Ни высокие таможенные пошлины, ни угрозы запрета не могут остановить поток «праворуких». В этом нет упрямства, это голый практицизм: оснащенность, надежность японских автомобилей. Первую «Toyotu Sprinter» я купил в 95-м, жестко эксплуатировал, пробежал на ней 120 тысяч без поломок, единственно перед продажей заменил правую рулевую тягу.
Широко известный на всю страну рынок во Владивостоке подмял под себя крутые склоны сопок. Здесь переменился стиль жизни. Хозяин не трет до блеска, купленные в Японии авто, как было раньше, для этого есть народ помоложе — хваткий и цепкий до настоящего покупателя. Меня потрясли цены. Дизельную, четырехлетнюю «Caldinu» я приобрел за 4500, теперь за подобную нужно заплатить больше десяти тысяч долларов. А за Prius выложить двадцать тысяч «зеленых». Я целый день с округлившимися от удивления глазами бродил по автомобильному рынку, надеясь на некий случай, удачу. Увы! Все это в прошлом. Покупаем, что по карману, а не по душе. И на пляж...
Дорога в 9 тысяч километров не пугала. Пугало лишь штормовое предупреждение. На Приморье надвигался очередной ураган. И мы заторопились на запад. В дальнюю дорогу нужно втянуться хребтом, задницей и глазами, которые устают от бесконечного мелькания фар. Поток машин увеличился многократно. Семь лет назад участок дороги до Хабаровска я пролетел на «ура». Было три-четыре проблемных участка с щебеночной отсыпкой. Теперь этих участков стало больше... Хабаровск, как и большинство Российских городов, не имеет объездной дороги. Путь к мосту через Амур петлист, лучше всего зацепиться за знающего «транзитника» и пилить за ним по городским улицам строго на север.
Величественный мост через Амур. Дальше асфальт до Биробиджана с чахлыми березками на марях, с приземистыми сопками на горизонте. Дорога проложена на сложных грунтах, в зоне с перепадами температур от +30 до -500С, но ни щербатостей, ни горбов на ней нет. Еду, пытаюсь представить тех русских инженеров, времен развитого социализма, которые ее спроектировали, затем проследили за процессом, маркой щебня и битума, за всеми уклонами, чтоб перед укладкой асфальта применили мелкий щебень «расклин» и промочили водой. Во все времена, находилось жлобье, которое пыталось что-то украсть, упростить технологический процесс: «Да чего ты, Сергеич, выпендриваешься. Орден что ль хочешь получить?» А теперь и совсем обнаглели.
Биробиджан почти не изменился. Так же извилисто проходит сквозь него федеральная трасса Помню, как на выезде из города мне подрезала нос грязно-бордовая девятка, полыхнув стоп-сигналами. Вышли двое. Меня пробило испариной. Я умышленно показно полез под сиденье, сунул баллон импортного огнетушителя под куртку. Разговор пошел осторожный и вроде бы ни о чем, но в тоже время о самом главном: надо заплатить. Я рискнул прикинуться местным, из Благовещенска, и в довесок шевельнул под курткой баллоном, словно стволом. Разговор спустили на тормозах, без нахрапа и я брызнул гравием из-под колес и попер по разбитой дороге, еще не совсем уверенный, что отбился. Теперь все спокойно. Я ехал через поселки Теплоозерск, Зареченск, где семь лет назад был добротный асфальт, а ныне он разбит, и лучше бы его совсем не было. Скорость 20 километров в час. Объезды отсыпаны крупным дробленым камнем, некоторые торчат, как пальцы. При этом бесконечно обгоняют и обгоняют автомобили с транзитными номерами, обдавая щебнем, клубами пыли.
В придорожном кафе познакомился с парнями из Новосибирска. Самому молодому двадцать два, едет на маленькой Тойоте «IST». А впереди команды пожилой угрюмоватый профессионал «Петрович» на Лексусе. Однажды зимой у него сломалась машина на реке Шилка. Мороз за тридцать, буксировать нечем. От злости, от безысходности облил микроавтобус бензином и поджог, чтоб не достался местным мародерам. Долго шел пешком, пока не подобрала попутка. «Я уехал, проклиная все на свете, с твердой уверенностью, что больше никогда-никогда не поеду по этой чертовой дороге. Да вот пацаны уговорили»,— как бы оправдываясь, поясняет он.
Порадовал бетонный мост через Бурею. Когда-то с танцами и плясками приходилось здесь переплавляться на пароме. К ночи прибились на АЗС у села Завитинск. От усталости ткнулись на стоянку и быстрей спать.
Проехали станцию Шимановск, где я когда-то маялся двое суток, грузясь на платформу до Чернышевска, сквозного пути на Трансибе не было и в помине. Местами федеральная трасса хорошо отремонтированна, можно смело разгоняться. Пылит здесь в основном японская, корейская, реже китайская техника. И совсем редко отечественная. Но именно «КАМАЗ» выстрелил из под баллона камнем, прямо в лобовое стекло Дайхатсу и умчался, не попрощавшись.
Встречаются объезды, скорость 30-40 километров в час, если жалеешь машину. Можно быстрее. Один из молодых новосибирцев на Тойоте снес поддон полностью вместе с насосом. Другой умелец на Мазде погнул передний привод, обогнав перед этим раз пять, да так по хамски, что пришлось остеречь грубым: «Что ты жмешься, как к девке!»
Небольшой поселок Макдагачи. Когда-то крайняя точка дороги. Тупик. Места по-своему красивые, таежные с широкими распадками (падями) меж сглаженных отрогов гор. Совсем неожиданно, федеральная трасса засверкала асфальтом, как нагуталиненные армейские сапоги. Можно разогнаться хоть до двухсот. Дорожники работают допоздна, техника у них суперсовременная — все больше японская. Остановился переговорить с мастером. Судя по всему, проект серьезный: на основание дороги укладывается бетон, затем его проливают защитным слоем (чем-то вроде мазута). Только после этого два слоя асфальта.
— А виброкатки применяете? - спрашиваю инженера.
— Так вы и вон те утрамбуете и укатаете, — отшутился он и заспешил в сторону вагончиков, опасаясь сказать что-то лишнее.
Впереди Ключевское. Старинное сибирское село живет за счет карьера. Здесь камень ломают и дробят. Пацаны стоят на развилке, показывают направление на Читу, просят жратвы, или хотя бы сигаретку. Крепкие, ловкие они с радостью согласились сфотографироваться. На мое укоризненное: «Могли бы подрабатывать..., —тот, что постарше возразил. — Так на чем? Металл весь вырыли. В карьер не берут».
«Постройте баню для водителей, где можно отмыть дорожную грязь, выпить чаю...» Они рассмеялись, они не поняли меня. Я не раз останавливался в придорожных поселках, пояснял, что готов хорошо заплатить за помывку в бане, но меня так же не понимали. Лишь в одном попалась настоящая русская банька. Я заглянул внутрь: тамбур с подтопком, маленькая парная, где разом могут хлестаться два человека, отдельно моечная. Свежее дерево, чистота и запах березовых веников, мяты. Это вам не сауна. Был я и в шикарной китайской под названием «Золотой лотос», в нефритовой сауне в центре Даляня, с великолепной прислугой, бесплатным шведским столом после помывки... Нет, не мое. Пусть черт в них копыта моет.
Плохо, бедно живут поселки вдоль федеральной трассы. В одном из них только начальное образование, про интернет лучше не заикаться. У магазинчика разговор.
– Чем кормитесь, бабоньки?
– Да с пенсии, с огорода... Вчера два ведра картошки продала, — похвалилась старушка-веселушка. – Седня праздник. И с неизбывной женской кокетливостью она поправила волосы, платье, подставляясь под объектив фотокамеры.
Почти сто лет нам дуют в уши: «В России сплошь дураки и плохие дороги. Воровство, пьянство». Статистика молчит, она не умеет кричать о том, что в России строили железных дорог за год больше чем Америка и Европа вместе взятые. А главное, как строили! Ни время, ни динамит японцев не смогли разрушить военный замок в Порт-Артуре. А «Трансиб», а крепость Владивостока. А русские монастыри!
Как вернуться теперь к тому лучшему, что умели. Не знаю. Знаю, что надо изжить злую мифологию. Самоуничтожение не предполагает прорыва духа, не ведет к подъему национального самосознания, «к пассионарности», в том понимании, как это оттачивал Лев Гумилев. Потому что страна несказанно богата. Золото моют промприборами прямо вдоль дороги. Отойдешь по нужде, голову запрокинешь — сосны такие стоят, что макушек не разглядеть. И рыба еще изобильна в реках, в озерах, и зверь еще водится. И люди... Хотя их с каждым годом все меньше и меньше.
Жаркий полдень. Пыль над трассой. На одном из подъемов подростки. Торгуют дубовыми вениками. А один из них в затрепанной «энцефалитке» с грустно-стариковскими глазами предлагает еловые шишки:
— Дядь, купи. Хоть за десять рублей.
Я покупаю и шишки, и веник, потому что семь лет назад такие же пацаны просили возле столовых денег на хлеб. Теперь торгуют. «Дай-то Бог, чтоб не на водку». Я всматриваюсь в их лица. О чем они думают, глядя на вереницы ярких автомобилей?
«Вот шарахнуть бы из ружья!» От злости, что где-то есть красивая жизнь, а тут грязь, комары и тоска долгими зимними вечерами.
Впереди Чернышевск, где отбывал тяжкий срок автор знаменитого романа «Что делать?» Вопрос, на который и по сей день нет ответа в России.
Уже вечереет, уже закаменели задницы, а дорога как песня, в стакане вода не шелохнется. Небольшое кафе. Стены обклеены купюрами с надписями: «Артем из Братска»… «Привет, красноярцам! Диман». Волгоградцы здесь еще не отметились. Заказал паровые позы, похожие на узбекские манты и не прогадал. Вкусно. Поговорил с большим бурятским семейством, путешествующим из Улан-Удэ в Нерюнгри: о дороге через Лену, о БАМе. Бурят стал рассказывать о том, что по пути есть турбаза с природным теплым источником, где можно хорошо отдохнуть, стал называть населенные пункты… Но я уже спал стоя, как лошадь, хотя и таращил глаза.
Подъем в шесть. Бужу сына в три приема. Даже ополоснув лицо водой, он не выплывает из дремоты. Иду за чаем. На крыльце легкая паника. Одну из женщин бьет мелкая дрожь. Лицо зеленое. «Давление низкое». Вторая уговаривает меня съездить к хозяйке...
— А позвонить?
Я привычно достаю сотовый и вижу «МТС-РУС – поиск сети». Едем к хозяйке закусочной в деревню. Ее дом ярко отличается от всех остальных. Похоже, что такое простое заведение у дороги приносит доход. Подрабатываю бесплатно за скорую помощь, благодаря чему спасен еще один работник общепита в деревне рядом с федеральной трассой, где, как и сто лет назад уповать можно только на Бога и на самого себя.
Затем мы дружно пьем чай. Хозяйка притихла от моего грозного:
— Даже нитроглицерина нет в столовой. Помрет работница, а вас в тюрьму.
— Ну, вы меня напугали, — смеется она. — А парень-то ваш как на актера Бодрова похож. Смотрю, а и вправду похож.
Промелькнуло село Богомягково. Семь лет назад оно приглянулось своеобразной сибирской красотой, ухоженностью. Думалось, подтянут сюда федеральную трассу и заживут люди по-новому… Но на заросшем футбольном поле паслись телята, ворота похилялись. Только спутниковые тарелки подчеркивали небольшие перемены, что докатились до этого забайкальского села к 21 веку.
Подобрал парня. Видно, что пьет. Да он и не стесняется этого. Стакан спирта в Урульге, где живет его дед, стоит 50 рублей. Мать давно умерла от рака. Отца нет. Сам работает подсобником на стройке в Чите.
— А дед тоже пьет?
— Нет. Его отец был священником.
— Ругает?
— А то. Но я все мимо ушей.
— А деньги откуда?
— Копаем отвалы на станции, еще в поселке. Мало, но попадается. Чушку недавно чугунную вытащили, так сразу три бутылки спирта купили.
— А потом что танцы, девушки?..
— Нет, напились и спать. Утром снова копать...
Высадил его перед Читой, которая была в мутной дымовой завесе. Снова выгорали на корню леса. Какой же тут баргузинский соболь, кедровые шишки. Не понять, что хуже — китайские вырубки за деньги или полнейший российский пофигизм?
До Улан-Удэ семьсот километров сначала вдоль Шилки, затем вдоль мутно-бурливой Селенги по асфальту совсем не в напряг. Места красивейшие. Попадаются затейливые горные «останцы» то в виде крепости, то застывшего в камне животного. То вдруг краски лягут по склонам гор такие, что обязательно вспомнишь полотна Рериха. Краток миг красоты. Пока ищешь место на узкой дороге, пока тащишь из сумки камеру, краски меркнут, надо выискивать новый пейзаж. Знаменитая Селенга оказалась речкой бурливой, быстрой, но неглубокой. Наскоро искупались. Устоявшийся ритм дороги лучше не нарушать.
Семь лет назад на посту в Улан-Удэ висел знак «5 км/час» с подключенным телемонитором. Семь —считалось нарушением. Теперь знак сменили на «15». Лейтенанта удивило, что в «Ниссане» есть даже аптечка и знак аварийной остановки. «Небось, каждый месяц гоняешь», — обиженно выговорил он, как бы намекая, что я лишил его «законных» пятисот рублей.
Впереди Байкал. Этот бесценный изумруд заманчиво поблескивал справа сквозь кроны деревьев. А мы ночевали на обочине под проливным дождем. Радио бубнит про необычайную жару. А здесь без печки и одеяла колотит от холода. Не хочется выходить из машины даже по малой нужде.
Иркутск неприветливо встретил дождем. Дорога поистерла денежки, надо искать банкомат. На троллейбусной остановке выкликаю: «Надо кому-нибудь в центр? Бесплатно». Людская толпа угрюмо молчит. Отважился только милиционер. Пояснил, что так заманивают таксисты. Как многие сибиряки он мечтает о Тойоте. Разговоры только о том, сколько стоит, почему подорожали?
У деревни Булюшка на трассе Иркутск-Красноярск вели капитальный ремонт дороги, как утверждают плакаты. На глазах у сотен водителей рабочие укладывали асфальт прямо в грязь на хлипкую гравийную подушку. И нет даже обычных дорожных катков. Тут уж воистину: «Каков поп — таков приход». Хотя словно не в православной стране, сколько промелькнуло поселков и деревень и ни одной церкви. Только за Новосибирском попалась автостоянка «Хуторок» с деревянной часовней на въезде. Ранним утром не было свечей в трактире, ни в самой часовне, но были иконы. Я человек невоцерквленный, а все одно помолился простодушно, глядя в строгий лик Николая-Чудотворца за себя, Данилу, близких своих. Пожелал доброго здоровья тому, кто сотворил это маленькое чудо у дороги вместе с цивильным туалетом, душем, гостиницей, где чаще всего к ночи не хватает мест.
До Красноярска в этот день мы не дотянули. После Тайшета пошли объезды, усыпанные камнем с примесью железа. Дорога причудливо багровеет, кругом красная пыль, а лица у водителей, как у краснокожих индейцев.
В Канске прямо на въезде сияла яркая вывеска «Мотель». Идем за хозяйкой на второй этаж. Щелястая дверь в номер за шестьсот рублей с простодушным замком, в форточку летят комары, простыня куцая, но зато телевизор с пультом, а в душе горячая вода. И провались оно все пропадом и комары, и пьяные крики в коридоре. Сквозь забытье: «Но почему же мотель? »
Красноярск проскакиваем на удивление быстро, даже не задев опоры величественного моста через Енисей. А дальше дорога четырехполосная, можно придавить до ста сорока и вспомнить спокойно, что семь лет назад тут были лишь зачатки автострады.
До Новосибирска 680 километров. Помню, что в Кемеровской области у чернеющей свежим асфальтом дороги стоял плакат: «Губернаторская программа Амана Тулиева». По трассе на Новосибирск попадаются участки дороги, отмытой дождями и снегом, до белизны, где черных заплат свежеуложенного асфальта больше, чем старого. Проскочили по ошибке на Томск километров двадцать. Старенькая дорога времен СССР, но ни одной ямки, все подчищено, подлатано. На всех Кемеровских дорогах разметка, разгонные полосы. Ни выбоин, ни бугров.
На одном из спусков в низине, подловили на превышении скорости. Я торопливо отдал пятьсот рублей. Спросил: «А нельзя ли половину отдать в качестве взноса на памятник Аману Тулиеву?» Офицер рассмеялся.
— Что напрыгался на колдобинах?
— А то!
Он думал – я шучу. А я, правда, организовал бы Фонд по сбору денег на такой памятник. Народ поддержит, особенно дальнобойщики. Губернаторская программа Амана Тулиева оказалась не пиар-компанией, как у большинства, а постоянным каждодневным делом. По-другому при строительстве дорог нельзя. Азбучные истины: соблюдение технологии, ответственность за сделанное.
На развилке двое с рюкзаками. Типичные автостопщики. « Только не спать!» Условие принимается. Димке под тридцать, сменил десяток профессий. Имеет музыкальное образование. Временами «лабает» на бас-гитаре. Он поставил свой «хевин металл» на магнитолу. Через пять минут меня начало подташнивать. Пришлось прекратить эксперимент. Он извинился и воткнул музыкальные монологи Гришковца. Известный режиссер, оказывается, родом из Кемерово. Начинал слабенько, вычурно, а затем поднялся и мне захотелось почитать его прозу. Автостопом Димка добирался до Выборга, был однажды в Волгограде, но за Байкал ехать не отважился. Хотя «стопщики» по «мылу» приглашали отправиться во Владивосток. Он тут же стал оправдываться, что «автостопить» в тридцать лет глупо. Признался, что пробует сочинять рассказы. Пока его увлекает разнообразие городов, достопримечательности… Попытался объяснить, что главное люди, которые живут в этих городах. Но вряд ли он понял меня. Я сам с детства болен дорогой. Студентом проехал автостопом от Магадана до Тынды. Вспомнил, как на Аркагалинском перевале 30 августа собирал грибы, но началась снежная буря, метель. Как меня дружески передавали с рук на руки дальнобойщики. Как давали приют совсем незнакомые колымчане...
Перед Новосибирском встал за «дальнобоем» из Омска, прошел за ним полгорода. Неожиданно быстро проскочили Новосибирск, и нас даже не остановили на выездном посту.
В харчевне под Омском разговорились с дальнобойщиками. Они отговаривали от поездки через Казахстан. «Деньги потеряешь. Я раз как-то поехал, - горячился самый молодой, - все проклял! Теньге, теньге. Поэтому едем через Тюмень, Екатеринбург, Красноуфимск…»
Это же крюк, и я решил рискнуть. В полдень дорога уперлась в шлагбаум. Казахстанский таможенный пост. Больше часа продержали на ветру у будки с образцами деклараций и заявлений. Двадцатилетние парни в зеленой таможенной форме щелкали семечки и обсуждали воскресный день... Потом, словно сжалившись, обыскали и пропустили на территорию Казахстана. Еду и горюю, солярка кончается, а заправок не видать, да и "тенге" у меня нет. Вдруг вижу на свертке МАЗ, и рядом русский мужичок-крепышок с русой бородкой. Без лишних слов он налил мне канистру солярки. Рубли брать не захотел. Благо с собой бутылка водки, товарообмен состоялся к взаимной радости.
На посту с давно сорванной надписью ГАИ, останавливает некто в форме с тюркским прищуром, но чисто по-русски спрашивает:
-- Страховка есть?
-- Нету...
-- Тогда плати штраф 1850 тенге. Или езжай назад.
И я понял, что давать мне придется и на следующем посту, что эти парни умеют обувать православных, после чего крюк через Тюмень не кажется большим.
У поворота к селу Покровка проголосовала женщина лет сорока с двумя большими сумками. Попросилась до таможенного поста. Пояснила: « Чай пирожки, блинчики там продаю... У мужа в колхозе заработка совсем не стало, вот и мотаюсь каждый день. Сын старший в институте учится, а это восемнадцать тысяч тенге за один курс». При этом она улыбалась и была хороша собой в простоте, без кокетства. «Может вам чаю налить, пирожки у меня с капустой, а блинчики с творогом и мясом?..»
На мои сетования из-за этой границы, как бы успокаивая, сказала: «Говорят Путин скоро договориться, и тогда наши села вдоль железной дороги перейдут снова к России».
-- Кто такое сказал?
-- Да все у нас в Покровке и соседних селах об этом знают.
Ох ты, Рассеюшка! Разве казахи отдадут добровольно, свалившийся с небес дар. Стоило Александру Исаевичу лишь обмолвится про казахстанское подбрюшье – вой пошел на все лады яростный, злой, как справа, так и слева. Я не стал разубеждать эту милую русскую женщину, тем паче, что блинчики у нее оказались необычайно вкусными.
Три часа я пробыл в бывшей Омской губернии, а ныне в казахстанской загранице, проехал мимо сел с исконно русскими названиями, мимо русских людей, ставших здесь людьми второго сорта, где правят ныне имамы, назначаемые лично президентом, а в таможне, похоже, служат только казахи. И добротные дома немцев, уехавших в Германию, скупили почти даром опять же они. Я не знаю, кого винить в этом, не самого же себя. Но твердо уверен, что и через сто лет будут от проклятий переворачиваться в гробах правители и их приспешники, учинившие такое предательство.
Меня мутило. Дал себя знать дорожный общепит. Накатывала дурнота. Три упаковки активированного угля и полведра минералки не помогли. Ночью на окраине Тюмени по старинному рецепту, принял стакан водки с солью. К утру полегчало. В дальней дороге нельзя расслабляться. Через не могу, на зубах надо 16-18 часов упрямо двигаться вперед, чтобы преодолеть очередную тысячу километров. Потому что на большинстве российских дорог всего две полосы, как говорится «кость в кость»..
Сидим в придорожной харчевне с дальнобойщиком Игорем и гутарим за жизнь. Больше десяти лет он отработал в «Совтрансе». Сейчас развозит машины по всей стране. При этом у него ни дачи, ни собственной квартиры, а только ненавистная теща. Как многие русские он поторопился полностью оплатить новостройку в Кашире. По сей день на месте дома котлован с гнилой водой. Поэтому и жизнь не в радость, поэтому он весь, как пружина и не может успокоиться после разговора с очередным «представителем власти», как назвал себя «старлей», выскочивший из оврага с полосатой палочкой в руках.
— Я ему объясняю, что у нас частная фирма, что мне доверяют провоз любых автомобилей. А «старлей» бубнит, где твой договор на перевозку машин. Дай телефон директора фирмы. Угрожает. Идти за автовозом удобно, он держит под девяносто, хорошо знает дорогу. А главное у него рация, настроенная на канал российских дальнобойщиков. Эфир выдает: «Братишка на четырнадцатом работает машинка с радаром. В Ивановке ловят на скорость».
— Спасибо брат! Удачи.
— Тебе не болеть.
Передаются новости. Рассказываются анекдоты. Типа: «Приходит летеха к командиру полка ДПС с заявлением на материальную помощь. А полковник ему: «Денег нет. Вот банка белой краски. Закрасишь на четвертом километре разделительную полосу. И стой».
— А можно, товарищ полковник, я и на шестом закрашу.
— Нет. На шестом сержант Чирков красит.
Двое суток мы ехали с дальнобойщиками, подлаживаясь под их ритм. Судя по количеству постов на отрезке от Омска до Уфы, пришлось бы нам не раз платить «за безопасность движения». Распрощались с ними в Октябрьске. До Волгограда оставалось полторы тысячи километров. Вроде не хитрое дело, но лучше не торопиться.
Перед Самарой отличная объездная дорога с понятными указателями. Дорога на Пугачев — Саратов спокойная, ухоженная, с обгонными полосами. Пролетели не поперхнувшись. Обогнули Саратов и вот она родимая! Дорога на Волгоград. Закрашена сплошной разметкой процентов на шестьдесят. Поток машин плотный в обе стороны, особенно после Камышина. Впереди ползут три груженых «Камаза» с прицепами. Задача усложнена до предела. Обогнал. С беспокойством смотрю, как там Даня. На подъеме вижу, что колонна машин за «Камазами» вытянулась на несколько километров. Глупость махровая. Начал обгон на прерывистой разметке, а сколько ее впереди — можешь только гадать, поэтому приходится заканчивать обгон на сплошной разметке. Это дает возможность лишить тебя прав, или обобрать на 5 тысяч рублей. Поэтому в Волгоград мы въехали глухой ночью, преодолев за 8 суток 9 420 километров.
Ниссан порадовал экономичностью при коробке автомат, включаемом иногда кондиционере, средний расход топлива составил 6,4 литра. Угар масла минимальный. Подвеска без отклонений. Штрафов выплачено тысяча семьсот рублей. Но общий итог печален. Я хотел сыну показать Россию очень разную, удивить огромностью, контрастами. А у него в глазах тоска.
Да, ужасные дороги, рекетиры в мундирах, убогие поселки вдоль трассы, но это Родина. Другой у нас нет. «Полюби нас черненькими, а беленькими всякий полюбит», — так посмеивался незабвенный господин Гоголь. Потому что без любви ничего не создать в такой огромной стране как Россия.