Из воспоминаний графа Огюста де Ла Гард-Шамбона (La Garde-Chambonas, Auguste Louis Charles, comte de "Gemälde des Wiener Kongresses 1814-1815: Erinnerungen, Feste, Sittenschilderungen, Anekdoten"); пер. М. Барсуковой
Принцу де Линь (Шарль-Жозеф), в то время (1814), было уже около восьмидесяти лет, но можно сказать, что, наперекор возрасту, он оставался юным. Он сохранил любезный характер и очаровательную светскость, придававшим его обществу так много прелести. Его единогласно называли "последним французским рыцарем", - и все знатные иностранцы, и даже государи вменяли себе в обязанность засвидетельствовать ему свое почтение.
В нем все еще были заметны та свежесть ума, та неиссякаемая веселость, соединенная с утонченностью, которыми он всегда отличался. Его незлобивые шутки особенно становились искрометными, когда речь заходила о странном ходе конгресса (здесь Венский 1814-1815), на котором удовольствия, казалось, были единственно важною вещью*.
(*Как известно, одно время отношения между Англией, Францией и Австрией с одной стороны, и Пруссией и Россией с другой, обострились до такой степени, что с часу на час можно было ждать взрыва новой общеевропейской войны, причем яблоком раздора было требование России и Пруссии, чтобы первой отдали целиком все герцогство Варшавское, а второй - все королевство Саксонское. На почве этих политических разногласий расстраивались и личные отношения между государями и представителями держав (здесь прим. В. Перцева).
При этом всеобщем опьянении, непрерывными, друг за другом следовавшими празднествами, балами, зваными обедами, играми, контраст, который составлял со всем этим важный облик старого маршала Шарль-Жозефа де Линя, был не лишен интереса.
Он был повсюду любим и уважаем, его знакомства домогались, хотя он и не был облечен никаким официальным званием. Так как моя семья имела честь находиться в родстве с семьей знаменитого человека, то, благодаря этому, когда я еще в 1807 году в первый раз приехал в Вену, принц де Линь принял меня очень любезно и в дальнейшем, как при дворе, так и повсюду, он представлял меня, как своего родственника.
В первый же день моего приезда я счел себя обязанным сделать принцу де Линю визит. "Вы приехали вовремя, - сказал он мне, - здесь можно увидеть великие дела. Вся Европа в Вене; здешний ковер политики сплошь заткан пирами. В ваши годы (28 лет) любят веселые собрания, балы, удовольствия, и я вам поручусь, что вы не останетесь без дела, так как конгресс не "идет" вперёд, а "танцует".
Со всех сторон кричат: мир, справедливость, политическое равновесие, легитимизм, - словно для того, чтобы ваш князь Беневентский (здесь Талейран) обогатил ими дипломатический словарь. Кто разберется в этом хаосе и прекратит этот поток притязаний?
Что касается меня, простого благожелательного зрителя, то я потребую только новую шляпу, так как свою я напрасно износил, кланяясь государям, которых встречаешь на каждом перекрестке. Здесь наблюдается странная вещь: посредством удовольствий добывают мир".
Затем он обратился ко мне с чисто юношеской живостью, с множеством вопросов о Париже, о моей семье, о моих путешествиях и моих планах, пока нас не прервали докладом, что его ожидает карета.
"Завтра вы обедаете у меня, а потом мы поедем на костюмированный бал. Здесь сам рассудок отдается дурачествам. Там я в несколько минут разъясню вам все достопримечательности этой огромной панорамы. Вы там найдете многих из ваших европейских знакомых. Благодаря нашему дружескому вниманию, каждый устраивается здесь довольно уютно и, по-видимому, чувствует себя, как дома. Вы поневоле согласитесь, что если Австрия и позволила себя когда-то победить, то отнюдь не в гостеприимстве".
Принц сохранил свою давнишнюю привычку обедать рано. Я отправился к нему в четыре часа в его прекрасный "дом на бастионах" (здесь Дворец эрцгерцога Альбрехта?). В нем было лишь по одной комнате на каждом этаже, почему принц де Линь, в насмешку, называл его "своей клеткой", но другие предпочитали называть этот дом "Отелем де Линь".
Вскоре после моего прибытия он уселся за стол, окруженный своей милой семьей. По правде сказать, требовалось все очарование его беседы, чтобы не показался скучным обед, похожий на знаменитые ужины madame Ментенон, когда она еще была вдовою Скаррон. Однако, хотя принц почти одному себе забирал маленькие блюда, подававшиеся на стол, он умел держать ум своих гостей в состоянии внимания и напряжения и, только поднявшись из-за стола, они замечали, что питались исключительно духовной пищей.
В салоне мы встретили приехавших гостей; это были знатные иностранцы, которые, будучи призваны в Вену со всех концов Европы, хотели представиться "живому чуду" прошлого века; между ними было несколько любопытных, которые докучали принцу единственно с той целью, чтобы потом иметь возможность сказать: "я видел принца де Линь", или чтобы позаимствовав его анекдоты и остроты, потом в изуродованном виде разносить их по салонам.
Со своей удивительной проницательностью он быстро распознавал этих поверхностных людей. Он умел от них отделаться посредством добродушной насмешки или иронической вежливости. О людях такого сорта он говорил: "ничто не доказывает, лучше посредственности, как маленькие секреты, нашептанные в уши, беседы в оконной нише, долгие рассуждения о малых делах. С теми, у кого недостает в разговоре того, что в живописи зовется "широким мазком", дело обстоит плохо".
Он проговорил каждой из отдельных групп общества несколько вежливых или остроумных слов. Затем, как будто выполнив свою обязанность, он удалился и подошел к своему внуку, графу Клари, который разговаривал со мной.
"Я вспоминаю одно из моих писем к Руссо, начинающееся словами: "Вы, сударь, не любите ни нахалов, ни нахальства", можно было бы смело написать подобные дерзкие письма многим из присутствующих здесь авторитетов. Но они так много воображают о собственных заслугах, что даже не поверили бы, что подобное письмо написано по их адресу.
Так как люди такого сорта очень упрямы и очень глупы, то поищем-ка мы лучше в другом, более высоком кругу общества. Нас ожидает бал. Идем, дети мои! Я вам сейчас покажу, как спасаются от гостей на французский лад".
И этот, во всех отношениях необыкновенный человек, выскользнул из комнаты с легкостью пажа, сел в карету и начал смеяться над своей школьнической проделкой, а вместе с тем и над досадой тех безутешных говорунов, которые явились к нему понапрасну, чтобы быть им выслушанными.
В девять часов мы приехали в императорский дворец, который называется Бургом (Ховбург). В этом старинном замке давались маскарады, балы, костюмированные вечера, на которых непроницаемое домино позволяло скрывать политические комбинации и помогало образцовому выполнению планов или ведению интриг.
Главный зал был роскошно освещен и окружен галереями, через которые можно было пройти в просторные залы, предназначенные для ужина. На местах, идущих амфитеатром, находились дамы, иные в домино, большая же часть в характерных костюмах.
Оркестр исполнял полонезы и вальсы, а в соседних залах танцевали менуэт с немецкой чопорностью и это было не наименее комической частью картины. Принц сказал правильно: Вена представляла тогда экстракт Европы, а этот маскарад был экстрактом Вены. Трудно было увидеть что-нибудь более странное, чем эти замаскированные и незамаскированные люди, среди которых, ничем не отличаясь от прочих, двигались собравшиеся на конгресс Государи.
"Обратите внимание, - сказал принц де Линь, - на эту прекрасную, воинственную и элегантную физиономию. Это император Александр I. Он подает руку принцу Евгению Богарне, к которому он чувствует искреннее расположение. Когда Евгений прибыл сюда со своим тестем, королем баварским, то венский двор был в нерешительности, какой ему присвоить ранг.
Русский император высказался на этот счет так недвусмысленно, что с Евгением стали обходиться так, как заслуживает его благородный характер. Александр, как вы знаете, в состоянии внушать дружбу и сам её чувствовать.
Знаете ли вы, что тот человек с благородной высокой осанкой, которого прекрасная неаполитанка обвивает своими полными округлыми руками, прусский король (Фридрих Вильгельм III). Его серьезное лицо ничуть не изменилось от этой ласки, а, однако, эта шаловливая маска, может быть, императрица, а может быть гризетка.
Там вы видите в венецианском костюме нашего императора (Людовик XVIII), который едва может скрыть внимательную предупредительность коронованного амфитриона, живой образ отеческого деспотизма и образчик любезного гостеприимства.
Этот человек с открытым лицом, на котором написана сердечная доброта, Максимилиан, король баварский, который на своем троне не сумел еще забыть своего прежнего положения "полковника на французской службе", и питает к своим подданным такую же любовь, которую он прежде выказывал своему полку.
Там маленький, бледный человек с большим, орлиным носом и очень светлыми волосами - король датский (Фредерик VI). Политические соображения вызвали у государей по отношению к нему недоброжелательство; но его ласковое обращение, искренность и возвышенность его характера скоро расположили к нему все сердца.
Его живой, веселый ум, его удачные возражения вносят веселье в королевское общество. Его прозвали здесь забавник королевской бригады. Когда видишь простоту его манер и знаешь, каким счастьем наслаждается его маленькое королевство, то не может даже в голову прийти мысль, что он самый абсолютный (здесь неограниченный) монарх Европы.
Та колоссальная фигура, объём которой черное домино не может ни скрыть, ни уменьшить, - король вюртембергский (Пётр I Фридрих Людвиг Ольденбургский). Рядом с ним стоит его сын, наследный принц (Георгий Петрович); его любовь к великой герцогине Ольденбургской, сестре императора Александра (Екатерина Павловна), удерживает его на конгрессе и занимает гораздо больше, чем важные государственные интересы, которые, со временем, сделаются его собственными. Это роман, развязку которого мы скоро увидим.
Два молодых человека, которые только что задели нас, проходя мимо, - наследный принц баварский (Людвиг I) и его брат, принц Карл. Голова последнего выдержит сравнение с головою Антиноя.
Вся эта масса людей во всевозможных одеждах - или царствующие государи, или эрцгерцоги, или облечённые высшею властью сановники различных государств, потому что, за исключением нескольких англичан, которых легко узнать по изысканности их костюмов, я не думаю, чтобы здесь нашелся хотя бы один человек, который не имел бы права поставить титул перед своим именем.
Здесь, в этом зале, вы, дети мои, ничего не увидите кроме веселья. Пройдите несколько шагов дальше, войдите в соседний салон, и вы можете присутствовать при оживленных, серьезных, дипломатических рассуждениях. Прежде дипломатия и увеселения были всегда врагами, - в Вене они соединились и идут рука об руку".
Как только мы расстались с принцем, я отправился бродить по залам, где мне встретились все мои знакомые от Неаполя до Петербурга, от Стокгольма до Копенгагена. Какая смесь костюмов и языков! Я почувствовал, сознаюсь, в первый раз все упоение костюмированного бала. Непрерывная музыка, тайна одежд и интриги, которой я был окружен, всеобщее инкогнито, веселье без меры и границ, соединение соблазнительных случайностей, словом всё волшебство этого зрелища заставило закружиться мою голову.
Скоро я был окружен друзьями. Среди них были: Ахилл, Руэн, Зыбин, Булгарин, Борель, Кариотти, которых я встречал во время моих скитаний по России и Италии. Затем мы, около двадцати человек гостей, уселись за одним столом, чтобы вместе закончить веселый день.
Одного я оставил лейтенантом, а теперь нашел уже генералом; другой был атташе, а теперь он сам посланник. Большинство было украшено орденами, которые они заслужили мужеством и талантом. Затем, когда веселье стало пениться вместе с шампанским, они начали рассказывать о счастливых обстоятельствах, способствовавших их успеху. Самому старшему из моих друзей не было и тридцати лет.
Среди всех этих быстро сделанных карьер, ни одна не привела меня в такое изумление, как карьера Зыбина (Сергей Васильевич). Когда я в 1812 году, охваченный любовью к путешествиям, покинул Москву, чтобы увидеть Крым, Украину и Турцию, Зыбин был моим попутчиком. Во время нашего долгого переезда по русским степям его веселые остроты часто разгоняли мою скуку и быстро приводили меня в хорошее расположение духа.
Прошло всего лишь восемнадцать месяцев с того времени, как мы расстались в Тульчине, по окончании нашей экскурсии в Тавриду, - он для того, чтобы сопровождать в Петербург графиню Потоцкую, а я для того, чтобы отправиться в Одессу к герцогу Ришелье, а оттуда в Константинополь. Тогда он еще совсем не служил и, однако, теперь, он был уже адъютантом генерала Ожаровского (Адам Петрович) и был украшен многими орденами.
Тотчас по приезде в Петербург Зыбин понял, что праздная салонная жизнь не доставит ему ни влияния, ни славы; поэтому он промен ял свой камер-юнкерский мундир на мундир гусарского унтер-офицера. При начале похода он получил чин прапорщика, затем, по прошествии некоторого времени, чин капитана.
В один прекрасный день его генерал приказывает ему взять 50 казаков, произвести рекогносцировку для того, чтобы схватить нескольких мародеров. Зыбин отправляется, и через час езды один из его людей замечает что-то черное, спрятанное в камышах. Спешат туда: оказывается, там были пушки, которые неприятель оставил при отступлении. Солдаты сходят с лошадей, впрягают их в пушки и, спустя несколько часов, капитан Зыбин возвращается с полным артиллерийским парком, который он захватил в болотной тине.
Государь был недалеко. Зыбину был отдан приказ самому принести рапорт о случившемся. Александр прочел рапорт и, приписывая весь успех молодому гусару, тогда как Зыбин был этим обязан единственно случаю, тут же на месте пожаловал ему чин майора, затем, взяв свой собственный крест св. Георгия, прикрепил его к петличке нового штаб-офицера.
Дальнейшее было лишь продолжением первого шага; другие ордена последовали за первым, как будто счастье захотело его преследовать. Зыбин, ведя праздную жизнь в лагере, играл в карты и в четыре раза выиграл не менее ста тысяч рублей. Пожалуй, принц де Линь был прав, говоря, что счастье - это куртизанка, которая льнет к кому-нибудь в то мгновенье, когда тот наименее этого ожидает.
К концу вечера счастливый случай свел меня с моим близким другом, - генералом Теттенборном (Фридрих Карл фон). После первых дружеских приветствий он мне сказал: "У нас найдется многое, о чем поговорить, но здесь не стоит начинать разговора. Завтра мы пообедаем вдвоем в Аугартене, там нам никто не помешает".
Я согласился. Теттенборн явился в назначенное время. Когда за десертом было подано токайское, содействующее сердечным излияниям и интимным откровенностям, мой друг начал свой рассказ:
"С того времени, как мы не виделись, события моей жизни изумительно изменились, равно как и обстоятельства, которые их создали. Вы знаете, что я сопровождал князя Шварценберга в его поездке в Париж в качестве посланника. Я находился там во время рождения римского короля и был послан курьером, чтобы передать это известие нашему императору".
- Да, - сказал я, - я читал в газетах, что вы эту дорогу, требующую 320 часов, сделали в четыре с половиною дня.
"Эту быстроту легко понять: до Страсбурга у меня были беговые лошади князя, а от австрийской границы я ехал на лошадях, которых мне дал его брат Иосиф.
Я не буду говорить о моем пребывании в Париже. Там все было упоительно. Ваши салоны снова показали блеск и изумительное счастье Франции. Наше австрийское посольство пользовалось там большим уважением. Эти друг друга сменяющие праздники там были такими же, как и здесь.
После того, как в 1812 году я последовал за графом Шварценбергом в Петербург, я сменил восхитительную салонную жизнь на жизнь моего полка, который в то время стоял в Буде (Будапеште). Мне было 34 года. Хотя первые годы моей жизни были достаточно богаты событиями, но в последнее время судьба сделала для меня гораздо более того, на что я мог рассчитывать.
Я решил поспешить на большой европейский пожар, чтобы около него встряхнуться от вялой жизни в Буде, которая так мало подходила к моим привычкам. Я жил в Буде вместе с бароном ***, другом моей юности, майором в моем полку, и у которого, также, как и у меня, было мало шансов рассчитывать на быстрое повышение на австрийской службе.
- Теперь, - сказал я ему однажды, - есть единственная возможность сымпровизировать наше будущее. Видеть и приобретать это одно и то же. Отправимся в русскую армию и предложим себя в качестве партизанов. Это легкая и прибыльная война, которая, благодаря быстроте событий, может иметь большие последствия, и, кроме того, приятно пожить жизнью приключений и слепо довериться своей судьбе. Что касается меня, я решился, я ухожу. Идете ли вы со мною? Часто один момент, решает в жизни все. Мой друг колебался. Я уехал один. Позднее он очень в этом раскаялся.
Когда я прибыл в главную квартиру русской армии, мне поручили составить полк. Я его сформировал и получил над ним команду. Вступив на службу полковником, я через три месяца получил чин генерала. Вероятно, в газетах вы прочли о том, каким образом мне удалось овладеть личными сокровищами императора. Часть этой чудовищно огромной добычи была мне отдана в знак награды.
Экспедиция в Берлин хотя и не имела результатов, но была выгодна в том отношении, что заставила обратить на меня внимание. Во главе четырех кавалерийских полков, двух эскадронов гусар, двух эскадронов драгун и лишь двух легких артиллерийских отрядов я предпринял поход на Гамбург. После нескольких сражений город сдался 18 марта 1813 году. Принятый с восторгом жителями, я был, как и многие другие, героем момента.
Назначенный комендантом города, я отменил строгий порядок, который маршал Даву нашел необходимым ввести. Благодарные горожане наградили меня званием "почётного гражданина" и преподнесли грамоту в драгоценном золотом ларчике. События надвигались быстро, a вместе с ними слава и награды.
После того, как я был пожалован большинством военных орденов, доброта ко мне союзных монархов достигла такого крайнего предела, что они пожаловали мне в полное владение два монастыря в Вестфалии, доходы с которых достигали 40 тысяч гульденов в год. Все эти маленькие успехи помогли мне привести в порядок мои денежные дела, а так как нужно же когда-нибудь остепениться, то у меня явилось намерение жениться.
Друг мой, без сожаления о прошлом, без боязни за будущее, - я хочу отдать в руки судьбы мое существование. Вам придется признать, что хотя развязка является несколько стремительной, тем не менее, роман обещает быть счастливым".
Отдавшись дружеской беседе, мы совершенно забыли о времени, и было уже девять часов, когда мы приехали в Кернтнертортеатре (Kärntnertortheater) исполняли знаменитое "Сотворение мира" Гайдна. Зал был освещен множеством восковых свечей, и богато задрапированные ложи были очень красивы.
Многие ложи были предназначены для государей; другие были заняты членами дипломатического корпуса. Партер был так наполнен парадно разодетыми людьми, что его можно было бы назвать партером рыцарей, подобно тому, как в театре в Эрфурте, он назывался партером принцев и королей.
"Когда видишь такое множество орденов, - сказал Теттенборн, - то из этого еще не следует заключать, что все награды результаты заслуг".
"Выдающиеся знаки отличий, мой милый генерал, - сказал я, - похожи на пирамиды, - их вершин могут достигнуть лишь два рода существ: пресмыкающиеся и орлы".