И холоднее стало к октябрю. И серость придавала янтарю значительность, хотя преобладала. Фасаду явно упрощала вид трагедия отвергнутой любви какого-то подъездного вандала, но не переходила через грань.
Старик Андреич поливал герань. Окошко аккурат над гастрономом. Был нелюдим, не привечал гостей, а почему он не любил людей, известно лешим и садовым гномам. Старик с хозяйством управлялся сам, не веря вдохновенным голосам, поющим про придуманные кущи. Затем, с чьего-то лёгкого крыла, пока печаль его не прибрала, явился к деду некто всемогущий из дальних мест, из облачных краёв. Пошел на кухню требовать чаёв, соленьев, плюшек, прочих козинаков, да чтобы исключительно "зе бест". Другой бы дед решил — господний перст. Андреич не любил небесных знаков.
Андреич — он вообще любил кота. Кота бы он не бросил никогда. Кот отвечал взаимностью как будто. Залётный ангел выхлебал свой чай, сказал: давай, Андреич, выручай. Тем более, и Кришна там, и Будда. Ты заодно им опыт передашь. Наверняка возьмут на карандаш, особенно по части маринада. Не возражай, Андреич, будь честней. Андреич, мне буквально пару дней. Устал. Кота оставь. Уюта надо.
Отличный кот, практически манул.
Андреич безответственно кивнул и принял подобающую позу, поняв — приплыли, баста, райский сад. Отправил десять бабушек назад и рыжую племянницу завхоза, сердечно пожалев и воспылав. Андреич — он стору́к, столи́к, стоглав. Он гордо отказался от оливок. А кот лежал и думал: ну и мур. Старик вернётся, принесет ему эдемских рыб и белоснежных сливок.