Антон Бахарев родился в 1980 г. в Губахе, живёт в Перми. Учился на филологическом факультете Таганрогского пединститута. Победитель Международного фестиваля поэзии «Синани-Фест-2009» в Ялте. Финалист (2011, 2013) и лауреат (2019) краевой литературной премии им. А. Решетова. Лауреат премии им А. Решетова (Березники, 2015). Лауреат премии «Иная речь» (2012). Лауреат премии «Nova» фестиваля «СловоNova» (2013). Публиковался в журналах «Знамя», «День и ночь», «Введенская сторона», «Вещь». Автор четырёх книг стихов: «Живи сюда», «Рилика», «Квантовая пена» (Сенатор, 2011, 2013, 2018), «Нежный человек» (Эксмо, 2020).
Если поэтическое творчество Антона Бахарева широко известно в узком кругу любителей современной российской поэзии, то о его увлечении творческой фотографией знают немногие. Фотографии «созвучны» стихам — в них есть тот же беспощадный провинциальный реализм и вечно свежее дыхание уральской природы.
«Вершина Вишеры» — название одного из стихотворений Антона Бахарева, взятое в качестве названия выставки. Вишера — река на севере Пермского края, высота её истока 1007 метров над уровнем моря, а устья — 108 метров. Таким образом, «полная высота» — чуть меньше километра — соизмерима со средней высотой Уральских гор. Но поэтическая альтитуда вершины «речной горы» неизмеримо выше любых геодезических отметок, и открывающиеся оттуда виды намного тоньше и глубже залайканных в соцсетях фотопанорам. Фотографии Антона Бахарева в этом контексте обретают практически документальный статус — они показывают мир, в котором рождаются стихи.
Туманный Вёлс, ночную Ваю
В альбоме незачем искать:
Держать его, не раскрывая,
И кадры эти вспоминать,
-
Полупрозрачную бумагу
Не доставая из листов –
Моя неслышная отвага
И мой невидимый остов.
-
Как упадёт небесный свет
На чёрно-белые печали,
Они поблекнут – и привет –
А что там было за плечами?..
-
Так лучше бережно молчать,
И без надежды и обмана
Ночную Ваю, Вёлс туманный
В стихи немые добавлять.
Мурлыкал кот, и булькала река,
что не издалека, а свысока
раскатывалась, как дитя на горке.
Не разделялся запах сладкогорький,
и свет был цвета мёдомолока.
-
А Дедушка Ау на берегу
выхватывал стоявших на бегу,
с игрушкой ёлочною схожих, рыбок,
но звал кота – и, реку перепрыгав,
кот их съедал, лежащих на боку.
-
Зачем восходит это серебро
сюда, где солнце месяцу равно –
когда не может справиться с теченьем?
Когда земля пугает светотенью,
и отмель упирается в ребро.
-
Зачем здесь выжил Дедушка Ау
из жизни той, где не жилось ему,
и умер здесь, и после смерти выжил?
И сын его сложил его на лыжи –
и покатился к сыну своему…
-
Я тут стою во сне и наяву,
схватив свой выдох, словно тетиву,
боясь тоской и ревностью поранить
ничью судьбу ещё, ничью печаль и память –
даль, до которой я не доживу.
-
…Дитя летит, светла его душа;
то засмеётся, в варежку дыша,
замёрзший ручеёк согрев, как пальчик,
то вверх глядит, и волки по-собачьи
у ног его стареют не спеша.
Что помню я из юных лет?
«Г» южное и слов немножко.
Литература как предмет.
Слепыш, ворующий картошку.
-
Примет любовных ерунда,
Наверно, две невзрачных драки.
И не забуду никогда,
Как Муську хавали собаки.
-
Из окон школы едкий свет.
Вторая обувь, будь неладна.
Мы с мамой шлёпаем след в след
Прохладной улицей Прохладной.
-
Как разгружали шлакоблок,
А я, малой, возьми и пукни.
И обживало потолок
Семейство ос на летней кухне.
-
Вокзал светился, как маяк,
И проходили очень близко:
За маневровым – пассажирский,
За электричкой – товарняк.
Смотрю на фотографии, в которых
Случайный, как узор в калейдоскопе,
Цветов и форм застекленевший ворох,
На мой сентиментальный взгляд циклопий,
Содержит запах, музыку, подтекст,
Температуру тех времён и мест…
-
Всей широтой иного кругозора
Не охватить двумерного осколка,
Но – слушай, я подсказываю: шорох
Травы, в траве лежит заколка
Из пахнущих соломою волос;
И лето, словно поезд под откос,
-
Висит, когда над ближними холмами
Дорогу до реки вихрастый ветер
С пустыми перешёл колоколами –
И лишь двоих, не верящих примете,
И только тёплый инфракрасный свет
Не смог остановить… И в кадре нет
-
Меня. Но знай, что я стоял за кадром,
С надбровною дугою объектива,
И вглядывался в крошево заката,
Вращающееся неторопливо
В моей пустой глазнице, как в трубе.
В моей судьбе, как не в моей судьбе.
Вот какой-то июль – и с иголочки бор,
Мы сидим на бревне с бородатым отцом;
Вот уставшая бабка с безгубым лицом,
Параллелен земле её медленный взор.
-
Вот мы дальше идём. Я верчу головой –
Там за деревом, кажется, кто-то стоит…
- Забирайте налево, - отец говорит.
Мы идём. Я верчу головой – никого.
-
Вот мы дома – и чистим грибы во дворе.
А над бором уже вырастает гроза…
И прикрыла сосна золотые глаза,
И янтарные слёзы бегут по коре.
Вдоль Ораловской дороги небеса сосновоноги
и хромы. Их строй неплотен — от обочин до болотин.
-
Там, звеня колоколами, меч на плуг перековали,
но потом, что было дома, сдали в пункт металлолома.
-
И остались разве только из деревьев синеоких
в землю выползшие гвозди да отбеленные кости.
-
По Ораловской дороге из добоговой эпохи
небеса, ступая в сфагнум, возвращаются, как фатум.
-
Матерясь, им резать ноги, деловиты и убоги,
перебравшись через реки, приезжают дровосеки.
-
И ложатся в небовозы в ранге брёвен с целлюлозой
гроз и зноя кубометры, перевязанные ветром.
-
Остаются пни и бездна мёртвых звёзд, что бесполезна.
Виртуальное пространство. В чистом виде государство.
Старую мебель выбросил,
Новую не купил.
Полузнакомых – выгрустил,
Ближе – не накопил.
-
В якобы полой комнате
Будто бы пустота.
Словно в глубоком омуте
Рыбьи стоят стада.
-
Звёзды мерцают блёснами
В жабрах их, как тоска.
Сверху скользит за вёслами
Порванная леска.
-
Так отпадает надобность
В видимости вещей.
Так обретаешь, радуясь,
Зрение вообще.
В земле, как в чаше, мгла воды,
В воде, как в чаще, звёздный дым,
В дыму чудовищем немым
Стоит невидимая рыба.
-
А память у неё пуста,
И в разум ей ни свет костра,
Ни запредельная звезда
Не упираются фотоном.
-
Но в глаз её встают хотя
Бы. По законам бытия
Рождаясь так — себе найдя
Во тьме нечаянно опору.
-
И я, глазея на огонь
И угли двигая ногой,
Приобретаю со звездой
Необъяснимую свободу...
О, наших изб вторые этажи
Теперь по небу ходят, как чалдонки!
Где грозовые высятся ряжи,
Но топляки не обрывают шпонки.
Тугих кедров морёные верха
Качают свет, оббитые винтами,
И времена стоят, как берега,
И берега плывут над временами.
-
Но сколько бы ни поднимал вина,
Слова мои все вязнут, как в болотах,
И я стою у речки дотемна,
И жду, когда из вытянутых лодок
В окоченевших пронесут руках
Деды, не расшифрованные в тостах,
Невест, не зашифрованных в стихах, —
Поколебав меня, как будто воздух.
Время человека
Ещё не темень – только синь,
И мышь летучую не носит,
Она ещё мешочком с ночью
На чердаке моём висит.
-
И там же, спрятанная в хлам,
Бумажка бабочки носатой –
Как будто памятка на завтра
Лежит, согнувшись пополам.
-
Ещё не топчется луна,
К домам прикладывая ухо,
Ещё не взвизгивает муха
Из перекрестия окна.
-
Пожалуй, в этот час ничей
Печально и великолепно
Проходит время человека
Среди обыденных вещей.
Улитка — лучшая рулетка!
И если в садике моём,
Порою видимом насквозь,
Мне вдруг узнать бы вздумалось
Длину отбитой градом ветки
И перемерить водоём,
И, скажем, секцию забора
Осмыслить в качестве числа —
Я начал бы тропы левей,
Там, где кончается щавель,
И, обогнув мурашью свору
У земляничного узла,
В тени под зонтиком укропа
Переглянулся с пауком,
Примерил след большой стопы,
Забыл, что в домике забыл —
И под соцветием укромным
Заночевал... А что потом? —
-
Расправил утренние плечи
И очень близко впереди
Услышал вздох из глубины
Глазастой загогулины,
И устремился ей навстречу —
И замер бы на полпути.
Прозрачна осень. Словно из неё
Глаголы выдуло. И день прекрасно краток.
И, налету споткнувшись, вороньё,
Упало точечками — завершив порядок.
-
Но лишь тогда её перелистну —
Страницу, что почти уже бесплотна —
Когда застрянет облако в лесу,
Когда туманностями прорастут болота,
-
Когда в бумаге белой пелены
Я вспомню жизнь, как вспоминают почерк...
И все свои неясные, как сны,
Слова расставлю между чёрных точек.
В окне беснуется листва.
Как будто слышно там, снаружи,
Что обещают ноль-плюс два,
И дальше – хуже.
-
А я в незыблемых стенах,
Где и паук в углу недвижен,
Осенний впитываю страх
Черешен, вишен.
-
Но часто кажется мне, что
Я сам с деревьями качаюсь –
И превращаюсь в этот шторм,
И прекращаюсь.
Два дня промчались – как собаки,
Когда на улице чужак…
Облаяв, смолкли, забияки,
И снова, сонные, лежат.
Теперь гостей не жди до снега,
И небо мокрое терпи.
Носи собакам кашу с хлебом,
Вытаскивай из них репьи…
-
Нет никого тебя беднее,
И нет печальнее тебя,
Когда, под лампой столбенея,
Мечтаешь, время торопя…
Но дождь с протезом деревянным
Стучит, прижавшийся к окну.
Стоит гитара за диваном,
И кошка трогает струну.
Пресветел августовский бор!
Плывущий вровень с небесами
Над тёмным бытом, над лесами,
Над нашей эрой, как собор.
-
Сосновый сад, счастливый сон,
В котором я смешной и грустный,
Меня придумал мальчик русый,
Когда-нибудь проснётся он.
-
И я не двигаюсь, храня
Здесь тишину. И тёплым, древним
Проходит светом сквозь деревья,
Как гребень, Божья пятерня.
Твёрдое – это медленное мягкое. Замерев,
Можно смотреть на дерево, льющееся вверх;
Лишь бы о прошлой скорости не вспоминать совсем;
За сердцевинной водорослью следить, за тем,
Как, начинаясь издали, заканчиваясь во дворе,
Замшевым пальцем изгородь палькается в коре.
-
Будучи выше уровня речек, перед «бултых»
Ёрзают камни-увальни в глинах береговых;
Твёрдое – это долгое мягкое; валунам
Перетирает волнами тело, не то что нам –
Вкопанным под кореньями, выплеснутым во сне
Из круговерти времени – в вербе, в ольхе, в сосне.
Так ледовиты эти выдохи,
Как будто Арктика – за Ныробом.
И кроме вдоха нету выбора,
И кроме выдоха нет выхода.
-
Сомнительный, как это мнение,
Как вообще любые выводы,
Висит в воде утиный выводок,
Перемещаемый течением.
-
И берег, вымытый, как палуба
На теплоходе, вставшем на зиму,
Не уголок уже, но азимут –
На фоне северного алого.
Вершина Вишеры иных
Не выше. Я живу на склоне
Речной горы, стены на фоне,
Привычной в виде ширины.
-
Но здесь такая высота,
Что облака жирней сметаны.
Их принимают за туманы
Все, кто взбирается сюда.
-
Тут можно солнечные дни
Пересчитать по сбитым пальцам,
А лето вычислить по зайцам —
Покуда серые они.
-
И солнце светит потому,
Что облака уходят ниже.
Я в это время вас не вижу —
И сам не виден никому.
Фотографии Антона Бахарева можно посмотреть здесь: https://vk.com/fotobakharev
А стихи почитать здесь: https://vk.com/bahcher