Борис дотянулся до окошка, рванул «колючку», тряпки, которыми были обмотаны руки, стали красными, липкими, но боли он не чувствовал, рвал и рвал эту проклятую проволоку. Протиснул наружу голову, в лицо ударил жёсткий порыв ветра, горького то ли от паровозного дыма, то ли от адских печей Бухенвальда, куда вёз его поезд. Справа от полотна в сумерках угадывался лес. Прыгать придётся чуть ли не вниз головой... Раздумывать некогда. Удар, под ногами хрустнул гравий, и он скатился под откос. Сердце оглушительно стучало, а мимо проплывал эшелон: эсэсовцы у пулемётов, слышался их смех, гортанная речь, и секунды, пока последний вагон не исчез в темноте, показались вечностью.
Борис вскочил, и краем глаз заметив чей-то бегущий силуэт («должно быть, Семён»), бросился к лесу. Так они бежали по чёрному лесу в неизвестность, пока не выбились из сил, пока в голову не пришла неожиданная мысль: а чего мы бежим? За нами никто не гонится...
Это был второй рывок на свободу Бориса Марюшкина. Его сбили в июле сорок третьего над Курской дугой — в последний миг выбросился с парашютом из горящего бомбардировщика. Очнулся в камере пересыльного лагеря. И начался ад — он назывался концлагерь СС в Лодзи, потом «Хохенэльба» в Чехословакии.
Первый раз бежал в феврале 44-го. Пять суток шли по снежной целине, обходя селения, но в одно всё же зашли, когда не было сил и хлеба. Их накормили, а ночью нагрянули полицаи...
— Борис, какой-то хутор, — Семён Ципин указал на опушку, — Будем заходить?
Они уже валились с ног. Рассветало. Нужно было искать убежище на день, А вдруг опять провал? Но всё же решили: рискнём... Старуха полька в крайнем доме, куда они постучались, шарахнулась в сторону от их полосатой одежды, измождённых лиц, крестясь и причитая, исчезла за дверью. Хозяином оказался рабочий сахарного завода, который находился на той стороне Вислы, Франек Пшебинда. Встретил опасных гостей («за укрывательство русских и партизан — расстрел!») настороженно. Пришлось рассказать всё, как на духу. Поверил. Договорились, пока Франек раздобудет цивильную одежду и разузнает, как лучше пробираться к партизанам в Карпаты, они поживут в соседском сарае. Благо хозяйка перебралась в Струмень, а здесь почти не бывает.
День прошёл тревожно: то казалось, что рядом лают немецкие псы, слышны отрывистые команды, то кошмаром наплывали бараки, нары, лагерь...
В тот раз после побега Марюшкина избили до полусмерти. Сам не верил, что остался жив. «Врёшь, убегу!» — скрипел он зубами после очередной «профилактики». За побег его перевели в лагерь «Грос роза». Никаких цветов, зато, чтобы лучше спалось, каждый вечер вешали двоих. Но и здесь смерть не дождалась его. Потом Освенцим. Лагерфюрер Шварц, тот кто сортировал пополнение — кого сразу в крематорий, кого — в бараки, сказал в назидание русским:
— Запомнить! Отсюда ещё никто не убежал. Тут только один выход. — И показал на трубы крематория.
«Похоже, это конец», — подумал тогда Борис, но случай свёл его с фронтовым другом, лётчиком-истребителем Сашей Лебедевым. Вместе летали, горели, встретились в пересыльном, потом их пути разошлись. Оба не раз бежали из лагерей, но неудачно. И вот встреча в Освенциме. Неужели теперь не убежим?
Смеркалось... Они уже собирались идти к Франеку, как в замке заскрипел ключ, и дверь распахнулась... Полиция? Нет, какая-то женщина. Хозяйка? Нечистая принесла! Её что-то насторожило, она вдруг закричала (наверное, заметила следы на куче зерна) и выскочила из сарая. Семён бросился за ней... Отличный польский Ципина, доводы, что они, поляки, отпущенные из трудового лагеря, ничего не возьмут и скоро уйдут, успокоили её: взяв необходимые продукты, закрыла снова дверь на ключ, пообещав обо всём молчать... И всё-таки оставаться было крайне опасно.
Франек рассказал, что в соседнем хуторе немцы расстреляли трёх беглых. По описанию Борис понял, это были их товарищи по вагону. Франек достал одежду, на вырванной из немецкой газеты карте нанёс маршрут движения, отметил населённые пункты, через которые им нужно идти, указал, где искать надёжных людей... А они оставили ему свои адреса. Борис не знал, что по этому адресу в сибирский городок Сретенск ещё в сорок третьем пришла похоронка: «Лётчик-наблюдатель гвардии младший лейтенант Марюшкин не вернулся с задания...» Перебираться через Вислу решили по льду, но подвела тёплая погода — запуржило, закорёжило лёд — и он пошёл. Необычно ранний ледоход, спутал все карты. Пришлось снова прятаться ото дня и чужих взглядов в том же сарае и слушать тоскливый вой пурги.
Утром они решились на отчаянный шаг — перейти Вислу по мосту вместе с Франеком и его товарищами, идущими на работу. Они уже прошли весь мост мимо охранников-эсэсовцев, как вдруг один из них, как показалось Борису, как-то слишком пристально уставился на Ципина...
— Ну ранний ледоход в этом году, герр офицер, — сказал по-польски Ципин и нагло подмигнул охраннику...
Двадцать дней и ночей они шли по Польше, рискуя каждую секунду нарваться на окрик «Хальт» и пулю в спину, но явки, данные Франеком, оказались надёжными. Только в самих Карпатах их чуть не поставили к стенке, партизаны боялись лазутчиков и, когда уже должна была раздаться автоматная очередь, появился командир взвода польского отряда «За родину»... Саша Лебедев. А через несколько дней партизаны соединились с частями 4-го Украинского фронта.
В. БОРИСОВ
☆ ☆ ☆