С любовью будет произноситься,
часто будет произноситься имя
Огарева, и позабыто оно будет разве
тогда, когда забудется наш язык
Николай Чернышевский
Николая Огарева часто называют всего лишь спутником блестящего светила и почти всегда упоминают с именем его друга Александра Герцена. Безусловно, эти двое были связаны крепкой дружбой на протяжении всей жизни, но справедливо ли это утверждение?
Маленькому Ники было всего два года, когда умерла его мать, он совсем не помнил ее, но всегда с трепетом относился к памяти о ней. Отец, Платон Богданович – богатый и знатный дворянин, потрясенный смертью жены, оставил службу и поселился в родовом имении Старое Акшино Пензенской губернии. Здесь мальчик получил первые уроки музыкальной культуры, слушая народные песни и музыку в исполнении крепостного оркестра.
Время с ноября 1825 по февраль 1826 года слились для него в одну лихорадочную полосу – болезнь и уход любимой бабушки, смерть Александра I, восстание и казнь декабристов. Возможно, именно череда этих трагических событий спровоцировала у мальчика приступы эпилепсии. Чтобы отвлечь и подлечить сына отец отправил его к дальнему родственнику Ивану Алексеевичу Яковлеву в Москву, на попечение его внебрачного сына Александра (Герцена). И это была судьбоносная встреча. Они не могли наговориться. От Байрона переходили к Пушкину, а затем, конечно же, к декабристам. «Мы перестали молиться на образа и молились только на людей, которые были казнены или сосланы. На этом чувстве мы и выросли», – писал Николай Огарев о том времени.
Мальчики были словно части единого целого, идеально дополняя друг друга – молчаливый, задумчивый, кроткий Огарев и резвый, активный, горячий Герцен. Вечерами в комнате Саши смотрели на звезду, которая светила в окно и называли ее «наша». Они вспомнят об этом много лет спустя, когда в изгнании родится идея создания альманаха «Полярная звезда».
В 1829 году Николай Огарев на правах вольнослушателя поступил в Московский университет сразу на три отделения: физико-математическое, словесное и нравственно-политическое. Среди его сокурсников-студентов – Александр Герцен, Виссарион Белинский, Иван Гончаров, Тимофей Грановский, Михаил Лермонтов, Иван Тургенев. В этот период Огарев увлекся музыкой, писал стихи и философские статьи, но большую часть времени занимал студенческий кружок, где головою был Герцен, душою – Огарев: «Идеи были смутны, мы проповедовали декабристов и французскую революцию, потом проповедовали сен-симонизм и ту же революцию, мы проповедовали конституцию и республику. Но пуще всего мы проповедовали ненависть ко всякому насилию, ко всякому правительственному произволу».
Кружок быстро привлек внимание властей. Распевание «пасквильных куплетов» в адрес монарших особ в июле 1834 года навлекло на всю компанию арест. Через несколько дней Огарева отпустили, но не прошло и двух недель как вслед за Герценом его арестовали снова, обвинив обоих в переписке, наполненной свободомыслием. На допросах Николай проявил силу духа и никого не оговорил. Обвинением был вынесен суровый приговор – каторга, но император, проявив милость, заменил каторгу ссылкой в Пензу.
Казалось бы, Огареву повезло, – он дома. Но его измучили сначала болезнь отца, а потом одиночество и оторванность от друзей: «Моя душа здесь как в погребе, ее обклали льдом, и ее внутренняя теплота борется с окружающим холодом и исчезает. О Боже! Как я несчастлив!»
Лишь встреча с Марией Львовной Рославлевой стала глотком воздуха в душной ссылке, он снова сочиняет стихи и пишет музыку. К сожалению, этот брак не принесет радости обоим.
В 1839 году Огареву разрешили вернуться в Москву, где вокруг него сразу же сгруппировался новый кружок, в который вошли Михаил Бакунин, Виссарион Белинский, Тимофей Грановский, Николай Станкевич. А вскоре в журнале «Отечественные записки» появились и первые стихи Огарева, вызвавшие восторженную оценку Николая Некрасова, Виссариона Белинского, и Николая Добролюбова. Они отмечали, что стихи написаны поэтом-гражданином и пронизаны болью за судьбу России.
Однако супруга, Мария Львовна, мечтала об ином. Разлад в молодой семье постепенно нарастал, и это стало одной из причин выезда Николая Огарева за границу. Впервые оказавшись в новой для него среде, в Европе, где уже назревали «верхушечные» либеральные революции, он решил, что протестная борьба – его окончательный выбор и его окончательный путь.
В Россию Огарев возвратился спустя пять лет, но Родина, для которой он хотел «просвещения и обновления» в духе Французской революции, встретила его неласково. Утопические мечты о всеобщей свободе привели к аресту на полгода. И хотя обвинение в итоге развалилось, краткое заключение в Петропавловской крепости сильно подорвало и без того слабое здоровье. Отъезд Огарева на родину, в Пензенскую губернию, тоже не дал того удовлетворения, которое он искал. В имении, доставшемся ему в наследство вместе с землями после смерти отца, уже немолодой «фурьерист», он пытается дать своим крестьянам освобождение от крепостного права, организует для детей школы, механизирует хозяйство, устраивает писчебумажную фабрику. Но утопический характер всех этих предприятий, как и отсутствие настоящей деловой хватки не дали того результата, которого Николай Платонович ожидал.
В 1856 году он получает разрешение поехать на лечение, ему возвращают паспорт. Он едет в Лондон к Герцену, считая, только здесь и возможно продолжить борьбу! Выходит первый выпуск «Полярной звезды», через год «Колокол» – это была идея Огарева издавать журнал-набат! Мечта, наконец, сбылась. Надо ли говорить, что одной из финансовых скреп всех этих предприятий, которые в итоге в России не получили широкого распространения, стали, как полагают сегодня специалисты, средства ряда английских магнатов?! Малотиражность и проблемы с доставкой и распространением «Колокола» и «Полярной звезды» в итоге существенно осложнили деятельность русских оппозиционеров, мечтавших о революции, которую можно было бы организовать на спонсорские средства. Огарев, наблюдая попытки покушений на Александра II, казни народовольцев, настойчиво искал сближения со сторонниками террора – Нечаевым и Бакуниным, Герцен же был категорически против этого. Все это в итоге внесло разлад в отношения друзей. В 1868 году «Колокол» был закрыт…
В 1877 году во время очередного приступа эпилепсии Огарев упал и сломал позвоночник. 30 мая он сделал последнюю запись в своем дневнике: «Сейчас видел во сне, что я вернулся в Россию и приехал к себе домой в деревню. Я проснулся совершенно довольным моим сном, а Гринвич увидал озаренным блестящим солнцем и под ясным небом, каких давно не припомню». Ему оставалось жить меньше двух недель…
В 1966 году, спустя 89 лет после смерти Николая Платоновича, урна с его прахом была перевезена с Гринвичского холма на Новодевичье кладбище в Москве. Огарев вернулся на Родину, которую так любил, по которой так тосковал и хотел преобразовать так, как ему представлялось верным.
* * *
Основная часть документов Огарева Николая Платоновича, около 300 единиц хранения, поступила в ЦГЛА (ныне РГАЛИ) из Государственного литературного музея в 1941 году. Это, прежде всего, его творческие материалы: стихотворения, поэмы, статьи, очерки, заметки и записи. Также в фонде хранятся переписка с друзьями и родственниками; документы об имущественно-хозяйственном положении; материалы Марии Львовны Огаревой и второй супруги Н.П. Огарева Натальи Алексеевны Огаревой-Тучковой.
В 1966 году Союзом писателей передано на постоянное хранение 50 фотографий, на которых запечатлена церемония перенесения праха Николая Платоновича из Англии в СССР.
В 1969 году доктор искусствоведения Н.М. Чегодаева передала в дар подлинник письма Н. А. Огаревой-Тучковой к Т.П. Пассек.
Помимо этого в материалах литературоведа Якова Захаровича Черняка (Ф. 2208) хранятся биографические статьи о Н.П. Огареве.
В настоящее время фонд № 359 Огарев Николай Платонович содержит 366 единиц хранения, которые ждут своего исследователя.
Н.Ю. Грянченко, главный специалист РГАЛИ
#Огарев #поэзия #литература #публицистика #революция #революционер-демократ #выдающаяся личность #архивные документы #архив #РГАЛИ