Из заметки Григория Васильевича Есипова (заведующий архивом Императорского Двора)
В Москве, на Кремлевской стене, возле Спасской башни, существует еще и теперь небольшая, красивая сквозная башенка, носившая название "Набатной", от набатного колокола, который висел на ней в прежнее время, перелитый, в 1714 году, из старого набатного же колокола.
В 1803 году, стены и башни Московского Кремля во многих местах начали разваливаться и московская кремлевская экспедиция озаботилась их исправлением. Между прочим, главноуправляющий кремлевской экспедицией, Петр Степанович Валуев, командировал одного чиновника в Набатную башню, с приказанием снять осторожно колокол и сдать его в экспедицию для хранения в кладовой, впредь до исправления башни.
Все шло благополучно: рабочие сняли колокол, спустили к подножию Кремлевской стены, и только что хотели везти его в кладовую, как явился офицер с солдатами и заявил, что комендант (?) приказал оставить колокол на площади и тот же офицер, по приказанию коменданта, приставил к колоколу двух часовых. Сконфуженный чиновник явился к Валуеву с донесением "об аресте колокола".
Главноуправляющий кремлевской экспедиции, отличавшийся во все время своего служения непомерным самолюбием, взбесился, и опять этого же чиновника послал к коменданту с требованием на словах, от имени его, Валуева, "немедленно возвратить колокол". Комендант заявил чиновнику желание свое получить такое требование не на словах, а письменно. Чиновник доложил об этом Валуеву.
Письменное требование полетело к коменданту в следующем содержании: "Что экспедиция действует на основании высочайше конфирмованного штата и по инструкции, которую он, Валуев, преподал сей экспедиции; что он выражает своё удивление к действиям коменданта и просит его уведомить, не имеет ли он, комендант, на задержание колокола особого повеления, а если такого не имеет, то чтоб возвратил колокол немедленно".
Комендант нашёл тон письма да и самое требование немного оскорбительным и пожаловался московскому главнокомандующему графу Салтыкову (Иван Петрович). Главнокомандующий, вероятно, тоже не совсем довольный тем, что Валуев обратился к коменданту помимо его, в тот же день уведомил Валуева "что он находит действие коменданта совершенно законным и просит в подобных случаях обращаться к нему, главнокомандующему, и держать коменданта в том внимании, какого он заслуживает по отличному усердию исправности в толиколетнем прохождении важного служения своего оказанными".
Валуеву стало понятно, что он сделал ошибку, погорячился и что главнокомандующий может довести об этом до высочайшего сведения, а главнокомандующий и Валуев, как "два медведя в берлоге", жили не в ладу, и Валуев поспешил искать покровительства в любимце императора, Трощинском (Дмитрий Прокофьевич), мимо которого, в случае жалобы графа Салтыкова, дело это не могло пройти.
"Опасаясь, что главнокомандующий представит о деле своим манером на высочайшее усмотрение, доношу вашему высокопревосходительству (писал Валуев к Трощинскому) яко единственному благотворителю, о встретившейся неприятности от коменданта и главнокомандующего, душащими меня попеременно пустыми отношениями.
По понятию моему о пользе казны и славе моих государей, истребил я, без огласки, прошедшим летом два застенка, яко памятники времен жестоких и бесчеловечных, употребя из оных материалы на исправление древностей, заслуживающих быть обереженными в позднейшие времена и что этим оправдал я ваше покровительство, снискал всеобщую жителей московских эстиму и заслужил монаршее благоволение.
Руководствуясь таковым же подвигом спрятан у меня давно "язык" известного колокола служащего возвестителем всех возмущений стрелецких и возмущений во время чумы в царствование Екатерины премудрой".
После такого напоминания о своих заслугах, оказанных государю и отечеству и московским жителям, Валуев в письме к Трощинскому рассказывает, как комендант арестовали колокол и оставил его под караулом на площади "где прохожие, может быть, делают о том разные толки и заключения, а главнокомандующий, не осмотрев места и не расспросив о том у меня, пишет ко мне отношение, которое я оставил без ответа, как для избегания дальнейших историй, так и потому, что ответствуя, обязан бы я был объяснить его сиятельству, что колокол им уважаемый, есть памятник зол российских, заслуживающий быть забыт всеми благомыслящими отечества сынами, памятник бесславия покойного отца его (здесь граф Петр Семенович Салтыков), которой, будучи главнокомандующим от чумы и возмущения укрылся в подмосковную (здесь Марфино), за что и был отставлен и дана преемнику его инструкция, в которой упомянуто о его побеге".
Излив свою злость на главнокомандующего и даже на его покойного отца, Валуев принялся за коменданта: "Комендант говорит, что без начальства колокола отдать не может. Буде колокола принадлежат к военной дисциплине и аккуратности, почему же не воспрепятствовал мне прошедшим летом разбирать колокола на башнях Спасской и Троицкой?
Обязан я был объяснить ему (главнокомандующему), что в моем чине, служа непорочно 50 лет, разуметь я должен, кому какие давать уважения, не погрешая против коменданта, о котором он сам отзывался, что он пьяница и знает только службу капральскую".
Вступив на дорогу сплетней и злоречия, Валуев не остановился на самых ничтожных мелочных объяснениях Салтыкова и коменданта: "Злоба коменданта происходит от того, что не удовлетворяются его пустые требования о снабжении его дома неимоверным числом дворцовыми мебелями, о набитии льдом его погребов и пр. и пр., понеже дом его не в ведомстве экспедиции; злоба главнокомандующего от не благорасположенных ко мне окружающих его зятя Уварова (?) и правителя канцелярии Карпова".
Как ни старался Валуев в глазах Трощинского, который мог донести эти сплетни и выше, очернить коменданта и главнокомандующего, не постыдившись даже, по случаю колокола, вызвать тяжёлые воспоминание фамилии графов Салтыковых о поступке одного из их семейства во время чумы в Москве 1771 года, как ни льстил Трощинскому, но граф Салтыков остался цел и невредим и 28 мая 1803 года сообщил Валуеву, что государь император высочайше повелеть соизволил:
"Набатный колокол сохранять навсегда на своем месте (т. е. на той башне, где он висел), в случае же починки башни сохранять колокол в надежном месте до исправления ее, а по исправлению опять вешать на свое место". Валуеву осталось, впрочем, утешение, что в решении ничего не было упомянуто о спрятанном им языке от колокола.
Колокол этот, о котором так много было пререканий и неудовольствий между двумя главными начальствующими в Москве, сохраняется и теперь и с языком и показывается посетителями в московской оружейной палате (в Арсенале Московского Кремля).
