Когда наступал март, и есть становилось совсем нечего, мы каждый день с надеждой выглядывали в окно и следили, за тем, как в поле тает снег. Как только появлялись первые проталины, я и два моих брата отправлялись на добычу. Володя брал маленькую сапёрную лопатку, Шура – кирку, а мне доставалась какая-то железка на палке, я даже и не знаю, как правильно называется этот инструмент, но копать им было очень удобно. Выходить из дома старались, когда уже смеркалось. Чтобы не привлекать лишних взоров. На поле у нас было своё место, которое как-то негласно закрепилось за нами на все четыре года. Да, кажется, первый раз, это вроде бы было в сорок четвёртом, а в сорок восьмом мы уже стали жить получше…
Рядом на поле тут и там трудились такие же «копатели». В основном, это были дети лет восьми-десяти, как я и мои братья. Или глубокие старухи. Старались ходить не по одному, а группками, чтобы потом добытое с большим трудом, никто не отобрал по дороге. Нам везло, и мы всегда доносили до дома всё, что удалось найти, в целости и сохранности. Отчасти потому, что дом наш был самый крайний от поля, а может, просто Бог хранил.
Наша бабушка не ходила с нами, потому что после того, как сослепу во время бомбёжки упала на лестнице и сломала обе ноги, она уже не вставала. Она лежала в спальне на огромной кровати с кружевным подзором* и оттуда, из спальни, пыталась следить за нашими младшими братом и сестрой, которые оставались дома вместе с ней.
Как только мы с Володей и Шурой доходили до нашего места, Володя сразу же начинал копать. Там, где земля была ещё мёрзлой, Шура долбил киркой, а я, как могла, ковыряла своей палкой. Всё, что удавалось нарыть или отковырять, мы бережно складывали в холщовый мешок. Клали, особо не разглядывая, вместе с комками снега, льда и мёрзлой земли. Надо было успеть накопать побыстрее, чтобы потом, всё приготовить до прихода мамы с
_________________________________________
* Подзор - полоса ткани с вышивкой или кружевом, пришиваемая к одному из длинных краев простыни, так что при застеленной постели подзор остается открытым и свисает над полом.
работы. Всю эту грязь мы отмоем и отскоблим дома, где к нашему возвращению младшие – Рая и Герман – уже должны будут приготовить два тазика с тёплой водой. У нас было чёткое разделение труда: мы, старшие – Володя, Шура и я – идём в поле, а Рая с Германом ждут и готовятся дома. Герман, которого назвали так в честь отца, был ещё совсем мал, но со взрослой ответственностью и добросовестностью участвовал во всех наших делах. За это мы все в шутку уже в четыре года называли его «Герман Германович».
Какое же это было счастье, что несколько лет подряд на этом поле сажали именно картошку! И какое счастье, что с осени, когда собирали урожай, его остатки терялись в земле и лежали там под снегом до самой весны. А иначе, неизвестно, как бы мы выживали тогда – в эти трудные военные и послевоенные вёсны, когда дома подходили к концу все запасы продовольствия, а до нового урожая ждать ещё было долго.
Мы готовили из этой мёрзлой картошки, собранной в темноте и холоде, вперемешку со снегом, удивительное блюдо, вкус которого в моей памяти до сих пор вызывает самые приятные воспоминания. Как это ни странно. Мы приходили домой с поля, уставшие, грязные чуть ли не по пояс, замёрзшие, но ужасно счастливые тем, что нам в очередной раз повезло и мы накопали свою порцию радости. Доставали из холщового мешка драгоценные комочки, сваливали всё в приготовленный таз с тёплой водой и все вместе, впятером пытались отмыть от земли и песка. Мы опускали свои десять ручонок в воду и мусолили, как могли, добытую картошку, попутно затевая разные соревнования и игры прямо здесь, в тазу. Хватали друг друга за ладони, отпихивали и снова хватали. Герман Германович забывал про свою взрослую ответственность и визжал громче всех. Иногда мы увлекались и наше веселье затягивалось. Тогда бабушка из соседней комнаты строго напоминала, что у нас не так много времени до маминого прихода. Мальчишки начинали растапливать печку. Отмытая картошка отправлялась во второй таз с чистой водой для окончательной обработки. Потом я перетирала на тёрке всё, что осталось от мытья, и вдвоём с Раей мы лепили из этой непонятной расползающейся массы аккуратные лепёшки. Дальше уже я оставалась одна колдовать над Кавардашками – а именно так называлось наше волшебное блюдо. Рая же в это время принималась за «гарнир». Который, в свою очередь, заслуживает отдельного описания.
Осенью и в начале зимы, пока в доме ещё не кончалась нормальная картошка, мама готовила её, как обычно – варила или жарила. Иногда в мундире, а иногда – очищенную. И вот если готовилась очищенная картошка, то шкурки не выбрасывались. Они раскладывались мамой на салфеточке и высушивались каким-то особенным образом, как будто «подвяливались». То есть они не были сухими до хруста, но и не прели, утратив свою первоначальную естественную влагу. После такой просушки, мама складывала их в небольшой тряпочный мешочек, который был ею специально для этого сшит, и убирала до случая. И вот где-то в марте наставал тот самый случай. Из этих «вяленых» шкурок Рая делала потрясающий «гарнир» к моим Кавардашкам. Если в доме было хоть немного масла, обычно хлопкового, то Кавардашки я жарила на нём. Ну а Рая жарила в том же масле картофельные шкурки. Если же масла не было, то всё делалось просто на воде. Для вкуса добавляли сушёный укроп, которого, слава Богу, хватало. Готовили без соли. Соль тогда была дорога, поэтому в нашем доме появлялась нечасто. И в итоге Кавардашки получались сладковатыми, ведь картошка была промёрзшей.
Обычно мы всегда успевали до прихода мамы. И, когда она возвращалась, наконец, с работы, уставшая, выбившаяся из сил, стол, покрытый парадной белой скатертью, уже сиял во всей своей красе. Тарелки были расставлены, вилки и даже ножи разложены по всем правилам сервировки, на каждой тарелке красовалась причудливо сложенная полотняная салфетка (Рая вычитала в какой-то дореволюционной книжке, как из салфеток делать разные фигурки и постоянно упражнялась в этом). А в центре стола на красивом блюде из бабушкиного сервиза, накрытые крышкой и сверху ещё полотенцем (не дай Бог остынут!) стояли Кавардашки. Рядом, на таком же блюде, только поменьше и тоже под крышкой и полотенцем дожидался «гарнир». По всему дому и даже по двору разносился чудный запах жареной картошки! Да так, что соседка из дома напротив, бывало, прибегала поинтересоваться, что у нас за праздник и не приехал ли на побывку с фронта отец.
Мама, забыв про усталость, радостная садилась за стол, мы каждый занимали своё место и, после того, как Рая относила на подносе бабушке её персональную порцию, все принимались за еду…
***
- Раиса Германовна, будьте так добры, подайте, пожалуйста, икорки, она там, рядом с вами стоит.
- Вам красной или чёрной, Аркадий Васильич?
- Да давайте обе. Положите по ложечке и той, и той и масла на краешек тарелки. Вот так, да-да, спасибо. Лариса Германовна, хозяюшка Вы наша, а что же балыка-то в этот раз на столе не видно? Ай-ай-ай! Какой же стол без балыка? Будем голодать сегодня! А вообще, Лариса Германовна, Вы такие столы шикарные всегда накрываете, просто чудо! И гостей у вас всё время полон дом, ну, к примеру, как сегодня. Вы просто умница! Я, кстати, Вас давно хотел спросить – а у Вас есть какое-нибудь блюдо самое любимое? Какое-то особое, может что-то из детства?
- Из детства? Да, пожалуй. Есть…
- И что же это?
- Кавардашки.
- Кавардашки? Никогда раньше не слышал. Что это такое?
- Я Вам как-нибудь потом расскажу, Аркадий Васильич, в другой раз…