Найти в Дзене
Архивариус Кот

«Он хочет сесть на царство самовольно»

Четыре заключительные картины хроники Островского охватывают последнюю неделю правления (и жизни) Дмитрия Самозванца – с 11 по 17 мая 1606 года. Что мы видим? В доме Шуйского идёт подготовка к восстанию. Калачник будет «отчитываться о проделанной работе»: Мы кольчуги По твоему приказу отобрали Из кладовой. Кому раздать, я знаю… …Я рать сберу из вольницы московской; Мы выпустим сидельцев бражных тюрем, Цепных воров с Варварского крестца! И эту рать удалую навстречу Пищального огня я поведу. Мы вашу грудь своею загородим; За головы разумные бояр Мы головы дешёвые положим… Здесь же князья Голицын и Куракин – те, кто уже рассуждал о необходимости поставить нового царя. И сейчас они ведут речь о том же: - Потешились над нами наши гости, И будет с них; пришёл конец их панству, Конец царьку и нашему холопству. - Пора уж нам почёт, боярам, видеть! Мы выберем себе царя меж нами, Боярского царя. В этой же сцене прозвучит монолог Шуйского о политических манипуляциях вокруг правды и лжи: По выбору
Сцена из спектакля Малого театра
Сцена из спектакля Малого театра

Четыре заключительные картины хроники Островского охватывают последнюю неделю правления (и жизни) Дмитрия Самозванца – с 11 по 17 мая 1606 года. Что мы видим?

В доме Шуйского идёт подготовка к восстанию. Калачник будет «отчитываться о проделанной работе»:

Мы кольчуги

По твоему приказу отобрали

Из кладовой. Кому раздать, я знаю…

…Я рать сберу из вольницы московской;

Мы выпустим сидельцев бражных тюрем,

Цепных воров с Варварского крестца!

И эту рать удалую навстречу

Пищального огня я поведу.

Мы вашу грудь своею загородим;

За головы разумные бояр

Мы головы дешёвые положим…

Здесь же князья Голицын и Куракин – те, кто уже рассуждал о необходимости поставить нового царя. И сейчас они ведут речь о том же:

- Потешились над нами наши гости,

И будет с них; пришёл конец их панству,

Конец царьку и нашему холопству.

- Пора уж нам почёт, боярам, видеть!

Мы выберем себе царя меж нами,

Боярского царя.

В этой же сцене прозвучит монолог Шуйского о политических манипуляциях вокруг правды и лжи:

По выбору и ложь и правда служат

У нас в руках орудием для блага

Народного. Нужна народу правда —

И мы даём её; мы правду прячем,

Когда обман народу во спасенье.

Мы лжём ему: и мрут и оживают

По нашей воле люди…

Он покается перед всеми в своей лжи о спасённом царевиче («Мне царевич известен был — я хоронил его»), объясняя, что этой ложью «Русь спасали от Бориса»:

Но выросла та ложь трёглавым змеем,

Свила гнездо себе в чертогах царских

И ересью дохнула на Россию.

И теперь, объявляя обо всех прегрешениях самозванца (в том числе и о том, что сам подсказал ему – «Священников и нас, бояр, повыгнал, забрал дворы и отдал их полякам»), он призывает готовится к выступлению: «Вы, покуда пора придёт, товарищей сбирайте», «Неделю вам я сроку дам; в субботу зарю встречай и поджидай работу!» Он будет представлять затеваемое как борьбу за веру:

Смирней, друзья! Не бунт мы затеваем!

О чём шуметь! Святое наше дело.

Придёт пора и время; мы за веру

Иконами, крестами ополчимся,

Помолимся и скажем: с нами Бог!

Но скептически настроенные Куракин и Голицын верны себе:

- Толкуй себе: «Не бунт мы начинаем!»

Чего ж ещё, коль это уж не бунт!

- Какой же бунт! Василий свет Иваныч,

Что ни начни, все свято у него!

Заведомо мошенничать сберётся

Иль видимую пакость норовит,

А сам, гляди, вздыхает с постной рожей

И говорит: «Святое дело, братцы!»

И мы увидим в следующей картине, как те простые люди, кто был у Шуйского, во главе с Калачником, в общем-то во многом сами провоцируют конфликт с иноземцами…

Сцена из спектакля Малого театра
Сцена из спектакля Малого театра

************

А в Кремле в это время празднуют. Сам Дмитрий объявляет:

Мы вечер посвящаем на забавы.

Я утром — царь, а вечером — любовник,

Вздыхающий у ног своей богини.

Здесь же и Шуйский, держащийся обычной своей тактики. В ответ на жалобы гостей («Москва шумит, поляков обижают») он спросит: «Вельможный пан боится хлопов глупых?» Отговаривается полным незнанием происходящего

…С утра до поздней ночи

Я во дворце толкусь, у государя;

Сегодня пьян, а завтра сплю с похмелья —

Я ничего не вижу и не слышу.

В качестве «зачинщика-предводителя» пойман Иван-дурак, который «хохочет, мотает головой и показывает на всех пальцами», - и это тоже кое-кого настраивает на несерьёзный лад. Словам Шуйского «Я большой беды не вижу от драки пьяных польских челядинцев с торговцами московскими» будто вторит Марина Мнишек:

Какой-то бунт, я слышала, бояре

Затеяли. О чём они бунтуют,

Вели спросить да запереть их крепче,

И танцевать начнём с тобою снова.

А Дмитрий? Он слышит здравые рассуждения поляков («Вдвоём, втроём дерутся — будет драка; а в тысячах не драка уж, а бунт»). Он начинает сам догадываться и отдаёт дельные распоряжения:

Голицына и Шуйского без шуму,

Когда пиры мы кончим, посадить

За приставы, всю их родню, знакомых

И близких им! Не подавай и виду:

Пусть думают, что мы не бережёмся.

У них в глазах недоброе!

Но заметьте – «когда пиры мы кончим»! Он как будто не подозревает, что его пиру суждено кончиться очень скоро и совсем не так, как ему представляется…

И даже Басманов не сразу поймёт, что происходит, когда раздастся набат («Никак, набат? И то набат! Вот горе! Пожар теперь — беда! Перепугает гостей у нас!»)

А Дмитрий, хоть и пугает его начавшийся мятеж («Ужель Басманов прав? Ужели смерть и страшный суд так близко!»), всё же не бежит, а пытается как-то противостоять: «Собрать скорей всех немцев и поляков и верных нам стрельцов». И вызывают уважение его слова: «Пусти меня, Басманов! Я умереть хочу с мечом в руках».

И когда услышит от появившегося Шуйского «Про то мы сами знаем, кто нужен нам, да только лишь не вор», - осознает тяжесть потери власти:

Зачем меня вы прежде не убили.

Пока я был ничтожен, как и вы!

Зачем меня на царство допустили

И дали мне изведать сладость власти,

Начать дела геройские и славу

Побед своих заране предвкушать!

И будет думать о Марине, и попытается ещё сопротивляться, так что даже Шуйский испугается:

Земля заколебалась

Под нашими ногами. Ну, Голицын,

Пропали мы! Давно живу на свете,

А в первый раз колена задрожали

Но силы неравны: народ во главе с Калачником сминает сопротивление, и вот уже «стрельцы царька несут с собой в покои», но даже в таком состоянии («безоружен и ранен я») он не желает каяться:

Я сын царя Ивана

Василича, твой царь и повелитель.

Ты не узнал меня, холоп!

И призывает Шуйского:

Пойдём к народу,

На лобное, к мятежникам твоим!..

Я не боюсь, я прав; пускай рассудят

Меня с тобой! Я отдаюсь на волю

Народную… Боишься ты, не смеешь

Своей души народу обнажить?

Я всё скажу! И пусть народ узнает,

Что я честней тебя, неблагодарный

Клятвопреступник!

Г.В.Подгородинский в роли Дмитрия Самозванца
Г.В.Подгородинский в роли Дмитрия Самозванца

Даже таким он опасен для бояр – «Чего же вы стоите! Народу тьма сошлась, невесть отколе спасать царя бегут».

А потому можно снова солгать: «Расстрига повинился», - и застрелить…

И вот уже «выкликают» нового царя:

Храни тебя господь на многи лета!

Великий князь и государь Василий

Иванович!

Но Голицын прекрасно понимает, что это ещё не конец:

Крамольник он от головы до пяток!

Боярином ему б и оставаться,

Крамольнику не след короноваться.

Крамолой сел Борис, а Дмитрий силой:

Обоим трон московский был могилой.

Для Шуйского примеров не довольно;

Он хочет сесть на царство самовольно —

Не царствовать ему! На трон свободный

Садится лишь избранник всенародный.

Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь

"Путеводитель" по пьесам Островского здесь