Недавно вышел труд о взгляде ориенталистов на восточных женщин, где приведены лишь осуждающие комментарии, которые давались об арабском танце в девятнадцатом веке. Автор упоминает писательниц, считавших танец "отвратительным", "жутким" и "непристойным", но не говорит ни о ком, кто восхвалял его. Люси Дафф Гордон - одна из них. Сначала танец показался ей скучным и неинтересным, всего лишь гимнастикой. Но потом:
"Капитан позвал Латифу, некрасивую и неуклюжую женщину, чтобы показать мне ее мастерство. И тогда меня осенило - девушка стала двигаться и внезапно превратилась в "змею Нила". Ее голова, плечи и руки были слегка наклонены вперед, колени согнуты - она была подобна кобре, готовой к прыжку. Я не считаю, что Федра Расина более сладострастна, чем эта танцовщица. Это была Венера, попавшая в сети своей жертвы, и она показалась мне трагичной. Она более реалистична, чем исполнительница фанданго и намного менее кокетлива, так как была предельно серьезна, не переодетая в прозрачные одеяния и не играющая; и в этом было столько строгой красоты, что все арабы-мужчины не могли и думать, что в этом есть что-то непристойное".
Для сравнения Люси Дафф Гордон описывает, что когда двое египетских моряков посетили Париж, их шокировали танцы, исполняемые француженками. Также и Леланд передает танец как "очарование вне понятия красоты", сравнивая гавази с европейскими балеринами: "Бывает, что две девушки танцуют в дуэте; и я видел, что иногда это кажется непристойным, но не настолько тошнотворносентиментальным, как в любом театре Европы, где балерина падает на руки мужчине-зрителю, призывно ему улыбаясь и высоко задирая ногу".
Во многих танцах мира имеется элемент эротизма. Тем не менее, хоть эротика - лишь один из множества аспектов арабского танца, считается, что этот танец тесно с ней связан. Английские путешественники девятнадцатого века были родом из страны, где явная непристойность георгианских времен перешла в завуалированную сексуальную озабоченность, присущую правлению королевы Виктории. Их влекло то, что было запрещено (хотя при этом легко доступно) на их родине, поэтому их волновал именно эротизм танца.
Во многих трудах того времени описываются танцовщицы, чьи имена неизвестны. Одной из тех немногих гавази, известных нам по имени, и наиболее знаменитых танцовщиц своего времени являлась Сафия, называвшая себя Кутчук Ханым (что в переводе с турецкого означает "маленькая принцесса"). Кутчук Ханым избежала изгнания из Каира благодаря своему могущественному покровителю. Когда то она была фавориткой внука Магомета Али, Аббаса Паши, который не скрывал свою связь с ней.
"Однажды,когда он (Аббас Паша) сидел со своей любовницей и курил прямо перед ее домом, мимо проходил молодой парень, который, приревновав ее, перевернул кальян своего знаменитого соперника. Этот случай произвел большой скандал в Каире, где об этом судачат по сей день".
Как-то Кутчук Ханым поймали на продаже ювелирных изделий (подарка Аббаса Паши). Услышав об этом, ее покровитель пришел в бешенство и выслал ее в Эсну. Именно там, в 1850 году с ней повстречался американский жураналист Г.В.Кертис. Он описал ее как "уже не бутон, но и все еще не отцветший цветок" - фактически, ей было тогда чуть за двадцать - с "красными полными губами... ленивая, беспечная, сдержанная". Самым подробным описанием ее танца может служить рассказ, записанный после посещения Кертисом ее дома:
"Резкие звуки разносились по комнате, окутывая ее неподвижность, пока всё её тело не затрепетало вместе с музыкой. Руки её были подняты, стуча кастаньетами. Она медленно повернулась, опираясь на правую ногу, завораживающе сокращая все мышцы тела. Когда она завершила полный круг на месте, она стала медленно подходить, а в то же самое время все ее мышцы двигались под ритм музыки, мощно сокращаясь.
Это была интересная и замечательная гимнастика. В танце её не было грации - только движения её тела, одна нога, сменяющая другую, подобно цыганскому танцу. Но сами движения были очень сладострастны - не просто попытки изобразить страсть, а сама сущность страсти, трепещущая в каждой части тела. Именно в этом заключалась глубина движения, сосредоточенная и неизменная. Неожиданно склонившись, но все еще двигая мышцами, Кутчук упала на колени и начала извиваться телом, руками и головой по полу - не теряя ритма, не переставая звенеть кастаньетами, и поднялась таким же образом. Она начала отступать, и шаль её медленно спадала, пока не упала до уровня бедер. Повернувшись еще раз, она присела на пол, завершив свой неистовый танец, застыла".
Была ли Кутчук Ханым лучшей танцовщицей или просто самой знаменитой? Другие гавази часто её осуждали. Максим де Камп, сопровождавший в конце 1840 года французского новеллиста Гюстава Флобера во время его поездки в Египет, познакомился с одной из недоброжелательниц Кутчук, нубийской танцовщицей Азизой. Как то он сидел на базаре в Асуане и ел свежие финики, Азиза подошла к нему познакомиться. Она уважительно поцеловала его руку и сказала: "Я - танцовщица; мое тело гибче змеи; если ты пожелаешь, я приду с моими музыкантами и станцую босоногой на палубе твоей лодки".
"Каваджа видел Кутчук Ханым в Эсне", - ответил ей Йозеф (слуга де Кампа).
"Кутчук Ханым не умеет танцевать", - сказала она.
Максим де Камп приказала Йозефу согласиться; к вечеру, когда солнце садилось и жара спадала, танцовщица пришла со своими музыкантами, играющими на ребеке и дарбугах. Танец её был диким, и невольно напоминал о неграх Центральной Африки. Иногда она вскрикивала, как бы подчеркивая рвение своих музыкантов. Кастаньеты ее звенели и дребезжали. Она вытянула обе руки, черные и блестящие, незаметно сотрясая ими от плеча до запястья, плавно двигая ими подобно крыльям орла. Иногда она нагибалась назад поддерживая себя руками в позе танцующей Саломеи над левым входом руанского собора.
"Ну что, каваджа, что ты сейчас думаешь о Кутчук ханым?" - воскликнула она."
Флобер ужаснулся, увидев, как Азиза двигала головой из стороны в сторону - создавалось впечателние, что её вот-вот собираются обезглавить. Он согласился, что её танец был самым профессиональным из всех, что он видел, но, тем не менее, именно Кутчук Ханым произвела на него неизгладимое впечатление. Во время своего путешествия Флобер посетил её дважды. Он подробно записал каждую деталь её внешности от голубых кисточек на тарбуш, веером покрывающих её плечи, до одного из зубов, который уже начал портиться. Он наблюдал, как она спит, невольно подрыгивая руками и ногами, и считал на стене клопов. Эти клопы были "самым восхитительным нюансом ситуации. Их тошнотворная вонь смешивалась с запахом её кожи, с которой стекало сандаловое масло".
Кутчук отослала лодочника, завязала глаза своим музыкантам и исполнила для Флобера танец "Пчела". По утверждению слуги Йозефа,"Пчела" - это потерянный танец, миф, лишь название которого сохранилось. Он сказал, что как-то наблюдал этот танец в исполнении мужчины - как он говорил, мужчина танцевал намного лучше, чем Кутук Ханым. Громко крича, как если бы пчела уже пробралась под её одежду, Кутчук в танце снимала одно одеяние за другим, пока ни осталась обнаженной посреди комнаты. После танца она сказала Флоберу, что ей не совсем понравилось исполнять его, так как он напомнил ей о других гавази, танцующих обнаженными перед иностранцами. Нам остается лишь воображать, каким было присущее ей очарование. Определенно, она была особенной и чем то отличалась от всех других.
Встречи Флобера с Кутчук Ханым были пропитаны меланхолией, которой он наслаждался, чтобы в полной мере познать горько-сладкую природу общения с куртизанкой. Она спала, похрапывая и склонив голову на его руку; рядом с ними горела античная лампа. Незадолго до рассвета она проснулась от холода и присела у камина, чтобы согреться. Потом она вернулась в постель и заснула вновь:
"Как лестно знать, что в момент расставания ты точно знаешь, что оставил после себя какую-то память, что она будет думать о тебе больше, чем о тех других, кто был здесь до тебя, что ты навеки останешься в её сердце".
Посетив Эсну вторично, Флобер вновь позвал Кутчук Ханым. Он заметил, что она выглядела уставшей, возможно, больной. На ней совсем не было украшений (боясь воров, она хранила свои драгоценности и деньги у шерифа). Зная, что это их последняя встреча, он тщательно её рассматривал, пытаясь запечатлеть в своей памяти. Флобер использовал записи своих встреч с Кутчук Ханым, когда описывал танец Саломеи в очерке "Иродиада". В "Рассказае о Святом Антонии" можно заметить след, оставленный Кутчук Ханым, когда Царица Савская соблазняет святого и предлагает станцевать для него "Пчелу".
Любовница Флобера, поэтесса и писательница-романистка Луиза Коле была поражена, когда прочла о Кутчук Ханым в его записках. Во время своей поездки в Египет в 1864 году она тщательно избегала Эсны, хоть и спрашивала о танцовщице. Торжествуя, она писала, что хотела бы, чтобы Флобер увидел Кутчук Ханым сейчас : "Она все еще жива - живая мумия".
Однако Флоберу было безразлично подобное мнение - он уже создал для себя миф, миф о трагической куртизанке. Это образ, широко распространенный в романтической литературе, и именно с ним у Флобера ассоциировались проститутки. Он долго помнил Кутчук Ханым, так, в письме к другу он признается в своем страстном желании вернуться к Нилу и увидеть её вновь; "Именно там я провел ночь, которая редко выпадает кому-либо, и насладился ею полностью". Он писал Луизе Коле,что ей не надо ревновать к танцовщице; однако, что бы он ни чувствовал к Кутчук Ханым, его чувства не были взаимны. Он писал, что для неё он был лишь еще одним иностранцем, у которого есть деньги.
"Рожденная в танце", Венди Буонавентура