В производственной мелодраме «Весна на Заречной улице» (1956) есть замечательный фрагмент: рабочий Савченко приходит к учительнице Левченко, а та, небрежно кивнув, начинает с упоением слушать по радио Второй концерт Сергея Рахманинова. Лицо строгой девушки преображается, делаясь мечтательно-задумчивым.
Мелодия накатывает, как волны. Каждая нота попадает прямо в сердце. Что ж, тогда влюблённый пролетарий тихонечко ретируется, не выдержав конкуренции — где он, а где Рахманинов?! Эта пятиминутная сцена сыграна без реплик — мы слышим фортепиано Льва Оборина в сопровождении оркестрантов, но музыка становится чем-то вроде лакмусовой бумажки — в этот момент Савченко понял: учительница настолько выше него, что есть лишь один выход — учиться, дабы его приняли в свой круг. Такому, как есть, без понимания Рахманинова, сюда хода нет.
Итак, Второй концерт был создан в 1900 году, и в тех звуках воплотился русский модерн с его противоречивой гармонией. А мы отправляется на выставку «Я — русский композитор», приуроченную к 150-летию со дня рождения Сергея Васильевича Рахманинова (1873–1943). В названии проекта — часть цитаты: «Я — русский композитор, и моя родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды. Моя музыка — это плод моего характера, и потому это русская музыка». По факту Рахманинов свершил почти невозможное, соединив в своём творчестве московскую и петербургскую школы, а они считались антагонистами, не сказать грубее.
Во всём мире Сергей Рахманинов — один из символов России, как и Пётр Чайковский, Игорь Стравинский, Александр Скрябин. Даже нынешняя cancel culture, направленная против русских, не способна вытравить память о величии нашей музыки.
Нетривиально и место проведения экспозиции — Новая Третьяковка. Сейчас это популярнейший тренд — смешивать жанры: в исторических музеях выставляют живопись, а в художественных галереях беседуют о симфониях. Экспозиция не столько биографическая, сколько социокультурная. То, чем жил композитор, чем дышал, что созерцал. Это, прежде всего, разговор об эпохе Рахманинова, а потом уж о нём самом.
Кому-то, наверное, захочется иронизировать (мне довелось прочитать ряд критических заметок, где авторы сочли, что во всём этом — преизрядная доля искусственности). В первый момент, действительно, вспоминается диалог из довлатовского «Заповедника», где главный герой спрашивает у служителей, что конкретно в усадьбе относится к Пушкину. Пространно-велеречивый ответ не заставил себя долго ждать: «Река, холмы, деревья — сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест».
Поэтому, когда на выставке о Сергее Рахманинове… встречаем холсты Константина Коровина и Василия Кандинского, никак не относящиеся к самому герою, приходит на память именно тот спич музейной работницы. Мол, все эти персоны созидали и мыслили в одном и том же направлении. Но для грамотного зрителя, умеющего синтезировать информацию, тут всё на месте — эта выставка похожа на шкатулку с секретом, и его — тот секрет — не возьмёшь наскоком.
Дивная коровинская «Сирень» навевает мелодию романса с тем же наименованием. «Поутру, на заре, / По росистой траве / Я пойду свежим утром дышать; / И в душистую тень, / Где теснится сирень, / Я пойду своё счастье искать», — поётся в произведении Сергея Рахманинова на стихи Екатерины Бекетовой. На полотне изображена девушка в белом платье и светлой шляпке, увенчанной алым бантом. Жара. Лето. Воздух исполнен солнцем. Героиня вдыхает ароматы белых гроздьев, словно желая напитаться тем волшебным духом. Здесь же — ноты романса, изданные со всей виньеточной кокетливостью ар-нуво. Картина плюс романс — получается «объёмное» чувствование.
Совсем другой настрой у картины «Остров мёртвых» символиста Арнольда Бёклина — всё окутано пугающей тайной. Кладбищенская эстетика. Сюжет оказался так интересен публике, что художник создал несколько вариантов картины, одну из которых мы наблюдаем в экспозиции. Ошеломление, вызванное вещью Бёклина, заставило Рахманинова сочинить одноимённую симфоническую поэму, звучащую как приглашение за грань. Тема смерти и потусторонности была чем-то вроде лейтмотива Серебряного века, и рахманиновский «Остров мёртвых» идеально совпал с мировидением 1900-х.
Илья Ильф и Евгений Петров на излёте ревуще-зовущих 1920-х, описывая «старорежимное» обиталище мадам Боур, не преминули глумливо заметить: «Над пианино висела репродукция картины Бёклина «Остров мёртвых» в раме «фантази» тёмно-зелёного полированного дуба под стеклом. Один угол стекла давно вылетел, и обнажённая часть картины была так отделана мухами, что совершенно сливалась с рамой. Что творилось в этой части острова мёртвых — узнать было уже невозможно». Это исполненное презренья упоминание картины — свидетельство её растиражированной славы до революции.
Однако мы забежали вперёд, и нелишне поговорить о самом юбиляре. Сергей Рахманинов родился в Новгородской губернии, а умер в Беверли-Хиллз. Между этими двумя событиями — жизнь гения, наполненная аплодисментами, провалами, поиском и сомнением. Нас встречает портрет композитора, написанный в 1929 году Борисом Шаляпиным, сыном великого баса. Шаляпин-младший не польстил своему другу — перед нами уставший человек с надменным лицом. Взгляд пронизывает. Но самое главное — это руки, восторгавшие публику. Таких длинных пальцев практически не бывает в природе.
Портрет сделан уже в эмиграции, а Борис Шаляпин везде значится как французский и американский живописец. Меж тем восприятие Родины и для сына Шаляпина, и для Рахманинова никак не изменилось — оба оставались настоящими русаками, пусть и включёнными в общественную, светскую жизнь парижей, нью-йорков да беверли-хиллз.
Русский пейзаж — образ покинутой отчизны — представлен картиной Аполлинария Васнецова с лаконичным названием «Родина». Высокие небеса, простор, деревушка, пахарь — тут всё очень скромно, и притом щемяще-прекрасно. Эта неброская тишь рождает ностальгию. Рахманинов, потомственный дворянин, чью родословную мы видим на одном из стендов, провёл детство в имении Семёново под Новгородом, где такое же — чуть серенькое — небо, как на картине Васнецова.
…Музыкальность проявилась рано. Его ждали столицы — он получил первоклассное образование, окончив консерваторский курс с золотой медалью (правда, не сказать, чтобы его учёба все годы шла ровно — парень был вспыльчив и самолюбив). Ещё будучи студентом, он получил известность в среде московских интеллектуалов как потрясающий пианист, а вот в качестве начинающего композитора Серж Рахманинов… провалился. Его первая серьёзная заявка — Симфония № 1 — вызвала ругательные отклики профессионалов и полное равнодушие публики. Обвинили в эклектизме, вторичности и… скуке. После этого он три года не мог фантазировать — словно бы парализовало разум. Думал о том, чтобы лишь играть чужие произведения, — в его исполнительском таланте никто не сомневался.
Эра, названная позднее Belle Epoque, с одной стороны, благоволила к сочинительству и вместе с тем была жестока к неудачникам. Но добрые музы не оставили Рахманинова — вскоре он прославился, а тот самый Второй концерт вызвал фурор. На импрессионистском портрете, написанном Яном Ционглинским в конце 1900-х годов, мы видим красивого молодого человека, погружённого в свои думы. Или — в грёзы. Причём, ему нет никакого дела до окружающих — он играет на фортепиано, извлекая божественные звуки.
Ещё одна импрессионистская вещь — портрет Фёдора Шаляпина, сделанный Константином Коровиным. Это уже не просто «дуновение времени», а конкретика — Рахманинов дружил с семейством Шаляпиных, о чём говорят фотографии на стендах. Кстати, по этой картине можно установить, чем отличался русский импрессионизм от аутентично-французского. Движением! У парижан вся их impression — застывший момент, а у нас — вечная динамика. Зрителю кажется, что Шаляпин вот-вот вскочит и примется шагать по помещению.
Рядом — картина «У Константина Коровина», созданная Сергеем Виноградовым. Дача в Охотино показана как приют неги. В уютный дом проникают лучи солнца, а за окном — зелёное, сочное лето. Хотя это не место для беспечного отдыха — видны мольберты, рамы и уже готовые холсты на подрамниках. Женщина в белой блузе, что сидит к нам в профиль, — гражданская жена Коровина, актриса Надежда Комаровская. Летние виды Охотино были знакомы и Рахманинову, любившему комфорт.
Мы переходим к иной теме — к восприятию Бога и религии. Наш Серебряный век, как и западный модерн, выделялся двумя крайностями: 1) рьяным богоискательством, которое предлагалось очистить от делового цинизма XIX столетия и 2) богоборчеством. Рахманинов взял для себя первое — искать Град Небесный. И потому неслучайно его обращение к духовной музыке: им были написаны Литургия святого Иоанна Златоуста и Всенощная. Среди экспонатов — несколько живописных работ, связанных с храмами, иконографией, молитвами. Так, можно увидеть картину Петра Петровичева «В церкви Спаса-Нередицы под Новгородом» — здесь благость и умиротворение, что подчёркивается неяркими тонами и общей лёгкостью.
На контрасте дан пейзаж Аристарха Лентулова «Новый Иерусалим. Ворота над башней», где чувствуется и колокольный звон, и борение, и внятная тревожность, свойственная атмосфере 1910-х годов. Тут же «Москва. Красная площадь» Василия Кандинского — ощущение, что город уходит из-под ног. Люди ждали не то конца света, не то изначальности нового мира. Что характерно, дождались и того, и другого.
Сергей Рахманинов не принял революцию — она казалась проявлением хаоса. Да, его музыку транслировали в СССР — композитор никогда не был врагом России как таковой, а в годы войны передал огромные средства в помощь фронту. В отличие от большинства уехавших, Рахманинов и на Западе оставался востребованным специалистом, респектабельным денди, участником светской тусовки, в чём убеждаемся, глядя на фотографии, а «Симфонические танцы», считающиеся одной из вершин его мастерства, Рахманинов создал аж в начале 1940-х.
Привлекает портрет, написанный Борисом Григорьевым — ещё одним эмигрантом, который бежал из Петрограда, переплыв на лодке Финский залив. Потом бесконечно путешествовал, точнее, мотался, но не выдохся как профессионал. С Рахманиновым он пересекался ещё в России, таким образом, это портрет хорошего знакомого, с коим опять свела судьба. Григорьев, несмотря на резко-авангардную манеру, всегда передавал суть персонажей: его Рахманинов с полуприкрытыми глазами; он — в мире тонких гармоний.
На выставке есть не только живописные экспонаты, дополненные фотоснимками, но и личные вещи, ноты, афиши, фоновая музыка. Это межотраслевой проект, изысканный и неординарный. А рефрен чёток и прям: «Я — русский композитор».
Галина ИВАНКИНА