вас всё хорошо?
- Только тебе так всегда казалось. Почему ты вернулась домой?
- Я ведь всё ещё ваша дочь, мама.
- На тебя не разгневались?
- Тебя не вернули к нам обратно?
- Нет.
- Ты приехала по собственному желанию?
- Верно.
- Ты приехала с разрешения своего мужа, Бендоро?
- А по-другому и быть не может, мама.
Мать вытерла слёзы и встала.
- Какая ты сейчас красавица!
Соседки тоже стали подходить ближе.
- Прямо как гурия, – добавили сразу несколько из них. Девушка же почувствовала, что каждая старается изо всех сил подражать воспитанности горожанок, пересадить её куда-то на другое место, напудрить её, выделить так, словно она прокажённая. Любой её взгляд, обращённый на одну из них, моментально сталкивался с улыбкой и беспомощно повисшими по обеим сторонам руками. Руками, которые обычно толкли в порошок твёрдые зёрна кукурузы или кололи прочные дрова, как когда-то, в былые времена.
- Давайте войдём, – попыталась разрядить обстановку девушка.
И люди, не раскрывая ртов, направились на кухню. Тот же час всё стало тихо. И вдруг одна старуха пронзительно крикнула:
- А где мужчины? А ну, за работу!
Мальчишки скандировали «Ура!». Мешки с рисом начали разгружать. Бутылки с соевым соусом понеслись на кухню. Подарки были развёрнуты на бамбуковом топчане. Мужчины начали возвращаться в дом. Девушка достала два полосатых отреза на саронг и передала старейшему жителю рыбацкой деревни, ещё один – главе её.
- А остальным, – заговорил старик, – будет достаточно наесться досыта, да.
- Мешка риса будет достаточно для всех этих людей, – дополнила его слова девушка.
- Спасибо, благородная барышня.
- Почему это – благородная барышня? Вот она – истинная дворянка, – и девушка указала большим пальцем на Мардину.
Только теперь всеобщее внимание переключилось на Мардину – горожанку с круглым лицом и маленьким ртом, похожим на красную луковичку, приклеившуюся ко дну ступки.
Той ночью вся рыбацкая деревня была залита светом факелов. То тут, то там слышалось, как люди распевали песни, и до самого рассвета никто не спускался к морю.
- Не нужно вам готовить пищу, благородная барышня, – мешали девушке жители деревни. Выяснилось, что кучер тоже принимал участие в празднике, забыв про Гомбок, свою лошадь, привязанную за стебель сои на обочине дороги.
Лишь один раз в год здесь царит подобное веселье и согласие: во время праздника Ид Аль-Адха и хаджа, когда рыбаки со всеми семьями спускаются к морю и вручают подношения – кулёчки с варёным рисом – богине моря Лоро Кидул, прося её благословения и моля не портить их каждодневный труд.
Каждый из них чувствовал гордость за то, что эта девушка из их деревни стала горожанкой, высокопоставленной особой, дворянкой. Каждый гордился и тем, что их деревню посетил с визитом потомок дворян – Мардина.
Си Дул-рассказчик с бубном в руках был увлечён рассказом одной истории, пока остальные обслуживали девушку. Он пел про то, как великий господин Гунтур по прозвищу Денделс строил главную дорогу, вторгшись на юг их региона:
О Господь вселенной, не будь суров.
Умрёт тот, кто осмелился отказаться выполнять его приказ:
Придворные сановники, аристократы, все дворяне, тем более
Простые люди, которым суждено стать рабочими.
На левом боку у него на перевязи была тонкая сабля.
Но повеление его – ой – ой – ой – ещё более страшное.
Словно раскаты грома попали в лодку и снасти.
В одну сторону на сажень дорогу нужно построить.
Дрожали все, заслышав имя его – Гунтур.
Всё подчинилось ему: горы, реки, да болота.
Пляж и дорога идут параллельно рядом.
Деревенский глава стал мостиком к стоящим у власти.
- Это не игрушка какая-то – великий господин Гунтур, – вставил своё слово кто-то. – Если бы таких как он, было хотя бы четверо, то конец бы пришёл яванцам.
Когда пролегла в ряд идеальная дорога,
По ней ежедневно ездили прекрасные повозки,
Везущие господ, дам и барышень,
Великого господина губернатора, генералов и слуг.
- Да расскажите уже другую историю, – вклинился ещё кто-то. – Да, да, смените историю – давайте лучше повествование о девушке с побережья, – предложил ещё кто-то. Рассказчик на миг остановился, перевёл дух и отхлебнул кофе, затем начал рассказывать другую историю:
Море спокойно, ветер тоже мирный.
- Позовите и благородную барышню – пусть она тоже послушает.
- Велите ему просто рассказывать громко, и звать никого не нужно.
- Да, пойте немного погромче.
Рассказчик сильно ударил в свой бубен и громким голосом затянул:
Море спокойно, ветер тоже мирный.
Рыбаки идут домой, утоляя жажду.
Нет равной по красоте девушке с побережья.
Она словно нимфа Наванг Вулан* спустилась к пруду.
- Благородная барышня, выходите, идите сюда! – воскликнул кто-то. – Идите послушайте.
И рассказчик забил в свой бубен твёрже и энергичнее.
Самая прекрасная девушка в рыбацкой деревне –
Мечта, идол всех молодых людей – девственница.
Любимица всех: старых и молодых, мужчин и женщин.
Девушка с побережья – ой, какая прекрасная, какая красавица.
Жители города с любопытством узнали:
Распустился в рыбацкой деревушке цветок
И дворянин отправил скорее посланца –
Передать предложение руки и сердца от страстно влюблённого.
Сорван цветок, украсил собой большой дом.
Осыпана розами, в волосы ей вплетён бриллиант.
Но не забыты ею родители и знакомые,
Вежливая и воспитанная девушка с побережья стала примером.
Он ещё сильнее ударил в бубен, колокольчики зазвонили ещё звонче. Рассказчик всё увлечённее бил в бубен, меж тем как звук моря становился всё ближе и ближе, подступала ночная темень. Шум достиг своего пика, когда была наконец поданы тарелки с едой вместе с различными гарнирами и городскими приправами. Несколько человек рухнули навзничь на песок, прямо под деревьями, опьянённые пальмовой водкой. Повсюду были разбросаны куски побегов бамбука – там же, где были пустые сосуды от водки. Как только животы были набиты, шум начал стихать и отступать. Факелы всё больше затухали и гасли. Мальчишки, у которых кончился заряд энергии, валялись под коньками крыши дома, и даже под топчаном. Наконец вся рыбацкая деревушка затихла. Даже патруль из местных жителей – и тот забыл про свои обязанности.
- Мас Нгантен, – зашептала Мардина. – Где будет спать ваша покорная слуга?
- Вместе со мной.
- А комнаты тут нет?
- Тогда лежи вместе с другими и так же, как и они.
- Мас Нгантен...
Солнце быстро выползло, само того не осознавая. И только после того, как несколько мальчишек завопили, проснувшись, поскольку куры клевали нарывы на их телах, люди стали открывать глаза, потягиваясь и кашляя, а потом ища укромное местечко, где бы справить нужду. Море уже было далеко от берега, а лодки, что ещё вчера были подготовлены для выхода в море, сейчас стояли на мели в песке. Мальчишки наперебой штурмовали кухню в поисках остатков вчерашней еды. Рыбацкая деревушка вдруг вновь занялась своими делами.
* Нимфа Наванг Вулан – сказочный персонаж, небесная нимфа индонезийского (яванского) фольклора, которая является воплощением идеальной женщины и связана с ткачеством, приготовлением пищи и выращиванием риса. Магическая сила Наванг Вулан исчезает, когда её смертный муж нарушает введённый её запрет. В мире существует множество подобных историй о браке между сверхъестественными существами и людьми.
- А как умыться вашей покорной слуге, Мас Нгантен?
- Разумеется, из резервуара для воды, черпаком.
- Но ведь вода солёная. И мыло смыть такой водой будет не так-то легко.
- Никакого мыла.
- И это после целого дня пути вчера? Не помывшись вечером?
- Мы тут всего-лишь жители бедной деревушки. Иногда мы вообще не моемся, чаще всего купаемся в собственном поту и в море.
- Всего одна неделя здесь, и ваша покорная слуга сама станет засоленной рыбой.
- Дядюшка! Дядюшка! – закричала девушка.
Прикрыв нижнюю часть тела, кучер сразу подошёл.
- Ах, уважаемая барышня, ваш покорный слуга совсем позабыл о своей лошади.
- Не беспокойтесь, вчера вечером не было разбойников.
- Правда, не было? А что, если её в ногу укусит змея?
- Вам тоже придётся спуститься к морю.
- Нет животного, более приятного, чем лошадь, барышня. Ест только отруби и траву, зато даёт жене и детям вашего покорного слуги всё, чем нужно. Её и искать не нужно, это не то, что рыба, барышня.
- А про свой табак не забыли?
- Прошлой ночью он служил вместо подушки, барышня. Очень жаль, если он станет дымом, не пройдя через нос вашего покорного слуги.
- Отвезите эту благородную даму в город.
- Ваш покорный слуга, барышня.
- Мас Нгантен тоже должна вернуться.
- С каких это пор ты вправе командовать мной? Дядюшка, готовьтесь, и поскорее.
- А где же умыться вашему покорному слуге, барышня?
- Спросите у своей лошади.
Вот так утром того же дня Мардина вернулась в город. Оказалось, это был маленький кусочек разрядки, достигнутый девушкой с побережья. Пара глаз с неестественным блеском во взгляде, обращённом на неё, эта её притворная вежливость, раздражающая фамильярность, и прежде всего, родители, что были так далеко от неё, – всё это заставляло её чувствовать себя одиноким коралловым рифом, не привязанном ни к кому, и ни к чему, кроме себя самого, да моря, что таит в себе лишь тишину.
Когда она вошла в дом, там уже не мать, что всегда была приветлива и защищала её от чего угодно, а соседки добровольно работали, чтобы угодить ей. Отец теперь едва осмеливался зайти в дом, если она находилась внутри. Она звала отца несколько раз за это утро, однако он только появлялся в дверном проёме, заслышав её голос, делал глубокий кивок головой и снова уходил. Все удерживали её от работы. Она стала центром всеобщего внимания. Наблюдали за каждым её шагом и каждым движением. «У воров, что застигнуты при свете дня, – и у тех не такая странная участь, как у меня сейчас». Её родной дом уже не мог укрывать её.
- Отец, – позвала она в последний раз. И как и всё время с самого утра, отец снова появился в дверях.
- Отец, почему вы не входите внутрь?
- Здесь приятнее, чем в доме – там жарко.
- Ах, отец, я знаю, почему вы не хотите войти – это потому, что я здесь.
- Это не правда, не правда. Что я могу сделать для тебя?
- Подойдите сюда.
- Внутри жарко.
- Назовите меня хотя бы по имени, волей-неволей.
- Ненормально будет обращаться к своему благородному ребёнку по имени.
- Ах, отец, подойдите сюда.
- Лучше я останусь здесь.
Девушка сделала шаг к двери, подойдя к отцу, и тот вышел с порога, посторонившись и открыв ей путь наружу.
- Я хочу, чтобы было всё как раньше, отец, как раньше. Чтобы люди не обращали на меня внимания.
- Да никому и дела до тебя нет.
- Давайте прогуляемся, отец, поглядим на побережье.
- Что ты хочешь увидеть на пляже?
- Больше двух лет я не ступала ногами по мокрому тёплому песку.
- Ты просто побудь дома, ты же ещё не отдохнула после вчерашней поездки.
Девушка шагнула наружу, медленно пошла к берегу. Мальчишки тут же наперебой последовали за ней, оглушая своими голосами, а все люди высыпали из домов наружу, окидывая её взглядом. Отец сопровождал её сзади.
- Отец, почему вы всегда позади меня? Разве вы не мой отец по-прежнему?
Тараторящие дети представляли какую-то странную картину на берегу. Когда девушка удалилась от основной дороги, заметила, что та выглядела и пахла как раньше: шеренга отходов человеческой жизнедеятельности вдоль всего пляжа без всякого надзора.
- Я хочу искупаться в море.
- Неясно, приемлемо ли это.
- Это и правда неприемлемо, но я хочу.
- Невозможно.
- И правда невозможно.
- Дети, почему вы кричите так, словно креветки на подносе? Ну-ка разойдитесь! – и отец угрожающим взглядом поглядел на самого старшего мальчика.
Стайка детей отступила и столпилась поодаль, стоя на расстоянии и наблюдая, как отец и дочь продолжают идти вдоль берега, исследуя пляж.
- Почему всё не так, как прежде, до того, как я вышла замуж? Деревня не изменилась, но вот люди-то изменились!
- Мы все стареем и стареем. Вот, гляди, – и он указал на море. - Оно не изменилось. – Затем он развернулся и указал на деревню. – И она тоже не изменилась. – Крыши с козырьком всё такие же старые, нет ни одной новой; те кокосовые пальмы, как вижу, не изменились.
- Кто-нибудь умер за это время?
- Нет.
- Просто дети становятся старше, да число их всё больше.
Отец покашлял.
- Очень мало перемен.
- Действительно, очень мало.
- Но люди-то, ясное дело, изменились. По отношению ко мне. Даже вы, мой собственный отец. Они как-будто показывают на меня пальцем: «Уезжай поскорее отсюда, возвращайся в город»!»
- Это нет так! Не так! – приглушённым криком повторил отец.
- Я приехала, но никто даже не вышел в море.
- Разве не надлежит им разделить радость твоего отца, который на два года остался без всяких известий?
- Чуть меньше двух лет. Однако я не вижу, чтобы мой отец радовался.
- Неуместно в таком пожилом возрасте прыгать и скакать, словно мальчишка.
Он указал в сторону моря.
- Кажется, эта лодка не из нашей деревни.
Отец направил взгляд вслед за лодкой и покачал головой.
- Я привезла ажурную пряжу.
- Да, каждый, кто едет в город, привозит оттуда ажурную пряжу.
- И чётки.
- Чётки?
- Подарок от Бендоро вам, отец. Чёрные, из твёрдого дерева. Мекканские.
- А чётки ещё зачем?
- Бендоро передал вам привет. Если в деревне нет молельни, то Бендоро сам готов заплатить за её постройку.
- Как это благородно!
- Но у здешних людей, разумеется, нет на это времени. Все заняты в море, ведь рыбу не так-то легко поймать.
- Не иронизируй.
- Ах, отец. Как я могу иронизировать, когда всем известно, что сил у нас не хватает даже на то, чтобы вырастить кукурузу, не говоря уже о том, чтобы строить молельню или чтобы раскрыть книгу!
- Ты всё ещё помнишь, что сказал вчера вечером дедушка-старейшина?
- Я ничего не слышала.
- Он сказал, что у нас нет никаких возможностей: богатства нет, достатка нет, рая нет, даже после смерти – и той, только ад. Закончилось всё и не хватает ничего.
- Такова судьба рыбаков.
- Ах, попомни меня, – сказал отец. – Когда наш рассказчик Си Дул начал рассказывать сказку, то сказал: “Если наш старейшина отправится в ад, то и все мы попадём в ад. Просто он среди нас лучше всё знает”.
- Бендоро сказал, что может послать сюда учителя Корана.
- И как мы оплатим его труд?
- Бендоро оплатит.
- Ну, может быть, рыба будет более покладистой, если мы будем читать Коран, а?
- Возможно. Это мы пока не пробовали.
- Я спрошу у дедушки-старейшины. Только он и знает, что ответить.
- Отец, Бендоро наказал мне передать вам, чтобы вы заменили этот дом на другой, из дерева. А я привезу деньги на все расходы.
- Для чего мне деньги? Тут ничего не купишь. У всех такие же дома. И мы такие же, как остальные.
- Тогда, может быть, чтобы купить лодку?
- Мы всё-ещё сами делаем себе лодки, по старинке.
- Что мне ответить Бендоро?
- Море по-прежнему богато. Оно даёт нам всё, вплоть до самой прекрасной вещи в мире: жемчуга.
- Отец, вы никогда не говорили мне о жемчуге.
- А для чего говорить? Он не придаст большей ценности нашим силам.
- Бендоро купил мне целый набор украшений из жемчуга.
- Жемчуг и правда очень ценный. А вот наша сила и энергия – нет. Только люди предпочитают украшать себя жемчугом. Ныряльщики переворачивают всё в море ради него, но жемчуга не носят.
- Отец, зовите меня по имени, как когда-то давно.
- Достаточно иногда звать тебя так в своём сердце.
- Ах, отец, я как-будто больше не дочь этой рыбацкой деревушки.
Мангровые деревья на берегу рыбацкой деревни были очень тонкими по причине частой их вырубки на дрова. Но в каких-то местах кустики мангров пышно разрослись, и казалось, что к ним никто не прикасался. «Не мешайте манграм расти здесь», как-то давно сказал один незнакомец. «Если мне потом повезёт, то я смогу снова приехать сюда. Тогда я узнаю эту землю, куда я ступил после того, как меня спасли на лодке деревенские рыбаки, привезла сюда, выходили, а потом отправили в город». Тот незнакомец больше не появлялся. Однако мангровые кусты так и остались нетронутыми.
- Кто бы ни выпил солоноватой воды из этой деревни, уже никогда её не забудет. И кто бы ни родился здесь, тот навсегда останется ребёнком этой деревни.
- Старшие братья и сёстры вообще больше не разговаривают со мной.
- Они заняты тем, что вырезают фигурки из дерева.
- Похоже, что и младшим моим братьям и сёстрам тоже запрещено разговаривать со мной.
- Их приучили уважать свою городскую сестру.
- Ах, отец, отец. Словно сейчас вы впервые везёте меня в дом Бендоро.
Растроганный, отец опустил голову.
- Возможно, я должна буду в скором времени вернуться в город.
- Эта деревня и впрямь слишком жалкая, одно сплошное расстройство.
- Ах, отец, я просто хочу, чтобы со мной обращались так же, как раньше. Побейте меня, если я провинилась в чём-то. Но не удручайте меня вот так. Разве недостаточно выпало мне испытаний в городе? Разве я не исполнила желание своих родителей, став женой дворянина? Почему после этого вы сами так себя ведёте, отец? А мать едва желает разговаривать со мной. В чём моя вина?
- Кто бы мог предположить, что я вручу свою дочь в руки высокородного дворянина? – Отец вдруг замолк, не в силах продолжать свои слова. Но затем слабым голосом, частично заглушаемым ветром, прошептал. –Сколько раз я избивал своего ребёнка, причём иногда и по утру?...
Девушка остановилась и покосилась назад, наблюдая за тем, как отец продолжает путь, опустив глаза вниз и бороздя песок. Насколько маленьким стало сейчас сердце этого смельчака, противостоящего морю, боровшегося со штормом, ворошившего море и ловившего рыбу каждый день, а всё из-за того, что находился рядом с собственной дочерью, ставшей женой аристократа.
- Ах, отец, за что вы осуждаете себя?
- Когда я буду благословен внуками?
- Пока не было на то воли божьей, отец.
- Ещё никогда наш дом не украшали внуки.
- Какая у вас надежда на своих внуков, отец?
- Процветание, благополучие, чтобы они не были такими, как мы.
- Как аристократы?
- Если то будет мальчик – он станет настоящим аристократом.
- Если бы существовало предопределение, судьба, вы бы сами хотели стать аристократом, отец?
- К этому стремится любой.
- Если бы вы знали, отец, как они там живут...
- По крайней мере, они не пытают счастья изо дня в день. По крайней мере, они не пачкаются каждый день.
- Ах, какие у вас странные мысли, отец.
- Странные и бесполезные. Мы живём и выполняем тяжёлую работу, и так будет продолжаться до тех пор, пока мы не сможем больше работать. Разве что будем раздавать советы, как старики.
- Давайте посмотрим, как люди чинят свои сети.
- Сегодня все отдыхают. Никто не работает.
- Посмотрим рыбоводный пруд.
- Позже. Я очень устал, плохо себя чувствую. Мальков рассадили всего восемь недель назад.
Девушка засмеялась.
- В этом году много мальков купили здесь?
- Это благоденствие, благоденствие. Дети из деревни уже большие. Доход от продажи мальков вырос. Одни только твои младшие братья и сёстры могут собрать больше тысячи мальков за неделю.
И тут девушка вспомнила о том, что было несколько лет тому назад: она сама, голая, вооружившись кораллом, черпала мальков молочной рыбы на берегу моря, перекладывала их в маленький глиняный горшочек с водой и мангровыми листьями.
- Что-то я не вижу, чтобы кто-то готовил траси*.
- Наши траси не пользуются спросом. Очень немногие лоточники приходят к нам в деревню за траси.
* Траси – толчёные креветки или анчоусы, распространённая на Яве приправа к варёному рису.
- В городе людям больше нравятся траси, приготовленные в Ласеме.
- В том нет нашей вины. Говорят, что наши траси, которые привозят в город, перемешаны с глиной.
- Да, в городе попадается много траси, смешанных с глиной.
- Но не мы же их смешиваем с глиной.
- Разумеется, это не мы. В нашем роду ведь не было мошенников, отец. В городе я слышала, что это дело рук одного торговца-лоточника. У него есть вторая и третья жёны, которые живут в деревне недалеко от города. Этот лоточник утверждает, что он хаджи. Он портит наши траси, чтобы только те траси, что делают в деревне его жёны, пользовались спросом.
- Мы немного получаем и от разведения мальков молочной рыбы.
- Очень мало?
- Однако мы всё ещё ведём здоровую, хорошую жизнь.
Они шли к дому. Отец по-прежнему молчал, если она его о чём то спрашивала.
- Отец, вы по-прежнему не хотите называть меня по имени?
Девушка чувствовала, что отец мучается из-за её слов. Но она и сама тоже мучилась. Море было всё дальше и дальше от деревни. Песчаная равнина казалась такой далёкой, такой плавной, светло-коричневой, плоской и пустой. Море же казалось тонкой голубой полоской с белёсыми полосками над ней. Это ни в коем случае не означало, что на этих бело-голубых полосках была лодка. Ветер не дул. А стволы мангров выглядели такими жёсткими: коричневые и чёрные, содержащими не жизнь, а исключительно смерть.
Чайки, что раньше обычно казались висящими в воздухе, ныне не заполняли горизонт, плавно покачиваясь. А небо там вверх было белым-белым, точно хлопок без единого вкрапления какого-либо иного цвета.
- Мать сегодня готовит куриный шашлык на обед.
Эти слова навели на девушку уныние. Мать никогда не готовила для неё шашлык. Те несколько кур, что имелись у них, несли яйца для укрепления мышечной силы отца. И кто знает, сколько кур из тех немногих, что ещё оставались, должны были доказать, что она и впрямь отличается от остальных жителей деревни.
Медленными шагами и с колебанием в сердце она снова зашла в дом. Оглянувшись назад, она поняла, что отец не последовал за ней в дом. «Отец! Отец!», воскликнула она в сердцах. Она обнаружила нескольких соседок, занятых тем, что помогали матери готовить. Увидев её, они прекратили работу, наклонили вниз головы и отступили назад, уступая дорогу. «Это наверное из-за моих украшений», попробовала она сделать вывод. «Мне нужно будет сегодня же вечером снять все эти украшения». Она подошла тем временем к матери, которая готовила самбал*. Мать также прекратила свою работу:
- Не заходи сюда, не пачкайся. Грязно.
Грязь! Внезапно ей вспомнилось порицание Бендоро жителям этой рыбацкой деревни:
- Они грязные, у них мало веры, вот потому они и бедны, – сказал Бендоро. – Если все захотят быть полностью чистыми, кто же тогда будет убирать грязь? – спросила она невинно у Бендоро.
- Грязь! Бедность! Недостаток веры! Ад! – Она никогда раньше не слышала подобных слов, до того, как приехать в город. Эти новые слова вызвали сильное помрачение в её мозгу. А как приготовить солёную рыбу, если люди не осмелятся вытащить внутренности из брюха рыб, лежащих на подносе? Они будут разлагаться, и весь героический труд твоего отца и старших братьев окажется напрасным.
* Самбал – соус или паста из красного острого перца чили, куда могут добавлять тушёные овощи. Подходит как приправа к мясу, рыбе и рису. Без самбала не обходится ни одна трапеза в Индонезии.
А ещё запах от рыболовной сети. И со всего моря! Духи? Это и правда приятно, но они же не способны призвать рыбу попасть в дом человека по доброй воле.
- А что, если я запачкаюсь? – повторяла не раз девушка.
- Нехорошо горожанам ходить грязными. Пусть лучше это сделаем мы, нам привычнее, а ты иди отдохни на бамбуковом топчане. Ты утомилась после вчерашнего путешествия. А матушка Пин может тебя размять, если тебе нравится, и если захочешь.
- Да, я хочу, я хочу массаж!
- Так зови матушку Пин.
Впервые в её жизни массажистка положила свои талантливые руки ей на спину, на поясницу и расслабила напряжённые нервы.
- Вы уже давно делаете массаж, матушка Пин?
- Ваша покорная слуга.
- А раньше вы когда-нибудь жили в городе, матушка Пин?
- Ваша покорная слуга.
- А почему живёте здесь?
- Ваша покорная слуга.
- А?
- Ваша покорная слуга.
Девушка улыбнулась, и её желание поговорить как-то исчезло. Она никогда раньше не была знакома с матушкой Пин. «Она тут новенькая», подумала она. Наклонив голову, она поглядела в сторону кухни.
- Откуда эта матушка Пин? – спрашивала она у любого, кто только хотел ответить.
- Да кто её знает? Просто она уже была здесь, и всё, – ответил кто-то.
- А где она живёт?
- Да везде.
Девушка улыбнулась. За те два с лишним года, что она проживала в большом особняке в городе, она привыкла видеть, что у каждого человека было своё определённое место жительства. Она также привыкла к тому, что каждый находился в безопасности, только когда двери дома были заперты, так что никакой чужак не мог помешать. Она презрительно фыркнула. В этой рыбацкой деревушке, где она родилась, она медленно, но верно начала снова изучать прошлое. Она улыбнулась и пожалела, что стала такой забывчивой. Здесь не было ни одного дома, двери которого были бы заперты на ключ – как днём, так и ночью. И сами двери здесь делали не за тем, чтобы отталкивать человека, а чтобы противостоять ветру. Здесь все люди спят на топчане, будь то ночью или днём, включая гостей, откуда которые никто из местных никогда не интересовался. Она снова фыркнула. В городе каждого новенького всегда встречали вопросами: Как зовут? Откуда? Здесь же людям было всё равно, откуда эта матушка Пин, им было всё равно, что она немая, и даже всё равно, если она родилась хоть в аду.
- Тогда откуда людям известно, что её зовут матушка Пин?
- Просто взгляни на её ноги.
- Почему на ноги?
- Она хромая*.
* Хромая (хромой) по-индонезийски будет «Pincang» («Пинчанг»), отсюда и имя женщины (или кличка) – Пин.
Ах, эти озорные дети! Это они прозвали её так из-за увечья.
Девушка засмеялась. Но не из-за озорства детей, а из-за тона собеседника: она чувствовала, что голос не выделял как-то себя самого, это был голос человека из её деревни, а не лакея Бендоро.
Внезапно матушка Пин издала какой-то странный звук.
- Что она сказала?
Люди затряслись от хохота. Девушка вздохнула. То был смех жителей её родной деревни: свободный, непосредственный смех людей, а не лакеев в присутствии Бендоро.
- Разные бывают матушки Пин, – охотно воскликнул кто-то.
- Что она сказала?
- Сказала: «У барышни пока нет сыночка?»
- А?
- Пока что это не всё. Она ещё спросила: «А не собирается ли барышня родить в скором времени?»
- А?
Снова матушка Пин издала какой-то странный звук – низкий и шумный, как будто из глотки свирепого проголодавшегося зверя. И снова люди раскатисто захохотали.
- Что она сказала?
- Сказала, что эта талия маловата, да и бёдра тоже, – поправил кто-то, а затем пронзительно засмеялся.
Девушка подняла голову, чтобы разглядеть, как же разговаривает эта матушка Пин. Оказывается, этим странным звукам помогали своими жестами проворные руки.
- Почему же талия и бёдра маловаты? – Тут кто-то приблизился к матушке Пин и ущипнул её за талию. От неожиданности матушка Пин подпрыгнула и пронзительно закричала, а затем расхохоталась. Женщина, что её ущипнула, говорила с ней языком жестов, однако матушка Пин продолжала хихикать. Девушка присмотрелась внимательнее, но не поняла. Она видела, как матушка Пин покачала головой, и снова руки её зашевелились, подавая сигналы.
- Что она сказала?
- Ах. Разные бывают все эти матушки Пин, – сказал кто-то, помешивая рагу в очаге, и при этом застенчиво хихикая.
- И впрямь, ни на что не похожа эта матушка Пин, – рассмеялся своим резким смехом кто-то другой.
- А правда, что с ней не так?
- Это, барышня, ну...это...это... ну, если так... тогда, стало быть, это…
- Ах, так о чём она говорит таким образом?
- Эта матушка Пин и впрямь разговаривает как-то не так.
- Да, но что именно она сказала? Я не поняла.
- Это, барышня, ну... она говорит, что вы уже могли бы и детей иметь.
Девушка вдруг вскочила со своей подушки, поглядела в лицо матушке Пин. Собственное её лицо стало серьёзным, и как новенькая среди всех тех людей, она спросила:
- А вы и впрямь немая, матушка Пин? Вы же недавно только могли произнести слова «ваша слуга»!»
- Так она только это и может сказать. Кто её знает, сколько лет у неё ушло на то, чтобы это выучить. Может быть, повторив тысячу раз и голову себе разбив, она и смогла произнести это.
- Ваша покорная слуга.
Девушка оглядела матушку Пин, которая сделала ей знак рукой снова лечь на подушку. Однако девушка по-прежнему разглядывала её. Тут вдруг она испугалась, на лице её внезапно появился испуг. Смех на кухне прекратился. Все глаза устремились на девушку, а затем на матушку Пин. Девушка спустилась вниз с топчана, встала, посмотрела на матушку Пин, при этом шагая назад. Атмосфера внезапно изменилась. Из каждого уголка дома ползло напряжение.
- Отееееец! – завизжала девушка, что есть сил. Дикий страх заблестел в её глазах. Несколько мужчин забежали в дом. Отец подошёл к дочери, и она, не оглядываясь назад на отца, вытянула назад руку, пойманную отцом.
- Кто это? – и девушка указала на матушку Пин.
- Матушка Пин, мы её знаем.
- Нет. Это мужчина! – голос девушки звучал на полную мощь.
- Мужчина? – закричали все от изумления.
Матушка Пин, внезапно оказавшаяся в осаде, пыталась говорить глазами. Однако все глаза устремились к ней, прося дать ответ.
- Матушка Пин, ты женщина или мужчина? – отец ни с того, ни с сего прыгнул вперёд так, что схватил матушку Пин за руку. Та затряслась.
- Ты здесь уже пятнадцать дней, так?
- Да как она сможет ответить? Она же немая.
- Нет, – завывала девушка. Она может произнести «Ваша слуга».
- Ну же, давай, говори «Ваша слуга»! – взревел отец.
- Ва-ша слу-га, – прорычала матушка Пин.
- Она не немая. Ну-ка говори, ты женщина или мужчина?
Матушка Пин попыталась пошевелить руками. Но незанятая рука отца ударила её по щеке.
- Ты понимаешь, что я говорю. Ты не немая. Так ты женщина или мужчина? – запугивал её отец. – Снимайте с неё одежду!
Взявшие её в осаду люди протянули руки, желая раздеть её. Но матушка Пин резким движением высвободилась, прорвала осаду и убежала. Несколько людей пустились за ней в погоню.
- Поймайте её! – закричал отец. Но матушка Пин уже была где-то за домом, и исчезла. Все мужчины вышли из дома.
- Принесите верёвку ,– заорал кто-то из дома. Все оставшиеся женщины смотрели в сторону щели в двери.
- А её и не подозревали, – прошептала одна из старух.
- Да кто вообще подозревал?
- Вчера она спала в моём доме. Ах, нет, позавчера.
- Ещё и позавчера?
- В моём доме, хотя я точно и не знаю.
- А прошлым вечером где она спала? – Но никто не ответил ей.
- Она не присоединилась к празднику вчера вечером? – Ответа не последовало.
- А вчера после полудня? Где была она после полудня вчера?
- Ваша покорная слуга не видела, уважаемая барышня.
- А кто же видел? – Ответа не было.
- Это и впрямь удивительно, барышня. Но никто из нас не знает.
- Чего этот человек на самом деле хочет, если это мужчина?
- Ну, просто называется мужчиной – собеседница девушки на мгновение замолчала.
- Значит, он не немой.
- Наверное, притворился.
- Зачем ему притворяться? – И снова никто не ответил.
Девушка подошла к двери и выглянула наружу, на море, однако ничего не увидела. Другие женщины сразу подошли к ней и окружили её.
- Это шпион пиратов – пришли они к выводу.
- О, помилуй, боже, помилуй, боже!
Услышав слово «пират», люди закрыли дверь и даже подперли её балкой изнутри.
- А что нужно здесь пиратам? Здесь же ничего нет.
Тут вдруг люди внимательно поглядели на девушку: все глаза ласкали её взглядом, начиная от кончиков волос и до самых пяток – всё её тело, то и дело останавливаясь на украшениях: ожерелье на шее, серьгах в ушах, на пальцах, на талии, на груди. Вскоре все они поглядели в пол. Кто-то взял девушку за руку и почувствовал, как рука её дрожит.
- Возьмите вот, выпейте скорее. Пожалуйста, просто присядьте, барышня. Наши мужчины об этом позаботятся, не волнуйтесь. Этого человека должны поймать.
- Мама! Где мама?
- Вот она я, – отозвалась мать поблизости от неё.
- Он здесь уже пятнадцать дней?
- Пятнадцать? Нет, ещё нет пятнадцати.
- Его повстречали тогда, когда рыбаки собирались спуститься на лодках в море.
- Да, он тогда ещё трясся от холода.
- И его отнесли в дом деревенского старосты. Приготовили ему кофе.
- Да, а потом он сразу же заснул. Не хотел говорить.
- И только на следующий день люди узнали, что он немой.
- Ах, ах, я вспомнила: когда он ещё спал у меня дома, он бредил. Правда, бредил. Он не был немым.
- Что же он говорил в бреду?
- Неразборчиво что-то, барышня. Слишком медленно, однако он не был немым.
- Куда отнесли его вещи?
- У него их не было. Он не принёс ничего.
- Поешь, – мать попыталась перевести внимание девушки с матушки Пин на что-то другое. Но никто не хотел есть.
- Когда-нибудь здесь уже пропадало что-то?
- А что может здесь пропасть? В лучшем случае, рыбьи кости.
- Давно, очень давно здесь не было грабителей»
- А что можно у нас украсть?
- Они нас не будут грабить. Вот горожане – те богаче нас. Там куча сокровищ.
- Да, а здесь что?
- Конечно. В городе у каждого есть золото и бриллианты. А как насчёт барышни?
-Замолчи, замолчи! Зачем ты говоришь такие глупости? – Остывшие куриные шашлыки свалили на печи в кучу непрожаренными.
Когда солнце стало уже клониться к западу, только тогда мужчины из рыбацкой деревушки вернулись домой. Несколько человек прошли прямо в дом отца девушки. Сам отец её тоже был среди них. С мрачным выражением на лице он подошёл к дочери. Остальные женщины окружили её.
- Мужчина это или женщина, отец?
- На самом деле, это не женщина.
- А где он сейчас?
- Его больше нет там, где был вчера.
- А где он?
- Он не хотел сознаваться, но он из Демака.
- Из Демака?
- Да. Из Демака. Кто бы поверил, что он из Демака? Морские пираты никогда не были родом из глубинных или горных районов. Он твёрдо стоял на своём, не признаваясь, что он шпион пиратов и не хотел признаться, когда пираты собираются напасть на нас. Вот над ним и устроили расправу в том месте, откуда появятся главные силы пиратов.
- Ему приказали плыть?
- Да. Раздели догола и отконвоировали в море на шести лодках.
Девушка вспомнила историю, известную всем в её деревне: любого пойманного пирата под конвоем на лодке доставляли на середину моря, и выпускали в воду, заставляя плыть до тех пор, пока он не обессилит или не будет схвачен акулой.
- Сколько маховых саженей* он смог проплыть?
- Не проплыл и нескольких тысяч.
- Сколько сотен?
- Не больше нескольких сотен.
- А?
- Утонул сразу же, как только его сбросили с лодки в море.
- Он не плыл? Значит, он не был пиратом.
- Не знаю. Его вина в том, что он замаскировался под женщину.
- Отец, вы ошиблись, ошиблись. Может быть, он был невиновен.
* Маховая сажень – около 1, 8 метров.
Отец потупил взор к полу.
- Почему же он притворился немым? – защищала отца мать.
- Почему тогда он притворился женщиной? – подкрепил слова отца кто-то ещё.
- Где он находился вчера вечером? – набросился с вопросом ещё один.
- Никто не видел, чтобы он присоединился ко всем, когда мы пировали. Может быть, это и впрямь шпион пиратов, просто он живёт на суше.
Взгляд отца рассвирепел. Он поглядел на того, кто это сказал, а затем снова опустил глаза в пол, покачав головой.
- Тогда кто он?
- Как его зовут?
- Мардикун.
Девушка была ошеломлена. Одновременно она вспомнила Мардину. Это старший брат Мардины? Тогда почему его зовут Мардикун? Почему оба они используют в своих именах «Марди»? Она попыталась снова представить его, но не смогла. В её воображении этот человек всегда смотрел вниз, в пол под её взглядом.
- Мардикун? – затем прошептала она. – Кто-нибудь ещё помнит в лицо ту барышню, Мардину?
- Барышню Мардину? – воскликнули люди.
Отец поглядел на мать, затем на остальных женщин. – Да. Действительно, есть тут некоторое сходство.
- Лицо круглое у него, у того Мардикуна?
- Да, да, почти что круглое, как у барышни Мардины.
- Мардина тоже родом из Демака, – припомнила девушка. – Наверное, он и впрямь был старшим братом Мардины. А может, отцом её. Тогда зачем он явился сюда?
- А старейшине уже известно об этом происшествии?
- Он всё ещё спит.
- Верно. Только он и разберёт это.
Когда старик пришёл, глаза его были свежими, выспавшимися, без всяких следов сонливости или бессонницы. Глаза всех людей устремились к нему. Деревянная трость его из мангрового дерева, что наполовину окаменела, словно скомандовала, указывая на мать девушки, и в его сухом голосе послышались тяжёлое дыхание и разочарование:
- Сколько раз ещё я должен говорить? Золото, золото – вот источник бедствий!
- Как всё это связано с золотом? – возразил отец.
- Как связано? Я уже неоднократно говорил вам, что это золото заставляет наши лодки садится на мель, тонуть в жидкой грязи. Сколько раз я говорил: это всё оно – золото, золото, золото! – Глаза его закатились и гладко заскользили по украшениям на теле девушки. – Вот это всё и делает эту женщину отличной от остальных. В то время как чем мы отличаемся друг от друга здесь? Чем отличаюсь я от тебя? Все мы живём благодаря щедрости моря.
- Вы не хотите, чтобы я оставалась здесь, дедушка? – мягко спросила девушка.
- Не я это сказал, а ты сама! – завопил старик.
Девушка пришла в смятение. Теперь она начала понимать, почему отношение к ней всех людей изменилось. Она осознала, что больше не была жительницей рыбацкой деревни – всё из-за этих украшений.
- Тогда какая же связь между золотом, моей дочерью и Мардикуном, который маскировался под матушку Пин?
- Так ты не понимаешь? – сердито заревел старик на отца. – Хорошо, давайте ответим. Куда направляются циветты, кроме как к своей добыче?
- Кто добыча? Я? А кто циветта? Я? – тоже завопила во весь голос девушка.
Чем позже становилось, тем темнее было в доме, ибо дверной проём полностью заслонили собой жители деревни, пришедшие посмотреть на это зрелище. Не присутствовали при этом лишь маленькие дети: все они убежали и попрятались от страха каждый у себя дома рядом со своими матерями.
- Молчи – закричал старик.
- Мы тебя позвали сюда не для того, чтобы ты кричал, словно сумасшедшая обезьяна, дед! – сердито заревел отец девушки. – Мы хотим получить от тебя объяснения, что всё это значит.
- Откуда мне знать?
- Ты не знаешь, но зачем тогда сердишься, словно безумец, одержимый дьяволом?
Понизив голос, пока тот не стал совсем тихим, старик ударил палкой по земле и спросил:
- Вы помните, сколько раз я уже вас учил? Золото главенствует всюду на суше, а жемчуг – главарь на море. Прибавьте сюда множество вещей, которые приносит сюда золото, плюс множество возможностей того, что сюда прибудут пираты.
- Но Мардикун не был морским пиратом.
- Ну если так, он был сухопутным пиратом.
- Однако это ещё не доказано.
- А вы просто подождите. Нет ни одного пирата – ни на море, ни на суше, который мог бы действовать в одиночку. Вот подождите – вскоре появятся его пособники. Вот подождите, подождите ещё! – и старик снова рявкнул с досадой. – Вы вскоре увидите!
- Пиратам всё равно, кто что имеет, взял он это напрокат или нет, ему знакомо только золото, а тому, кто его носит на себе, можно отрубить шею, если потребуется.
Девушка вскрикнула.
- Да, ты содрогнулась от ужаса, не так ли? Стоит ли разрушать всю деревню только потому, что хочется спрятать это золото ? Знай: ты должны избавиться от всего этого. Глупые вы все! Городские полицейские за то и получают жалованье, что охраняют золото дворян, китайских торговцев, голландцев и хаджи. Идиоты! Дураки! Одному только буйволу это непонятно.
- Но вы же никогда не были в городе, – принялся кто-то порицать старика.
- А сколько тебе самому-то лет? Ты ещё сам такой молодой да зелёный! В те времена, когда твоя мать ещё не умела сама вытирать себе сопли, меня преследовали неудачи везде – в Кедахе, Тренгану, Мангкасаре.
- Так значит, вы не рыбак? – спросил кто-то.
- Раньше я не был рыбаком. Я был пиратом! – с достоинством сказал старик.
Вдруг все люди вокруг изменили своё отношение к нему.
- Почему вы удивлены? – резко спросил старик. – Что тут странного? Если у человека кончается терпение, чтобы ловить рыбу, если у человека заканчивается терпение из-за того, что он устал от тягот и лишений, если он не работает на суше, что делать рыбаку, кроме как заниматься пиратством? Хочешь бросить мне вызов? – крикнул он, указывая на свою наполовину окаменевшую палку. – Да что вы знаете о минувших временах? Те времена были намного лучше.
- Возможно, дедушка когда-нибудь грабил и нашу деревню, – изрёк кто-то.
- Эту деревню? Эй, какой ты ещё зелёный! Не знаешь ты, как я спасал эту деревню от пиратов. Сорок лет назад это было. Тебя тогда ещё и на свете-то не было, сопляк молодой! Ты не знаешь, что это было.
- Что же вы хотели, дедушка?
- Что я хотел? Спасти эту деревню. Чтобы ничего не произошло. Те из вас, что уже старые, знают, что такое военная полиция. Вы когда-нибудь видели, как военная полиция вырезала всю деревню? Всех новорождённых? Военная полиция узнаёт, есть ли среди тех, которых эскортируют в море, предполагаемые пираты, но выясняется, что те и плавать-то не умеют. Что вы скажете, если придёт военная полиция? Кх-кх-кх, – старик сгорбился от кашля.
- Мардикун мёртв. Чего вы хотите сейчас?
- Хорошо. Кх-кх-кх. Чтобы ты вернулась в город! – и старик указал на девушку своей палкой.
- Но она просто хочет повидаться со своими родителями. Она не встречалась с ним уже два года.
- Выброси эти драгоценности в море!
- Но они не мои, – заверила девушка старика.
- Ты и правда ничего не имеешь. Всё принадлежит Бендоро. Тогда просто верни всё Бендоро.
- Не оскорбляйте её – вставил кто-то своё слово. – Она – из нас самих, и приехала вчера, чтобы взглянуть на своих родителей и деревню. Вы и сами были рады получить от неё в подарок бугисский саронг.
Старик замолчал.
- Почему же вы приняли тот саронг?
- Как же мне было не принять его? – приглушённым голосом ответил старик. – Мне что же – следует и дальше мёрзнуть от холода до самой смерти? Не чересчур ли?
- Каждому хочется получить в подарок бугисский саронг, не вам одному, дедушка.
Таким образом, ни разу за всё это время рыбацкая деревушка не испытывала подобного потрясения. Каждый был вовлечён в подозрения и предположения. Исчез мир, исчезло спокойствие. С вечера никто не собирался готовить лодку, чтобы выйти в море. Да и луны на небе тоже не было в это время – только бессмысленно сверкающие звёзды. Ветер не дул. В почти кромешной ночной тьме, посреди лая бродячих собак еле слышалось тихое пение рассказчика Си Дула под аккомпанемент бубна:
Ни одна лодка не вышла в море.
Ни одной рыбы не вытащили на сушу.
Рыбаки со всей деревни в замешательстве.
Все вовлечены в трудное дело.
Его бубен и колокольчики звучали почти неслышно.
Чринг-чринг-чринг дук-дук-дук чринг-чринг дук-дук-дук
Волны не желают бросаться.
И вышивка ряби на берегу колеблется.
Рыбаки со всей деревни не могут решиться.
Проклятые богами лодки идут ко дну.
Чринг-чринг дук-дук-дук чринг-чринг дук-дук-дук
На следующий день все мужчины деревни снова собрались, чтобы продолжить обсуждение. Вообще-то в дискуссии был тон предупреждения.
- Никто не должен говорить о Мардикуне.
- Военная полиция не должна знать.
- Городской полиции тоже не следует знать.
- Как и Бендоро.
- И особенно Мардине, ведь уже и так понятно, что она как-то связана с этим. Она тоже родом из Демака, и имена их одинаково начинаются с Марди.
Атмосфера беседы уже не была такой тёплой, как и вчера. Старейшину также не стали звать. Раздосадованный, он отправился на пешую прогулку вдоль берега за мангровыми зарослями.
- Да, да, позовите его! Пусть и он придёт на совещание. Все любят высказывать своё мнение.
Позвали Си Дуля-рассказчика, и он появился, неся свой бубен.
- Каково твоё мнение? – спросил кто-то.
Рассказчик Си Дул ударил в бубен и начал своё повествование:
Шум и гам в сердцах из-за зависти.
- А ну тихо! Брось этот бубен. Мы не хотим слушать сейчас сказку. Каково твоё мнение и предложение на сей счёт?
Кто-то выдернул у него из рук бубен и осторожно положил его на топчан, где ещё вчера спала девушка. Рот Си Дула зиял. Он бросил беглый взгляд на свой бубен. Действительно, странное поведение.
- Говори же, каково твоё мнение? – Но тот по-прежнему молчал с открытым ртом, а глаза его всё так же глядели на бубен.
- Да зачем он?
- А зачем ты? – спросил кто-то напрямую.
- Ах, он просто сам ведёт себя странно.
Си Дул снова бросил беглый взгляд на бубен, потеряв дар речи. Люди изумились, видя каким странным стал Си Дул, разлучившись со своим бубном. Однако они не могли и дальше уделять ему внимание.
- Верните ему его бубен, – скомандовал кто-то.
Когда Си Дул вновь получил свой бубен, лицо его тут же просияло. Одна лишь девушка обратила на него внимание. Она знала его с детства. Все люди говорили, что он безумный. О нём часто так и говорили – Си Дул-тупой*. Каждый день звали Си Дула-рассказчика, ибо он никогда не делал ничего иного, кроме рассказывания сказок. Сам он был ленивым, хотя на вид здоровый и коренастый. В словаре жителей рыбацкой деревушки не было лодыря, а лень была самой редкой вещью в деревне. Говорили, что рассказчик Си-Дул больше всего боится выйти в море, причём настолько, что его отец позволил ему уходить из деревни и бродить. Он возвращался домой лишь тогда, когда солнце уже исчезало с небосвода. А потом обнаруживали его спящим у дверей. Если его отец выходил в море, он всё это время был дома: осторожно закрывал дверь, чтобы дети не застигли его врасплох посреди сна. Рассказчику Си Дулу минуло уже тридцать лет, но так и не нашлось ни одной женщины, которая хотела бы стать его женой. Хотя на самом деле Си Дул был довольно привлекателен, но его лень не оказывала ему помощи.
И бабушку тоже – хочу я чринг-чринг-чринг дук-дук – часто он бил в бубен по ночам, медленно, и скорее играя для себя самого. Но даже бабушки-старушки не проявляли желания стать женой ленивого мужчины.
Посреди шума и гама в поиске идей вдруг зазвучали звуки бубна Си Дула-рассказчика:
* «Тупой» по-индонезийски gendeng, а «рассказчик» или «сказочник» – gendong. Здесь автор имеет в виду игру слов – и обидное прозвище, которое люди дали Си Дулу-рассказчику, и напоминание о роде его занятий.
Чринг-чринг дук-дук-дук возвращайся, возвращайся, барышня.
- Тсс! – заставляли его умолкнуть люди, однако Си Дул-рассказчик не придал этому значения:
Возвращайся, возвращайся, барышня,
Обратно в город, где накоплены сокровища.
Ты привезла сюда золото и бриллианты:
Ох-ох, беду для всей деревни.
- Велите замолчать этому лодырю! – кто-то сердито закричал.
- Закройте ему рот!
- Но его пригласили сюда, чтобы он тоже участвовал в обсуждении!
- Да, но не для того, чтобы рассказывать истории!
- Что вы ещё хотите? Он только и умеет, что их рассказывать!
- С бубном. А что вообще умеет этот тупица?
- Ах, таких тупиц только в домах знати и ставят.
- А бывал ли он когда-нибудь в городе?
- Никто никогда просто так не возвращается сюда. Куда же ещё идти, если не в город?
- Эй, дурень Си Дул, это правда, что ты часто бываешь в городе?
- У него никогда не спрашивали, откуда он взял этот бубен.
- Уже спрашивали. Мы тут не для того, чтобы обсуждать его дела.
- Так что именно вы хотите обсудить?
Все внезапно замолчали.
И тут внезапно Си Пул ударил в свой бубен и затянул:
Возвращайся, возвращайся в город,.
Увози золото с бриллиантами.
Там удовольствие ждёт тебя.
Здесь же не место благородной барышне.
- Почему это я должна возвращаться в город? Я родилась здесь, и здесь мои родители.
В кромешной тьме рыбацкая деревня.
С факелами на кокосовом масле.
Если всю жизнь думать только о сокровищах
Тогда конечно, придёт беда.
- Эй, дурень, тут не нужны твои сострадательные советы. Занимайся-ка своими собственными делами. Поищи-ка вон там работу себе!
- А что он может? Даже мальков – и тех не может поймать.
Тут же звякнул его бубен – он ответил одним словесным ударом на другой:
Кичатся тем, что ловят мальков –
Мозг-то большой, да голова пуста.
Всю свою жизнь из еды у них – только рыба.
Разумный мозг, да забивает живот червями.
- Невоспитанный! Я тебя сейчас как лягну ногами! – пригрозил ему кто-то.
Чринг-чринг дук-дук-дук, Ударил в свой бубен Си Дул рассказчик.
- А твой мозг стар стал, и полон ядовитых шипов сома, лентяй! Да он просто притворяется сумасшедшим!
- Нет, он даже не угрехвостый сом!
- Кефаль он! – поправил кто-то.
- Мозг как у креветки!
- Креветка? Нет, гнилой анчоус!»
Атмосфера вдруг разрядилась и наполнилась шумным весельем. Рассказчик же был объектом насмешек.
- Ну и чем набиты его мозги? Знаешь? Медузами.
Насмешки сразу же как пружина возвращались к тем, кто их выдумывал:
Если явится военная полиция, дар-дер-дор
Вся деревня будет разграблена
Хвастуны заревут
Насмехаться осмелятся лишь посреди моря
Внезапно громкий удар кулаком по столу заставил всех умолкнуть, кроме рассказчика Си Дуля, направившего взгляд в сторону двери: там горделиво появился старейшина.
- Ах, вот какие, значит, причуды у тех, кто уже познакомился с городом? – и он ударил своей палкой в створку двери, и сразу после этого указал ею на рассказчика Си Дула. – Не умеешь ценить работу рыбаков в море? Сумасшедший сказочник! Лентяй! Мы не питаемся бубном, который ты так любишь, знаешь это? Рыба, только рыба из моря кормит всю деревню, не даёт пока ей умереть с голоду! А ты насмехаешься над нами как горожанин!
- Но он никогда не бывал в городе!
- Кто это сказал? А ты погляди на его бубен! Раньше он пользовался старыми консервными банками. Эй! И где же твои жестянки теперь? – и старик презрительно засмеялся, а затем продолжил, – С таким удостоверением он очень любит просить милостыню в городе. С консервными банками нельзя подойти к мечети и молельни, понимаете? Однако с бубном можно войти и приблизиться к имаму-проповеднику у минбара. Попрошайничеством легче заниматься, имея бубен. Этот ленивый парень не знает невзгод.
И впрямь большие барабаны при мечети
Распространили множество напыщенных посланий
Перед благочестивой публикой –
За спиной жесточайших тиранов
- Так умно умеет он иронизировать.
- Ты бы лучше торговал своими историями там, в городе. А здесь люди проживут и без твоих россказней.
- Однако кто же – те большие барабаны при мечети? – шёпотом спрашивали люди друг у друга.
- Эй, дурак Си Дул, кто это те тираны-мнимые благочестивцы?
Чринг-чринг дук-дук-дук, а затем внезапно ритм его бубна сменился: стал гневным, боевым, бунтарским, запротестовал: Чринг-чринг дунг-дунг чринг дунг-дунг чринг.
- Всё дело в том, что он злится сейчас.
- Ты злишься, да?
Дунг чринг дунг чринг дунг чринг.
- Ах, будете слушать сумасшедшего, сами станете сумасшедшими.
- Да выгоните его просто напросто!
Кто-то крепким пинком выгнал Си Дула, и тот упал ничком. Бубен его откатился колесом в сторону двери. Рассказчик Си Дул, словно наполовину парализованный, украдкой взглянул и суетливо понёсся к своему бубну.
- А разве этот дурень вырос?
- Ленивая натура! Он предпочитает, чтобы его звали дурнем, только бы не работать. Одурманенная молочная рыба и то не вызывает такого отвращения!
- А вам известно, почему он стал таким?
- Да кто же этого не знает? Когда его мать была беременна им, она выдёргивала клешни у живых крабов. В итоге она стала как будто безрукой, безногой и бессильной. И не могла заняться никаким делом.
- А что, если он умрёт? Куда он попадёт: в рай или в ад?
- Кто его знает? Молитесь, чтобы никогда этого не случилось, и он как обычно рассказывал свои истории.
- А что мы обсуждаем, если честно?
И снова люди принялись молча размышлять.
- Никто по правде говоря, и не обсуждал ничего. Вчера мы спросили старейшину о его мнении, но его выгоняли и отсюда, и оттуда, как одержимого дьяволом. Он злится на всех в итоге.
- Тогда из-за чего так галдеть сейчас?
- Тссс. Слушайте.... Как красиво он поёт.
- И правда, этот тупица талантлив, только к сожалению, лентяй, прошу прощения.
- Тссс. Слушайте.
Люди замолчали, и нежный, мягкий и трогательный голос послышался тихо-тихо откуда-то за домом:
Развиваются волны, покрываются рябью.
Рыбацкая лодка прорывается сквозь мрак.
Жителям деревни не знакома жадность.
Работают в поте лица они всю ночь.
Только подобно рыбе-тунцу
Куда один идёт, туда и все.
Чтобы содержать семью, выбиваются из сил.
Тяжёлый труд ради пропитания потоком струится.
Сильный ветер швыряет корму.
Раскиданы сушёные креветки.
Мужчины стыдятся, женщины принимают близко к сердцу.
Всей деревней единогласно решили выдержать испытания.
- А, вот сейчас он здраво мыслит. Уже не несёт всякий вздор. Может, он хочет поучаствовать в разговоре.
- Нет, всё это вздор, вздор по-прежнему.
- Пусть он присоединится к разговору. Велите ему снова войти сюда.
Кто-то высунулся наружу и пригласил его войти, но тот, кого звали, не захотел приходить, лишь громче ударил в свой бубен и громче запел:
Основной доход рыбака,
Его богатство – невозможно найти.
Не говоря уже о золоте и бриллиантах.
Он рад достать и щепотку риса.
Пусть благородная барышня уедет
Это лучшее решение для неё самой.
Два года уж как живёт она в городе.
Словно семь поколений в нашей деревне.
Люди украдкой поглядывали на девушку с побережья.
- Да, я сама приму решение!
Чринг-чринг дук-дук-дук чринг-чринг дук-дук-дук
Звук бубна всё больше удалялся от них, становился всё дальше и тише, пока наконец полностью не затих.
- Наверное, отправился в город»
- В город? Ловите его! Свяжите! Вот беда-то будет потом для всех нас!
- Он хочет пожаловаться военной или, может, обычной полиции?
- Поймайте его, давайте же, бегите, спешите!
- Госпожа, а можно ли это, барышня?
- Молчите, я здешняя, такая же, как вы.
- Извините, благородная барышня.
- Не смейте ничего делать с этим Си Дулом!
- Нет, конечно, нет, барышня. Его просто привяжут, чтобы он не пошёл обо всём докладывать в город.
В тот день поездка её окончилась весьма быстро, и уже ночью она была на месте. Не успели ещё закончиться воспоминания жителей деревни обо всех событиях после полудня, как рыбацкая деревня вновь ожила.
Мардина! Прибыла Мардина, но на этот раз не одна, а в сопровождении нескольких человек – и все они мужчины. И прямиком вошла в дом девушки, где выложила новость:
- Бендоро приказал, чтобы Мас Нгантен вернулась домой этим же вечером!
- А где доказательство?
Мардина вытащила из исподней кофточки письмо в конверте. Нерешительно поглядев на Мардину, девушка с побережья приняла его. В этот момент отец, мать, младшие братья и сёстры её сидели дома. Все они поднялись, не приглашая незваных гостей присесть.
- Мас Нгантен, вы не умеете читать. Давайте ваша покорная слуга прочитает.
- Кто в нашей деревне умеет читать, отец?
- Кто? Да никто.
Прежде чем Мардина взяла обратно себе это письмо, все жители деревни гурьбой столпились перед дверью дома.
- Может, ваш покорный слуга сможет, – сказал кто-то. – Правда, давно уже не читал.
- Дайте прочесть вашей покорной слуге, – и с этими словами Мардина взяла себе письмо, разорвала конверт и прочла:
- Мас Нгантен, возвращайся домой, – и умолкла, не продолжив читать.
- И только?
- И только.
- Но письмо длинное.
- Но звучит коротко.
- Дайте прочесть вашему покорному слуге, – сказал тот же человек, что недавно предлагал себя.
- Не нужно, – пригрозила Мардина.
- Хорошо, не нужно. Если благородная барышня должна вернуться сегодня вечером, мы её все вместе дружно проводим.
- А? Бендоро приготовил повозку только для двоих, столько людей в ней не поместятся.
- Ну если так, тогда все должны идти пешком.
- Идти пешком?
- Да, либо все сядут на повозку.
- Да, но не забывайте о лошади. – Люди притихли.
- Я должна уехать, отец?
- Зависит от твоей матери, если она скажет – то уезжай, дочка.
Все четверо сопровождавших Мардину даже рта не раскрыли. Один из них кашлянул. И все тотчас посмотрели на него. Только тогда люди заметили странное пламя в глазах этих посланцев, и стали ещё более подозрительными.
- Дай сюда это письмо, – попросил отец.
- Зачем это? Ведь господин не умеет читать.
- Это письмо для моей дочери, а не для Бендоро.
- Да, дай письмо.
У видев Мардину в опасности, четверо мужчин-сопровождающих выдвинулись к ней на защиту.
- Я не отдам это письмо, – сказала она, одновременно собираясь сунуть его обратно под исподнюю рубашку.
- Тогда нечего моей дочери уезжать. Это вы давайте возвращайтесь в город, – решительно заявил отец.
- Это невозможно, – возразила Мардина. - Мас Нгантен должна вернуться этим же вечером.
- Нет доказательств.
- Это письмо и есть доказательство.
- Если Бендоро велел вернуться, то значит, нужно вернуться, – вмешался в ссору один из мужчин, сопровождавших Мардину.
- Вот вы и возвращайтесь, а я могу сама себя доставить. Сегодня же вечером.
- Для всех вас нет места в повозке, – пригрозил один из сопровождавших.
- А для вас нет места в этом доме. Уходите!
- Не надо, не уходите! – вступилась мать девушки, пытаясь уладить спор.
Внезапно посыпались непрерывные удары по стволу бамбука, и все мужчины рыбацкой деревушки ворвались в дом с палками, мачете, топорами.
Те, кто не смог войти в дом, остались снаружи держать осаду.
- Моя дочь уедет, если для этого будет доказательство. Дайте мне то письмо!
- Да, дайте!
Мужчины, сопровождающие Мардину, отступили назад в страхе, смотря на вошедших в дом людей. Сама же Мардина вынужденно передала отцу девушки письмо.
- Так кто тут недавно говорил, что умеет читать?
- Я. Но только я уже двадцать лет как ничего не читал, – и человек приблизился к масляной лампе-плошке. Он разглядывал письмо, пытаясь прочесть.
- Ну давай же. Что там говорится?
- Оно и впрямь длинное.
- Я правда не читал уже двадцать лет.
- Это мы уже слышали. Но что же там говорится?
- Но написано это не на яванском языке.
- Тогда на каком?
- Вероятно, на чёртовом языке.
Мардина презрительно фыркнула.
- Но я же уже читала вам, только вы не поверили.
- Посчитай, сколько всего строк в том письме, – попросил отец.
- Одна, две, три... двадцать.
- А прочитана была только одна строка. Почему не все остальные?
- Да к чему? Там всего-лишь адрес Бендоро и здешний адрес Мас Нгантен.
- Ну и какой же её здешний адрес?
Ещё ни разу обе эти женщины не смотрели друг на друга таким острым взглядом. Сопровождающие Мардину мужчины тоже острым взглядом наблюдали за отцом девушки. Мардина не попросила вернуть её письмо, и не стала его читать.
- Я приказываю тебе прочитать его полностью, – сказала девушка с побережья и указала на Мардину.
- Не нужно. А вы давайте-ка уйдите отсюда, – выгнала Мардина жителей деревни, столпившихся в доме.
- Что это? Ах, снова эти горожане! – вошёл в дом старейшина деревни, указывая своей наполовину окаменевшей палкой из мангрового дерева на людей из города.
- Если приходят горожане, то всегда устраивают шум-гам.
- Ладно. Давайте просто вернёмся, – подала сигнал своей свите Мардина.
- Мы снова придём и приведём с собой полицию.
- Полицию?
- Да, полицию. Полицию, – заверил один из её сопровождающих.
Когда атмосфера стала накаляться, казалось, что отец девушки над чем-то очень серьёзно задумался. Затем он что-то прошептал кому-то. Он долго ему шептал на ухо. Затем человек тот выбежал из дома и не возвращался. Ах, до чего же глупые деревенские жители! Они всегда попадают в какую-нибудь затруднительную ситуацию.
- Нет, не приводите сюда полицию. Прошу, сядьте. Лучше мы всё обсудим. Не сердитесь, – успокоил их отец.
- И сейчас Мас Нгантен должна возвращаться, – снова злобно потребовала Мардина.
- Да, сейчас моя дочь вернётся в город. Но подождите один момент – она ещё не готова.
Напряжённая атмосфера постепенно утихла. Сопровождающие Мардину тоже, кажется, вновь обрели свои личные качества. И вдруг раздались непрерывные звуки ударов по стволам бамбука по всей деревне. Люди затихли, прислушиваясь. Кто-то закричал:
- Морские пираты! Только что к берегу причалили пираты! Они хотят напасть! Бегите!
Люди как по команде в боевой готовности выскочили наружу с оружием в руках в каждого.
- Они идут!
Мардина побледнела. Сопровождающие её мужчины оторопели.
- Где нам следует спрятаться?
- Присоединяйтесь к остальным.
- И куда идти?
- Защищайте деревню.
- Нет. Лучше будет поторопиться и вернуться в город.
- Ехать сейчас небезопасно.
- Позвольте, я наведу порядок, – приняла решение девушка с побережья.
- Они вот-вот появятся, – предупредил отец.
- Задуйте эту лампу.
- Пока не надо.
И вдруг снаружи послышались голоса:
- Поймали двух пиратских шпионов!
- Ведите их сюда! – закричал отец.
Двоих мужчин протолкнули в дом. Лица их были избиты. Пошатываясь, они приблизились к лампе.
- Ого! Да это же наши кучеры! – завизжала Мардина.
- Верно, наши кучеры.
- Кучеры? Нет. Эти два главаря – шпионы пиратов.
- Это не так! – защищался один из двоих. – Мы оба просто кучеры. Банда пиратов напала на наши повозки и лошадей. Увидев, что повозки стоят пустые, они убили наших лошадей. А мы прибежали сюда.
- Так что стало с лошадьми?
- Они погибли. Мы оба нашли их близ зарослей кустов. Им отрубили топором головы и ноги, – сказал кто-то из жителей деревни.
- А вас не преследуют?
- Они гонятся за нами, и продолжат преследовать до сюда.
- Задуйте эту лампу.
Наступил кромешный мрак.
- Уходите все! Все отсюда! – Где-то вдали послышался плач младенца.
- Они уже близко. – прошептал кто-то. Ночь стала ещё темнее.
- Давайте все побежим в море.
- Давайте, давайте!
- Уважаемая барышня, а кто же заменит нам наших лошадей? – спросил кучер.
- Молчите.
- Ух.
- Хорошо ещё, что вам самим не перерезали горло.
Вся деревня побежала к берегу моря, оставив свои дома, и подойдя к небольшой речке, где к столбам были привязаны крытые рыбацкие лодки.
- Спасайте нашу благородную барышню. Отведите её к морю!
- Да, обеих. И ту барышню.
- Есть только одна лодка. Пусть сопровождающие сядут в две других лодки.
- Верно. Чтобы не подвергнуться нападению. Не то потом поздно будет.
- Но разве пираты не оставили на море вахтенного?
- Море намного обширнее суши.
- Садитесь в лодки. Прошу вас. Быстро. – В темноте послышался шум ног, что спускались в воду.
- Не бойтесь, горожане. Тут нет крокодилов.
- Верно, крокодилов тут нет. Им больше по душе устье реки в городе.
- А разве вы не боитесь одного их вида? – спросил один из свиты Мардины.
- Привыкли уже. Мы все к ним привыкли. Раз в полгода сюда причаливают пираты.
- Откуда?
- Откуда? Может быть, из города.
- Тсс! Не болтайте! Быстро! – В темноте три лодки скользили по открытой глади моря.
Когда солнце поутру приступило к своим обязанностям, мужчины из деревни вновь собрались в доме отца девушки.
- Ну и как всё прошло?
- Да всё по плану.
- А правда, что тех двух лошадей убили?
- Нет. Их просто переместили на другое место.
- Но те возницы...
- Просто спицы в колёсах их повозок мы полностью распилили.
- Эти кучеры... Они говорят, что лошадей их убили.
- Ах, правда, те лошадей вынужденно побили, и довольно сильно.
- И где сейчас те лошади?
- Их отвели в лес и оставили там.
- А моя дочь уже высадилась на берег?
- Да, уже высадилась. Но до этого её держали.
- А как те, из свиты?
- Все они были вооружены острым, колющим оружием. Но в темноте мы избили их вёслами!
- Что они говорили?
- Что вашу дочь убьют на полпути.
- В чём причина?
- Они не знают. Единственное, что им известно – это что они должны были исполнить приказ из Демака.
- То же самое, что и с Мардикуном, так?
- Да. То же.
- И конечно, они не умели плавать?
- Разумеется, нет.
- Вы бросили их в море?
- По-двое.
- А как на другой лодке?
- Может быть, их последовала такая же участь.
- А Мардина? Как Мардина?
- Она искала своего старшего брата.
- Это сказали те люди?
- Да.
- Кто в Демаке отдал им этот приказ?
- Они не знают.
- Так они знали одну Мардину?
- Может быть.
- По всей видимости, только самой Мардине всё известно.
- Мы её заставим. Мы держим её здесь.
- Только не обращайтесь с этой женщиной как с теми мужчинами.
- Почему она стала такой? И кто стоит за всем этим?
- Мы это проверим позже.
- На наше несчастье, нет никого, кто бы умел читать.
- Вот ведь не везёт!
- Ах, а может рассказчик Си Дул когда-нибудь учился чтению? Мы совсем про него забыли.
- Всё это время он оставался по-прежнему привязанным к столбу?
- Он пока в хижине-келонге*.
- Он не встречал тех возниц?
- Это невозможно.
- Выпустите его и попытайтесь привести сюда.
Когда появился рассказчик Си Дул, несущий свой бубен, все глаза направились на него. Он медленно ударил по краю бубна, и глазами следил за тем, что может сейчас произойти.
- Ты умеешь читать? – крикнул отец девушки.
Рассказчик Си Дул всполошился от страха и крепко ударил в бубен. Изо рта его словно выскочили слова:
- Нет! Нет! Ай-ай-ай! Нет! – дунг-дунг-дунг чринг.
- Очевидно же, что и он тоже не умеет читать.
- Привяжите его опять к столбу.
Удар – и его бубен вдруг яростно запротестовал. Люди же дали ему возможность сказать.
Удары в бубен снова стали размеренными и спокойными, и он устойчивым голосом завёл свои четверостишия-частушки:
Куда бы ни пошёл маленький человек,
Всюду поджидают его жулики.
Нрав у жителей рыбацкой деревушки простой.
Лёгкая мишень для мошенников.
Однако, однако... Дунг-дунг чринг дунг-дунг чринг. Внезапно звучание бубна изменилось.
- Однако что? – одновременно и резко спросил кто-то.
* Хижина-келонг – рыболовное сооружение в море неподалёку от берега или у самого края моря. Также келонгом могут называть два ряда частокола, который образует длинный коридор – по нему рыба может заплывать в ловушки, и оттуда её поднимают на платформу специальным устройством.
Однако, однако Дунг-дунг чринг.
Кто бы мог подумать? Кто бы мог предположить? Дунг-дунг чринг.
- Что? Дурень! – выкрикнул кто-то нетерпеливо.
С тех пор, как поднят ночью парус
Рыба поймана снастью
Ай-ай, сейчас жители деревни
И сами умеют обманывать.
- Вот ведь дьявол! Кого это мы обманываем? – сердито крикнул кто-то. – Не выдумывай, дурень!
Однако Си Дул продолжал петь, не обращая никакого внимания на него:
Какие пираты захотят зайти в деревню?
Здесь только мешки с сушёными креветками.
Какие пираты захотят взять её штурмом?
Одни чумазые девки на кухнях.
Сокровищ нет – нет имущества.
Медузе – и той лень сюда подплывать.
На этот раз у рассказчика Си Дул не было возможности довести до конца своё вокальное исполнение. Его вытолкали взашей из дома.
- Пошёл вон отсюда! – разозлились все, не зная, что делать с Си Дулом, который продолжал бессвязно болтать. Лишь было слышно, как его бубен звучал встревоженно, но всё тише и тише, почти неслышно, ибо сам он уже был далеко.
- Никогда ещё он не был таким странным, – нарушил кто-то тишину.
- Дедушка был прав. Город всех портит. Он и впрямь стал дурнем.
- Целая дюжина демонов приютилась в его голове.
- Две дюжины.
- Ах, нет, – вставил своё слово отец девушки. – Он только выглядит таким дурнем, однако глаза у него проницательные, а мозги работают.
- Ох, тогда он опасен. И что мы с ним будем делать в этом случае?
- Рот его не сможет нам всем навредить. Привяжем его снова к столбу. Заберём у него бубен! Будем хранить его дома у кого-нибудь, лишь бы только дети его не сломали, – распорядился отец девушки.
Один человек тут же вышел из дома, получив приказ снова привязать обе ноги Си Дула к столбу, а при необходимости ещё и руки.
Звуки ударов в бубен теперь и вовсе пропали. Но дома всё-ещё стояла удушающая атмосфера. Чем больше проходило времени, тем теплее становился воздух, как будто ветер не хотел даже прикасаться к человеческим телам. На крышах домов не шевелился ни один лист саговой пальмы. Доказательством жизни были только горячий воздух и стеснение в груди.
- Что нам теперь делать? – заговорил кто-то.
- Почему глава деревни ничего не скажет?
- А что он должен сказать?
- По крайней мере, его безопасность тоже под угрозой.
- Не его одного, всех нас.
- Один лишь старейшина спокоен и невозмутим.
- Ему лишь осталось найти себе место, где он сможет умереть.
- Он старый дьявол, думает только о себе самом.
- Это неверно. Он думает о безопасности всех нас.
- Почему так происходит сейчас?
- Тсс. Тсс. Не осуждай. Так уж всё у нас сейчас. Мы должны найти выход из положения, ничто иное.
- А как те двое сопровождающих?
- Тин! Попробуй-ка ты поискать какое-нибудь объяснение.
Тут же один человек вышел из дома.
И они остались ждать, ждали и ждали, однако тот, кого они ждали, так и не появлялся.
В эти последние дни они жили так, как будто время надолго растянулось: не ловили рыбу, более двадцати часов в животах у них не было еды. Люди почти не могли заснуть. Нервы по-прежнему были в напряжении. Керосин закончился, и люди стали использовать кокосовое масло, и его обезличенное пламя делало атмосферу ещё более тусклой.
Не много времени прошло с того момента, как была получена новость о том, что и те двое оставшихся сопровождающих Мардины тоже погибли, и при них было обнаружено холодное колющее оружие, с тех пор, как появились девушка с побережья и Мардина в сопровождении нескольких человек. Обе женщины выглядели чахлыми и увядшими, как будто из них вышла вся кровь.
- Молодая госпожа не может вернуться домой, – начал отец.
- Пираты разбили вдребезги двуколки. Обе двуколки. А когда вы были в море, ничего не слышали?
Мардина слушала вполуха, но ответила:
- Нет.
- Правда – нет?
- Нет.
- Вспомните ещё раз.
- Этим утром на берегу моря были найдены трупы нескольких рыбаков. А также четырёх сопровождающих госпожи.
Выражение лица Мардины изменилось. Глаза её загорелись. Руки и губы её тряслись.
- На их телах были раны от холодного оружия. Должно быть, их окружили пираты посреди моря.
- Госпожа и правда ничего не слышала, когда находилась в море?
- Я слышала крики, – прошептала девушка с побережья слабо и еле слышно.
В это время стояла кромешная темнота.
- Наши лодки разошлись по сторонам. У нас не было светильников.
- К счастью, вы, госпожа, не попали в осаду пиратов. Они не знают жалости и не знают пощады. Прямо как те, кто с самого рождения жаждет мести. Хвалите бога, госпожа, хвалите бога, что вы пока в безопасности. Разве не так, приятели?
- Да, и правда. Благодарите бога, госпожа, за безопасность. Мы все так встревожены.
- Однако сейчас уважаемая барышня не может вернуться обратно в город.
Затем в дом вошли мать, братья и сёстры девушки.
- А как с едой, мама? Нечего есть?
- Ах, мы и сами только что пришли.
- Приготовь.
- А рис из города пока ещё остался, мама?
- Рис ещё есть, а вот пиратов больше нет. Женщины, давайте же готовить еду!
И обессиленные женщины принялись готовить. Мардина рухнула на топчан, и вскоре единственное в ней, что ещё подрагивало, были органы дыхания. Девушка с побережья последовала за ней, повалившись на бамбуковый топчан, и мгновение спустя уже крепко спала. Мужчины, хотя и устали, всё-ещё вели дискуссию. Все вместе они вели совет о том, что делать дальше. Один за другим они стали покидать дом, после того, как долго-долго шептались; в конце-концов ушёл и отец.
Когда еда была готова, обе спавшие женщины проснулись. Затем последовал ужин – неторопливо и без воодушевления. Когда же Мардина собралась обратно завалиться на топчан, как и прежде, внутрь дома вошёл отец девушки, как было учтено заранее, и завёл с ней разговор:
- Уважаемая госпожа, вам придётся остаться здесь, в этой деревне. Мы не можем вам вызвать другую двуколку. Мы просто хотим помочь вам, но если и нам самим окажут помощь. Мы всего-лишь бедняки, и только раз в год едим рис. Обычно наша пища – это кукуруза. Мы не может приготовить ничего для вас, госпожа. Только на этот раз мы смогли накормить вас. Начиная с завтрашнего дня, госпожа, пожалуйста, ищите себе пищу сами: можете участвовать в ловле рыбы в море, можете зашивать сети. Ваш покорный слуга не знает, что умеет делать госпожа.
- Я? Я должна работать? Вы не знаете разве, кто я такая?
- Прекрасно знаю, госпожа, и именно поэтому извещаю вас заранее. Начиная с завтрашнего дня мы больше не сможем вас кормить, и не сможем больше предоставлять вам топчан для сна. А также убежище. Барышня может спать под деревьями, если желает.
- Почему раньше это было можно, а сейчас – нет?
- Потому что вы пока были нашей гостьей, но начиная с завтрашнего дня вы больше не гостья.
- Ах. Ах. Я не привыкла. Я не умею работать.
- Да, госпожа, вам лучше будет тогда вернуться, если так.
- Но ведь повозки нет.
- Идите пешком.
- Боюсь.
- Ну тогда вы должны остаться здесь, в деревне.
- Прикажите кому-нибудь, чтобы проводил меня. Я заплачу ему.
- Никто не может. Госпожа вынуждена будет возвращаться одна.
- Ах. Ах. Я боюсь и не умею работать. Я заплачу за всё: за еду, за ночлег, воду для мытья, питьё.
- А сколько у госпожи денег?
- Не так много. Возможно этого будет достаточно для того, чтобы прождать здесь несколько дней, пока за мной не приедет экипаж.
- Двуколки сюда не ездят. Если только мы не вызовем.
- Вызовите!
- Невозможно. Мы не ловили рыбу уже несколько дней и слишком устали. Слишком много было суматохи за последнее время.
- Ах. Ах. Позвольте мне подумать об этом завтра.
- Простите. Завтра утром госпожа должна искать для себя другое место и сама себя кормить. Уж лучше вам, госпожа, определиться прямо сейчас.
- Ну будьте таким суровым со мной, господин, – начала умолять Мардина.
- Тысяча извинений, но ваш покорный слуга иначе не может.
- Я заплачу за всё.
- Хотите заплатить?
- Да, сколько это будет стоить?
Отец слегка поднял лицо, встал, походил к двери и обратно, покашлял, затем нерешительно подошёл к Мардине, которая, казалось, потеряла уже всякий сон, и сказал:
- Плата будет очень высока.
- Один рингит*?
- Не хватит? Тогда три рупии.
Отец смеялся.
- Пять? Шесть? Десять?
- Откуда у госпожи так много денег?
Тут девушка встала со своего топчана и вставила своё слово:
- В городе она прислуживала мне, отец.
- Всего-навсего служанка? Но откуда у вас так много денег, госпожа?
Мардина потянула за край своей юбки, немного опустив глаза, а затем сверкающим взглядом поглядела на девушку:
- Мас Нгантен знает о моих родителях?
- Твой отец – канцелярский служащий.
- А разве не может канцелярский служащий быть богатым?
- Чем владеют родители ваши, госпожа?
- Рисовыми полями в десятки саженей.
- Чем ещё?
- Домами, десятками сдаваемых в наём повозок-карет.
- Однако госпожа не может уехать из этой деревни.
- Я могу заплатить столько, сколько вы попросите.
* Рингит – серебряная монета достоинством в две с половиной рупии.
- Ну если так, тогда заплатите за своё пребывание здесь всеми этими полями, домами и повозками. Согласны? Завтра глава деревни может поехать в город. Дайте ему те пять рупий, и он посмотрит на ваши поля, дома и повозки. Пусть об этом позаботятся ваши именитые родные, пока нам не передадут всё, а потом уже мы сможем проводить вас в город. Согласны?
- Невозможно. Как можно передать рисовые поля?
- Тысячу извинений, госпожа, но это только если вы захотите. Если же не хотите – тогда вам лучше прямо сейчас поискать себе другое место для ночлега Не стоит ждать завтра.
Мардина склонила голову.
- Слушайте!
Мардина вновь подняла голову и прислушалась. Донёсся тихий собачий лай.
- Пожалуйста, уйдите, госпожа. Уходите же, уходите, пожалуйста! Там в зарослях мангров есть для вас место.
Тем временем где-то снаружи всё-ещё доносился долгий собачий лай.
Мардина прижала к груди обе руки. Лицо её побелело, а губы посинели. В ночном мраке при свете лампы-коптилки волосы на её голове, казалось, встали дыбом.
- Пожалуйста, госпожа. Если вы не хотите уйти отсюда сами, вашему покорному слуге придётся вас вытащить из дома.
- Пощадите, господин, пощадите!
- Нет никакой пощады. Сколько денег принесла с собой госпожа? Ну-ка быстро отвечайте!
Мардина нахмурилась от страха. У людей, что только что вошли в дом, были при себе разные инструменты, отчего атмосфера стала ещё более зловещей.
- Эти люди пришли сюда, чтобы найти в мангровых зарослях место для ночлега госпожи.
- Пощадите. Не заставляйте меня спать там!
- Сколько у вас денег? Сейчас они при вас?
- Пятьдесят рупий.
- Откуда так много? Отдайте!
- Мои родители богатые.
- Ложь!», заговорили одновременно несколько человек. Люди, что только что вошли в дом, принимали всё более угрожающий вид по мере приближения. Мардина закрыла глаза обеими руками и заплакала.
- Это ни к чему. Позже в мангровых зарослях барышня может плакать сколько её душе угодно.
- Пощадите! – с визгом завопила она.
- Откуда эти деньги?
- Пощадиииите!
- Поднимите и отнесите эту даму в мангровые кусты на берегу!
Люди подходили всё ближе.
- Пощадите! Эти деньги.... деньги... из....
- Почему бы немедленно не вытащить её отсюда? Выбросите её!
- Эй, ребята!
- Пощадите! – Мардина крепко вцепилась в половинки бамбукового ствола, которыми был застелен пол.
- Не нужно молить о пощаде. Просто скажи, откуда такое количество денег у тебя?
- Я расскажу.
- Говори быстрее.
- От регента Демака.
- Какого регента? Вице-главы провинции? От его превосходительства?
- От господина, господина... нет, я не скажу.
- Это твой господин велел тебе явиться сюда?
- Нет.
- Кто тогда велел?
- Никто. Никто. Я сама.
- Почему ты хотела убить девушку с побережья?
- Нет! Нет! Нет!
- Ребята! Приведите того из её сопровождавших, что пока ещё жив, которому пиратское копьё рассекло плечо. Велите ему признаться здесь, в нашем присутствии. Пусть они лично встретятся. Готовы, госпожа?
Мардина молчала.
- Тот сопровождающий сказал, что если барышня не захочет сознаться, мачете, что он принёс из Демака, перережет её собственное горло.
- Эй, ребята, свяжите ей руки и ноги. Мы и сами ей перережем горло. Ведь никто не знает, что она здесь. Даже Бендоро в городе этого не знает.
Мардина повернулась обратно и обхватила сиденье топчана обеими руками, крепко вцепившись в настил пола.
- Это бесполезно, госпожа!
- Ах, никакая она не госпожа.
- Это бесполезно, госпожа. Отрезать вам руки совсем не трудно. Так что отцепитесь от топчана сами.
Мардина закричала, зовя на помощь.
- Кричать бесполезно. Здесь нет никого из города. Никто не услышит, никто не придёт на помощь.
Девушка с побережья всхлипывала. Мардина выла.
- Признавайся скорее!
- Мой господин обещал мне, что я, я... стану...
Люди замолчали и слушали.
Мардина всё-ещё цеплялась за топчан.
- Быстро! Если не скажешь, я ударю тебя хлыстом из хвоста ската!
- Женой... женой, женой, ... его пятой женой, если...
- Если что?
- Если... Если... Если... я смогу устроить так...
- Быстрее!
- Чтобы его дочь стала... стала женой Бендоро, мужа Мас... Мас Нгантен.
- Мерзавка!
- Сколько ты получила денег от своего господина за то, чтобы устранить мою дочь?
- Сто рупий.
- И где они сейчас?
- Осталось только тридцать пять.
- Сколько ты дала своим сопровождающим?
- Всего только несколько рингитов.
- А если бы они выполнили свою работу, сколько добавила бы?
- Пощадите! Пощадите!
- Что нам делать с такой нечестивой женщиной?
- У меня есть предложение! Есть предложение!
- Ну и какое? Давай скорее выкладывай своё предложение.
- Отдайте её Си Дулу-рассказчику, пусть достигнет своей цели – станет мужчиной!
- Отлично! Отлично! Согласны! – одновременно приветствовали это предложение все люди.
- До чего же рад будет Си Дул. У него прямо слюнки потекут!
- Ах, ах, барышня, как бы вы далеко ни зашли, а будете женой тупого Си Дула-рассказчика.
- Ну же, быстро! – и люди довольно засмеялись.
Мардина немного стихла и уже просто всхлипывала.
- Ай-ай-ай, нельзя, госпожа. Рассказчик с ума сошёл. Вы видели когда-нибудь Си Дула?
- Ха. Вечером можно услышать как он играет: дук-дук-дук чринг. – Люди снова громко засмеялись. И чем громче был их смех, тем всхлипывания Мардины всё больше затихали.
- Тогда вас не отведут в мангровые заросли. – Ответа не последовало.
- Пожалейте вы этого Си Дула, и давайте этим же вечером устроим праздник.
- Ну как вам, барышня? Ответьте: или спать в кустах мангров, или вместе с Си Дулом-рассказчиком в хижине-келонге? Отвечайте!
Мардина молчала, перестав всхлипывать и причитать. Она наклонила голову вниз.
- Это не сложно, не сложно. Давайте же, отвечайте прямо сейчас!
- Ребята! Это же хорошее предложение, не так ли?
- Хорошее! Даже более чем!
- Отличное!
- Замечательное!
- Отвечайте, барышня. Вы ведь уже не девственница, не так ли?
- Она вдова, – поправила девушка с пляжа.
- Да, да, пусть на этот раз Си Дулу будет, чем заняться. Он станет мужчиной!
- Верно. Пусть она научит его этому – как стать мужчиной, – и они громко засмеялись.
- Скорее!
- Ребята, госпожа всё так же молчит – а если не отказывается, выходит, что согласна! – Люди поглядели на Мардину, которая в этот момент сидела молча на крае топчана.
- Тогда чего ещё ждать? За дело! Отведите её к Си Дулу-рассказчику!
- Да, да. Найти здесь мужчину не трудно.
- Пожалуйста, встаньте, барышня. Они проводят вас. – И Мардина нерешительно поднялась.
- Ребята! Только будьте вежливы! Проводите её к Си Дулу в его хижину-келонг, и не оставляйте её, пока точно не убедитесь, что она благополучно прибыла на место.
Мардина медленно направилась к двери, чтобы выйти из дома. Голову она склонила. Девушка с побережья бросилась наружу, чтобы преградить ей путь:
- Мардина, в намерениях моих всего этого не было!
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен.
- Возможно, всё это расплата за твои собственные намерения!
Мардина продолжила свой путь, а девушка с побережья отошла в сторону, уступая ей дорогу.
- Ты не стала возражать против того, чтобы быть рядом с Си Дулом-рассказчиком?
Мардина нерешительно пожала плечами и продолжила свой путь, выходя из дома, и исчезла в темноте ночи. Люди сопровождали её сзади, часть из них – впереди.
- Тимин! – закричал отец, и тут же к нему быстро подошёл юноша.
- До завтрашнего утра твоей задачей будет следить за Си Дулом и Мардиной. Не позволяй им сбежать в город. Развяжи верёвки на Си Дуле и наблюдай за ними с некоторого расстояния. И не забудь вернуть ему потом его бубен.
Молодой человек сразу же покинул дом.
Снаружи доносился шумный смех молодёжи.
- Рассказчик Си Дул до сих пор ещё девственник! – заливался кто-то.
- Хорошенько позаботься о нём, барышня! – закричал кто-то другой.
Девушка с побережья всхлипывала. Отец некоторое время глядел на неё, затем тоже пошёл к двери.
- Ты плачешь? – приблизилась к ней мать.
- Жалко её.
- Здесь никто не хочет быть с Си Дулом-рассказчиком. Хорошо ведь, когда находится женщина, что позаботится о нём?
- Но ведь мы деревенские жители, мама. А Мардина – горожанка. И конечно, у неё другие желания.
- Ах, это наказание совсем не тяжёлое.
- Не тяжёлое? Брак и с нормальным человеком не так легко вытерпеть, мама. – Тут вдруг девушка вдруг вспомнила о другом происшествии, что недавно взбудоражило всю деревню, и спросила, – А правда, что её сопровождающие погибли, подвергшись нападению пиратов, мама?
- Спроси об этом у своего отца.
- А правда ли, у одного из сопровождавших рассечена спина? Или плечо?
- Спи, дочка.
- Она и слова не сказала о Мардикуне, – удивлённо сказала девушка, говоря о Мардине.
- О Мардикуне? – ахнула мать. – Си Дул-рассказчик знает об этом Мардикуне! Отец! Отец! – и мать побежала на поиски отца, который уже растворился в ночной тьме.
Утром на пляже раздались крики петухов. Послышался также рёв волн, лизавших побережье и набрасывавшихся друг на друга.
- Вот и ещё одна ночь прошла, а они так и не вышли в море,– прошептала девушка. – Что случилось со всеми этими людьми?
Она бросилась на топчан. Глаза её созерцали всё, что произошло. Несколько раз она глубоко вздохнула, а потом заснула. И когда пришли родители, она всё ещё была погружена в крепкий сон.
- Прости нас.
- Не следовало тебе выходить замуж за Бендоро.
- Молчи! Молчи!
Они оба тоже улеглись на топчане. Старшие братья и сёстры её уже вышли из дома, а младшие последовали примеру родителей. Вся деревня заснула в свежей утренней дымке.
В девять утра дом отца девушки снова оживился: появились тут даже двое кучеров, однако потом их отвели в дом деревенского старосты, чтобы накормить завтраком и послушать их историю.
Появился и молодой человек по имени Тимин – передать отчёт по выполнению своего задания прошлой ночью. Он потянул отца девушки в уголок:
- Это невероятно! Невероятно!
- Да что невероятно?
Глаза Тимина загорелись от гордости; он был изумлён.
- Да как может это не быть невероятным? И без бубна, оказывается, наш Си Дул-рассказчик может улыбаться и смеяться! Он в здравом уме, он умеет разговаривать.
- Разговаривать? О чём они разговаривали?
- Откуда мне знать?
- А как там Мардина?
- Она тоже смеялась и ущипнула за подбородок Си Дула!
- В самом деле? Тьфу! – и плевок отца приземлился на бамбуковой стене.
- А они упоминали имя Мардикун?
- Разве им выпала такая возможность? Они же заняты... любовью.
- Ты вернул ему его бубен?
- Он ему больше не нужен.
- Развязал его?
- Да, как только он освободился от пут, сел на землю, скрестив ноги. Потом мы трое поболтали. Мардина о своём старшем брате не сказала ничего. Я решился спросить его:
- Счастлив ли ты, что компанию тебе составила такая красивая девушка из города? Не всем здешним выпала такая же честь, как тебе.
- Дьявол! Ты сам это хотел спросить?
- Нет. Они оба и впрямь вполне подошли друг другу. И когда я покидал ту хижину в наступившей тишине, они как раз напротив...
- Как раз напротив... что?
- Да, вот это, – ответил он, и глаз его подмигнул.
- Ты дьявол. Я велел тебе следить за ними, чтобы они не сбежали в город, а не бессмысленно подмигивать.
- Ну что поделать, если всё так и есть?
- Что? Они должны как следует вступить в брак.
- А что они будут потом есть? Этот дурень Си Дул боится морских волн.
- Может, на этот раз ему придётся проявить смелость. Где сейчас эти двое?
- Гуляют по берегу.
- О, как приятно!
- И правда. Это и наказанием не назовёшь.
- Никак не назовёшь. Так даже лучше для них двоих, наверное.
- Когда они поженились?
- Об этом спросите их самих.
И Тимин вышел из дома отца девушки, освежившись светлым утренним солнцем.
Остальные присутствующие болтали, посмеиваясь. То и дело слышалось, как они упоминали имя Си Дула-рассказчика.
- Знаете? Сейчас уже эта дама ничем не отличается от жителей деревни, таких как мы.
И люди громко засмеялись. Девушка смотрела на них с грустью в глазах. Услыхав всю эту болтовню, в воображении её всё предстало с точностью до наоборот: её, уроженку деревни, привезли в город и отдали Бендоро. Однако Мардина, похоже, с радостью приняла свою участь. Но как она смогла? Как смогла? И она поглядела на смеющихся людей. Не смеялись ли жители этой деревни и над ней самой, когда её отправляли в город? Внезапно сердце её надорвалось; она поднялась со своего топчана, прошла через дом и через кухонную дверь вышла на открытый воздух.
Она шла к берегу. Море было от деревни уже далеко, в то время, как желтовато-белый песчаный пляж наполнял её сердце простором. Недалеко от лодки с синей полосой где-то там, далеко отсюда, медленно двигались две точки. И она тот же час поняла: то были Мардина и Си Дул-рассказчик, и быстрым шагом направилась к ним. Она заметила и ещё одну точку, которая тоже двигалась в их направлении. И она сразу поняла: то был Тимин. Ни разу ещё за эти два года она не ходила так быстро. Её босые ноги ощущали, как ласкает их тёплый мокрый песок.
Чем быстрее она шла, тем крупнее становились те точки впереди неё. Они всё продолжали расти, пока наконец не стали отчётливо заметны их фигуры. Первая точка, казалось, двигалась всё быстрее, и наконец слилась со второй. Видно было, что обе они пошли в направлении деревни. И от этих шагов фигуры их становились всё яснее и различимее.
И наконец в объятиях жаркого утреннего солнца девушка с побережья встретила Мардину, шагавшую вместе с Си Дулом-рассказчиком. Молодой Тимин сопровождал их сзади. Казалось, нет никакого столкновения между этими двумя парами глаз. Кажется, тут не о чем сожалеть, прошептала она про себя. Подойдя к Мардине, она взяла её за руку, и та не оттолкнула её.
- Как ты, Мардина?
Но ответа не последовало.
- Очевидно, они хотят устроить праздник, – добавил сзади Тимин.
- И правда, стоит устроить праздник, – радостно засопел Си Дул-рассказчик, но на этот раз без своего бубна.
- А ты, ты-то сама как, Мардина? – Ответа не было.
- Мас Нгантен, – внезапно снова раздался голос Си Дула.
- Да?...
- Ваш покорный слуга...
- Почему ты замолчал?
- Давай! – подбодрил его сзади Тимин.
- Госпожа, ваш покорный слуга сейчас выйдет в море.
- Ты? Ты? В море?
- Верно, госпожа.
- Ну слава богу! Но почему прямо сейчас? Ты разве забыл про свой бубен?
- Нет, госпожа. Но ваш покорный слуга выйдет в море. Когда угодно: можно завтра, можно хоть послезавтра.
- Ах, Дул. Ты не можешь больше играть на бубне?
- Он теперь бесполезен, и если бы ваш покорный слуга не стал мужчиной, то не набрался бы храбрости, чтобы выйти в море.
- Да, да, понимаю. Но почему именно сейчас?
- Ха. Ха. Ха. Си Дул-рассказчик стал истинным сыном рыбака, барышня! – подал голос Тимин.
- Да, истинный сын рыбака, – подтвердил Си Дул.
- Ты счастлив, Си Дул?
- Сын рыбака должен стать рыбаком.
Тимин сзади, услышав ответ настоящего мужчины – дурня Си Дула, – захохотал.
- Как ты сама, Мардина? Ты готова выйти за него замуж?
Мардина лишь пожала плечами. Свою судьбу нельзя привлечь, а счастье нельзя оттолкнуть.
- Ты не жалеешь?
- О чём ещё сожалеть, Мас Нгантен?
- Наши судьбы и впрямь противоположны, Мардина.
- Ваша покорная слуга.
- Меня как и тебя вынудили. Вынудили уехать в город. А тебя – в деревню.
- Ваша покорная слуга.
- Но этот рассказчик – тоже божье создание, не так ли? Он хороший, а сейчас даже желает работать.
- Ваша покорная слуга.
- Будь счастлива. У него нет ничего, кроме любви...
- Ваша покорная слуга.
- ... которая живёт в сердце каждого рыбака.
- Ваша покорная слуга.
- Как насчёт тебя, Тимин, у тебя в сердце живёт любовь?
- Больше, чем рыб в море, барышня.
- Слышишь, Мардина?
- Ваша покорная слуга.
- Если потом твой муж выйдет в море, тебе придётся работать, как любой другой жене рыбака. Ты должна будешь также размалывать сушёных креветок в муку. А перед самым рассветом провожать мужа, покидающего сушу и идущего в море. Если подует сильный ветер, ты должна будешь оставить дом и следить за морем. А если твой муж запаздывает, то будешь ждать его на берегу, пока он не появится на своей лодке.
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен.
- Здесь всё не как там, в городе, Мардина.
- Ваша покорная слуга.
- Вот этого человека держали взаперти в комнате, в доме, как и меня. Сколько лет я там пробыла? И вот на этот раз я наконец-то увидела море, ощутила солнечное тепло, встретила здесь своих родителей. Мардина, здесь ты каждый день будешь встречать кого-то.
Рассказчик Си Дул молчал, слегка кивая головой в знак согласия.
Все четверо молчаливо продолжили свой путь в деревню. И как оказалось, вся деревня уже ждала их, выстроившись в ряд на пляже под зелёными кокосовыми пальмами и с радостным приветстием размахивая руками: большие и маленькие, старые и молодые, женщины и мужчины.
Когда они приблизились, сопровождаемые сзади Тимином и девушкой с побережья, люди оглушительно закричали приветствие.
- Урааааа! – Дети рассеялись вокруг них.
- Прибыла невеста! Прибыла невеста!
- Урааааа!
- Ребята, а давайте проводим их в дом главы деревни?!
- Давайте!
И тут вдруг откуда-то из середины этих рядов зашумел бубен Си Дула-рассказчика. Тот прекратил шагать и остановился, обернулся назад, помахав рукой, прося дать ему бубен. Бубен взметнулся вверх и парил в воздухе. А затем, словно притягиваемой неизвестной силой, предмет приблизился к своему владельцу. Тот ловко поймал его, обхватил руками, а затем поцеловал. Любовным движением он дотронулся по коже бубна своими нежными пальцами и потряс его, а затем поднёс его деревянную рамку к уху. «Оооооо!», послышался его грустный звук, словно наполненный стонами сожаления.
Внезапно он изо всех сил ударил своими нежными пальцами по бубну. И тут же топот, громкие голоса, шум, гам, разглядывающие его взоры, недовольство, подавляемые возгласы и крики из-за него прекратились. Си Дул-рассказчик продолжал играть на своём бубне. То он подбрасывал его высоко в воздух, и был слышен только его звон, то просто подбрасывал этот предмет вверх, чтобы потом снова поймать.
- А где же его сказка? – заорали люди.
- У него кончились сказки.
- Да, да, он и сам сейчас стал сказкой!
- Урааааа!
Когда вся эта процессия прибыла к дому деревенского головы, кожаная обивка бубна порвалась. Шеренга остановилась. Си Дул-рассказчик положил свой сломанный бубен на землю. Затем наклонился и снова взял его. Все люди молчали в этот момент, смотря как Си Дул выходит из шеренги с дико блуждающим во все стороны взглядом: налево, направо, прощупывая перед собой землю. И вот наконец он нашёл большой камень и наотмашь нанёс сильный удар по деревянной рамке бубна, и она развалилась на куски. А затем театральным жестом он отбросил рамку, глядя на неё, а потом устремив взгляд на публику. Внезапно он поднял обе руки вверх, и все сопровождающие его закричали:
- Урааааа! – так что весь берег сотрясался от шума.
Взяв под руку Мардину, он твёрдым шагом вошёл на веранду дома старосты.
- Мы пришли! – крикнул он с вызовом.
Где-то внутри дома послышался возглас:
- Кто это тут устраивает шум?
- Это я, Си Дул-рассказчик, – назвался он.
- И впрямь ты стал сейчас самоуверенным.
- Я захватил женщину, чтобы она стала моей женой.
- И откуда она?
- Из города.
Люди снова издали приветственные шумные крики. И словно по команде тут же раздались голоса, подтверждающие сказанное им:
- Он захватил себе женщину из города. Мы все свидетели!
- А как зовут эту женщину?
- Мардина.
-Где доказательство?
Глава деревни вышел из дома, оглядывая Мардину и одобрительно кивая головой. Затем он поднял руку, давая понять, чтобы все прекратили переполох. В этот момент было слышно один лишь ветер.
- Дул! Ты рассказчик в нашей деревне?
- Верно.
- Хорошо. Хорошо. Возьми эту женщину к себе домой, чтобы она стала спутницей твоей жизни.
- Обязательно.
- Возьми её к себе домой. У тебя есть дом?
- Нет.
- Если так, то на какое-то время отведи её домой к кому-угодно, кто пожелает приютить вас у себя.
- Мы, мы хотим принять их! – закричал почти каждый.
- Иди к ним! Если ты поймаешь достаточно рыбы, потом сможешь построить собственный дом.
Си Дул-рассказчик взял под руку Мардину. Он повернулся спиной к старосте и предстал перед сопровождавшими его, и закричал этой огромной толпе вокруг себя:
- Вот мы! Кто хочет одолжить нам топчан для сна и крышу над головой?
Люди чуть ли не прыгали в восторге от его просьбы. Его свита тоже радовалась. Весёлые возгласы и скандирования продолжались...
Глава 4
Её повседневная жизнь в большом особняке становилась всё более одинокой и тихой. Она ощущала, что с родственниками Бендоро, что жили в молельне слева от дома и днём ходили на занятия, у неё нет вообще никаких контактов. Они казались существами из другого мира, особенно если говорили по-голландски, ни слова из которого она не знала. Сам же Бендоро появлялся в её жизни, только когда она уже наполовину спала. Служанок на кухне она ощущала как каких-то странных созданий – они говорили, только когда им задавали вопрос, и двигались, как тени в сумерках. Гостей у неё не было. Продавец овощей, что каждое утро приходил на кухонную веранду, мясник, который сидел на ступенях в задней части дома, – все они, казалось, явились из другого мира. Теперь, как только наступала пятница, перед домом выстраивались в шеренгу нищие, которым она, выходя, подавала еженедельную милостыню. Она чувствовала, что они появляются, словно из-под земли.
Было только одно, что верно и преданно составляло ей компанию с первых дней, как она поселилась здесь, в этом огромном доме: рёв морских волн, что так реально ощущался ночью, и так смутно днём. Даже шум ветра, который каждый день царапал по черепице, шатал и ласкал деревья, звучал как-то незнакомо.
Вся эта изысканная домашняя мебель, предметы интерьера производили на неё впечатление, подобное рыбам, что только вчера-позавчера пойманы и теперь лежат неподвижно, сушась на солнце.
Её возвращение в город, в этот особняк не то, что не вызвало выговора со стороны Бендоро, даже не сопровождалось особым вниманием. Первым же вопросом, с которого Бендоро начал разговор с ней, было:
- Что ответил твой отец? Нужна ли там молельня?
- Нет, Бендоро. Там уже есть одна.
- А учитель Корана? Уже есть?
- Да, Бендоро, есть.
- А как, по мнению людей, он хорошо преподаёт им Коран?
- Говорят, что достаточно удовлетворительно.
- Уже говорит там кто-нибудь по-арабски?
- Тысяча извинений, Бендоро. Ваша покорная раба забыла спросить.
- В следующий раз нужно будет спросить.
- Ваша покорная раба, Бендоро.
- А как саронг: понравился он твоему отцу?
- Тысяча благодарностей вам, Бендоро. Это не то, что радость – восторг!
После этого она не встречала Бендоро целых трое суток. Каждый раз, как Бендоро возвращался домой после очередной поездки, он почти не привозил ей больше подарков и гостинцев. Да она на это и не рассчитывала. Жизнь в этом особняке мало-помалу научила её не надеяться ни на что. От заведования кухней до изготовления батика, от совершения покупок на кухонной веранде до прислуживания Бендоро, от ничем не занятых пятничных вечеров до всех остальных вечеров, – всё это простиралось перед ней и за ней, словно тихая тропинка. И только один человек двигался по этой тропинке – она сама.
Бендоро так и не спросил её ни разу о Мардине. Она была словно частичка пепла, сдутая с камина и исчезнувшая, засосанная вселенной. Поначалу такая реальность потрясла девушку с побережья. Разве Мардина – не родственница Бендоро? Так почему же он не проявил никакого внимания к её судьбе? Относительно Мардикуна, погибшего посреди открытого моря, Бендоро и вовсе не заговаривал. В течение двух недель циркулировала новость о нападении морских пиратов на рыбацкую деревню. Распространителем и источником этой новости была та самая пара кучеров, которые вернулись в город из деревни пешком, но та сторона, что обязана была принять это к сведению, вообще не обратила никакого внимания. Правда, однажды ночью Бендоро спросил, лёжа в постели:
- Так ты сказала, что у твоих отца с матерью всё в порядке там?
- Я ваша покорная слуга, Бендоро.
- Так значит, ничего не случилось?
- Ничего, Бендоро.
- А говорят о нападении пиратов. Их не было?
- Нет, Бендоро.
- Тогда слава богу, всё это чушь.
Больше Бендоро вопросов не задавал.
Одним солнечным днём явился китаец, которого Бендоро принял на веранде. Оба уселись на креслах-качалках. Девушка же была занята в этот момент тем, что чистила мебель в средней гостиной. Она услышала их разговор на учтивом яванском языке, который к тому времени уже освоила.
- Бендоро, ваш покорный слуга слышал о нападении морских пиратов на рыбацкую деревню...
- Какую-такую рыбацкую деревню?
- Деревню.... Тысячу раз прошу простить.... На деревню супруги Бендоро.
- Моей супруги?! – ответил Бендоро полукриком. – У меня пока нет супруги!
- Тысячу извинений, Бендоро. Тысячу извинений. Ваш покорный слуга послан из Семаранга в качестве представителя газеты, чтобы встретиться с вами и задать вам этот вопрос. Редакция вашего покорного слуги жаждет сведений.
- Уходите, пока я не рассердился!
- Ваш покорный слуга, Бендоро. Тысячу, тысячу раз простите!
Девушка больше не слышала голос того китайца. Она предположила, что Бендоро тот же час вызовет её и потребует объяснений по поводу того события, которое она отрицала. И потому она поспешно оставила среднюю гостиную, захватив с собой веник и метёлку из куриных перьев для смахивания пыли, и сразу направилась к себе в комнату, где села на стул в ожидании прихода Бендоро для проверки. Нет, я должна на всё говорить «нет», всё отрицать. О Аллах, защити всю нашу деревню! Лишь бы туда не явилась военная полиция! И лишь бы не явилась гражданская полиция. Неужели они недостаточно зла причинили людям нашей деревни?
То, что произошло после, было прямой противоположностью ожидаемого ей. Бендоро не пошёл к ней в комнату, чтобы потребовать отчёта. Вместо этого послышался холодный, громкий, командный голос, от которого затрясся весь огромный дом:
- Мас Нгантен, сюда!
Сердце девушки дрогнуло так, что она почувствовала, как оно вот-вот выскочит из груди. Она подпрыгнула и поднялась, быстро направившись туда, откуда шёл голос. Нет, наша деревня должна оставаться в безопасности. Наша деревня должна оставаться в безопасности. Должна быть безопасной. И она ускорила шаги, забыв, чем только что была напугана.
Бендоро сидел в своём кресле-качалке в средней гостиной. Она подошла и пригнулась перед ним, низко склонив голову.
- Вот и ваша покорная слуга, Бендоро.
- Что ты там говорила, женщина? Правда, что в рыбацкой деревне ничего не произошло?
- Правда, Бендоро. Там ничего не произошло. Ваша покорная слуга находилась в полной безопасности под защитой Господа бога.
- Что за события там были?
- Как всегда, мужчины ежедневно выходили в море ловить рыбу – до рассвета или в полночь, а женщины, что оставались в деревне, сушили рыбу и мололи сушёных креветок в муку.
- Все говорят о нападении морских пиратов.
- Никто бы не остался жив-здоров, если бы напали пираты, Бендоро. Даже младенцев уничтожили бы, а женщин – захватили в плен. Ваша покорная слуга осталась цела и невредима благодаря вашему благословению, Бендоро! В нашей деревне не было пиратов.
- Хорошо, что я это слышу сейчас. Сегодня вечером приедет в гости один человек. Регент Демака.
Сердце девушки учащённо забилось. Вот теперь мне придётся самой с ним встретиться. Это он послужил причиной целой серии бедствий, нависших над нашей деревней. Он! Он! Однако наша деревня должна оставаться в безопасности.
- Подготовь всё, что нужно. Не должно остаться ни одного грязного предмета. Всё должно блестеть. Среднюю гостиную нужно будет вымыть с мылом. Напряги тех детей, а то они что-то ленивыми стали.
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Средняя гостиная в задней части дома должна быть приведена в порядок. Шкафы нужно надушить камфорой. На туалетный столик нужно поставить пудру, духи, сурьму, гребень и масло для волос. Ничего нельзя забыть.
- Ваша покорная слуга, Бендоро. Можно ли идти вашей покорной слуге?
- Начинай! Сейчас же
- Слушаюсь, Бендоро.
Бендоро умолк, а девушка подняла ко лбу в знак почтения сложенные вместе кисти и добавила:
- Да, ваша покорная слуга пошла.
Девушка стала отодвигаться назад, всё так же отвешивая поклоны, пока не преодолела расстояния в несколько метров до двери, затем снова поднялась и вошла в одну из комнат при гостиной.
После того, как Бендоро выгнал её старую служанку, она начала всю работу в этом большом особняке делать сама. И эти комнаты при средней гостиной уже не были чужими для неё. В углу стоял треугольный буфет для посуды. Там находилась одна толстая книга. Она часто листала ту книгу, рассматривая картинки в ней, однако не понимала, кто же нарисован на тех картинках. Часто она видела много картинок с изображёнными там странными предметами, ни названия, ни предназначения которых она не знала. Каждый раз, как она приносила тряпку, веник или метёлку из куриных перьев в эту комнату при средней гостиной, она открывала ту книгу. Может, однажды мой ребёнок сможет прочесть мне её и объяснить эти картинки? И всегда, когда ей приходилось иметь дело с этой книгой, в сердце её появлялся мучительный вопрос: буду ли я до самой смерти держать в руках тряпку, веник и метёлку? А ещё ковшик для литья воска на батик, овощи и посуду Бендоро? Она сожалела, что так и не научилась читать, писать, да декламировать нараспев Коран.
Как случалось каждый день, её руки задвигались, вытирая пыль с мебели, вытаскивая коврики и выкладывая их для просушки на солнце, а потом выбивая их вместе с тюфяком.
Вся атмосфера сейчас была иной. Сюда явится её враг во всём величии, войдёт в крепость, которую она до сих пор считала защитой сердца своего. Однако с каким-то неопределённым беспокойством она всё же продолжала свою работу и протирала всю мебель, за исключением фамильного оружия – ряда копий, что стояли на подпорке, ибо делать это Бендоро запретил ей. Когда она была занята протиранием поверхности овального зеркала, прикреплённому к гардеробу Бендоро, то заметила, что лицо у неё какое-то бледное, утомлённое и зеленоватое.
Я что – же, больна? Почему щёки мои стали такими странными? Почему вены на щеках так вздыбились, а кожа стала желтоватой? Она пристально посмотрела в глаза себе. Свет в них исчез. Я больна?
Она по-прежнему стояла перед своим отражением в зеркале. Да, она устала. Прошло пятнадцать дней с момента возвращения из родной деревни, а возможность отдохнуть так и не представилась пока. Она чувствовала, что голова её отяжелела и стала крупнее, словно в два-три раза. Холодный пот по-прежнему капал с неё весь день, а в глазах её то и дело рябило.
Она продолжала работу, даже когда из гостиной послышался кашель Бендоро. Однако она не отходила от зеркала, и когда Бендоро вошёл внутрь, по-прежнему рассматривала своё лицо и левой рукой поглаживала волосы. Она была потрясена, когда в зеркале появилось его отражение рядом с ней.
- Почему ты здесь?
- Прошу прощения, Бендоро.
- Ты устала? Тогда почему не прикажешь поработать своим служанкам?
- Позвольте вашей покорной рабыне поработать самой.
Даже не смотря на него, она знала: Бендоро сейчас переоденет свой саронг, нацепит как обычно свою шапочку паломника-хаджи, а после покинет дом, спустится по передней лестнице во двор, посыпанный песком, пройдёт по песчаному проходу и войдёт в мечеть.
Девушка глубоко вздохнула. Мебель, что стояла перед ней, казалась такой огромной, она же сама казалась такой хрупкой! Однако она ощущала, что каменный дом таких колоссальных размеров никогда не был столь же прочным, как та маленькая хижина её родителей в рыбацкой деревушке. Она подошла к окну и кинула взгляд на молельню. Молодые родственники Бендоро сидели там на веранде за своими учебниками и читали. Кто-то поглядел на неё, но тут же опустил голову и вновь принялся за чтение. Её словно и не было никогда в этом мире. Её и их словно вообще никогда не существовало!
И тут она почувствовала, как будто иголка пронзила её диафрагму. Она была ошеломлена. Что это с ней? Неужели она и впрямь больна? Своей левой рукой она коснулась больного места и подошла к кровати, на которой спала с Бендоро, и села на пол, придерживаясь за край кровати. Ей бы так хотелось лечь на матрас, но она не осмелилась. Когда приступ боли прекратился, она поспешно вышла из комнаты и позвала двух служанок, чтобы они продолжили её работу: мыть с мылом пол. Сама же уселась на маленькую скамеечку. В глазах её по-прежнему рябило, а боль как от укола иглы время от времени возвращалась снова и снова. Она чувствовала, как эта игла неторопливо входит в её тело, но всё время диафрагма была её излюбленной мишенью. Каждый укол в диафрагму сопровождался холодным потом, что сочился из её пор.
Не меньше двух часов подряд она наблюдала за работой служанок, пока наконец средняя гостиная не стала абсолютно чистой и сухой. Только тогда она поднялась, и покинула помещение, закрыв на ключ все комнатки, сразу же удалившись в свою комнату. Там она не медля легла на кровать. Она чувствовала, как будто пригоршни сжатого воздуха взлетают с нижней части её живота вверх, выталкивая заодно вверх и содержимое живота. Иногда этот воздух выходил из неё, не сумев вытолкнуть содержимое желудка. Но нередко одна-два пригоршни этого воздуха выкачивали, словно насосом, жидкость изнутри неё, и та доходила аж до глотки и языка, по вкусу же ощущаясь как до остроты неприятная, кислая вода, смешанная с горькой желчью.
- Я беременна, – прошептала она.
Она вызвала к себе в комнату одну из служанок и велела той принести большую латунную плевательницу, что хранилась в амбаре.
- Не уходи, сначала помассируй меня. Нет, не там, внизу, а вот здесь, мой затылок.
- Тысячу извинений, Мас Нгантен.
- Да, помассируй», и девушка легла ничком на матрас, подставив голову. Рот её оказался как раз над плевательницей на полу.
- Мас Нгантен беременна!
- Возможно.
- Слава богу, Мас Нгантен! Пусть Господь бог дарует вам сына!
- Да, сына.
- Закрыть вас одеялом, Мас Нгантен?
- Да, закрой меня одеялом. Мои ноги закрой. Сложи одеяло так, чтобы оно было в несколько слоёв, да потолще.
- Ваша покорная слуга, Мас Нгантен.
- Не оставляй меня, побудь пока со мной.
- Ваша покорная слуга посидит рядом с вами, Мас Нгантен.
Но тут вдруг девушка почувствовала стыд. Ни с одной женщиной, даже беременной, в её родной деревне так не возились.
- Нет, не нужно. Иди, чисть гостиную в задней части дома. Сегодня вечером будет гость.
- Да, Мас Нгантен. Ваша покорная слуга. А кто приедет?
- Тссс! Когда же ты наконец, научишься учтивости и прекратишь задавать дерзкие вопросы?
- Тысяча извинений, Мас Нгантен.
И вот тем вечером, когда прибыл столь ожидаемый гость, она беспомощно лежала у себя в комнате, чувствуя, что голова её настолько отяжелела, как будто и не желала подниматься снова. Когда Бендоро вошёл в комнату сделать ей замечание, она просто лежала, закрыв лицо подушкой. Бендоро снял подушку и пощупал её лоб.
- Ты беременна, – прошептал он, и тут же вышел из комнаты.
Он позвал своих молодых родственников, и сразу же вслед за тем послышался голос, который настойчиво отдавал распоряжения. Три часа спустя, когда Бендоро сел за обеденный стол вместе со своим гостем, обнаружилось, что это не гость, а гостья.
- Ади Мас, – услышала девушка голос гостьи, разговаривавшей с Бендоро.
Голос её был высоким, командным.
- Я рада видеть, Ади Мас, что в этом доме не живёт ни одной женщины.
- Ваш покорный слуга, Мас Айю.
- И я забыла повидать Мардину. Где же она?
- Вашему покорному слуге неизвестно, где она.
- А? Разве я не отправила её сюда?
- Тысяча извинений, Мас Айю, но ваш покорный слуга никогда не проявлял интереса к слугам.
- Ади Мас, вы и правда настоящий дворянин. Вполне естественно, что у многих людей есть некоторые ожидания от вас.
- И чего же люди ожидают от вашего покорного слуги, Мас Айю?
Гостья понимающе засмеялась. Их разговор на миг приостановился. У девушки зарябило в глазах. Снова снопы воздуха насосом выкачивали наружу содержимое её желудка. Она наклонила голову, и шеей подтолкнула её ближе к краю матраса. Стопам воздуха не удалось выдавить из неё ничего, за исключением отрыжки с некоторым количеством желтоватой жидкости, одновременно и кислой, и горькой на вкус. Та тотчас полилась в плевательницу. Когда она снова положила голову на матрас, то снова услышала, как голоса продолжают свой разговор. Но по-видимому, гостья услышала звук отрыжки и рвоты, доносившийся из комнаты, и спросила:
- Это кто? Мардина?
- Нет, Мас Айю.
- А, тогда понятно. – И она продолжила тоном упрёка, – Почему ты не разместишь её на кухне? Так же неприемлемо! Неприемлемо! Погляди на меня! Ты полагаешь, что подобает держать её под одной крышей со мной?
- Тысячу раз прошу прощения, Мас Айю.
Девушка с побережья зарыдала. Впервые за эти почти три года жизни здесь она узнала, что есть власть над властью Бендоро, и эта власть находится в руках женщины. Но кто она? Кто? Она вновь зарыдала и почувствовала, что её собственная судьба находится во власти этой женщины. Тут бесполезны прочность и огромные размеры этого каменного дома. Есть силы, что намного могущественнее и прочнее этой крепости из камня. В конце концов, её рыдания стали сопровождаться ещё и всхлипываниями.
На рассвете, когда она проснулась, она услышала голос Бендоро, который читал вслух Коран. Мой муж! Ах, мой муж! Нет, он не мой муж, он мой господин. Мой хозяин. Мой царь. А я не его жена, я его ничтожная рабыня-наложница.
Тем же утром снопы воздуха снова начали прокачивать её живот. Она чувствовала стыд, большой стыд. Там, в её родной рыбацкой деревне не было ни одной беременной женщины, что вот так могла разлечься на постели. Квохчущие куры словно подбадривали своими бодрыми возгласами пузыри воздуха выходить наружу ещё быстрее, ещё проворнее и ещё чаще. Она подумала о своём петухе. Тот тоже кукарекал каждый раз, когда отец уходил в море. Однако голос у этого, городского петуха сильно отличался от того, деревенского: он был таким странным, таким ироничным.
Когда взошло солнце, и в комнату к ней зашла служанка, она узнала новость, что та гостья тем же вечером уехала, продолжая свой путь дальше. Девушка выразила благодарность богу, – она знала, что Бендоро не станет выгонять свою жену, которая беременна.
Таким образом, она пробыла в своей комнате все три месяца с постоянно закрытыми окнами и дверью, ощущая, что живёт в пещере. И ещё чувствовала стыд, большой стыд. Не было ни одной беременной женщины в деревне, которая бы вела себя так же, как она. Те просыпались каждый раз, как их мужья уходили в море и присутствовали на берегу каждый раз, когда лодки тех причаливали в устье. Они всегда шли на кухню готовить еду для своих детей и мужей. Она же беспомощно валялась на кровати эти три месяца.
И вот когда три месяца миновали, она стала подниматься и ежедневно выполнять свои обязанности. Однако всё это время Бендоро очень редко появлялся дома. Люди говорили, что он живёт в мечети. Еду из дома ему доставляли туда же. Во время беременности девушку с побережья постоянно бесило чувство тоски. Ей так хотелось подолгу бывать или сидеть со своим мужем, но она была всего-навсего его наложницей. Иногда ей на глаза наворачивались слёзы, и она плакала без всяческой причины. Ах, точно так же, как этот ребёнок у меня под сердцем – это не ребёнок, это потенциальный противник.
Ей бы хотелось помолиться богу, пожаловаться на всю несправедливость, которую чувствовала, но она не могла, не умела. Она просто не знала, какая молитва подходит для этого, ведь так и не продолжила занятия по чтению Корана, и уроки её не продвинулись. Ей было жаль. Всю себя она отдаёт на волю судьбы. Только этот ребёнок, этот ребёнок получит лучшую долю, чем его мать. Он не родится в рыбацкой деревне, как его мать. Его не проводят из деревни в город к какому-нибудь господину, бендоро. Он появится на свет в большом, прочном здании, которое не проломит ни один шквальный ветер. Он родится в царстве Бендоро – царстве его отца. Он будет раздавать приказы. Он породит новых господ-бендоро, и не будет ему необходимости выходить в море ловить рыбу, преодолевать волны и темноту ночи, не почувствует он, как морская вода лижет ему ноги.
Когда чувство одиночества и уныния внезапно нападали на неё без всякой причины, она поглаживала руками по животу – ласкала новое существо, надёжно защищённое под её сердцем. «Будь в безопасности, мой ребёночек, будь в безопасности. И пусть твоя мать тоже будет вместе с тобой в безопасности».
И вот период беспокойства и встрясок прошёл, и у неё теперь будет прекрасное время – время материнства. Маленькое новое существо будет лежать у неё на руках, посапывать и сосать молоко из её груди. Этот малыш вырастет, но сначала ему ещё нужно появиться на свет.
И вот в один прекрасный день, без присутствия рядом Бендоро и с помощью одной известной повитухи родился ребёнок.
Утомлённая, тяжело дыша, девушка с побережья помогла этому ребёнку появиться на свет. Одна, две, три, четыре, пять минут прошло, но голос новорожденный не подавал. Он умер?
- Где? Где его голос? – прошептала она, и рука её пощупала тельце новорожденного ребёнка, и почувствовала тёплый комочек плоти.
- Где же его голос? – прошептала снова она, сомкнув веки, ибо слишком устала.
Приступ страха заставил сердце девушки трепетать. Ей захотелось встать и вдохнуть жизнь в грудь ребёнка.
Ребёнок совсем не подавал голоса и не шевелился. Она бы встала, чтобы встряхнуть слух ребёнка, и он бы пробудился, но не было у неё сил на это. Когда она открыла глаза и поглядела на повитуху, то увидела, как эта женщина подняла ребёнка за ножки вверх. Такая белая кожа была у этого ребёнка, такой он был маленький! Это мой ребёнок! Мой ребёнок! Но где же его голос? Почему он не плачет?
Рот повитухи шевелился, читая мантры. Девушке хотелось кричать. Глазки моего ребёнка поднимут точно так же, как ножки? Но изо рта его не исходило никаких звуков, кроме лёгкого стона, который тут же потонул в её собственном дыхании.
- Терпение, Мас Нгантен, терпение, – прошептала повитуха.
- О Аллах, спаси его!
- Во имя Аллаха, с ним всё будет хорошо.
- Но где его голос?
- Околоплодных вод слишком много, Мас Нгантен. – И она продолжила поднимать руками обе ножки ребёнка. Внезапно донёсся стон ребёнка, а затем и слабый крик.
- Мой ребёнок!
- Ребёнок заплакал, Мас Нгантен!
Девушка глубоко вздохнула и тут же задремала. Глаза её закрылись в изнеможении и наступил сон.
Проснувшись через несколько минут, она увидела, что возле неё спит маленькое существо. Её рука сама собой коснулась и пощупала его.
- Ножки целы, ручки тоже целы, – прошептала она. – На ножках нет никаких изъянов. – На сердце у неё полегчало. – Оба ушка тоже в порядке. Глазки, губки – всё цело и невредимо. А этот носик – такой простой, прямо как у меня.
Ребёнок спал. Повитуха перед ней сидела на низком стуле всё так же в задумчивости, и ждала. Она улыбнулась ей.
- Это мальчик или девочка? – в тревоге прошептала девушка, надеясь на сына.
- Девочка, – ответила повитуха.
- А Бендоро уже видел её?
- Пока нет.
- Она издавала громкий плач?
- Пока ещё нет.
Девушка испустила продолжительный вздох и принялась ждать прихода Бендоро. Как принято у неё в деревне, и как делала каждая только что родившая женщина, она скажет ему:
- Это твой ребёнок. Я растила его под сердцем у себя в течение девяти месяцев. Прими его, это твой собственный ребёнок. Я же просто выносила его.
Утром перед рассветом ребёнка вымыли. Было девять часов утра. А Бендоро так и не пришёл поглядеть на дитя. В её родной рыбацкой деревушке новоиспечённый отец не выходил в море за три дня до рождения ребёнка, и ещё три дня – после. Отец ждёт своего ребёнка, он заботится о здоровье его и его матери. Тут она вспомнила про соседей – о том, как у соседки родился ребёнок. Сосед день и ночь находился вне дома, а когда его ребёнок появился на свет, он громко заплакал, влетел в двери, даже забыв про своё испещрённое слезами лицо.
Кому теперь отдам я это дитя, если не родному отцу его? Может, Бендоро даже не интересует собственный ребёнок? Нет. Нет, такое невозможно. Он же отец, родной отец. Но почему тогда он так и не пришёл, хотя бы просто поглядеть?
Повитуха встала со стула, подошла к девушке и вытерла её слёзы.
- Бендоро придёт. Сейчас, сразу после полудня. Может, у него просто много дел.
И тем же днём Бендоро явился, открыв ключом заднюю дверь в комнате девушки, и остановившись на пороге.
- Бендоро, прости свою покорную слугу... А это – ребёнок Бендоро. – Однако слова эти так и не сорвались с её уст. Она была слишком напугана.
- Значит, ребёнок уже появился на свет. Я слышал, у тебя девочка, верно?
- Покорная слуга Бендоро.
- Значит, всего-навсего девочка?
- Тысячу извинений, Бендоро.
Бендоро развернулся назад и вышел из комнаты, снова закрыв дверь.
Девушка вытерла тельце ребёнка, обняла и поцеловала в волосы.
Спустя сорок дней ребёнок открыл глазки. И в глазах матери сияло восхищение глазками своего ребёнка: глазки эти были довольно раскосыми, как и её собственные глаза. И губы такие же были на этом личике, и нос такой же. И телосложение, как у неё самой. У этого ребёнка будет такое же маленькое тело, и такое же лёгкое, как пушинка хлопка.
Теперь она больше не тосковала по Бендоро. Эти глазки, что так честно глядели на неё – неужели Бендоро не пожелает увидеть их? Ей так хотелось преподнести этого ребёнка отцу, чтобы отец и дочь смотрели друг на друга вблизи. Однако Бендоро так ни разу и не навестил её.
Так месяц быстро скользил за месяцем. Она больше не занималась теми делами, что прежде. Её печь для батика потухла. Лишь изредка она спускалась на кухню проверить еду.
И вот в одно прекрасное утро неожиданно из её родной рыбацкой деревни явился отец. Он сразу же взял на руки, прижал к себе и поцеловал внучку.
- Значит, уже три месяца твоей малышке?
- Три с половиной, отец.
- Мне никто не сообщал.
- Полагаю, что вы, отец, прибыли, чтобы увидеть свою внучку.
- Конечно, конечно, если бы я только знал. Сейчас я приехал увидеть её.
- Вы хотите купить сетчатой пряжи для рыбацкой сети?
- Нет.
- Масляную лампу?
- Нет.
- Иглы?
- Раньше ты нам всё это уже присылала в большом количестве. И покупать их больше не нужно.
- А мама? Как мама?
- Хорошо,хорошо. У всех всё хорошо.
- А Мардина?
- Уже беременна.
- Слава богу. Значит, и в самом деле Си Дул-рассказчик выходит в море?
- Да, правда. Он ходит сейчас на лодке главы деревни. Он всем нравится. Но к сожалению, больше не хочет рассказывать сказки.
- Значит, у вас какие-то дела в городе, отец?
- Конечно, есть. Бендоро меня вызвал.
- Может быть, это из-за молельни. Я сказала Бендоро, что в деревне построили молельню, и там полно учителей Корана, а дети уже приступили к изучению чтения Корана и арабского языка.
- А почему ничего не сказано о том, что там даже никого нет, кто умеет читать? Там даже маленькие мальчики – и те выходят в море!
- Я боюсь.
- Что поделать!
- Но мама пока ещё не знает, что стала бабушкой?
- Пока нет. Она будет в восторге. Созовёт гостей, устроит угощение в честь внучки.
- А вы, отец, надолго остановитесь в городе?
- Может быть, особенно если рядом с внучкой.
- Вы приехали на двуколке, отец?
- Вчера из города прибыла одна двуколка. Кучер, что доставил меня сюда, был вызван Бендоро. Он переночевал в деревне, а рано утром мы отправились сюда.
- Бендоро сейчас редко бывает дома, отец.
- А твой собственный отец часто бывает дома?
- Вы уже поели чего-нибудь, отец?
- Да, уже поел. Твоя мать меня достойно накормила рисом.
- Что вы привезли, отец?
- Молочную рыбу. Она там, на кухне. Молочной рыбы хорошо тебе будет поесть сейчас.
Тут отцу сообщили, что его вызывает к себе Бендоро. Он передал малышку матери и пошёл. В задней комнате не было слышно их голосов. Мать положила малышку обратно в кроватку. Девушка с побережья уселась на стул в раздумьях. Она была счастлива, что смогла дать отцу подержать его внучку. И счастью её не будет предела, если ещё и её мать тоже узнает о рождении внучки. А также вся деревня. Они будут гордиться: один из них родился в этом огромном здании в городе, стал потомком дворянина.
Вскоре вернулся отец и уже через мгновение вновь вошёл в комнату. Лицо его было мрачным. Он сразу же направился к кроватке ребёнка и поцеловал его.
- Что такое, отец?
Отец нежно погладил ладонью животик ребёнка.
- Что такое, отец? Почему вы молчите?
- Прости меня. Собери всю свою одежду.
- Что случилось, отец?
- Не спрашивай, дочка. Не спрашивай. Мы сейчас уезжаем.
- Куда, отец?
- Возвращаемся домой.
- Домой?
- Да, домой. Тебе больше не хочется в свою деревню?
- Ну почему же?
- Давай, дочка, возвращаемся домой. Здесь больше не твой дом.
- Почему, отец?
- Почему? Потому что ты разведена.
Девушка вся затряслась, стоя перед отцом. Отец тут же помог ей подняться, дав опору.
- Положись на бога, дочка. Положись на бога.
- Отец
- Да, дочка?
- Я ещё не преподнесла ему его ребёнка.
- Ну так преподнеси. Я буду сопровождать тебя.
- Это ребёнок Бендоро, его собственное дитя, а не кого-то ещё.
- Я иду за тобой. Давай, вперёд!
И с ребёнком, привязанным к себе, сопровождаемая сзади отцом, девушка с побережья пошла к Бендоро, который сидел в кресле-качалке в средней гостиной. Девушка тут же села на пол в поклоне, упираясь в пол коленями.
- Тысячу раз прошу прощения, Бендоро. Ваша покорная слуга услышала, что её господин дал ей развод. – Девушка забыла о всяком страхе ради своего ребёнка.
- А что тебе не нравится?
- Ваша покорная слуга всего-навсего невольница, которая должна исполнять приказы Бендоро.
- Так что ещё?
- Ваша покорная слуга так и не представила вам вашего ребёнка, Бендоро. Вот дочь хозяина моего, дочь Бендоро, не кого-то ещё.
- Уложи её спать в кроватку.
- Ваша покорная слуга – её мать. Презренная слуга ваша, хозяин. Как она сможет позаботиться о своей дочери там, в рыбацкой деревне? Она ведь дочь дворянина, её нельзя воспитывать так, как это делается в деревне.
- А я и не велел тебе заботиться о моём ребёнке.
- Должна ли ваша покорная слуга уйти одна, без своего ребёнка, хозяин?
- Ты никогда не говорила ещё так много!
- Есть ли что-то, чего мать не сделала бы ради своего дитя?
- Покинь этот дом! Забирай все свои украшения и наряды. Всё, что я подарил тебе. Я уже выдал твоему отцу компенсацию – этих денег довольно будет на то, чтобы купить целых две лодки со всеми снастями. А тебе... – С этими словами Бендоро протянул ей увесистый мешочек с банкнотами. – Отступные. Поищи себе хорошего мужа, и забудь обо всём, что было в этом доме. Забудь меня, поняла?
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- И помни – как следует используй это отступные, и никогда, никогда не должна нога твоя ступать в этот город! Ты будешь предана проклятию, если нарушишь запрет. Слышишь?
- Ну куда же тогда ей идти, Бендоро? – запротестовал её отец.
- Куда угодно, лишь бы её не было здесь, на территории этого города.
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Что ещё я должен сказать? Двуколка уже давно вас ждёт.
- А этот ребёнок, хозяин? Что будет с этим ребёнком? Какая его ждёт судьба? – со стоном воскликнула девушка.
- Этот ребёнок? А к чему тебе думать об этом? Тут многие могут позаботиться о ребёнке. Не думай о малышке.
- Значит, ваша покорная слуга должна уйти отсюда без своего ребёнка? И нельзя вернуться в город, чтобы взглянуть на него?
- Забудь о ребёнке. Считай, что у тебе его никогда и не было.
Девушка зарыдала.
- Бендоро, ваша покорная слуга должна уйти одна, без своего ребёнка?
- Я сказал: у тебя нет детей, и никогда не было!
- Ваша покорная слуга, Бендоро.
- Убирайся!
- Тогда какое значение имеют все эти драгоценности и отступные деньги без ребёнка, Бендоро?
- Ты можешь оставить их малышке.
И у отца, и у девушки не было больше слов. Они замолчали. А Бендоро покачивался в своём кресле.
Девушка всё так же на коленях попятилась назад, а затем вышла в сопровождении отца. Едва войдя в комнату, она тут же взяла ребёнка на руки.
- Прости меня, доченька моя. Я никогда даже представить себе не могла подобный конец. Если я виновата, отец, то в чём моя вина?
Тут малышка открыла глазки и заплакала.
- Мы сейчас уйдём, дочка.
- Да, отец. Но пусть сначала этот ребёнок попьёт молока из моей груди в последний раз.
- Ладно, пусть попьёт, может быть, и в последний раз.
Девушка раскрыла свою нижнюю блузку и дала ребёнку грудь.
- Пей, дочка, пей, – прошептала она. И когда ребёнок прикоснулся, а затем и стал сосать молоко из её сосков, она другой рукой погладила редкие волосы малышки. И прошептала, – Что я тебе не дала, дочка? Чем я не пожертвовала ради тебя? На что я только не готова пойти ради тебя как мать? Даже отдать свои материнские права!
- Прости, дочка, – заговорил отец, стоя рядом с кроваткой. – Я и подумать раньше не мог, что так случится.
- Ах, отец, отец. Вы добрый человек. Вы не допустили ошибки, не допустили просчёта.
- Но ты плачешь.
- А что можно поделать, отец? Вы тоже можете только плакать.
- Ах, кто же не любит детей?
- Это мой первый ребёнок, отец.
- Прости своего глупого отца, дочка.
- Мы можем простить всё и всех, за исключением одного...
- Ты такая мудрая, дочка. Да, и впрямь, нельзя лишать мать её прав на своё дитя. Это неприемлемо! Нельзя так! Нельзя! Однако эта малышка может стать дворянкой, она будет не такой, как мы, дочка!
- Ужасная, отец, ужасная жизнь у этих дворян. Ах! Ах, ну почему этот ребёнок не хочет пить?
- Нехорошо нам оставаться в этом доме, дочка. У нас больше нет права быть здесь.
- Вы правы, отец, правы. Но этот ребёнок, этот ребёнок – он мой. Я родила его в муках. Посмотрите на её носик, отец. Это моя дочь. Разве мало крови я пролила? О боже, какая сладенькая малышка! Отец, отец, вы же её дедушка! Почему вы молчите?
- А что мне сказать, дочка? Разве не достаточно терзаний на сердце, когда видишь, какова участь твоего собственного ребёнка? Одна участь и у неё, и у тебя. Разве не достаточно этого?
- Доченька моя, доченька. Что я должна сказать тебе, малышка?
Оба они замолчали, но в их сердцах бушевал шторм.
- Этот дом похож на могилу.
- Бесчувственный камень.
- Может быть, ради этого нам придётся построить молельню?
- Давай уже поедем.
- Но мой ребёнок... Как же быть с моим ребёнком?
Тут кто-то позвал их из-за двери:
- Двуколка уже готова и ждёт вас, Мас Нгантен.
Девушка зарыдала.
- Одежда, дочка, позволь мне собрать твою одежду.
- Ладно, отец. Чем дольше я останусь здесь, может быть, тем чаще она будет вспоминать свою мать потом.
- А что ты потом будешь носить в деревне?
- Позвольте мне быть такой же, как все остальные женщины.
- Ах, дочка, дочка.
Снова раздался голос, что звал их из-за двери:
- Двуколка ждёт вас около дома, Мас Нгантен.
Отец посмотрел на дочь, всё ещё лежавшую в постели и обнимавшую своего ребёнка.
- Так что ты намерена сделать, дочка?
- Она – мой ребёнок, отец, мой ребёнок. Пусть сначала попьёт молока. Пусть напьётся досыта. Кто знает, может быть, она пьёт молоко из груди матери в последний раз?!
- Но это больше не твой дом, дочка. Давай отнесём малышку во двор. Покорми малышку молоком под мушмуловыми деревьями на площадке с краю.
- Этого ребёнка ещё не отпускали ступить ножками на землю, не обрезали волосы. Как сможет она перенести морской ветер?
- Я понимаю, дочка, хорошо понимаю тебя. Но у нас нет права и дальше оставаться здесь. Ты и сама слышала – повозка с лошадью уже готова. Она увезёт нас далеко отсюда.
- Но как бы то ни было, он был до недавнего времени моим мужем. Он всё ещё оставался моим мужем. Как можно так высокомерно вести себя с матерью собственного ребёнка?
- Нам не понять характер вельмож, дочка. Нам не понять.
- Нет, отец. Нам не понять. Но этот ребёнок, ребёнок...
- Её научат, она не будет знать бедности, дочка. Её научат отдавать приказы. Даже тебе самой будет приказывать.
- Это мой собственный ребёнок, отец. Я с радостью готова подчиниться её приказам.
- Ах, дочка, не приказы эти страшны. Ты это и сама знаешь. К сожалению, я узнал это только после всего случившегося.
- Это моя малышка, отец. Я её родила сама. Позвольте мне ещё побыть с ней. Пусть грехов моих перед Бендоро станет на один больше. Ей нужна материнская грудь. Ах, уже завтра она уже не будет пить молоко из груди своей матери. Вы разве не понимаете этого, отец?
Отец не ответил. Вместо этого он просто озабоченно расхаживал туда-сюда. Наконец девушка встала с постели и подошла к отцу.
- Позвольте мне ещё раз подойти к нему. А вы, отец, выходите на улицу из дома. Ждите меня перед мечетью, на площадке, под мушмулой.
Видя, что отец сомневается, девушка продолжила:
- Не волнуйтесь, отец, выходите.
Девушка взяла шаль и привязала к себе ребёнка, несколько раз чмокнув малышку в щёчки, лобик и крошечные белые пальчики. Внезапно она разрыдалась в одиночестве.
- Дитя, дитя моё, как ты будешь жить потом?
Она медленно подошла к двери, пересекла заднюю комнату и вошла в среднюю гостиную. Она заметила, что Бендоро по-прежнему сидел на своём месте с книгой хадисов* в руках.
Не подавая голоса, она приблизилась, а затем уселась на пол перед креслом Бендоро.
- Тысяча извинений, Бендоро.
Не глядя на неё, Бендоро опустил книгу хадисов. Он покашлял.
- Тысяча извинений. Ваша покорная слуга явилась, чтобы передать вам своего ребёнка. Своего собственного ребёнка. Это и ваш ребёнок, и ничей другой, Бендоро. Примите его.
* Хадисы – избранные предания о высказываниях и поступках Пророка Мухаммада.
- Положи ребёнка в кроватку!
- Невозможно, господин.
- Ты что, не слышала мой приказ?
- Ваша покорная слуга – мать этого ребёнка. Если уж собственный отец его не хочет взять на руки, кто же позаботится о нём? Уж лучше ваша покорная слуга вернётся вместе с ним к себе в деревню.
Бендоро сделал резкое движение, пытаясь встать. Его кресло по-прежнему покачивалось, но уже без своего седока. Он встал лицом к девушке, что склонилась перед ним на полу.
- Можете гневаться на свою покорную слугу, Бендоро. Но эта малышка – не какое-то украшение, не кольцо и не ожерелье, которое можно надеть на кого угодно.
- С каких это пор у тебя появился рассудок, раз ты хочешь насильно увезти отсюда ребёнка?
Девушка подняла лицо и вызывающе посмотрела в глаза Бендоро. Затем медленно выпрямилась, держа ребёнка в переноске.
- Даже курица может заботиться о своём детёныше, Бендоро. Не говоря уже о вашей покорной слуге – человеке, пусть даже никогда не учившемся читать Коран в молельне.
- Убирайся!
Девушка повернулась спиной к Бендоро, и держа на себе ребёнка, быстро пошла к двери.
- Оставь здесь ребёнка!
Девушка уже вышла из дверей средней гостиной. Бендоро схватил свою трость, положил книгу хадисов на маленький туалетный столик перед собой и быстро побежал вслед за девушкой и настиг её на лестнице, ведшей из задней комнаты в кухню. Служанки выстроились в ряд перед кухонными дверьми со страхом в глазах.
- Держите её! – закричал Бендоро, размахивая своей тростью.
Словно взвод солдат, слуги – мужчины и женщины – бросились к девушке, окружили и задержали девушку.
- Я не воровка! – пронзительно закричала она. – Я всё оставила там, в той комнате и уношу только собственного ребёнка. Только собственного ребёнка! – Она пнула кого-то ногой, однако другие слуги толкнули её.
- Воровка! – рявкнул Бендоро. – Ну же! Вытащите младенца из её переноски! Ты хочешь, чтобы позвали полицию? Или вообще военный патруль?
- Я уношу только собственного ребёнка. Собственного ребёнка, которого я же и родила. Это моя дочь, а её отец – дьявол, сам Иблис. Отпустите!
Кто-то ударил её по губам, так что оттуда полилась кровь. Ребёнка внезапно высвободили из шали-переноски на её теле, и та, опустев, свободно повисла у неё животе.
- Это мой ребёнок! – заревела она.
- Выбросьте её отсюда! – крикнул Бендоро.
Совместными усилиями её вытолкали на центральный двор. Она сопротивлялась и ревела, а когда подняла вверх голову, то заметила в окне на террасе рядом с основным зданием женщину, которая бросила на неё пустой невыразительный взгляд. Девушка закричала:
- Это моя дочь! Пусть даже её отец – дьявол, пусть он дьявол из преисподней, но она – мой собственный ребёнок!
Та женщина в окне вытерла глаза, отвернулась и закрыла окно.
- Почему у меня должны отнимать ребёнка?! Он и сам может за неделю сделать целую дюжину детей. Он просто мучает меня, твой Бендоро. Он хочет мучить моего ребёнка, этот Бендоро. Мой ребёнок здесь. Отдайте мне его!
Её уже вытолкнули за дверь центрального двора.
- Моя малышка! Дочка! Мой ребёночек! Ты здесь, дочка!
С оставшимися пока силами она пыталась вернуться. Но кто-то грубо вытолкнул её. И прежде чем рухнуть на песок, она успела заметить, как дверь, что вела в центральный двор, навсегда для неё закрылась, и услышала, что кто-то прошептал:
- Простите нас, Мас Нгантен!
- Я больше не смогу туда войти?
- Это невозможно, Мас Нгантен, простите. Тысяча извинений. Мы грубо обошлись с вами.
Девушка рыдала, сидя на песке.
- Но мы позаботимся о дочери вашей, Мас Нгантен. Верьте нам. Ваша покорная слуга будет её носить на себе в переноске, будет с ней днём гулять, а ночью – охранять её сон.
- Спасибо! Спасибо!
- Давайте ваша покорная слуга отведёт вас в повозку, Мас Нгантен.
Кто-то помог ей подняться, и она не стала сопротивляться, а оперлась на нескольких человек, что прислуживали ей до сих пор в доме. Они вывели её наружу из переднего двора и спустились вниз, на дорогу к площадке. Отец её, который всё это время сидел, опершись на мушмулу, тот же час встал и поспешил к дочери, а затем посадил её в повозку.
Когда двуколка наконец тронулась, отец прошептал, утешая её:
- Такова уж и впрямь наша доля. Да, то наша доля, дочка. Она свирепа как море, но щедрее, чем сердце вельможи.
- Куда мы направляемся, отец?
- Куда? Туда, где ты родилась, где похоронены наши предки.
- Я больше не вынесу их взглядов, отец.
- Нет ни одного места, которое было бы щедрее и гостеприимнее, чем наша деревня, дочка.
И повозка продолжила катиться по почтовому тракту, построенному в своё время Денделсом. Казуариновые деревья, что будто гонялись друг за другом, не привлекали внимания ни одного из тех людей, что сидели в повозке. Леса тиковых и мангровых деревьев, что чередовались между собой, выглядели так, как будто сгустки облаков бессмысленно проносятся мимо.
- Что я должна сказать матери?
- Мать, даже не видя своего ребёнка, сразу узнает, что тому пришлось вынести, дочка!
- Я в ответе за своего ребёнка, отец.
- Помолчи, дочка, и поспи, поспи.
Было время, когда девушка изо всех сил старалась побороть сон, пока не дождётся прихода Бендоро. Сейчас же отец велел ей спать, но она не могла. Звук цоканья лошадиных копыт, что ритмично стучали по глади этой твёрдой дороги, эхом отзывался в ней, словно удары молоточка по стенкам её сердца.
Точно такая же повозка увезла меня от моих родителей из собственной деревни. И вот сейчас эта же повозка увозит меня от собственного мужа и ребёнка.
Она ощущала, как веки её становятся непомерно тяжёлыми.
Что мне делать там, в деревне? На кого я должна там работать?
- Отец!
- Да?
Но девушка не стала говорить, вспомнив жителей деревни, которые следовали за ней по пятам с факелами в руках, когда она вернулась туда через несколько лет после того, как вышла замуж, вспомнила тех, кто называл ей «благородной барышней» и «госпожой». Вспомнила ли она Мардину? Однако тут же воспоминания вернули её к собственному ребёнку.
Она сейчас плачет, сладенькая моя?
Девушка коснулась своей груди, и нижняя блузка её оказалась мокрой от капелек молока.
Для чего мне теперь эта грудь, если я не могу дать её своему ребёнку? Ах, зачем они мне? К чему мне сожалеть о груди, от которой отняли мою малышку?
Затем она вспомнила Бендоро: высоком и стройном мужчине, не обладавшим хорошей мускулатурой, но таком сильном, несмотря на то, что никогда не видел моря!
- А что потом моему ребёнку прикажут делать? Прикажут унижать собственную мать? Моя дочь станет такой же, как её отец?
- Может быть, так и впрямь лучше для неё, отец?
- Да, дочка.
- Когда моя дочь вырастет и узнает, что её мать – всего-лишь простая женщина из рыбацкой деревушки, возможно, ей будет стыдно иметь такую мать.
- Ах, дочка. Почему ты говоришь такие вещи?
- Я думаю, что для неё и впрямь так будет лучше, каким бы тяжёлым ни было это чувство. Пусть лучше она не будет знать про свою мать. Она станет такой же, как её отец: будет отдавать приказы и жить в том большом поместье. Ей не нужно будет видеть море. Ах, отец, я должна позволить всему этому быть. Я должна позволить.
Солнце над ними уже достигло своего апогея. Некоторые сгустки облаков то и дело скрывали солнце и омрачали мир.
- Какой же жаркий день, до чего тяжко! Пойдёт дождь.
Да, хорошо находиться под крышей дома, когда идёт дождь. Ни одна капля не брызнет, не прикоснётся к телу.
Тучи на небе всё больше сгущались. Теперь шум от ударов грома поочерёдно смешивался с рёвом морских волн, а когда пошёл наконец дождь, лошадь, до того выглядевшая утомлённой, посвежела, приободрилась от холодка, и получив заряд сил, проворно побежала. Когда дождь прекратился, двуколка докатилась до конца дороги, где больше не могла проехать, и девушка вышла из неё. Она окинула взором окрестности: те деревья, что росли вокруг, всё ещё были в памяти. Ничего в этих деревьях с тех пор не изменилось. Только от дождя листья их намокли и стали тяжелее и зеленее.
Она слышала плач собственного ребёнка. В груди ощутила сильное давление и пульсацию, и принялась шагать по песку без сил. Она забыла надеть на ноги сандалии, которые носила обычно все последние годы, и чувствовала, как мягкий влажный песок ласкает её ступни. Она поглядела на песок у себя под ногами и остановилась.
Следы, оставленные её ногами в песке, были намного более объёмистыми, чем те, что она оставляла на песке в своей родной рыбацкой деревне почти четыре года назад. Она снова ощутила, как саднило в груди, а вся спина немного вздрогнула. Она снова услышала плач своего ребёнка.
Она станет дворянкой, моя дочь. Она будет жить в большом поместье и отдавать приказы. Ах, нет. Не нравятся мне эти вельможи и дворяне. А эти дома с каменными стенами – просто ад. Ад. Бесчувственный ад. Никто там не хочет слышать, как она плачет. Когда этот ребёнок вырастет, то тоже не станет слушать жалобы да причитания своей матери. Она будет вести себя со мной так же, как с простой деревенщиной, как с прислугой. Так же, как вёл себя всё это время и сейчас ведёт со мной её отец. О Аллах, используй же Свою силу, чтобы этот ребёнок не узнал, кто его мать, сделай так, чтобы моя дочь никогда не встретила меня, и защити её! Она – мой ребёнок, который не узнает свою мать, и больше никогда не отведает материнского молока.
Она снова принялась созерцать землю и заметила следы своих больших ног. А когда подняла голову, то увидела отца, стоявшего перед ней.
- Наша деревня примет тебя так же, как и тогда, когда ты только появилась на свет, дочка.
Прекрасные эти люди, что живут в рыбацкой деревушке там, на берегу моря. И девушка с побережья вновь вспомнила о своём ребёнке: никто не приветствовал прихода малышки в этот мир, кроме собственной матери. Даже её родной отец проявил безразличие.
- В деревне и впрямь тебе будет тяжело, дочка. В городе ты вела иную жизнь.
Девушка сделала ещё два шага и внезапно закричала кучеру:
- Подождите-ка, дядюшка, не уезжайте!
- Почему же, дочка?
- Нет, отец. Я не вернусь в деревню. Я хочу ехать дальше.
- Но дочка!
Девушка встала на колени и поцеловали ноги отцу. Её юбка перепачкалась мокрым песком.
- Простите меня, отец. Я не смогу посмотреть в глаза матери, братьям и сёстрам, соседям, всем. Простите меня, отец. Я уеду и буду жить, содержа сама себя.
- Ты пообещала, что не вернёшься в город, дочка?
- Я вернусь в город, отец, но не поселюсь там. Завтра я отправлюсь на юг.
- Куда ты хочешь ехать?
- В Блору.
- К кому ты хочешь поехать?
- У меня была раньше одна служанка, но её выгнали. Возможно, она поехала туда, отец.
- Не делай этого, дочка. Живи в родной деревне. Ты же не знаешь других мест, ты нигде не была.
- Тысячу раз простите меня, отец. Возвращайтесь сами в деревню, купите себе большую лодку новой модели, изготовленную в Ласеме. Эта лодка заменит вам вашу дочь. И попросите прощения за меня у матери, братьев, сестёр, соседей, у кого угодно. И считайте, что у вас больше нет дочери. Та ласемская лодка станет вашей самой чистой, непорочной дочерью, отец. – С этими словами девушка встала и заключила отца в объятия.
- Дайте мне немного денег, отец.
Отец по-прежнему стоял в ошеломлении, не зная, что делать, а девушка засунула руку в кошелёк отца и вынула несколько серебряных монет, а затем, недолго думая, направилась к двуколке и забралась наверх.
- Возвращайтесь в город, дядюшка!
- Как же так, приятель? – закричал кучер отцу девушки.
Но тот всё ещё не знал, что же делать. А девушка взяла кнут и хлестнула лошадь под брюхом. Лошадь подпрыгнула и понеслась. Колёса повозки покатили по песчаной дороге в сторону почтового тракта. Не оглядываясь назад, девушка сосредоточила взгляд впереди себя.
Спустя месяц люди часто видели повозку, что останавливалась у переднего двора поместья Бендоро, из-за занавесок которой выглядывало чьё-то лицо, но на том дворе ничего так и не происходило. По прошествии месяца больше не было той повозки, что останавливалась там, и лица, что выглядывало из-за занавесок наружу.
Роман был написан в 3 томах в 1962—1965 годах. ОДнако сохранился только первый том трилогии, который был опубликован, затем запрещён, а второй и третий тома сожжены армией Индонезии в 1965 году.