Тексты Ветхого Завета отмечены наличием многочисленных труднотолкуемых, не поддающихся толкованию и просто алогичных эпизодов. В частности, во время воины Самуила с филистимлянами, Израиль потерпел поражение, в результате которого Ковчег Божий попал в руки к врагам древних иудеев. Свидетельства Библии просты и последовательны: победители принесли Ковчег в один из своих городов – Азот – и он был поражен проклятием Господа. Казнь филистимская заключалась в том, что статуя верховного бога Дагона была разрушена, на теле жителей появились нарывы («…и наказал их мучительными наростами, в Азоте и в окрестностях его» - 1-ая Книга Царств, гл. 5). То же самое произошло во всех остальных городах Палестины, куда попадал Ковчег. Далее по тексту, вплоть до следующей главы Библии неоднократно повторяется характер Божьего наказания – «наросты». Здесь все понятно. Однако в главе шестой, наряду с наростами, абсолютно неожиданно появляется еще одна составляющая гнева Божьего – мыши. Жрецы филистимские, во искупление вины рекомендуют отлить из золота «пять наростов и пять мышей золотых» в жертву Бога Израиля. В тексте есть мотивация – наросты и мыши «опустошают землю». Более того, наличие мышей дало почву многочисленным объяснениям медицинского характера – мыши, разносчики заболеваний и т.п. Тем не менее, появление грызунов в тексте абсолютно неожиданно.
Нашу версию толкования придется начать издалека. Причиной поражения в бою библейского богатыря Самсона, как мы помним, была потеря им волос. Остриженный коварной Далилой, Самсон лишился силы и был пленен филистимлянами (Книга Судей, гл. 16). Надо сказать, что сакральная связь между наличием волос и воинской доблестью их обладателя усматривалась многими народами. Индейцы Северной Америки, монголы, тюрки, китайцы, адыги, древние германцы и франки. В эволюционировавшей своей форме почитание волоса приобрело некий этический оттенок – Меровинги, отращивавшие шевелюры до пят, демонстрировали свое кровное превосходствонад окружающими, ибо реальная полезность подобного громоздкого украшениябыла явно сомнительна и для них; для всех остальных прядь длинных волос на темени или на затылке означала презрение к смерти – любой победитель должен был иметь возможность без затруднений оскальпировать павшего.
Однако нет никакого сомнения, что длинные волосы на голове воина в своем «преэтическом», так сказать, периоде существования выполняли сугубо магическую роль – обеспечивали неуязвимость носителя. Мы не можем знать, что послужило первопричиной такого к ним отношения, быть может, речь идет о сопротивляемости ударам еще медным оружием – копна густых волос с вплетенными в них костями, кусочками металла и т.д., например – но в рудиментарном виде именно эта функциональность со всей очевидностью прослеживается в традиционных текстах.
Например, помимо Сосурука, карачаево-балкарские нартские сказания знают еще одного неуязвимого героя, встречающегося в текстах под именами Хубу, Хубун, Тюклесхан, Тюклеш. В адыгской части «Нартиады» его аналогом является Тлегуц-жач или Тлебыца-коротыш. «Хубу» и «Хубун» с их фонетическим вариантами можно отбросить, это ситуативная титулатура – «хубун» на монгольском языке означает «удалец». Неуязвимость Тюклесхана и Тлебыцы в текстах объясняется эксплицитно – дыхание супруги, либо ее касание, заживляет все раны на теле героя.
Однако «Тюклесхан» и «Тюклеш» имеют прямой перевод с карачаево-балкарского языка – «Волосатый хан» и просто «Волосатый» соответственно. Вероятней всего, их неуязвимость априорна и в первоначальном виде во внешней причинности не нуждалась. Особо подчеркнем, что и Тюклеш, и Тлебыца могут быть убиты только особым оружием – их собственным. Что это за оружие? Обычно действие происходит без подробного указания на клинок – просто «меч» или «нож», сохраняемый отдельно от другого оружия. Но в тексте «Ачемез бла Тюклеш» («Ачемез и Тюклеш») мы видим, что речь идет не о ноже как таковом, а о клинке «жюлгюч». Причем, хотя в современном языке это слово означает любой острый нож, первоначальный его смысл – бритва. Аналогичный эпизод присутствует в сказании о Сосуруке и эмегене. Отрубив неговорящие головы чудовища своим мечом, герой был вынужден лишить эмегена его разумной головы с помощью ножа, спрятанного под волосами врага. Коротко говоря, если тексты «Нартиады» и не мотивируют связь волос и воинской силы, то, по крайней мере, детализируют ее сопутствующими аргументами сюжетного качества.
Совершенно иначе обстоит дело в истории Самсона. Воспринимая текст Ветхого Завета в качестве эпического, а не священного, мы вынуждены констатировать, что концепт «волосы – сила» для Библии является полностью изолированным, не поддержанным ни в одном из других эпизодов Писания. Сакральная сила волос во всех остальных эпических системах также не имеет объяснения, она только присутствует. И лишь толкование с позиций тюркского языка дает нам четкое представление о принципе каузальности пары «сила-волосы».
Дело в том, что для тюркских языков данная лексическая пара является инверсивной: «тюк» («волос») в результате обратного прочтения дает нам «кут» («сила»). И если фонетически инверсия не выглядит полной, то на уровне рунической эзотерики она идеальна - "ТЮК":
И "КУТ":
Как мы видим, значительные, благодаря гласным звукам, фонетические различия между данными словами сходят на нет в их визуальном восприятии – тюркские рунические тексты подразумевают отсутствие огласовок. Позволяя себе невероятное с точки зрения современной науки допущение, считаем возможным объяснить и появление мышей рядом с наростами. Эти два слова рунически идентичны. «Чычхан» – мышь – фактически отличается от «чагъчан» («нарыв», «нарост») только пространственной ориентацией двух средних рун - "ЧЫЧХАН":
И "ЧАГЪЧАН":
К сказанному добавим, что, вписывая вышеуказанные факты в ряд случайных совпадений, мы будем вынуждены констатировать чрезмерное их количество в текстах Ветхого Завета. Вспомним: «…она будет называться женою: ибо взята от мужа». Да, библейское «(ĥ)īšă»(«женщина») – с «выпадающей» первой фонемой – выводится от «(ĥ)īš» – «мужчина». Однако и тюркские рунические обозначения этих двух объектов также совпадают - "КИШИ":
И "ТИШИ":
Присовокупим, что тюркские обозначения к тому же выглядят более архаично, так как «киши» - не совсем «мужчина», а «тиши» - не собственно «женщина». Точнее будет «человек» и «самка», что как раз очень характерно для архаических языковых сред.
Есть моменты, никак не объясняемые, даже с привлечением материалов библейского иврита: «Вот родословие Исава, он же Едом» (Бытие, гл. 36). Почему Исав является Едомом? Обратимся к тюркской рунике - "ИСАВ":
И "ЕДОМ":
Первое означает «šb» - «Ищаб» (напомним, что в тюркских языках не было звука «в», а в библейском иврите существовала фонетическая взаимозаменяемость «с» и «ш» - «Соломон»-«Щломо»). Второе, соответственно – «dm» - «Едом».
Или: «И сражался Авимелех с городом весь тот день, и взял город, и побил народ, бывший в нем, и разрушил город и засеял его солью» (Книга Судей, гл. 9). Что сие означает? Если оставаться в рамках наших допущений – ничего, кроме неверной трансляции рунического текста - "ТУЗ"("СОЛЬ"):
И "КАН"("КРОВЬ"):
В итоге мы получаем «… и окропил город кровью».
Ряд примеров можно продолжать и продолжать. И, хотя современные исследователи отказывают тюркской рунике в биографии, уходящей за пределы 5 века нашей эры – за исключением А.С.Аманжолова, выводящего её к логографическому письму III тысячелетья до Р.Х. – по нашим наблюдениям, ряд книг Ветхого Завета, в частности, «Бытие», «Исход», «Книга судей» отмечены обилием «темных мест» и немотивированных текстуальных имплантаций, создающих впечатление о наличии у этих текстов первоисточника, причем первоисточника письменного, а именно – тюркского рунического. При этом, думается, необходимо учитывать, что автор этих строк весьма поверхностно разбирается в старых тюркских языках и еще меньше – в библейском иврите, что само по себе, исходя из здравого смысла и согласно теории вероятности, говорит о том, что Писание, вполне возможно, насыщено тюркизмами в весьма значительной степени.