"НИНДЗЯ: РАЗОБЛАЧЕНИЕ МИФА"
Синоби и воры
Однако существует и другой взгляд на элитный статус синоби, потому что многие сюжеты фильмов предполагают, что большая часть работы под прикрытием выполнялась людьми, принадлежавшие к противоположному слою общества. Если эта модель действительно имеет под собой какую-либо основу, то эти люди были элитой низшего класса, которая приобрела свой опыт синоби просто из-за необходимости выжить. Возможно, они даже принадлежали к криминальной элите, о чём свидетельствуют многочисленные случаи, когда их обозначают с помощью иероглифических сочетаний, таких как сэтто 窃盗, что обычно означает «воры». Мы уже отмечали, что в Араяма кассэн ки («Хроника битвы при Араяма») около 1620 года был совершен набег «банды грабителей из Ига». В Госэйбай Сикимоку («Список наказаний») 1554 года, юридическом кодексе, впервые составленном в 1232 году и действовавшим в течение многих столетий, приводится полезный список слов для обозначения воров, многие из которых позже появляются в контексте операций синоби. Так, наряду с сэтто мы находим нусубито 盗人 (воры), а также конусу 小盗 (на современном языке «мелкие воришки») и гото 強盗 (буквально «сильные воры», что теперь означает взломщик). Все эти слова время от времени появлялись в отчетах о секретных операциях. Слово гото встречается в упомянутом ранее рассказе Моромори ки («Записи Момори») о ночном нападении на замок семьи Юки в 1360 году. В записях семьи Юки также используется слово ёвадза 夜業 («ночные обманщики») для обозначения своих шпионов, нанятых в провинции Симоса в 1584 году. Гото также появляется в «Букэ Мёмокусё» («Названия самурайских родов», 1806г.), в котором говорится, что синоби были набраны из числа гото.
Очень хороший пример ассоциации синоби с ворами приводится во вступительном предложении шестой главы военного руководства Гунпо Дзиёсю («Собрание [способов] использования самураями военного искусства», 1653г.): «Если у даймё нет сэтто, служащего под его началом, то, каким бы хорошим он ни был, он ничего не будет знать о расположении своего врага». В своём изложении этого отрывка современный военный писатель Сасама Есихико использует слово сэтто как синоби. Те же иероглифы сэтто также встречаются в Есимори Хяку-сю («Сто стихотворений Ёсимори»), серии стихотворений на секретные военные темы, включенных в вышеупомянутый Гунпо Дзиёсю. Похожие слова встречаются даже в так называемых «руководствах по ниндзюцу» семнадцатого века. В Мансэнсюкай (он же Бансэнсюкай, «Десять тысяч рек собираются в море», 1676 г.) говорится о ято 夜盗 (ночным ворам). Эта идея также очень распространена в современной литературе и фильмах. Исикава Гоэмон, преступник, которого можно назвать японским Робин Гудом, часто изображался в фильмах как ниндзя, чтобы лучше продемонстрировать его хитрость.
Так кто же были эти люди, которых так легко и регулярно опознают как воров? Ключ к разгадке появляется в четырнадцатом веке в Минэайки, который был составлен в 1348 году священником из провинции Харима (часть современной префектуры Хёго):
Во времена Сёан и Кэнгэн (1299-1303) происходили различного рода тревожные события: восстания, пиратство, набеги, разбои, горный бандитизм, мародёрство и так далее. Они маскировались необычным образом, надев желтовато-коричневую одежду и шляпу роппогаса, похожую на женскую, вместо шапочки эбоси и не показывая своих лиц. Люди, собиравшиеся группами от десяти до двадцати человек, носили мечи без каких-либо украшений, грубые колчаны за спиной и бамбуковые копья, но без шлемов и доспехов. Они отправлялись в замки и сражались там со своими врагами, или они одерживали победу над врагом, а затем предавали, ни к чему себя не обязывая. Они любили играть в азартные игры и вели себя как синоби конусу 忍び小盗 («крадущиеся воры»).
Современное название этих групп мародёров - акуто 悪党. В настоящее время это слово означает просто разбойники, но в XIV веке акуто имело гораздо более широкое значение, поэтому Карл Фрайдей вполне обоснованно переводит это слово как «злые банды». В 1318 г. были предприняты меры по их искоренению, в результате чего погибло несколько членов акуто и было разрушено двадцать их крепостей, хотя большинство членов банды остались на свободе. Однако, несмотря на то, что в приведенном выше разделе Минэаики называет их («крадущиеся воры»), примерно через двадцать лет их образ изменился. Теперь автор описывает их как банды, состоящие из пятидесяти - ста всадников, возглавляемые конными воинами в прекрасных доспехах и с оружием, украшенным золотом и серебром. Их по-прежнему боятся, потому что «они выгоняли людей из их собственных домов, совершали набеги на их владения и похищали их урожай». Однако теперь их «банды» состоят из членов, поклявшихся в верности лидеру, так что, похоже, на самом деле акуто - не более чем местные воины, отстаивающие свою независимость от отдаленного центрального правительства. Отсюда следует вывод, что комментаторы более высокого класса причисляли их к ворам, пиратам и бандитам, и то же самое произошло два столетия спустя. Например, в записях семьи Юки для обозначения шпионов, служивших им в 1584 г., используется общее выражение акуто.
Такое использование презрительных выражений по отношению к низшим слоям общества - практика, с которой мы столкнёмся позже в контексте икки, или групп, бросивших вызов правлению даймё в XVI веке, и на самом деле провинция Ига даёт прекрасные примеры использования обоих выражений на протяжении нескольких столетий. По словам Элисонаса, «Ига - маленькая, но неподатливая провинция… была печально известна логовом «банд злодеев» (акуто), то есть независимо мыслящих сельских самураев...». В четырнадцатом веке акуто продолжали бояться из-за их набегов на важные пути сообщения и в равной степени презирали за их наглость. Однако во время войны они служили полезным источником пополнения во время войны, наряду с другими названными группами социально неполноценных воинов, таких как нобуси (野武士 или 野伏, «полевые воины», иногда переводимые как бандиты), которые заслужили дополнительный уровень презрения, когда продавали доспехи и оружие, награбленные у погибших самураев. Под общим названием акуто мелкие землевладельцы, пираты и другие презираемые социальные группы принимали участие в партизанских кампаниях Кусуноки Масасигэ в горах Ёсино и способствовали распространению представления о нём как о лидере ниндзя.
«Банды злодеев из провинции Ига» упоминаются в отчётах о деятельности акуто в южной половине Ига (современный город Набари) начиная с XI века. Выше было отмечено, что Набари никоим образом не использует свою связь с ниндзя, в сравнении с городом Ига, даже несмотря на то, что социальное и историческое происхождение не могло быть очень разным. Деятельность акуто в Набари связана с местом под названием Курода, имения (сёэн), принадлежавшие храму Тодайдзи в Нара. В Курода неоднократно возникали конфликты из-за неуплаты налогов губернатору провинции жителями, которые управляли от имени храма, освобожденного от налогов. Затем другие жители попытались заявить о себе как о мелких феодалах, что привело их к конфликту с ранее симпатизировавшими Тодайдзи. С конца XIII века для описания нападавших стал использоваться термин «акуто», и в 1280 году Тодайдзи осудил трёх лидеров, в частности, в этих выражениях. Преступников звали Оэ Киёсада, Оэ Киёнао и Хаттори Ясунао, и все трое были названы в петициях правительству об их преступном поведении:
Мало того, что Оэ Киёсада, Ясуна и другие жители нашего поместья Курода в провинции Ига, совершили такие злодеяния (акугё, 悪行), как разбой, ночные налёты, грабежи, поджоги и убийства, они также совершали преступление за преступлением против хозяина, перекрывая дороги, возводя баррикады и укрепления, и совершая большие беспорядки - преступления, за которые они не должны оставаться безнаказанными.
Синоби как наёмник
Это представление о синоби, как о воинах низшего класса с тёмным прошлым также даёт ключ к популярному представлению их как наемников. Представление о том, что люди из Ига и Кока продавали свои услуги другим, снова и снова повторяется в фильмах и популярной литературе на эту тему, но эта концепция практически теряет смысл, если мы будем придерживаться представления о синоби как о суперсамурае. Наёмник в строгом европейском понимании - это солдат, пришедший извне общества, за которое он сражается, не входящий в его регулярные войска и движимый в первую очередь стремлением к личной выгоде. Ярким примером тому служат печально известные банды наёмников в Европе, которые в одном месяце сражались за один итальянский город-государство, а в следующем - против него. Эта профессиональная модель кондотьери или «солдат удачи» полностью отсутствовала на японской сцене, хотя некоторые японские воины служили в качестве наёмников за границей. В период с 1593 по 1688 год японские воины, большинство из которых были изгнанниками и многие из которых имели опыт пиратства, служили королям Сиама и Камбоджи, испанским колонизаторам на Филиппинах и голландской Ост-Индской компании. Почти все они были набраны из общин экспатриантов, живших в анклавах в таких местах, как Манила, Макао и Малакка, хотя в течение короткого периода времени Голландская Ост-Индская компания нанимала самураев из самой Японии и отправляла их воевать за границу.
Наёмническая война, подобная этой, совершенно неузнаваема в самой Японии, пока мы не перенесем акцент на низшие классы японского общества. На этом уровне наёмники действительно использовались в японской войне. Ямада использует слово ёхэй 傭兵 (наёмник) для описания вербовки акуто различными враждующими группировками во время войн Нанбокутё, а исследование Фудзики о пехоте на полях сражений периода Сэнгоку даже имеет подзаголовок «средневековые наёмники и рабовладельцы». Горные разбойники и пираты были полезной рабочей силой в этом отношении, но очень заметно, что наёмники не вели себя как обычные самураи. Их не нанимали для кавалерийских атак или поединков на мечах. Их использовали только для тайных нападений, ночных рейдов и создания хаоса в лагере противника.
Эти нерегулярные войска обозначались такими словами, как куса, ёвадза и синоби, но в северной Японии, в частности, мы также встречаем важные названия суппа 透波 и раппа 乱波. В этих двух названиях сочетаются иероглифы, обозначающие проникновение и беспорядок соответственно, с иероглифами, обозначающими волну. Роль суппа в основном сводилась к роли шпиона. Они ассоциируются, в частности, с семьей Такэда, и мы читаем, что у Такэда Сингэна было «на учете» около 500 суппа из Синано. Они пробирались в замки безлунными ночами, и в одном известном случае вражеские стражники сбрасывали со стен камни и сосновые факелы, пытаясь их обнаружить.
Раппа в основном ассоциируются с современниками Такэды, семьей Ходзё из Канто, для которых раппа были одним из трёх типов тайных воинов, выполнявших особые задания по поручению даймё. На высшем уровне находились мобильные конные «воины-разведчики» (мономи-но муся 物見の武者) самурайского ранга, которые «были высококвалифицированными всадниками и исключительно людьми с большими заслугами», согласно «Ходзё Годай ки» (北 条 五代 記 «(книга) О возвышении и падении (рода) Ходзё»), составленной в период с 1641 по 1659 гг. Затем появились асигару (пешие солдаты), которые следили за врагом, прячась в длинной траве, отсюда и их название - куса. Для их обозначения также использовалось слово «синоби», что дало ещё один пример использования этого выражения в нарицательной форме для обозначения людей, служивших в рядах армии даймё, но раппа были совершенно другими как по роли, так и по происхождению. Представляя эту тему в книге «Ходзё Годай ки», автор Миура Дзёсин рассказывает нам:
В прежние времена, как мы уже видели, в различных провинциях Канто царил хаос, поэтому нам всегда приходилось держать наготове луки и стрелы. В те времена существовали разбойники, которых называли раппа. Эти люди были ворами, но не просто ворами, потому что они были одновременно и злыми, и хитрыми. В старых писаниях они называются раппа, но способ написания этого слова не всегда ясен. Эти люди получали жалованье в армии провинциального даймё. Как бы их ни называли, все эти раппа умело выискивали разбойников в своих провинциях, выслеживали их и отрубали им головы. Они также пробирались в соседние провинции, где занимались горным бандитизмом, пиратством, ночными нападениями и похищениями. Канто-раппа были умны и придумывали заговоры и планы, недостижимые для обычных людей. По своей мудрости они были почти богами или буддами.
Упоминание о том, что они получают жалование (фути 扶持), подтверждает их статус наёмников, но также указывает на их частичную интеграцию в армию Ходзё. Восторженный рассказ Дзёсина о них в действии стоит процитировать полностью:
Ходзё Удзимаса имел в своем подчинении двести раппа, получавших жалованье, один из которых был злым человеком. Его звали Кадзама. Он считался главным злодеем с превосходными навыками. Под началом Кадзамы было четыре офицера. Один был горным бандитом, другой пиратом, а двое других были госэцу (грабителями). Бандиты были знакомы с местностью гор и рек и, следовательно, могли проникать на позиции противника. Эти четверо мужчин в основном руководили ночными нападениями. Их подразделение из 200 человек было разделено на четыре отряда и выходившими в любую погоду, дождливыми ночами или сухими ночами, тихими ночами или ветреными ночами.
Каждую ночь они пересекали великую Кисэгаву и тайно проникали в лагерь Кацуёри. Они захватывали людей живьем и перерезали веревки, привязывающие лошадей, на которых они ездили без седла, совершая грабежи и набеги на большие расстояния. Кроме того, во время ночных нападений они поджигали вещи и поднимали боевые крики союзников, чтобы заставить их думать, что они друзья. Весь лагерь был в шоке и смятении. За доспехи, принадлежащие одному, ожесточенно дрались двое или трое других. В панике они пытались выбраться, но их сбивали с пути и спереди, и сзади. Считая их врагами, они обратились против своих друзей, убивая друг друга, разжигая пожары и полностью разрушив все свои планы. Когда рассвело, они осмотрели головы убитых и обнаружили, что в бою солдаты низшего ранга забрали головы своих господ, а дети - головы отцов.
Дзёсин также даёт причудливое описание их прославленного вождя Кадзамы Котаро как:
гигант, которого невозможно скрыть среди двухсот своих воинов. Его рост составляет 7 сяку 2 сун, руки и ноги покрыты грубыми сухожилиями. Его интеллект возвышается над обычным стадом. Его глаза кажутся перевернутыми, у него черные усы, а рот особенно широк по бокам. Четыре клыка торчат наружу. Его голова похожа на Фукурокудзю, а нос торчит вверх.
В документах Ходзё проводится четкое различие между наёмниками раппа, главной целью которых было создание хаоса, и синоби (куса) из числа асигару Ходзё, которые выполняли роль сборщиков информации. Последние могли часами прятаться в длинной траве, часто возвращаясь на следующий день, чтобы доложить о случившемся. В «Ходзё Годай ки» описывается, как Ходзё и их противники Сатакэ посылали куса шпионить за врагом. Однажды куса, используемые Сатакэ, попытались перехватить конных разведчиков Ходзё, когда те возвращались с разведки, и напали на них. «Они поднялись, как пчелы, чтобы окружить двух конных людей и поймать их, как рыбу в сети. Они попытались схватить коня Санъэмон-но-дзё, но тот, несмотря на то, что находился на вражеской территории, повернул своего коня на север и ударил его плетью. Благодаря своему мастерству, оба мономи-но муся вырвались из пасти крокодила».
Вариации слова куса и методов работы, от которых оно произошло, встречаются по всей Японии. В дневнике Яцусиро Никки из княжества Сагара южной провинции Хиго (современный город Яцусиро, префектура Кумамото) есть упоминания о ночных нападениях, совершавшихся в различных случаях между 1540 и 1564 годами людьми под названием фусэкуса 伏草 («те, кто прячется в траве»), и иногда эти грабители вербовались из местных горных бандитов. Семьи Симадзу и Датэ использовали людей, называемых синоби-но куса 忍びの草. Во время операции семьи Асина в 1588 году на территории современной префектуры Фукусима, лазутчики были посланы из Таманои в Такатаму, чтобы «залечь на дно» и «появиться из-за лугов» под видом кусы.
Все эти рассказы ясно указывают на то, что помимо задач, выполняемых собственными солдатами даймё, существовала значительная часть наёмничества, когда местные преступники и бездельники получали плату за выполнение рискованных операций. В число таких действий входило даже использование людей в качестве живых «мин-ловушек» при тактическом отступлении армии. Солдаты, оставленные в длинной траве, в такой ситуации поднимались и сковывали преследующих вражеских лошадей.
Такая практика говорит о том, что некоторые наёмники набирались потому, что они были расходным материалом, что ещё больше подчеркивает, насколько презираемы были эти головорезы, и ещё больше отбрасывает всякое представление о них как о суперсамураях. Высоко ценимые и уважаемые раппа Канто («регион на восток от заставы»), которых, судя по всему, нанимали «на длительные контракты», могут считаться исключением, но при этом были ситуации, когда желания сражаться не хватало, и наёмных воинов приходилось принуждать к действию. Согласно двадцать второй главе «Коё гункан» («Военная история великих людей из Кай»), когда Такэда Сингэн сражался на границе между своей родной провинцией Кай и соседней Синано, он собрал семьдесят человек из Синано, чтобы они выполняли роль суппа. Из них он выбрал тридцать самых высококвалифицированных практиков, но прежде чем отправить их шпионить в свою провинцию, взял в заложники их жен и детей в качестве гарантии, что они вернутся с информацией.
Другим способом использования наёмников было гнусное похищение людей для использования в качестве подневольных рабочих. Этот жестокий процесс называется «сбором рабов» (奴隷狩り дорэйгари). В отличие от средневековой Европы, где рыцаря могли захватить и удерживать с целью выкупа, в Японии жертвами становились бедные крестьяне, а выкуп происходил только тогда, когда рабов набиралось так много, что похитители уже не могли с ними справиться:
Между Сагами и Ава есть лишь небольшой участок моря, и у обеих сторон есть корабли. Боевые действия никогда не прекращаются. Иногда они приплывают ночью на маленьких лодках, чтобы совершить набег на прибрежные поселения. Иногда у них бывает тридцать кораблей, и они поджигают деревни на берегу, хватают женщин и детей и выходят в море, пока ещё темно. Жители Симадзаки договорились с врагом и платят им дань рисом, чтобы они могли спокойно жить ночью. Они вступают в тайный контакт с врагом и выкупают заложников обратно.
Хаос периода Сэнгоку позволил таким грабежам процветать. Банды нерегулярных войск объединялись с пехотинцами регулярной армии даймё для совершения этих актов рандори 乱捕り (неизбирательного грабежа и порабощения), и более чем вероятно, что в большинстве кампаний имело место насилие такого рода. В «Коё гункан» рассказывается именно о таком эпизоде после первой битвы при Каванакадзима в 1553 году, когда Такэда совершил набег вглубь территории Уэсуги, «похищая людей из провинции Этиго и возвращая их сюда, чтобы они служили нам». Фудзики посвящает несколько страниц «Дзёхётати-но сэндзё» примерам, взятым из записей, относящихся к военным действиям на юге Кюсю. «Более пятидесяти убитых и неизвестное число захваченных мужчин, женщин, крупного рогатого скота и лошадей» (1546); «двести тридцать шесть голов захвачено, и многие захвачены живыми» (1549); «двое из врагов убиты, не считая этих пятнадцати или шестнадцати взятых в плен детей и стариков» (1555). Что касается того, кто был ответственен за такие грабежи, записи даймё Сагара ясно показывает, что похищения были совершены фусэкуса, нанятыми в качестве наёмников местными пиратами и бандитами. «Фусэкуса из Хисикару убил двух человек и захватил двоих в плен» (1557); «Фусэкуса высадились с моря, убили тридцать человек и захватили восьмерых» (1559); «Во время ночной атаки со стороны Икэура и Сасики один человек был убит, а двое взяты в плен» (1561). Как хорошо подытоживает Фудзики, невинные люди, которые просто отправились в море ловить рыбу или в горы за хворостом, захватывались и увозились. Это была тотальная война в самом отвратительном смысле этого слова, и нерегулярные войска, которые осуществляли её, были теми же людьми, которые также принимали участие в крайне опасных ночных атаках на замки под названием синоби, создавая тем самым традицию, которая оставила их истинную природу далеко позади. Это был их подлинный мир синоби-но косаку 忍びの工作 (секретных операций), а не каких-либо благородных самураев.
Вышеприведенные описания предполагают, что элитное объяснение синоби не обязательно подразумевает социальную элиту и может даже подразумевать криминальную элиту, но эта модель никогда не была популярной, и негативная реакция на неё заметна, начиная с периода Токугава. В своём труде «Ига Кюко» (1699 г.) весьма предвзятый Кикуока Дзёгэн даёт альтернативное объяснение тесной связи между доблестными синоби провинции Ига и обычными ворами. Сначала он отмечает, что «в древние времена деревенские самураи Ига были искусны в принципах синоби», хотя, поскольку он пишет «синоби», используя иероглифы для обозначения вора, его фразу можно перевести как «имели склонность к воровству». В другом месте он использует иероглифы сэтто 窃盗 для обозначения синоби, «как в слове нусубито 盗人 для того, кто входит и крадёт вещи», но затем объясняет, что поскольку люди, не связанные с его героями, совершали подобные действия в ходе своей преступной деятельности, иероглиф для «вора» был добавлен к ним всем. Аналогичную мысль недавно высказал Каваками Дзинъити. Он признает, что слово «синоби» можно понимать, как «вор», поскольку оно ассоциируется с тайной и сокрытием, но поскольку роль синоби включала в себя проникновение на территорию врага для грабежа и создания хаоса, они вряд ли могли приобрести положительный имидж, и ярлык вора было бы легко применить.
Какой бы ни была правда, рассказы до периода правления Токугава, безусловно, указывают на то, что воины, действовавшие в манере синоби, принадлежали к самому широкому спектру социальных слоёв. Периодическое презрение к ним как к подлым бандам воров добавляет ещё одно понятие к представлению о чётком разделении между благородными самураями и неблагородными синоби. Поэтому одно из ключевых представлений, лежащих в основе мифа о ниндзя, регулярно появляющегося в современных фильмах, - существование спецназа, состоящего из суперсамурайской элиты, - весьма сомнительно, а представление о них как о воинах низшего класса, обладающих криминальными навыками, может быть не так уж далеко от истины. Иными словами, если нужно было захватить замок или получить информацию, вместо того чтобы использовать опытных самураев из числа своих людей или даже нанимать дорогих наемников из провинции Ига, даймё просто обращался к группе, которая могла лучше всего продемонстрировать навыки тайного проникновения в места. Об обращался к услугам местных грабителей.
Так может истина кроется в мифе о ниндзя, как о жалких, голодных, отчаявшихся изгоях из криминального элемента японского общества, которым зарождающийся класс воинов в целом зачастую был врагом? Деятельность раппа, безусловно, подпитывала миф о ниндзя, и такие люди, как они, являются правдоподобной моделью для истоков ниндзя. Образ стойкого разбойника из низшего класса, выступающего против власти, также обладает определенной привлекательностью, о чём свидетельствуют многочисленные сюжеты фильмов. Даже небрежный и некритичный справочник, сопровождавший детскую выставку ниндзя в Токио в 2016 году, включил акуто в список почётных предшественников ниндзя. Однако другие энтузиасты ниндзя решительно возражают против представления ниндзя как преступников, утверждая, что основные исторические свидетельства доказывают, что синоби, которых вербовали даймё, не были ни головорезами, ни ворами, а происходили из строго определенных районов Японии под названием Ига и Кока, где навыки тайных операций были далеко не презренными. Вместо этого за их услуги назначалась высокая цена, которую определял класс «супер-ниндзя», называемый дзёнин. Это важная часть мифа о ниндзя и, хотя я уже предположил, что у Ига/Кока не было монополии на тайную войну, важно то, что на протяжении многих веков они утверждали, что у них она была. Их названия то и дело всплывают в рассказах о тайных операциях, поэтому именно к истории этих двух мест мы и должны теперь обратиться.
Продолжение следует…