Рябь, которая, буквально давила с потолка, погружая на дно, всё глубже и глубже, проникала в самые маленькие трещинки и растекалась, начинала циркулировать по сосудам. Каждое ее движение, это маленькая тёплая волна, приближала Игоря к состоянию эйфории и полного уничтожения сторонних мыслей. Было так хорошо и легко. Зачем возвращаться?Особенно туда, где тебя мало что интересует и где тебе никто не нужен, где тебя не трогают никакие волнения и переживания. Да и к чему они, всякие переживания и волнения? Они только усложняют жизнь, делая её многомерной и выпуклой. Нужно жить просто, как эта рябь на потолке, она бегает волнами по поверхности, ласково соприкасается с краем сознания и снова убегает далеко-далеко. Становится тошно, когда начинаешь слышать этот голос в отдалении, потом всё ближе и ближе. Голос, который поднимает тебя с берега и буквально вытягивает в свою реальность, жестокую и бесконечную. Рябь на потолке начинает замедлять свой бег и растекается, растекается, стекает по стенам и уходит под плинтус. Игорь начинает чувствовать затёкшие руки, стянутые над головой рукавами смирительной рубашки. Горячий пот, испариной выступил на лбу. Воображение отпускает и медленно открыв глаза, Игорь понимает, что снова оказался в палате. Облизывая пересохшие губы, сталкивает ногами смятое одеяло.
Тогда мне виделась эта жизнь совсем в ином цвете, в других формах и она бесспорно должна была складываться только так, как хотелось того мне. Тем более, что для этого я делал всё. И получилось, признаться, довольно странно, противоречиво и даже лучше, чем могло бы быть.
Когда все смотрят на твою довольно успешную и благополучную семью, хвалят отношения с братом, говорят о твоей уютной бабушке и о тебе таком милом чудесном мальчике, да это могло бы быть приятным, если бы это было правдой. А мы все настоящие, просто жили наизнанке, которая со временем изжила себя, протёрлась, лопнула и со вспоротым брюхом выпустила наружу всю гниль, которая была в ней. Тогда и началась моя взрослая жизнь, одинокая и безумная.
Сначала погиб в аварии брат - и я наверно, умер уже тогда, вместе с ним, в том самом взрыве. До сих пор, когда думаю о Ване, перед глазами возгорание, ослепляющий огонь, который сожрал его, который забрал у меня единственного человека в этом мире, которому я был по-настоящему нужен. Помню тот день, помню его лицо, когда он вытолкнул меня из машины, как он орал на меня, весь чумазый и взъерошенный, щека ободрана в кровь, а я в глаза ему смотрел и руками за порванную рубаху цеплялся, как чувствовал брата отпускать не хотел. Он уже тогда всё знал, я в глазах его видел как он со мной прощался. А потом бам - и всё, тишина мёртвая, никогда такой не слышал, первое время думал, что оглох. И обрадовался этому, лежал на траве с закрытыми глазами, зажмуривался, ладонями уши зажал и только хотел больше не слышать этого мира, этого живого мира без ушедшего Вани.
Может, это и был запуск механизма разрушения жизни нашей семьи, разрушения жизни каждого из нас. Я любил брата, всегда думал, что и он любил меня, только почему с того самого дня, Ваня будто стал забирать у меня всё то нужное и хорошее, забирать с собой, забирать к себе, оставляя меня каждый раз с разочарованием, с маленькой трагедией в жизни, со скулящей голодной болью. Позже, я обязательно получу ответ на этот вопрос, но на это мне потребуется много времени, много сил, чтобы забирать - и ещё больше терпения, чтобы потом отдавать.
Отношения родителей рушатся и брак их придавливает детей, так было и у моих предков. У отца появилась другая женщина и после развода с матерью, парочка благополучно улетели на ПМЖ в штаты. Батя звал меня с собой, обещая чудесную новую жизнь, а когда я отказался, он говорил, что наши с ним отношения они всегда будут, пусть даже и на расстоянии, мы будем встречаться, общаться по интернету. Всё это было лишь примитивным желанием оправдать себя, свою слабость. Я назвал его предателем, сказал ему, что он предал нашу семью, предал меня, обидел мою мать, изменил ей и будет изменять всем своим бабам, которые для него как временное обезболивающее. Это был наш последний с ним разговор. А спустя пару лет, узнали от общих знакомых, что батя давно умер от рака, сгорел за пару дней и только всё говорил о нас с матерью, батя отказался даже напомнить о себе и попрощаться. Ваня забрал у меня и отца, а потом попытался забрать мать.
Она погружалась в депрессию, глубоко и плотно. Бабушка старалась вытянуть её буквально за уши из этого болота ежедневных нервных срывов, мнительности и вспышек чрезмерной опеки, с которой мать молниеносно обрушивалась на меня, своего единственного сына. А потом также резко отталкивала, толи уставала, толи начинала обвинять, а может ей и всегда было наплевать на меня, но на фоне нашей прошлой семейной жизни это оставалось мало заметным. Нашла себя в какой-то анонимной секте, ходила на собрания, читала литературу, рисовала символику, напоминала сомнамбулу под кайфом, пыталась и меня с бабушкой привлечь в ряды этих имбицилов. Смотрел на неё и думал, почему всё так, почему с ней это происходит, ведь у неё есть я, есть бабушка. А потом узнал где собираются эти долбаные ублюдки из секты, где они устраивают свои обряды и пляски, позвал с собой парней из местной шпаны и поджёг нахрен это логово дьявола. Ночью пробрались и в проводке поковырялись, сторожа вывели по тихому, чтобы без трупов обошлось. Пацаны хорошо постарались, одно пепелище осталось - списали всё на самовозгорание и нарушение правил пожарной безопасности, следаки даже дело открывать не стали. Мать тогда прибежала домой и на меня давай орать, обвинять, угрожать, а потом в слёзы и рыдания до истерики. Помню, скорую вызвали, врачи накачали её успокоительными, а через пару дней всё повторилось и мать в психушку забрали на лечение.
Остались мы с бабушкой, она меня к себе забрала. А мать, когда из больнички вышла стала отдельно жить. Бабушка хотела, чтобы у меня нормальная и спокойная жизнь была, чтобы школу закончил, в университет поступил, чтобы друзья у меня были. Мать пусть своей жизнью живёт, тем более, появился у неё хахаль, врач-психиатр. Кстати, оказался хорошим дядькой, помог мне даже от армии откосить с белым билетом, для вида в психушку положил на пару недель, получилось как в санатории, витаминные капельницы, всякие процедуры и по желанию можно было с мозгоправом разговаривать. С годами понимаю, а ведь он всегда был в моей жизни, Василий Петрович, случайный человек задержался на время и остался навсегда.
А в юности куролесил я без тормозов, поджёг это было ребячество, только помнится, всегда появлялись в моей жизни такие люди, как маячки, которые проводниками направляли меня по жизни, удерживали от края пропасти на безопасном расстоянии, тянули за резинку трусов, чтобы не сорвался. Так это сейчас вспоминается со смехом, потому что всё уже в прошлом и живой, а тогда как наркоман на адреналине, ловил кайф от собственного разрушения, в какой-то момент жизнь потеряла ценность. Горин, конечно, Горин находил для меня смысл жить, он ругал, жалел, стыдил, с ним вместе мы прошли все семь кругов ада и попадали в рай, правда ненадолго. Наверно, благодаря ему, бабушка жила долго, отношения с матерью кое-как наладились, а сакральная связь с братом, приобрела новые формы и отпустила меня. Но я срывался, срывался как бешеный пёс с цепи - и от инстинкта самосохранения, а точнее его отсутствия, содрогалась под моими ногами земля.
Сейчас понимаю, откровенно занимался самоистязанием, самообманом, самоуничтожением, проверял себя на прочность, разрушал, мстил, заштопывал и латал кровавые раны прямо на живую без всякой анестезии. Захлёбывался от обиды на себя, на свою жизнь, на родителей, на брата. А потом понял, что всё это пустое, Горин помогал, Горин разговаривал и всегда был рядом, всегда, в любое время и в любую погоду.
И у меня появились друзья, настоящие друзья, с которыми оставаясь самим собой я почувствовал себя нужным, без всякого лицемерия и желания понравиться, как щенок-дворняжка с бантом на шее и кучей блох в загривке. Мужики замутили честный бизнес, предложили и мне долю, жизнь разворачивалась в новый виток.
Но во мне всегда жила болезнь, так я назвал это состояние латентного одиночества, которое просыпалось во мне беспорядочно, мгновенно и без возможности быстрой реабилитации. И жилось мне с этой болезнью нормально, я привык к ней в себе, я принимал всё происходящее до того самого момента, когда в моей жизни появился страх причинить боль, страх разрушить сознание другого человека, боязнь стереть улыбку с её лица и увидеть слёзы разочарования. Катя, Катенька, Катюша...
Витя и Рус сразу сказали "Она тебе не даст", а я как дурак молчал и ухмылялся, мужикам разве понять "А мне так и не надо", засмеяли бы, подумали бы, что с головой беда или, чего хуже, чмо безвольное среди них вписалось. Мне нужно было только сегодня на неё смотреть и знать точно, что завтра опять её увижу, знать что появится снова и я смогу посмотреть в её тёмные большие глаза, такие же карие как и у меня, слушать голос и слегка, совсем чуть-чуть в неловком движении прикоснуться к ней, такой тёплой и живой. Разглядывать в них тот интерес, любопытство, которое она испытывала ко мне, мне нравилось видеть в Кате это. Боги, как же меня раздражало это новое переживание, которое поселилось во мне, это чувство такое странное, инородное и такое... хотелось переживать его снова и снова, упиваться им до умопомрачения, до передоза. А как она пахнет приятно, вкусно, легко и насытиться ей, запастись в себя её ароматом на подольше, это фантастика. Теперь я знаю как выглядит моё сумасшествие, такое маленькое, хрупкое, угловатое, с волосами растрёпанными и с голосом певучим. Вдыхаю и сатанею, начинаю ощущать как под кожей мои демоны внутренние просыпаются, шевелятся, скребутся и наружу просятся. И силы скольких богов мне были нужны, чтобы сдерживать их, усмирять, закрывать, запечатывать в себе, подкармливать и усыплять. Мудрые говорят, что люди друг друга находят по запаху, так вот своего человека я нашёл и теперь было главным для меня, сделать всё, чтобы держаться от неё на расстоянии. Только так она сможет жить и радоваться жизни, а со мной её с аппетитом проглотит мрак, пожует и выплюнет, сломает, унизит, обесточит. Я позволял себе смотреть на Катю мимолётно, безразлично, знал, что она чувствует каждый мой взгляд, движение и слово, поэтому разговаривал сухо и кратко, а потом сбивал в кровь костяшки пальцев об стену и драл проституток. Эта девочка была моим наказанием, самым жестоким и самым желанным, когда любишь безгранично, просто так, потому что есть она, такая родная, такая твоя - и начинаешь неистово за это себя ненавидеть.
А счастливым быть так хочется. Рассказал Горину про Катю, про чувства к ней, как она мне душу выворачивает и понимаю, что сам этой девочке в руки винтовку даю, только на казнь обоих приговором подписываю. А Горин слушал меня долго и потом интересную вещь сказал о наших отношениях с Катюшей: а ты, говорит, представь, что просто нет этого человека, нигде нет, ты не можешь ему позвонить, чтобы услышать его голос, ты не можешь его увидеть, ты не знаешь где он живёт, ты не можешь прикоснуться к нему и посмотреть в глаза, был человек - стёрли человека, нет его и никто о нём не слышал и не знает.
И как только эта мысль заползла в голову медленно с голосом Горина, мне по-настоящему стало страшно от мелькающих в воображении пёстрых фрагментов, на них на всех была многоликая боль.
Продолжение следует...❣️