Сулейман, пребывающий в хорошем расположении духа, отправился в покои валиде-султан.
О чём-то шепчущиеся у двери слуги, увидев султана, вмиг замолчали, склонили головы и осторожные, как кошки, неслышными шагами, расступились.
Одна из рабынь открыла перед повелителем дверь, и он вошёл в апартаменты валиде-султан, оставив двух стражников снаружи.
Прямой, пронзительный взгляд султана был решительным и указывал на привычку повелевать и требовать безоговорочного выполнения своих приказов.
- Валиде, да пошлёт Вам Аллах крепкое здоровье, - подошёл он к матери, склонился и поцеловал ей руку.
- О, Аллах! Сынок, ты осветил мой день! Ты прекрасно выглядишь! Я так рада! Иншалла ты принёс добрые вести, - улыбнулась Айше-султан, направив любящий материнский взор на сына.
- Да, валиде, как и обещал, я быстро решил политический вопрос, и принцесса покинула гарем, - гордо ответил падишах.
- Сулейман, я даже не сомневалась, когда ты вошёл, я сразу поняла, что справился с проблемой. Мой лев, ты стал мудрым правителем, тебе нет равных, и, конечно, скоро весь мир преклонит перед тобой колени, даже твоему отцу не удавалось сделать то, чего добился ты, несмотря на свой молодой возраст, - с восхищением смотрела на Сулеймана мать.
- Спасибо, валиде, только благодаря Вам я стал таким, Вы защищали меня и направляли на правильный путь. Да благословит Вас Аллах! – в свою очередь похвалил матушку сын.
- Аминь! – произнесли они и Айшель-хатун, которой Сулейман позволил остаться во время беседы с матерью.
- Однако, валиде, я хотел бы продолжить Вашу мысль о том, что мои деяния отличаются от действий моего почившего отца, - издалека начал разговор султан.
- Да? Что ж, давай, продолжим, - перестала улыбаться султанша, почувствовав в словах сына подвох.
- Валиде, я принял решение. Я даю свободу Хюррем и намерен совершить с ней никях. Она мать троих моих детей, двое из которых шехзаде. К тому же на её жизнь неоднократно покушались, я часто отсутствую и хочу, чтобы у неё была надёжная защита от нападок кого бы то ни было. Все должны знать, что угрозы или посягательства на неё равносильны угрозам мне, - твёрдо сказал султан.
Валиде широко раскрытыми глазами смотрела на сына и не знала, как ей реагировать на его слова. В душе она была с ним согласна, но строго почитаемые ею традиции гарема мешали ей дать своё согласие.
Увидев замешательство в поведении матери, Сулейман продолжил тоном, не терпящим возражений:
- Валиде, я так решил. Моё решение окончательное, и я прошу Вас подготовить всё для никяха, я хотел с Вами посоветоваться, на какое время его лучше назначить.
Айше-султан развела руками, открыла и закрыла рот, так и не придумав, что ответить. Она бросила растерянный взгляд на Айшель-хатун, та низко поклонилась и сказала:
- Я поняла Вас, валиде-султан, сегодня же подниму документы и посмотрю смету расходов на праздники, также соберу евнухов и калф, чтобы поставить их в известность и раздать поручения.
Валиде и султан с благодарностью посмотрели на Айшель, которая помогла разрядить обстановку и протянуть связующую нить в общении матери и сына.
- Да, Айшель, сделай это, пожалуйста, а смету мы посмотрим с тобой вместе. Сынок, я думаю, никях раньше весны проводить не стоит, а до неё осталось полтора месяца, за это время мы успеем подготовиться, - спокойным голосом ответила госпожа. – А Хюррем уже знает об этом? – поинтересовалась она.
- Спасибо, матушка, я всегда знал, что Вы меня поддержите, а деловитость Айшель-хатун достойна уважения. Айшель-хатун, а ведь я до сих пор помню Ваши тёплые губы на моих пухлых щеках, - улыбнулся Сулейман, - валиде хотела воспитать во мне мужчину, и, надо сказать, ей это удалось, за что я не перестаю ей низко кланяться. Но маленькому мальчику хотелось и ласки, которую Вы мне дарили.
- Мой Сулейман, - расчувствовалась Айшель, утирая слёзы, вмиг наполнившие глаза, - ты помнишь? Ты помог мне справиться с бескрайним горем, которое я испытала, потеряв мою маленькую Исмихан. Всю свою нерастраченную материнскую любовь я перенесла на тебя, пока не покинула Топкапы. Прости, Айше-султан, это была наша с маленьким шехзаде тайна.
- Я знала, Айшель, и была благодарна тебе, думаешь, мне не хотелось обнять и целовать моего мальчика? Но я считала это слабостью, сын должен был видеть сильную мать, поэтому я позволяла тебе дарить ему материнскую ласку, - ответила валиде, - Так что же Хюррем, знает?
- Нет, валиде, она ещё не знает об этом. Я хотел сначала поговорить с Вами, а потом пойти к ней, - сказал султан.
- Хорошо, сынок, пойди, думаю, она будет очень рада, а то в последнее время она отчего-то такая грустная, я потом её навещу, - пообещала Хафса-султан.
- Спасибо, валиде, я передам ей Ваши слова, - сказал султан и покинул покои матери.
Оставшись наедине, валиде-султан и Айшель-хатун посмотрели друг на друга, и госпожа растерянно спросила:
- Правильно ли я поступила, Айшель? Как же наши традиции? Как отнесётся к этому народ?
- Не беспокойся, Хафса, народ не хуже тебя знает историю османской империи. Нет такого закона, запрещающего султану жениться. Сама вспомни свадьбы османов с дочерьми сербских правителей: Баязид I и Деспина-хатун, Мурад II и Мара Бранкович, - заявила хатун.
- Да, ты права, Айшель, - утвердительно покачала головой валиде-султан, у которой подруга имела авторитет, как бывшая главная фаворитка султана Селима Явуза.
Сулейман быстро шёл по коридорам гарема, и в жилах его бежал кипяток, заставляя улыбаться в сладостном предвкушении разговора с любимой женщиной.
Хюррем, сидя подле маленького Селима, который спал рядом в кроватке, ещё не знала последних новостей об испанской принцессе и вновь начала терзаться мыслями о себе и о своей печальной участи.
Только что новая служанка Гюленай увела в детскую комнату Мехмеда и Михримах, с самого утра проводивших время с мамой. Султанша немного утомилась и собиралась пойти в хамам.
Резкий стук в дверь вывел её из задумчивости и заставил вздрогнуть. Она обернулась и увидела, что дверь отворилась, и в комнату вошёл падишах.
- Повелитель, - сказала она, встав и склонив голову.
- Здравствуй, Хюррем, - поздоровался султан, и его голос показался ей странным.
- Да будет Ваш день светлым и радостным, - ответила на приветствие Хюррем и подняла голову.
Сулейман пристально смотрел на неё загадочным взглядом.
- Повелитель, простите, я не знала, что Вы придёте, и уложила Селима спать. Вы, вероятно, хотели подержать его на руках? – в её голосе прозвучали едва различимые нотки обиды.
- Хюррем, я пришёл, чтобы поговорить с тобой, - серьёзным голосом произнёс султан.
У Хюррем неприятно засосало под ложечкой. “Ну всё, сейчас он мне скажет, что намерен оставить принцессу в гареме, а что будет дальше, я не хочу знать” – подумала султанша, опустив глаза и крепко сжав губы.
- Я слушаю, повелитель, - отчуждённо прозвучал её голос.
- Давай, присядем, - султан подошёл к ней, взял за руку и увлёк за собой на диван.
Хюррем, сидела рядом с повелителем, заметно нервничая, слегка покусывая губы и не поднимая глаз.
- Хюррем, успокойся, мои слова заставили тебя волноваться, - Сулейман взял её за руку и поднёс к губам.
Хюррем в изумлении подняла на повелителя глаза.
- О, эти дивные глаза,
Пленили вы давно меня,
О, эти сладкие уста,
и райских гурий красота!
Прочёл стихи султан, положив руку госпожи к себе на грудь.
Хюррем, не ожидая такого поведения султана, во все глаза смотрела на него, не понимая, что происходит.
Между тем он, глядя на неё влюблёнными глазами, продолжил уже не в стихах:
- Хюррем, я пришёл тебе сказать, что испанская принцесса сегодня навсегда покинула Стамбул, она уплыла к себе на родину.
- Это правда, Сулейман? – не выдержав, радостно вздохнула султанша.
- Да, это абсолютная правда, как правда и то, что я тебя люблю и намерен совершить с тобой никях. Я дарую тебе свободу, моя Хюррем, а без никяха наши хальветы будут считаться прелюбодеянием, - ласково произнёс падишах.
Хюррем сидела ни жива ни мертва, крепко сжимая руку Сулеймана, вглядываясь в его ясные голубые глаза, буквально утопая в нахлынувшем на неё счастье.
- Сулейман, - только и смогла вымолвить она, и её горло перехватило горячим восторгом.
- Моя Хюррем, пришло время тебе и самой нарисовать эскиз свадебного платья, - радостно улыбнулся он, видя, как счастлива его любимая женщина, но тотчас стал серьёзным и пылко произнёс:
- Моя Хюррем! О, моя возлюбленная! О, моя мечта! Я сердцем клянусь, что никто не покорил его, в нём царит лишь моя возлюбленная! Я не буду любить того, чего не любишь ты, только ты есть в моей жизни. Без тебя она наполнена печалью, и беды на меня обрушиваются. Если вдруг окажется, что моё существование не связано с тобой, такой жизни не надо. Без тебя мне не прожить ни дня, ни часа, ни минуты!
Султан замолчал, и они с Хюррем упали в объятия друг друга…
…Ибрагим, расставшись с султаном, тихо вздохнул с облегчением и отправился к себе домой.
“Хвала Аллаху, повелитель не опечалился пропажей принцессы, похоже, даже обрадовался. Этого и следовало ожидать, уж слишком назойлива эта испанка”, - раздумывал он, седлая коня.
Вспомнив, что повелитель предоставил ему неделю отдыха, паша пришпорил лошадь, но выехав на центральную улицу, потянул поводья на себя, сбавив шаг и пропустив вперёд себя охрану.
На улицах было многолюдно, народ всё ещё праздновал рождение шехзаде Селима. Обычно гуляния продолжались неделю, а то и больше.
Ехавший впереди отряд также замедлил ход, лавируя между стихийно установленными на площади лавками.
Внезапно перед лошадью паши вырос мужчина в тёмном плаще и схватил её под уздцы. Она встревоженно дёрнулась в сторону и всхрапнула.
В его руках блеснуло лезвие ножа, и мужчина с криком “Смерть неверному фрэнку” мгновенно метнул его в великого визиря. Кинжал, прочертив красную полосу, впился в горло паши, и он, захрипев, упал на грязную мостовую, изо рта вмиг хлынула кровь.
Стоявшие неподалёку люди закричали, охрана кинулась на совершившего нападение, однако скрутить его не успела, потому что он выхватил из рукава другой нож и заколол сам себя, упав замертво.
Янычары, ехавшие позади, вмиг окружили настоящего Ибрагима-пашу и выхватили сабли.
На самом деле от руки убийцы погиб двойник великого визиря, вырвавшийся вперёд с группой охранников.
Иметь двойника Ибрагиму приказал султан Сулейман после неоднократного покушения на пашу.
Недругов у Ибрагима было много. Они не могли смириться с взлётом какого-то безродного чужака, не могли стерпеть, что падишах отдал печать великой империи безродному псу, они презрительно называли его рабом.
А между тем великий визирь честно исполнял свои обязанности и верно служил османской империи.
Он занимался постройкой каналов, открывал новые торговые пути, вкладывал значительные личные средства в благотворительность. На деньги его вакфа строились медресе, хамамы, мечети не только в Стамбуле, но и в таких городах как Салоники, Кавала, также на острове Родос, в Разграде (мечеть, построенная Ибрагимом, третья по размеру на Балканах), в Мекке.
“Пусть Всевышний вознаградит Ибрагима пашу за его старания!” – так говорили те, кто не завидовал ему, и относился честно и не предвзято.
Благоприятный исход военных походов во многом зависел от его военного таланта.
Современник Ибрагима-паши Кемаль-паша-заде-Эфенди, турецкий государственный деятель, так характеризовал пашу : "Храбрый молодой лев – но с мудростью и опытностью старого волка... Когда Великий Визирь выхватывал свой страшный меч, готовясь броситься в бой, будто Солнце всходило, изливая лучи на Вселенную. В бою он был юностью, яростной как весна, в совете был будто старик, умудренный, как сама Фортуна с ее превратностями."
Ибрагима не любили не только потому, что он занимал высокий пост, но и из-за его благосклонности к христианству. Христиане Османской империи не раз обращались к нему за поддержкой, и он на самом деле спасал их от неминуемой казни.
…Паника на площади постепенно стихла, убитых унесли, народ продолжил веселиться.
Ибрагим-паша, дав задание начальнику охраны узнать имя напавшего, в окружении охраны поехал домой.