В этой истории не будет ворона, городского ритма и привычной структуры. Сейчас, когда я печатаю эти буквы — этой истории ещё нет. Я не прошёл через дверь в мир, где эта история уже есть. Из времени исторического, где мы живём, во время мифологическое и далее.
In medias res. На краю посёлка стоит двухэтажный дом. Внешне — он выполнен в скандинавском, таком северном стиле. И началось всё с него, им же и закончилось. Но, если честно, началось всё с великана. И да, им же закончилось. Жил он, когда не было ни песка, ни моря, ни небосвода.
Я иду в лес. На дворе конец октября, снег по щиколотку. Сырой, ноги вязнут. Местами видна земля. Лёд ещё нигде не встал. И если верить северным песням, то тучи, что идут надо мной — серое вещество, мозг древнего великана. Того, что жил, когда не было ни песка, ни моря, ни небосвода.
Думаю. Есть теория. Около трёх сотен лет назад в эти края переселились карелы. И мой дед родом из деревни, куда было переселение. И можно сделать два литературных допущения. Первое: мои предки были переселенцами с севера. Второе: допущение, только допущение — они привезли с собой духов Севера. Только не карельских, а тех, с морского Севера. Из тех мест, где когда-то не было ни песка, ни моря, ни небосвода. Привезли ложку мифологического времени в бочку очередного исторического. А как известно, одна ложка в такой бочке — меняет всю бочку.
Перестаю думать. Смотрю на «скандинавский» дом. Иду в лес. Поле, птицы, снег, сломанные ветви, что по форме напоминают врата. Заметь, читатель, это не в первый раз, когда упоминаются врата, точки перехода. Великан, который врата. Врата, которые великан.
И что нам здесь известно? Первое: врата должны быть открыты. Это аксиома всех прыгунов. Второе: великаны — ортодоксы мироздания. Те самые врата между временем до (просто «до», до времени, если удобно) и временем мифологическим.
Поднимаю голову и вижу лес. Небо и деревья, поле и птицы, дымка и тучи, всё, как тысячу лет назад. Всё, как в северных горах, когда ты живёшь на своём клочке земли, а вокруг — бескрайняя земля, от порога любая тропа ведёт к Ultima Thule.
И состояние, как в горах: смотришь на то, что действительно постоянно. Ветви, небо, туман, камни. Что может выстоять под беспрерывными волнами времени. Конечно, если время уже появилось и прошло.
Ходить в лес и призывать великана — не лучшая идея, но я долго мычу, шепчу, наговариваю на одном древнем языке. Не таком древнем, как ортодоксальность мира, но всё же. Причин в том, что идея плоха — две. Первая: великана можно встретить. Вторая: вместо великана можно встретить потерявшегося себя из будущего.
Сумма фабулы. Человек с термосом в рюкзаке стоит на краю посёлка. Шепчет и смотрит, дышит. Сумерки, граница леса и поля, поля и посёлка, туман, всё, что врата между мирами, сезонами, культурами. В школе юных нагвалей нам всем рассказывали, где и когда проходят эти границы.
Делаю шаг, второй, а местами даже третий. Третий шаг всегда важен. Первый — начало весны, ловишь баланс, робко ступаешь. Второй шаг — лето, уверено перетекаешь, осваиваешься. Третье рождение, то есть шаг, да, шаг — осень, необходимо убедить себя и реальность, что ты в состоянии самостоятельно идти, поддерживать движение. Не помню кто (помню) и где говорил: с твоим третьим рождением и путь нaзoвётcя.
И всё. Это конец истории. В этом и проблема. Сейчас, когда печатаю эти слова, я знаю, что рассказать дальше. Но тогда... Тогда слова закончились. У меня вышибло внутренний диалог. То есть вот я иду, тростник ходящий и осознающий, а через секунду — местами воспринимающее существо. Меня носило по этому острову леса около часа исторического времени. Я не падал, просто ходил, перемещался в пространстве на ногах, своих ногах. А потом оказался на другом краю леса с землёй на куртке и рюкзаке, половиной выпитого термоса и состоянием восторга, который бывает только от контактов с другими версиями действительности.
На меня истошно кричали синицы. Когда человек тупой, Бог или лес посылают ему синиц. Пошёл за ними, они вывели к полю, на краю которого стоит дом (с него мы начали).
И вот здесь. Вот в этой самой точке. Расскажу тебе одну историю. У неё нет даты, так как мифологическое время не терпит точных дат.
Жил великан. Он появился сам по себе. Вода и огонь сошлись, великан появился. Как в нашем мире — поколение огня сменилось поколением воды, затем обратно, а по пути — конденсат, который не знает где и как оказался.
А наш великан знал. Он видел, что вокруг не было ни песка, ни моря, ни небосвода. Только здесь есть проблема. Историческая, так сказать. Время — порождение человеческого ума. Точнее осознавание времени. Появился первый человек — и как давай время осознавать изо всех сил. Великан наш жил до времени. Как бы сказали сейчас — отец первых богов. Точнее тот, кто был до тех, кто были первыми богами. Он наследник из мира прошлого. Другого древа, вкруг которого двигались другие звёзды. И его сознание — не человеческое — помнит и знает всё, что было до.
И великан, помимо устройства прошлого и позапрошлого мира, знал о законе сохранения энергии. Новый мир надо из чего-то строить. А он, великан, отлично для этого подходит. Великан успевает породить множество детей, огненных и ледяных, как он сам. Приходят молодые боги и убивают его. Из мозга, например, сделали тяжёлые чёрные и синие тучи.
Начинается мифологическое время. События, которые происходят всегда. Золотой век, когда мы были ещё разумны, но уже в половину силы, больше по инерции. Великаны уходят на край мира, хранят знания о мире прошлом, постигают то, что молодым богам неведомо. Не о ткани мироздания (о ней боги знают много), а о том — что из себя эта ткань представляет. Не то, что ток — движение заряженных частиц, а почему существует это движение и частицы.
Мощные, огромные, мудрые и понимающие наглость молодых богов. Младенцы истории начинают убивать великанов, рассказывать о том, какие они наивные, слабые, а самое главное — глупые. Ставят тысячи и тысячи скамеек, чтобы казаться выше.
Великаны уходят на окраины. Но они несут в себе частицу прошлого мира, тайну, само пространство вокруг них другое — хаос за секунду до творения. Вокруг всегда ветер, снег, сильный ветер и бесконечный снег.
Сначала боги пытались даже узнать тайны великанов. Вилка в розетку, конечно, прикольно, но оказаться по щелчку пальцев на вершине пирамиды в Гизе — явно круче. Великаны не подпускали их, как не подпускают малых детей к электричеству. Взамен молодые боги начали придумывать свои истории. Видели бы вы великанскую версию песни про герра Маннелига.
Молодые боги становятся зрелыми, затем старыми, а потом и вовсе уходят. Великаны берут своё. И здесь заканчивается мифологическое время, начинается историческое. Боги и великаны никуда не делись, часть погибла, часть осталась. Бывшие молодые боги — сами становятся великанами для следующей эпохи.
Врата между временами, реальностями, лесом и полем, посёлком и полем, туман, всё, что врата между мирами, сезонами, культурами. А, как известно, врата должны быть открыты.
И вот мы здесь. В наше историческое время. Текст почти написан. Я вспоминаю, как шёл от поля до дома. И думал, думал, думал. Вытаскивать информацию из второго внимания, а час меня явно носило именно там, — это как тащить мышь, которая пробралась через маленькую узенькую щёлочку в амбар, сожрала весь амбар, всё, что там можно было съесть, кроме стен и самой себя, и просит её вытащить обратно через ту же маленькую узенькую щёлочку. И это только информация, которая из образов, ощущений, чего-то понятного. Эту информацию потом ещё и в слова надо как-то переформатировать. При таком подходе — от мыши останутся (в лучшем случае) только лапки, за которые её и тащили.
Теперь мы с той стороны врат, где эта история уже есть. Но, ведь если закрыть глаза и вспомнить мир, где не было ни песка, ни моря, ни небосвода, время согласится ослабить свою хватку. И мы услышим шёпот великана о том, где у этого мира есть колючки, шипы, а где — врата и ключи от мира следующего за этим.
Ite missa est