Вторая часть хроники Островского открывается сценой, о которой я уже писала, говоря о Самозванце, - подготовкой к свадьбе.
Мы видим Шуйского, уже занявшего достаточно прочное положение в окружении Лжедимитрия. Другие бояре упрекают его:
А ты молчишь, боярин, князь Василий
Иванович, иль дакаешь ему,
Проклятому.
Однако же мы очень скоро поймём, что стоит за этим «даканьем»: самозванец наслаждается властью, тратит сокровища казны на подарки драгоценной невесте, готовясь вроде бы к войне, проводит время в увеселениях:
Всю зиму пировали,
Играли в зернь да пили без ума;
Опять за то ж!
Это слова Шуйского, который, разумеется, ведёт свою политику, подготавливая народное возмущение. Вспомним его совет «попов погнать», да ещё с пояснением, почему их нужно «гнать насильно»:
Просить начни — они ломаться будут;
Ему толкуй, а он своё заладит,
Что дом-де мой, что я-де в нем хозяин.
Народ простой — не понимает чести,
Что в их дворах стоят царёвы гости.
И расчёт оправдывается: его «даканье» приятнее для Дмитрия, чем советы действительно обеспокоенных сподвижников:
Молчите вы! Мне слушать надоело!
Не школьник я, не вам меня учить!
Поймите раз и навсегда, что Шуйский
Умнее вас, и рта не разевайте,
Когда мы с ним о деле говорим.
А ведь сказано это в ответ на весьма дельные предупреждения! Секретарь самозванца Бучинский, вместе с царицей Марфой, волнуется, что «усмотреть не можно за прислугой; что наши грубы с русскими, и много и ссор и драк бывает на дороге»; он боится, «чтоб в Москве не сталось то же». Переживает и Басманов:
Молю тебя, великий государь,
Унять скорей поляков! Мы дождёмся
Беды большой. Вражда непримирима,
А новые обиды подольются.
Что масло на огонь.
А Шуйский, как раз и готовящий эту «беду большую», выказывает полное спокойствие -
Мы, русские, с поляками роднимся.
Пускай дерутся, после помирятся…
…Не бить же нам гостей своих для свадьбы!
Нельзя ж и русских заставлять терпеть
И принимать с поклонами побои!
А пусть они дают полякам сдачи,
Так задирать поляки перестанут.
И Дмитрий предпочитает слушать умного Шуйского, не видя его двойной игры…
А вот завершит сцену реплика Шуйского, явно показывающая его политику. В царские палаты является дьяк Тимофей Осипов, тот самый, которому когда-то Василий Иванович говорил, что самозванец – «антихрист или его предтеча». За свои крамольные речи («Какой ты царь! Ты сам в оковах рабства! Ты раб греха! служитель сатаны, сидящий на престоле всероссийском!») он отправлен в тюрьму. А Шуйский скажет Голицыну:
Вот мученик святой! Идя на смерть,
Он вымолвил пророческое слово:
«Завидовать моей ты будешь смерти».
И мы ясно понимаем, какую участь готовит он Димитрию.
А дальше действие будет идти как будто в двух параллельных мирах: в Кремле торжественно принимают Марину Мнишек с отцом. А она выдвигает совершенно немыслимое для Москвы (даже Димитрий заметит: «Не слыхано в Руси такое дело») требование:
Сравнять меня с собой у вас есть средство —
Короновать меня…
… А я хочу теперь короноваться,
Девицею, и мне твои бояре
И воинство пусть так же крест целуют
На подданство, как и тебе.
И Дмитрий в конце концов сдаётся, делая очередной шаг навстречу своей гибели:
Приказывай! Назначь нам день и час;
Я прикажу собраться духовенству,
И нынче же напишем чин венчанья.
Марина спешит:
Я завтра перееду во дворец,
А послезавтра день коронованья.
Завершающий эту сцену диалог наполнен сладостными надеждами и ожиданием, у Дмитрия – любви, у Марины – власти:
Дмитрий
Владычица моя, я власть слагаю
У ног твоих; повелевай отныне
И мной самим, и целым государством.
Марина
Да будет так! Я принимаю! Amen!
А в это же время, если позволено будет использовать выражение В.В.Маяковского, «другие слова подымались» в доме Шуйского: «Готовься, жди набата!» - «Всю ночь не спать, набата ждать!»
И ждать совсем недолго…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь