- А вы знали, что женщин в тюрьме навещают гораздо реже, чем мужчин? - спросила молодая девушка и посмотрела на меня очень внимательно.
- Не может быть, - искренне удивилась я.
Мы ждали своей очереди в приемной исправительной колонии: она – на передачу посылки, я – на короткое свидание. Прошло уже два часа, но ничего не происходило. Сотрудница колонии только раз открыла окошко за толстыми прутьями решетки, спросила, кто зачем пришёл. И всё.
Время для разговоров было.
Я решила изучить вопрос с посещениями заключенных. Оказалось, что в России действуют двадцать пять женских колоний, в них находятся около 45 – 60 тысяч женщин разных возрастов. И, в основном, мужчины к ним не приходят, и дома их не ждут...
Почему?
Дело в том, что 70% всех заключённых женщин осуждены за наркотики (часто их подставляли те самые мужчины, предлагая легкие деньги за распространение), а подавляющее большинство из оставшихся 30% сидят за убийство мужа, сожителя или родственника мужского пола 😱
И это не преступницы в нашем представлении, которые организовали разбой, грабёж или продумали, как лишить жизни другого человека, а те, кто от безысходности, в состоянии аффекта, избавлялись от своих мучителей.
Девушка из очереди рассказала свою историю.
- Мой дед бил бабушку постоянно, также поступал и мой отец с мой мамой. Они оба пили. А когда напивались, впадали в ярость. Помню, когда мне было лет 9, я научилась очень быстро открывать и закрывать замки входной двери и выбегать в чем есть на улицу, спасая свою жизнь. Отец бил маму, даже, когда она была беременна моим братом. Удивительно, что ребёнок родился здоровым, и что никто никого не убил – настоящее чудо!
- Это ужасно... Наверное, вы долго работали с психологом после этого? - спросила я.
- Нет, сама как-то справилась. Я спрашивала у бабушки, почему она не ушла от деда. Она говорила, что из-за детей, да и вообще, – ”он же мой муж”... А вот мама всё же нашла в себе силы и ушла от отца.
- А как сложилась ваша жизнь?
- У меня двое детей, второй брак. Мужья непьющие и никогда не поднимали на меня руку. Но, знаете, очень трудно понять по человеку, как он будет себя вести в семье. Мой отец работает водителем и весь день ходит трезвым, а вот под вечер напивается и тогда...
Во мне поднималась волна невероятного возмущения. Женщины-то сидят, а мужчины продолжают разгуливать на свободе, обзаводятся новыми семьями и НИКОГДА не понесут ответственности за содеянное.
- Кто к Маше Толкуновой (имя изменено)? - прерывает мои размышления голос из окошка. Давайте передачку.
Это имя моей знакомой, к которой я пришла. Подхожу к окошку, подаю холщовую сумку с конфетами и фруктами, а также бумагу, где всё расписано по граммам.
- В сумке нельзя. Можно только в пакетах обычных.
Я, растерянно оглядываясь, думаю, где мне теперь взять пакет, и решаюсь спросить:
- А у вас нет случайно пакета?
- Вот, держите, - сотрудница колонии даёт мне пакет, и я облегчённо выдыхаю.
В этой колонии постоянно находятся примерно 500 человек. Женщины распределены по отрядам, живут в бараках по 25-30 в комнате. В тот день, когда я пришла к своей знакомой, с нами на свидание стояли в очереди пожилая женщина с мальчиком и две молоденькие девушки. То есть навестить в этот день пришли трех женщин.
И всё! Из 500 человек... Это к разговору о том, что к женщинам не приходят.
Вспомнилось, как в детстве каждый вечер папа читал нам с братом на ночь книги. Сначала это были истории про Незнайку, потом сказки народов мира, а когда мы стали подростками, то рассказы Варлама Шаламова.
Мой папа родился на Урале в городе Ивделе. Точнее не в самом городе, а на спецпоселении, куда привозили в кулацкую ссылку репрессированных в 37-м, когда был создан Ивдельлаг. Среди них были его дедушка с бабушкой, родители и старший брат. Тогда ему было 4 года. Об этой ссылке я расскажу отдельно в другой статье, а сейчас вернусь к рассказам Шаламова.
Он написал целый ряд произведений, посвященных жизни в сталинских лагерях. Во вступительном слове к “Колымским рассказам” (50-е - 60-е гг. из полного цикла) Шаламов писал: "Лагерь — отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели — инженеры, геологи, врачи, — ни начальники, ни подчиненные. Каждая минута лагерной жизни — отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать…"
Несмотря на ужасы, которые он описывал, талант писателя позволил Шаламову сделать это элегантно и с достоинством, поэтому будучи впечатлительным подростком, я любила его истории.
Особенно мне запомнился рассказ "Стланник" - о дереве Крайнего Севера: "Он стряхивает снег, распрямляется во весь рост, поднимает к небу свою зеленую, обледенелую, чуть рыжеватую хвою. Он слышит неуловимый нами зов весны и, веря в нее, встает раньше всех на Севере. Зима кончилась". Как будто о человеке...
О женско-мужских отношениях Шаламов писал так: «Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин — на Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жёны приезжали, многие».
Вызова на свидание можно ждать и два, и три часа, поэтому все, кто ждет в небольшом помещении при входе в колонию начинают общаться.
Бойкая женщина в светлой куртке с затянутыми в хвост осветленными волосами первой начинает разговор:
- А у вас кто сидит? - обращается она к пожилой женщине в розовом берете.
- Да вот мать его, невестка моя, - показывает та на мальчишку лет восьми, - да не вози ты ногами, - одергивает парнишку, - сына моего она зарезала...
- А-а-а-а, - протягивает женщина в светлой куртке, - и сколько дали?
- 4 года.
- Всего? Так значит самооборона была?
Не получив ответа, сама себе отвечает со знанием дела:
- Точно самооборона, раз всего 4 года дали.
Мне снова стала интересна статистика. Оказалось, что 91% женщин, которые были осуждены по статье о превышении самообороны, защищались от домашнего насилия со стороны мужей, партнеров или мужчин-родственников.
Есть, конечно, и настоящие злодейки, совершившие насилие по отношению к своим детям и другим людям, но это отдельная категория, и их гораздо меньше.
Лицо женщины в розовом берете почти не выражает никаких эмоций. Положительных, так уж точно, только периодически раздражение и злобу. Мальчик к этому привык и воспринимает всё как должное. Ждать скучно и время от времени он уходит на улицу поиграть на детской площадке. Пока его нет, бабушка начинает рассказ:
- Мы когда в прошлый раз были на длительном свидании, то невестка морковь сварила. Потом почистила, а внук взял и очистки в окно выкинул. Пришел охранник и говорит, что за такое нарушение будет его мама траншею копать. Та набросилась на парня:
- Это всё из-за тебя!
А он:
- Сидишь? Вот и правильно тебя посадили!
- Ну, так он же ребёнок, многого не понимает, - вступается за мальчишку корпулентная женщина в полосатом свитере.
Тут на свое горе парнишка вернулся.
- Ты где штаны так измочил?! - набрасывается на него бабка. — Вот я тебе! - и реально замахивается на него палкой.
Сердца сидящих рядом не выдерживают, и корпулентная женщина опять вступается за мальца:
- Да что же вы так? Он же ребёнок!
А ребёнок:
- Это я тебе как дам сейчас! - и кулачком на бабку замахивается.
- Ой отдам тебя в детдом! Матери сегодня скажу. Никому ты не нужен! И прописывать вас с матерью не буду.
- Не отдашь! Будешь прописывать! - бесстрашно парирует мальчик.
Все вокруг вздыхают. А я молюсь:
"Молю тебя Боже, дай терпения этой женщине, которая вряд ли чувствовала в своей жизни сердечное тепло и заботу, не сорваться и не отдать мальчика в детский дом🙏
Молю тебя, Боже, останови её руку, когда она занесёт её над своим внуком, и да не совершит она насилия🙏
Молю тебя, Боже, помоги вырасти этому мальчугану хорошим человеком🙏"
И вот их наконец-то вызывают на длительное свидание.
- Деньги сдавайте. Сколько у вас? Давайте пересчитаю.
- Да не считайте, я вам верю!
- Так положено. Все ценные вещи, цепочки сдавайте. Телефон потом при входе сдадите.
Длинное свидание разрешается только с родственниками, на три дня, и на это время заключённый и его близкий человек проживают в гостинице при колонии. Выходить на прогулки нельзя. Но можно готовить еду, общаться, играть в настольные игры и смотреть телевизор.
Пожилая женщина с внуком ушли, а мы стали обсуждать, что ходит она всё же на свидания-то, и посылки носит, хотя такая необратимая беда случилась с её сыном... Значит и в ней искра Божья теплится.
Меня с ещё одной знакомой наконец-то тоже вызвали на короткое свидание с Машей, и мы, пройдя несколько железных дверей с крепкими замками, ответив несколько раз, что ничего запрещённого с собой не несём, оказались в комнате для свиданий.
Там всё было как в кино: толстые прозрачные перегородки из пластика и старые дисковые телефоны с той и с другой стороны.
Пока мы шли, я почему-то вспомнила своё ранее детство. Тогда в начале 80-х в СССР были популярны выездные детские сады. Дети от 3 до 7 лет выезжали на всё лето на общественную дачу. В конце 80-х эту практику прекратили, а вначале это было частью государственной программы, в рамках которой считалось, что родители должны работать и ничто их не может отвлекать, даже собственные дети. А дети пусть учатся существовать в коллективе с жёсткой дисциплиной и организованностью.
Как я там себя чувствовала? Ужасно! Страх того, что не знаешь, что с тобой будет завтра и как долго это продлится ощущался постоянно. Ежедневное ожидание родителей и их отсутствие вызывало чувство отчаяния и покинутости. Тем более, что ребёнок совершенно не в состоянии понять, когда это всё закончится. Однажды меня спасла ветрянка. Да, было неприятно – волдыри, покрытое зелёнкой тело, но наконец-то приехала мама и забрала меня домой!
Одним из ярких воспоминаний было то, как нас выстраивали вечерами в ряд, и каждый должен был на глазах у всех подойти к центру комнаты, снять с себя трусы и майку и голым проследовать в душевую. Там грозного вида нянечка поливала нас горячей водой и на возражения, типа "мне горячо", отвечала мрачно: "Терпи". Но самым нелепым звучало это "терпи" на просьбу сходить в тихий час в туалет. Запрет объясняли тем, что можно разбудить других детей...
О том, что в этих выездных садах было что-то негуманное, хотя родители, конечно, хотели как лучше, ведь ребёнок проведет всё лето на природе, я узнала от своей родной тети, папиной сестры, которая была директором детского сада в городе Орджоникидзе (сейчас Покров).
Мне было лет 13-14, когда она поделилась своими мыслями: "Не представляю, как Нина (моя мама) отдавала тебя на всё лето в сад. Это же очень тяжело для ребёнка!" И тут я осознала, что на самом деле это и правда тяжело, и мне не показалось! Взрослый, которого я любила и мнению которого доверяла, подтвердил мне это.
Это НЕНОРМАЛЬНО, когда маленький ребёнок вынужден целое лето жить вдалеке от родителей. Причем в первые три недели родителям не разрешалось приезжать: 21 день длился карантин и период адаптации.
Я помню, как ждала каждый день, что родители приедут, но они не приезжали. И никто не объяснял почему...
Мои размышления прервал возглас спутницы:
- Вон она, Маша, там!
Мы увидели Машу, она увидела нас и в этот момент все испытали радость и облегчение. Мы за многое переживали. А вдруг она будет плохо выглядеть и прочитает это на наших лицах. А вдруг нам не о чем будет говорить: она там, а мы здесь... А вдруг... и ещё много разных "а вдруг". Но Маша, к счастью, выглядела хорошо, улыбалась и радостно сообщила, что вымыла голову специально к нашему приезду.
Но дальше был разговор, который, если бы не два толстых пластика и разделяющее нас расстояние в 50 см, мог бы проходить в кафе, и мы могли бы представить, что находимся на светской встрече. Мы смеялись, шутили, обсуждали фильмы и человеческую природу, я зачитывала письма, которые написали ей наши общие знакомые. С собой можно взять только тетрадь и ручку, ещё можно воду для себя.
Четыре часа свидания пролетели незаметно и так душевно, что даже уходить не хотелось, но мне надо было успеть на поезд.
Обратно я ехала в такси и ловила себя на мысли, что постоянно смотрю на навигаторе сколько мне ещё осталось. У меня очень замёрзли ноги, и я с радостью вспоминала, что вчера отложила в магазине зимние полусапожки, очень скоро я до него доеду, и мои ноги смогут согреться. Я голодна и хочу в туалет, поэтому думаю о том, что сразу после покупки тёплых сапожек пойду в кафе и поем. Ждать, когда мне перестаёт быть голодно, холодно и перестанет нестерпимо хотеться в туалет совсем недолго, и поэтому мой дискомфорт не мучает меня слишком сильно. Я могу с ним справиться, потому что на навигаторе точно вижу, когда он закончится.
А что, если бы я не знала, когда закончатся эти неприятные и даже опасные для моего физического тела ощущения голода, холода и желания сходить в туалет? А что, если бы у меня не было возможности согреться и утолить голод? Или я бы не знала, как долго это продлится?
А ведь именно так чувствуют себя заключенные, дело которых не решено окончательно, ссыльные, а также дети, оставленные родителями.
"Отсутствие элементарных удобств, грубость охраны, холод и жажда — вот от чего мы, ввергнутые в бездонную пропасть отчаяния, страдали в пути и после", - эти слова написал итальянский еврей Леви в книге "Человек ли это?". Он прошёл через немецкие концлагеря и очень подробно описал всё, что с ним происходило.
По стечению обстоятельств, думая о книге Леви, для утоления голода я зашла в кафе еврейской кухни и на приветливое: "Шалом!", ответила бармену: "Ма нишма?", что означает: "Как дела?". Я говорю на иврите, правда с многолетним отсутствием практики это дается мне всё сложнее. Откуда я знаю этот древний язык, тоже напишу в отдельной статье.
Заказываю фалафель с тахини и йогурт с хумусом и креветками. С радостью осознаю, что на ногах у меня тёплые сапожки, мне больше не холодно, мне сытно, и я утолила другие естественные потребности.
Я уверена, что на их удовлетворение имеет право каждый, буквально каждый человек, независимо от того, свободен он или за что-то осуждён, ребёнок он или взрослый, и какой он национальности. А ещё на то, чтобы ему объясняли и поясняли те, от кого это зависит, что с ним будет дальше: завтра, через неделю, через год.
В этом-то уж точно мы все равны перед Богом. А вы как думаете?