В доме Ридеон ощущалось оживление. Томас, крупный, тучный глава семейства с лицом добродушного бульдога радостно потирал руки. Его жена, Мари, поправляла оборки на платье восьмилетней Арики. Сама Арика хмурила бровки и недовольно поглядывала на родителей и слуг. Подумаешь, событие, дядя Винсент едет. Он же каждую неделю у них гостит! Ну да, сейчас его не было аж три месяца - папа рассказывал, что его высылали, или отсылали, к степнякам. Но ведь это все тот же Винсент! Зачем наряжаться и собираться в кучки, если тот все равно закроется с отцом в кабинете, где будет пить и рассказывать. А бегать от Рика в таком пышном платье очень неудобно. Да и потом влетит, ведь Арика наверняка его испачкает.
Радовало малышку только одно, Рик ее приятель, сын Винсента, так же приедет. И наверняка привезет кучу историй!
Вошедших мужчин встретили громогласными возгласами. Отец и Винсент обнялись, похлопав друг друга по спине, и тут же принялись обмениваться непонятными фразами.
А остальные между тем стояли!
Арика нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Все эти приветствия, представления очень утомляли. Ей хотелось схватить приятеля за руку и тянуть в логово, показать собранные за его отсутствие сокровища, а приходилось стоять рядом с мамой и улыбаться.
- Отпустите их, Мари, - чуть шире улыбнулся дядя Винсент, явно рассмотрев нетерпение не только в Арике, но и в сыне.
Никаким дядей он Арике не был. Как не был он вообще родственником. Винсент был давним, еще с детских времен, другом отца. Но это не мешало семейству встречать его лучше, чем самого близкого родственника. Да и сама Арика любила этого дядю гораздо больше, чем родных, чуждых и высокомерных.
Мама недовольно поджала губы, рассматривая просительное и одновременно честное-честное выражение на лице Арики.
- Хорошо, - наконец выдохнула она, - иди.
Арика едва не взвизгнула. Только строгий взгляд матери заставил ее чинно подойти к Рику и пригласить на прогулку. Зато, стоило взрослым скрыться из виду, остановить ее уже никто не мог.
Рик сперва тянулся следом, зло называя ее чумной, а после вырвался вперед, с хохотом огибая попадавшиеся на пути кусты.
Темный закуток между стеной забора и дома они облюбовали еще пару лет назад, когда смогли сбежать от пригляда взрослых. Несколько сложенных поленьев служили столом, еще несколько, поставленных на попа, играли роль стульев. На столе уже лежала скатерть из зеленого бархатного покрывала, стащенного из гостиной, а на ней стояла корзинка с вынесенными из кухни лакомствами.
Вход в логово прикрывало старое, поросшее лишайником дерево, дарившее в сезон самые вкусные в мире сливы. Посмотрев сквозь ветки наружу и не заметив никого, дети расселись на импровизированные стулья.
- Ну! – нетерпеливо воскликнула Арика, пододвигая корзинку к Рику.
- Что, ну? - передразнил ее Рик, извлекая на свет большой кусок пирога. – Я теперь академик! – все же держать радость в себе было сложно, и мальчик расплылся в широкой улыбке. – Меня приняли в Военную академию!
- У-у, здорово, - завистливо протянула Арика. – Десятилетний Рик казался ей сейчас неожиданно взрослым и умным. – Я, когда вырасту, тоже стану военным.
- Не, туда девчонок не берут, - сквозь набитый в рот пирог пробормотал Рик.
- А меня возьмут! – подпрыгнула она на сиденье.
Рик криво улыбнулся, но переубеждать подругу не стал. Может, за два года, к своим десяти, она поумнеет. Вместо этого он вновь похвастался:
- А еще я с папой к степнякам ездил!
Арика распахнула рот от удивления. О степняках папа рассказывал много и ругался при этом сильно - беспокойны соседи стали причиной трех войн за последние сто лет. Говорил, что воины они сильные, но бьют хитростью и подлостью.
- Заче-ем?
- Папу на переговоры посылали, а он меня взял. Я даже одного степняка стукнул. Он у меня нож отобрал. Так меня за это не ругали, а разрешили со взрослыми во время разговора сидеть. Ну, то есть, лежать. У них там странно, стульев нет. А дома! Желтые, будто бы из песка, и с крышами, кругленькими такими, как гасильник для свечки. И трава вокруг сухая, такая же желтая, а на ней овцы, кони…
Мальчик едва не захлебывался эмоциями. Восхищенный вид Арики, с открытым ртом слушающей каждое слово, заставлял его вспоминать все больше и больше мелочей.
- Ладно, я не буду военной! – дослушав, заявила Арика. – Я буду как твой папа, ездить всюду.
- Не, девчонок…
- А я буду! – недослушав рявкнула Арика. – Если они меня не возьмут, то ты тогда бери. Я буду тебе помогать!
- Ага, корзинки с едой носить, - криво ухмыльнулся Рик.
- Пусть и корзинки, - обиженно буркнула Арика. – Я буду как мама папе, одежку смотреть, чтобы тебя степняки не засмеяли, и за едой следить, и мек-с-турами, если дохтор пропишет, и… и…
- Военным не нужны такие женщины, они сами за собой смотрят! А то бабы, они только и горазды, что жалеть да поучать, - ввернул он фразу, услышанную от солдата, охранявшего их с отцом в поездке.
Арика резко отвернулась, стискивая зубы.
- Не собираюсь я тебя жалеть, я по-дер-живать буду! – едва сдерживая слезы, почти прокричала она.
И Рик, понимая, что подруга расстроилась, выхватил из корзинки ее любимое пирожное, помятое и с кое-где прилипшими кусочками другой еды, бросил:
- О, кажется, это мне.
- Нет, отдай, - тут же переключилась Арика на новую цель.
- Так отбери! – Рик взвился на ноги и побежал прочь, поглядывая на недовольную подругу из-за плеча.
- Рик! - сначала возмущенно завопила она, а после с хохотом побежала следом.
Догнала только потому, что знала где дорогу сократить. Подлезла под раскидистый куст сирени, вылезла с другой стороны и, не удержавшись на ногах, налетела на мальчика со всего маху.
Коленку прострелило болью, ладошки засаднило. Снизу, укрытый юбками, как саваном, застонал Рик.
- Слезь! – наконец выпутавшись из вороха тряпок, рявкнул он. Сел, обхватив колени.
Арика всхлипнула, погладив пальчиком расцарапанную ладонь. Оглядела платье и шмыгнула носом уже в полном отчаянии – накажут, как пить дать. Перевела взгляд на Рика, едва удерживая в себе готовые вырваться слезы, и охнула. Рик падал первым, смягчив удар неуклюжей подруге, и пострадал гораздо сильнее. Грязный, в порванных штанах, измазанный кремом, он зло стискивал зубы, и часто моргал, глядя на бегущие под разорванной тканью ручейки крови.
- Ри-ик! – подалась вперед Арика, словно собиралась вылечить друга возложением рук, как святые из писаний.
- Не смей! – зло зашипел тот, заставив отшатнуться. – Не жалей!
Арика съежилась под этим злым и одновременно просительным взглядом. Ссутулилась и все же не сдержалась, разревелась.
Почувствовала, как оплетают плечи горячие руки, как прижимает ее Рик к себе и как щекотно шевелятся волосы от его неумелых, но искренних утешений:
- Не плачь, пожалуйста. Подумаешь, упала, ты же собиралась к степнякам, а они плакс не любят!
Арика слушала и успокаивалась, даже боль почти утихла. Можно было бы и забыть о досадном падении, если бы в стороне не прозвучал насмешливый голос Винсента:
- Видишь, говорю же, все у них хорошо… пусть и несколько неудачно.
***
День, должный быть одним из многих, внезапно оказался наполненным шумом и весельем. Большой, двухэтажный дом стоял на ушах. Бегали по двору и дому служанки под руководством мамы, со счастливым визгом носились за ними Ника и Алекс, младшие из семейства Ридеон. Громоподобный голос отца, казалось, окутал все подворье, вырываясь из дверей и открытых окон второго этажа.
Проходящие по улице прохожие замедляли шаг, в надежде попасть на чужой праздник. Но праздника никакого не было, как не было и горя, или другого какого мероприятия. Попросту в гости приехал дядя Винсент.
- Ари, что ты здесь делаешь? – зашипела мама, наткнувшаяся на старшую дочь в самом неожиданном месте – в темном углу сада, между стеной дома и каменным забором, отделявшим их двор от соседского. – Ну-ка, иди в дом. Кто гостя развлекать будет?
Арика поморщилась досадливо. Ее обязанностью было вовсе не развлекать разговорами дядю Винсента, от этого она бы не отказалась – ее делом был Рик Маерон.
Рику исполнилось четырнадцать, Ари недавно двенадцать. И почему-то это очень усложнило жизнь. Возраст вроде тот, когда между парнями и девушками уже не должно быть разногласий – либо нравится, либо игнорируется. Но не в их случае. Каждая их встреча заканчивалась скандалом, разбитым лицом или испорченным костюмом, слезами или грубой бранью.
Мать, не обращая внимания на вздохи и кривляния, молча указала в сторону главного входа.
Арика еще раз вздохнула, уже не надеясь вызвать в маме понимания, а лишь высказывая тяжесть своей судьбы, и поплелась к дому. Но стоило войти в широкий холл, как оба гостя, возглавляемые широко шагающим отцом и причитающей, мокрой с головы до ног служанкой, практически пробежали мимо.
Арика невольно проводила их взглядом, пожала плечом и пошла следом. Конечно, следовать добровольно за своей обязанностью не слишком хотелось, но любопытство жгло.
Все оказалось не так страшно и волнительно, как уже успела нафантазировать себе Арика. Всего лишь, прорвало трубу, ведущую воду в дом. Единственными проблемами были отсутствие слуг-мужчин, а также то, что труба по какой-то причине проходила между двух стен, дома и летней кухни. Спрятавшись в слишком узком для всех присутствующих месте, труба весело поливала все вокруг водой из новообразованного родника и уже устроила довольно большое болото на свежевскопанной клумбе с розами, как раз и призванными закрывать некрасивый темный уголок с трубами.
Отец громогласно требовал поймать на улице какого-нибудь тощего мальчонку. Винсент с улыбкой на губах советовал засунуть в закуток самого Томаса, по чьему приказу трубу туда и запихнули. Клара, служанка, причитала, то и дело хлопая крупными руками друг о дружку, словно аккомпанируя веселому бедламу. Рик, сморщив нос, все дальше пятился от подбирающейся к туфлям воды.
Арика покачала головой, удивившись, как можно превратить в трагедию в общем-то пустяковый случай. После встрепенулась, быстро окинув взглядом переругивающихся мужчин, служанку, высокомерного отпрыска Винсента, и приободрилась. Никто на нее не смотрел, а значит, был шанс показать некоторым выскочкам, что она существует не только чтобы платья носить.
Арика в несколько шагов оказалась у стен, нещадно вымазывая в получившейся жиже и алые бархатные туфельки, и яркое, только вчера законченное платье. Шмыгнула в узкий простенок, подгоняемая возмущенным ревом отца:
- Куда?
И, царапая плечи и локти о шершавые, слизкие стены, пробралась к источнику беды.
- Ну что там? – уже совсем спокойно, по-деловому, спросил отец, закрыв обширной фигурой ход свету в это маленькое царство лягушат.
Одна пучеглазая кроха недоуменно смотрела на закусившую губу Арику с практически разошедшейся надвое трубы.
- Тут труба рассыпалась совсем! – крикнула Арика, пытаясь отогнать лягушонка помахиванием руки.
- До вентиля или после? – так же деловито уточнил Винсент, выглядывая из-за папиного плеча, благо рост позволял.
- Ниже, - не очень понимая, считать ли это до или уже после, крикнула Арика.
- Хорошо, поверни тогда вентиль, - велел отец довольно. Арика послушно взялась рукой за облезлую рукоять, повернула, едва не упав. Вентиль пошел неожиданно легко для своего побитого жизнью вида.
- Молодец, вся в меня, - довольно прогудел отец, прижав ее посильнее. Винсент стоял молча, но судя по легкой улыбке и довольному прищуру, поступком девушки тоже был доволен.
Арика победно улыбалась, принимая похвалы, пока в ухо, едва слышно не прошелестело:
- Жаба болотная!
Возмущенно обернувшись, она с ненавистью уставилась в спину Рику, но тот уже не обращал на нее внимания, подавая отцу полотенце.
- Жалкий тип, даже воды боишься! – все же прошипела она, не надеясь, что Рик услышит.
Услышал, обернулся с горящим ненавистью взглядом. Настроение тут же рухнуло. На глаза навернулись слезы. Чтобы не зареветь, Арика фыркнула зло и, гордо подняв подбородок, пошла умываться.
Идти пришлось к старому колодцу. Им давно не пользовались, но поддерживали в чистоте. Крышка гулко ударилась о скат крыши. Звякнуло ведро, звук отдался где-то в глубине потусторонним бульканьем. Заскрипел, словно жалуясь на жизнь ворот, и Арика сама не заметила, как покатились по щекам слезы. Медленно поднимающееся, тяжелое ведро только добавляло яда горечи. Поставив его на край сруба, Арика зло, с каким-то отчаянием сунула лицо прямо в ледяную воду. Светлые пряди весело разбежались по поверхности, собирая на себя мелкий мусор, что смог таки пробраться под крышу колодца.
- Кто же так топится? - Заставил ее вынырнуть насмешливый, но явно взволнованный голос Винсента. Тот стоял шагах в пяти, придерживая рукой лежащее на плече полотенце.
- Ты слышал, что подсматривать за моющимися барышнями неприлично? – буркнула Арика, старательно не глядя на дядю.
- Так это умывание? – ехидно уточнил Винсент, проследив, как, потеряв поддержку девушки, ведро заваливается набок, как вода обдает ее, взвизгнувшую, делая еще грязнее, чем было до того и как Арика ругается сквозь хлынувшие потоком слезы.
- Дай ему время, - тихо вздохнув, заговорил Винсент, протягивая девушке прихваченное полотенце. – У него сейчас тот возраст, когда отпираются от всех слабостей. А что может быть более постыдной слабостью, чем любовь?
- Скажешь тоже! – Арика рвано вздохнула и осторожно промокнула лицо. Помогло это слабо, но хоть позволило еще немного не смотреть на дядю.
- Скажу, - хмыкнул Винсент, рассматривая что-то далекое, не видимое Арике. – И еще раз попрошу, дай ему время.
Арика неуверенно кивнула, все равно прятать что-то, даже собственные чувства, от Винсента было бесполезно. Он словно видел людей насквозь, читал их, как открытую книгу, и всегда знал других лучше, чем они себя.
- А теперь иди в дом, простудишься ведь.
Арика до самых дверей ощущала на себе его задумчивый и какой-то грустный взгляд.
Карета тронулась. Тихо заскрипели колеса, застучали по неровной мостовой. Впереди, скрытый передней стенкой, бормотал не то ругаясь, не то напевая, кучер. Рик смотрел на мелькавшие дома сквозь крохотное, прикрытое прозрачной тканью занавески окошко. Винсент сидел напротив и словно бы не обращал внимания на сына. Кончики его губ постоянно подрагивали, то рисуя легкую улыбку, то придавая лицу изможденное, горькое выражение.
- Она тебе нравится, - неожиданно проговорил отец, так и не поменявшись в лице, словно обращался к кому-то за пределами кареты.
- Не говори глупостей, она обычная девчонка, - вздрогнул от неожиданности Рик, сразу сообразив, о ком идет речь.
- Глупость отказываться от собственных чувств.
Рик фыркнул. С отцом у них были отличные, скорее даже дружеские, отношения. И Арику они обсуждали с ним не раз. Но отчего-то сейчас говорить о ней не хотелось. Слишком сильные эмоции овладевали им, стоило вспомнить мокрую, испачканную фигурку бывшей подруги.
- Ты делаешь ей больно, - все так же спокойно говорил отец стенке кареты.
Рик вздрогнул, на этот раз вполне заметно, вгляделся в лицо отца, пытаясь понять, что тот имел в виду.
Винсент заметил это, перевел взгляд, всмотревшись уже в глаза сыну.
- Девочка не понимает, за что ты с ней так обращаешься, - все так же тихо, но уже жестко заговорил он. – Ты был ей больше чем братом, ты был для нее всем. А теперь отвернулся. Без объяснения причин, без ссор или приказов со стороны. Как думаешь, с какими мыслями ей приходится сейчас жить?
- Я… - Рик неожиданно для себя смутился. С этой стороны он не думал. Да, ему было неприятно так поступать с Ари, не нравилось видеть слезы в ее глазах. Но рядом с ней он начинал чувствовать себя глупо. Рассеянный, мнущийся, робеющий мальчишка, а не будущий воин и офицер. Рику не нравилась эта слабость и отчего-то он был уверен, что подруга поймет. Обидится, разозлится и примет новые правила, а не… расстроится?
- Ты еще мал… - Винсент поднял руку, останавливая, возмущенно вскинувшегося сына. – Да, ты силен и многое умеешь, способен на равных со мной держать меч, но ты еще ничего не смыслишь в отношениях с женщиной. Поэтому я тебя прощаю и хочу помочь исправить ошибку.
Рик надулся возмущенно, но признавал правоту отца. Оттого и кивнул согласно, разрешая продолжать.
- Извинись перед ней. Хочешь оставаться в стороне, несмотря на собственные чувства, это твое право. Будь холоден и вежлив, но не смей оскорблять ее. Но, на твоем месте, я бы признался хотя бы себе, что девочка вызывает далеко не дружеские чувства, и держал ее как можно ближе. Арике уже двенадцать. Не успеешь ты оглянуться, как более… эмоциональные парни завладеют ее вниманием, и останешься ты со своей карьерой и мечом наедине, с тоской и болью в сердце.
- Как ты? – тихо уточнил Рик, внезапно смутившись.
- Как я, - горько улыбнулся отец, вновь уставившись в стенку кареты. – Только я, в отличие от тебя, познал счастье и потерял его навек. Так попробуй хотя бы попытаться пойти моим путем.
- Я… понял, отец. Спасибо.
Винсент кивнул, вновь погрузившись в свои мысли.
Дядя Винсент пригласил всех в гости. Поводом стал очередной отъезд Рика в академию. Последний год обучения, а после еще три года в Королевской и не факт, что в это время удастся повидать ученика.
Несмотря на возможную долгую разлуку Ари ехать не хотела. Не хотела настолько отчаянно, что первый раз за многие годы устроила настоящую истерику. Она и сама не могла понять, что с ней происходит. От осознания разлуки щемило сердце и хотелось выть, но воспоминания о последних встречах делали гораздо больнее. Больно настолько, что хотелось рыдать только от мысли, что придется встречаться с Риком.
В конце концов, этого концерта не выдержал отец. Он любил дочь, но военное прошлое, вместе с нетерпимым характером, не позволяли спокойно слушать причитания. Рявкнув так, что подпрыгнули даже коты на заборе, он велел вынести непокорную дочь на руках, если потребуется, растрепанной и в ночном платье.
Понимая, что слушать ее не будут, Арика позволила облачить себя в подобающий наряд и заплести волосы. Походя на заводную куклу, она переставляла ноги, кивала родным. Как неживая, сидела в карете, глядя в одну точку и тихонько глотая слезы.
Встреча была радушной – как и всегда. Младшие, ни капли не смущаясь, умчались разносить дом. Мать, словно обычная женщина, что-то бурно обсуждала со старыми служанками Винсента: он вообще не желал, чтобы ему прислуживали, но и выгнать женщин, которых знал всю жизнь, не мог. Отец громоподобно смеялся над тихими, сказанными с чуть более яркой, чем обычно улыбкой, словами Винса. И только Рик следил за каждым движением Ари, словно кошка за мышью. И эмоции этот взгляд вызывал такие же: хотелось забиться поглубже в норку и сидеть, не высовываясь. Может Арика и сделала бы так, может и скрылась где-нибудь, просидела бы до вечера, но внезапно ее опалил другой взгляд. Поймать его не удалось, Арика только заметила, как Винс отвернулся, велев сыну:
- Не стой столбом, Рик, Арика скучает, - совсем не замечая, как бледнеет от этого сама Ари.
Бежать было поздно. Помимо самого Рика, на нее с некоторой угрозой смотрел и отец, подспудно ожидавший продолжения истерики.
- Составишь мне компанию? – совсем как раньше, по-простому, спросил Рик, кивком головы указывая на выход во двор.
Арика кивнула, опустив глаза и прикусив губу - сама себе напоминая сестренку, получившую нагоняй от матери.
Как ни странно ничего страшного не происходило. Они с Риком молча шли по узкой дорожке, среди розовых кустов. Дом Маерон находился почти в центре города, что сказывалось на размерах внутреннего двора. Так что прогулка скорее напоминало кружение привязанного на ниточку жука. Центром был сам дом, а они с Риком ходили вокруг него. В какой-то момент Рик чуть приотстал, а когда догнал, протягивал в руке бутон алой розы.
- Извини, что без стебелька, не хочу, чтобы ты укололась, - не глядя на Арику, проговорил он.
Арика едва не споткнулась. Она ожидала чего угодно, но не такого спокойного признания, и уж тем более не цветка… если только с пчелой в середине.
- Я завтра уезжаю, - как оказалось, это было началом разговора, а не простым знаком внимания и Арика кивнула, вцепившись в цветок обеими ладонями и не сводя с него взгляда. – Отец… мы поговорили, и я многое понял. Я не хочу, чтобы ты забыла меня, или еще хуже, помнила таким… каким я был последний год.
Рик был явно смущен. Даже успел сорвать и себе стебелек какого-то растения, который и мял в руках, отщипывая от него малюсенькие кусочки и бросая их на дорожку.
- Простишь меня?
- А ты больше не будешь обзываться, - совсем как маленькая спросила Арика, остановившись и пытаясь поймать взглядом глаза Рика.
- Обещаю, - криво улыбнулся тот.
И Арика не сдержалась, взвизгнула: конечно! – и чмокнула его в щеку. Чтобы скрыть смущение, помчалась вперед, велев: догоняй!
***
Как и опасался Винсент, Рика на каникулы домой не отпускали. Королевская академия воспитывала верных офицеров. Верных себе и короне, а не неизвестной семье и друзьям.
Арика скучала. Скучал и явно тревожился Винсент. Это общее беспокойство сблизило две семьи еще сильнее. Когда Винс был не на службе, то пропадал у них, не в силах выдерживать тишину и пустоту родного дома.
Арике исполнилось шестнадцать, и гости в их доме стали появляться гораздо чаще, вызывая раздражение не только у нее, но и у отца с Винсом. Жаль, отказать знатным господам было невозможно, приходилось улыбаться и поддерживать пустые разговоры с пожилыми леди. В конце концов, разобравшись, что именно хотят от нее все эти гости, с их незабвенными, великолепными и единственными в мире сыновьями, Арика перестала показываться им, ссылаясь на мигрень, духоту и даже чертей. К счастью, отец был даже рад такому ее поведению.
Только мать пыталась еще что-то сделать. Кричала, ругалась, однажды даже поссорилась с отцом. Арика случайно подслушала тот разговор – слишком громко родители общались. Зато после целый день просидела, словно ушибленная, глупо улыбаясь зеркалу и книгам.
Мать долго причитала, что из-за отца Арика останется старой, никому не нужной девой. Что такое поведение распугает всех женихов. Что она уважает Винсента и Рика, но в первую очередь заботится о дочери. Наконец, отец не выдержал и рявкнул, что его дочь породнится только с семьей Маерон и ни с кем больше.
Арика давно подозревала, что к Рику у нее не совсем дружеские отношения, но только после слов отца поняла – насколько. Насколько она была рада осознавать, что именно с ним ждет ее будущее.
***
Рик приехал в начале лета.
Обычный для такой поры горячий день сменился такой же душной ночью. В открытое окно, вместе с запахом разогретой земли и легким флером пионов врывались пение птиц и не такое мелодичное кваканье лягушек в старом пожарном пруду.
Дом отчего-то утихать и засыпать не спешил. Малышня громко хохотала где-то внизу, странно возбужденная мать гоняла служанок, словно очередные гости поджидали на пороге, отец так же громко смеялся над шутками недавно вернувшегося Винсента.
Арика лежала поперек кровати, читая разложенную на полу книгу и болтая в воздухе ногами. Огонек светильника нервно дрожал, ощущая ночной ветерок даже под прикрывающим его колпаком.
Под окном зашуршало. Арика невольно приподнялась на локтях, вглядываясь в темень, скрытую за подрагивающими занавесками. Шуршание сменилось каким-то странным, скребущим звуком и… пыхтением?!
Арика села на кровати, подозрительно глядя на трепещущую призраком занавеску и шаря рукой по покрывалу, словно пыталась найти что-то. Что-то не находилось, и Арика, подползла ближе к тумбочке. Схватила лежащую там расческу, взвесила в руке, сменила на тарелку, оставшуюся после вечернего перекуса, и вновь затихла.
За окном отчетливо выругались.
Занавеска дернулась, натянулась, очертив чью-то фигуру. Арика набрала в грудь побольше воздуха, собираясь прервать неведение домочадцев самым неприятным образом, и сдулась, удивленно глядя на молодого парня. Тот, едва сдерживая ругань, воевал с легкой тканью, а после широко улыбнувшись сел на подоконнике, перекинув ноги в высоких сапогах в комнату.
- Раньше забраться сюда было проще!.. Как-то странно ты меня встречаешь, - хмыкнул он весело, рассмотрев зажатую в руке Арики тарелку, уже готовую сорваться в полет.
Арика прищурилась, рассматривая такое знакомое и одновременно незнакомое лицо: длинные, темно-каштановые волосы, собранные в растрепанный хвост, насмешливые карие глаза и лукавую, так похожую на Винсовскую улыбку. Военный мундир, обтягивающий крепкое тело, окончательно убедил, что она не ошиблась.
- Рик? – взвизгнула она, сорвавшись с места и едва не растянувшись у кровати: запуталась ногой в покрывале.
Рик поспешно спрыгнул с подоконника, явно опасаясь, что напором его снесет вниз. Растрепанный вихрь без стеснения повис на его шее. Арика говорила и говорила, совсем не замечая, как каменеет лицо парня.
- Но почему ты лез сюда?! – выгнувшись в крепких объятьях так, чтобы видеть лицо друга, спросила Арика и осеклась. В глазах Рика больше не было веселья, только странный блеск, пробирающий до мурашек.
- Так я тебя внизу уже полчаса жду, - как-то криво улыбнулся Рик. – Думал, ты опять на меня обиделась.
- Но, мне никто не сказал! - едва слышно прошептала Арика, наблюдая, как все ближе склоняется к ней такой долгожданный гость.
О согласии никто спрашивать не стал. Никто не обсуждал условий и договоренностей. Попросту утром одной из основных тем разговоров стала подготовка к свадьбе, перечень гостей и сопутствующие церемонии. Кольца у Арики еще не появилось, но никого это не волновало. Рик безбоязненно обнимал ее при родителях. Держал, практически не выпуская, тонкую ладошку в своей, грубой и жесткой. Улыбался, спокойно возражая разошедшейся не на шутку матери, умоляя пощадить и сократить количество гостей. Отец скалился в улыбке, поглаживая неприлично большой для такого важного человека живот. А Винс молчал, но смотрел на них с такой теплотой, что Арике до боли хотелось обнять его и поблагодарить. Сказать спасибо за все те слова, что он нашел для них с Риком раньше. За всю поддержку, которую он оказывал ей с самого детства до последнего. За ту уверенность, что вложил в нее за эти четыре года.
Все счастье, все мечты и ожидания разрушились за одно мгновение.
Вся семья - уже сейчас одна большая семья! - собралась в гостиной. Рик, с должным пафосом, соблюдая все правила, сделал ей предложение, подарив тонкое обручальное колечко с алым камнем-сердцем. Звякнули бокалы, заревел, заглушая счастливые рыдания матери, голос отца.
Тихо скрипнула дверь.
Магда, испуганная, трясущаяся, отступила в сторону, пропуская гонца в синей форме королевской почтовой службы.
- Томас Ридеон, - поклонился тот отцу и протянул конверт, запечатанный страшной, алой кляксой сургуча.
В гостиной повисло тяжелое молчание, но и оно продлилось недолго. Все с той же извиняющейся интонацией гонец проговорил и следующий приговор:
- Винсент Маерон. Рик Маерон.
Арика стояла, обхватив себя руками. Не в силах сделать даже вдох, она следила, как сломали печати трое ее любимых мужчин, как вчитались они в буквы, спрятанные за красной смертью, возвещавшей о «Времени военном», как менялись их лица. Сползли улыбки, пролегли складки между бровей, поселилось в глазах болезненное сожаление.
- Пап?
Позвала Арика, не в силах больше терпеть давящего молчания.
- Вы можете быть свободны, - не глядя на нее, велел отец гонцу.
Тот, поклонившись, исчез.
- Степняки, - бросил отец через плечо, запечатывая бутыль с вином и ставя на место. Все это могла сделать и служанка, но отец не хотел смотреть на замерших женщин, на испуг в их глазах.
Мать застонала, прижала руки к губам и осела на пол. Никто не бросился поднимать ее. Молча переглянувшись, мужчины вышли из комнаты, оставив женщин самих справляться со своим горем.
Прощание было шумным, раздраженным. Мать причитала, младшие рыдали, не разобрав еще толком, что происходит, но, уже понимая, что счастье заканчивается. Отец раздраженно отмахивался разом ото всех, Винсент с болью смотрел… на Арику. Но та держалась. Взгляд дяди ей был понятен. Он потерял жену всего через год после свадьбы. Любимую жену! Сейчас он боялся, что Арика потеряет мужа, еще даже не обретя его.
Рик, получив письмо, словно поменялся. Арику он прижал крепко и нежно, но в глаза не смотрел, будто уже попрощался.
Через несколько часов дом замолк. Не было слышно ни криков, ни плача. Мать закрылась у себя, перенервничавшие дети уснули. Арика заперла дверь, прокралась к кровати, словно боялась нарушить тишину дома даже шорохом шагов. Легла поверх одеяла и только тогда позволила себе разрыдаться.
***
Война, долгая и кровавая, не просто прошла мимо. Она заглянула в каждый дом, растоптала счастье, развеяла мечты, облачила в черный всех, от бедняков в жалких лачугах до самого короля.
Победа обошлась семье Ридеон дорого.
Больше никогда не раздастся в стенах их дома громоподобный смех отца. Никогда не поддержит этот смех тихий голос Винсента. Их похоронили в один день. Всю жизнь проведя вместе, они и в этот раз не изменили себя, прикрывая спину друга до последнего вздоха.
Мать, седая и ссутулившаяся, ходила по дому привидением. Дети, повзрослевшие намного раньше нормы, вели хозяйство, заменяя бежавших слуг.
Ари с тех пор как пришли проклятые бумаги, лишившие ее семьи, практически не появлялась дома. Слишком тягостной стала атмосфера в нем, слишком невыносимо пропитавшее воздух горе. Вместо того чтобы с матерью предаваться скорби, она помогала своему городу как могла: готовила и раздавала еду для неимущих, стирала и убирала в домах лишений, а после, когда бои придвинулись вплотную к их жилью, и в госпитале. Руки ее огрубели, душа покрылась коркой льда, и только глубоко внутри горел в ней огонек надежды: третьей бумаги не было.
Этот день отличался от предыдущих. Сырой и холодный, как положено ранней весной, он был неожиданно ярким. Еще вчера, низкое, но уже теплое солнце вызывало лишь досаду от необходимости прикрывать глаза, а то и расстегивать пуговицы верхней одежки. Сегодня же, оно заставляло улыбаться небу и кружить в веселом танце. Вчерашние серые, покрытые смесью воды, грязи и мусора улицы стали вновь уютными и родными. А все оттого, что утром его величество объявил о заключенном со степняками мире.
Новость восприняли по-разному. Многие радовались, смеялись и обнимались, встречая долгожданный мир. Но были и недовольные, те, кто обвинял короля в слабости. Те, кто потерял на войне многих, а может и всех.
Арика быстро шла по людным улочкам. По сторонам не смотрела, привычно уставившись на носки мелькающих ботинок. Ей было еще рано радоваться.
Тяжелая деревянная дверь госпиталя отворилась со скрипом и громко хлопнула за спиной. Все так же привычно сорвав с головы берет, Арика скользнула в женскую. Запах микстур, ран и грязных тел вышибал слезу, заставляя морщиться, но она все так же привычно не обращала на это внимания. Накинула белую униформу, повязала платок, спрятав собранные в пучок волосы, и молча выскользнула в коридор - работы было много.
В их госпитале уже давно не было тяжелых раненых. С тех пор как бои отодвинулись от стен города. Остались только те, кому требовалась длительная реабилитация. Но с ними было еще тяжелее. Уставшие, с пустым взглядом, многие из них не хотели жить в том виде, который смогли сохранить им врачи.
Арика привычно убирала, кормила, меняла повязки и судна. На ее лице, казалось, навеки застыло холодное, мрачное выражение.
Когда главный доктор увидел ее впервые, даже пытался отказать в работе. Уговаривал поискать более подходящее для леди занятие, где ей не придется брезгливо поджимать губы и морщить носик.
Тогда Арика подробно объяснила ему, отчего не желает улыбаться солдатам, почему не желает жалеть их, привязываться. Арика знала, чего будет стоить хоть толика жалости к кому-нибудь из этих молодых калек. А также понимала, насколько больно ей будет терять не солдата с третьей койки, а Дилана, или Торика. Доктор понял, и больше этот вопрос не поднимал.
- Ари, помоги подготовить койки, - оторвал ее от размышления голос матушки Рози, пожилой служительницы богов, как и Арика работающей в госпитале бесплатно, по зову сердца. – Скоро прибудет пополнение, - устало улыбнулась она кивнувшей Ари.
Время за работой летело незаметно. Одинаковые комнаты, одинаковые койки, матрасы и одеяла. Погрузившись в тяжелые мысли, Арика пропустила то самое пополнение. Вереницей потянулись по коридору хромые и безногие. Обожженные вели слепых, изуродованные внешне, толкали перед собой каталки с безногими. Ари, едва не врезавшись в них, извинилась, привычно не поднимая взгляда на лица, и скользнула в последнюю из комнат.
Совсем маленькая коморка, переделанная из чулана, теперь играла роль одиночной палаты для офицеров.
Дверь тихо скрипнула, пропуская нового жильца. Шорох подошвы перемежался стуком деревянной палки, рассказывая склонившейся над постелью Ари, что этот офицер имеет проблемы с ногами.
- Сейчас, еще чуть-чуть, - стараясь говорить не слишком холодно, попросила Ари. – Все, - разгладила она последние складки и обернулась.
Стоящий перед ней мужчина был безумно знаком и в то же время казался совсем чужим. Длинные, темно-каштановые волосы потускнели и кое-где подернулись серой дымкой ранней седины. Левый глаз напоминал кусочек льда, застрявший в плоти, искалечивший ее. Шрам начинался где-то под волосами, шел через глазницу и щеку, и заканчивал линию губ, навеки сделав человека недовольным. Левая рука словно застыла в мученическом спазме, искривилась и не гнулась. Левая нога казалась короче правой и так же имела странную, неправильную форму.
Оставшийся карим глаз смотрел в пустоту, не замечая никого рядом.
- Рик? – едва справившись со сковавшим тело оцепенением, шепнула Арика и ринулась вперед. Повисла на крепком, но иссушенном теле совсем не замечая, как оцепенел уже мужчина, не поднимая рук и не пытаясь обнять в ответ. Отстранившись, она недоуменно уставилась на окаменевшего парня сквозь мутную преграду слез. – Рик?
- Уходи, - резко выдохнул тот.
Арика отступила, недоверчиво мотая головой.
- Рик, что… ты о чем?
- Вон!
Он не кричал, говорил холодно и спокойно, и от этого спокойствия делалось совсем худо. За дверью слышались шорохи и вздохи, кто-то явно желал узнать, чем закончится встреча.
- Уходи!
Последний, полный какой-то искренней ненависти призыв, наконец помог Арике овладеть собственным телом. Попятившись, она для начала врезалась спиной в стену, не сводя взгляда с Рика, зашарила рукой по ней. Наконец, нащупав ручку, выскочила вон.
За последние годы она отвыкла показывать эмоции на людях. Позволяла себе слабость лишь в своей надежной норе – в спальне.
Потрясение от встречи оказалось настолько сильным, что Арика не заметила, как пролетела совсем немаленькое расстояние до дома. Без пальто, в тонких, сменных туфельках. Очнулась она только рухнув на свою кровать. Обхватила руками подушку, прижала к лицу и глухо зарыдала.
Утро выдалось тяжелым. Заставить себя пойти в госпиталь стоило Арике неимоверных усилий. Лишь память, подсунувшая кусочек прошлого - ее истерику, когда с семьей собирались в гости к Маеронам - помогла взять себя в руки. Помогла вспомнить, что она давно не маленькая девочка и от проблем уже долгие годы не прячется. А еще внутри теплилась надежда, что и в этот раз она накручивает себя зря.
Но нет, стоило ей войти Рик выходил из себя. Сестры и врачи смотрели на нее с жалостью и любопытством. Даже многие солдатики опускали взгляд, стоило к ним обернуться. Почти неделю она не встречалась с Риком. Старалась брать себе работу подальше от его палаты. Злилась на себя, на него и на окружающих. Наконец не сдержалась. Очередным утром перехватила сестру, идущую к его палате, зашла первой. Послушала очередное: вон! – и холодно велела:
- Если тебе что-то не нравится, можешь сменить госпиталь. А в этом я работаю, и тебе придется терпеть меня рядом! – она зло отошла от двери и стала собирать со стола оставшиеся с вечера миски.
- Сама пожелала, но только попробуй меня пожалеть! – зло зашипел напряженный Рик.
- А ты что, ребенок, чтобы я тебя жалела? – холодно поинтересовалась Арика, изогнув бровь.
Судя по дернувшемуся лицу Рика, поведение она выбрала правильное. В голове тихо прошелестел голос дяди: Дай ему время. У него сейчас то состояние, в котором отпираются от любых слабостей.
- Возраст, - тихо поправила Арика бесплотный голос.
- Что? – недоуменно уточнил Рик.
- Ничего, прибери со стола, мне убраться нужно.
Дело наладилось. Рик встречал ее настороженным взглядом, но больше гнать не пытался. Любопытство из глаз остальных не исчезло, но спряталось гораздо лучше. Арика даже стала привыкать к этой отстраненной, чуждой близости. Но Рик шел на поправку и в конце концов исчез. Точнее, уехал домой, выгнанный доктором Харджетом.
День Арика проработала, едва замечая, что делает. Ночью поспать не удалось, мысли не давали, а к утру оформились в план. Работу в госпитале Арика решила завершить. Раненые закончились, а на остальных хватало имеющихся сестер. Еще одним серьезным решением было вернуть кольцо Рику. Но с этим пришлось повременить. Когда-то тонкие и нежные руки огрубели и опухли так, что снять кольцо оказалось невозможно.
Только через месяц Арике удалось стянуть злополучный ободок с пальца.
В это утро Арика долго стояла перед гардеробом, рассматривая оставшиеся наряды. Большую часть они с матерью продали: им деньги были ни к чему, сбережений отца хватало, а вот купить на них хлеба беднякам оказалось полезнее, чем разводить в шкафу моль.
Наряжаться было особо не во что, но и пойти к Рику в простом полотняном платье она не могла. Так что выбрала одно из оставшихся, достаточно богатое, но неброское. Покрутилась перед зеркалом, понимая, что отвыкла от таких нарядов. Чтобы хоть немного сгладить давно забытый образ богатой леди, волосы она связала в простой, строгий пучок. Получилось приемлемо, но передвигаться в таком виде по городу все равно было неудобно, пришлось брать карету.
Если бы она не знала, куда приехала, ни за что не узнала бы дом Винсента. Камни забора обросли мхом. Калитка покрылась ржой. Маленький парк стал походить на кусок дикого леса, невесть зачем перетащенный в самое сердце города. Под ногами шелестели подсохшие прошлогодние листья, а кое-где, даже в дорожке, раскрывали свои желтые глазки одуванчики.
Постучав в дверь, Арика замерла на пороге. Старые служанки давно умерли, и для поддержания чистоты в доме сама Арика наняла молодую вдову, но ее одной было слишком мало, чтобы успевать везде.
Наконец дверь отворилась. Женщина испуганно выглянула наружу, словно находилась сейчас в своем маленьком домишке.
- Леди Арика, - шепнула она и быстро обернулась.
- Где хозяин?
- У себя, но он велел не беспокоить, - все так же шептала служанка, принимая у Арики шаль.
- Ничего, я ненадолго.
Женщина кивнула и повела ее вверх по лестнице. Арика помнила каждую паркетную досочку, каждый поворот. К ее удивлению, остановилась служанка не перед кабинетом, сейчас по праву принадлежавшим Рику, а возле его спальни.
- Господин, к вам… - робко постучав, сунулась женщина в едва приоткрытую дверь.
- Я же сказал не беспокоить меня?! – донесся до Арики недовольный, но скорее усталый, чем злой голос Рика.
- Я ненадолго, - повторила она уже мужчине, отодвигая служанку и проходя внутрь комнаты.
Подождала, пока дверь закроется, а легкие шаги удалятся подальше и, наконец, посмотрела на ожидающего ее действий мужчину.
С больницы в его облике ничего не изменилось, разве только костюм стал получше. Все в нем пока выглядело как должно, и Арику это радовала - она видела изменения в покалеченных солдатах. Сначала они переставали следить за порядком возле себя, затем не обращали внимания на одежду и последним переставали бриться и вообще мыться. Следующей стадией были попытки покончить с жизнью.
- Что ты хотела? – устав ожидать действий от нее, позвал Рик.
Арика кивнула, очнувшись от размышлений, достала из маленькой сумочки кольцо и быстро опустила его на тумбочку перед ним.
- Хотела вернуть принадлежащее тебе.
Рик вздрогнул, дернулся, словно желал сейчас же схватить кольцо в руки, но отстранился отвернувшись. Зашипел:
- Вовремя ты отказалась от него.
Арика осмотрела ссутулившегося мужчину. Сердце сжалось от желания прижаться к нему, обнять, но позволить себе такого она не могла.
- Нет, - спокойно возразила Арика. – Это ты отказался от него… от меня.
Рик обернулся резко, вперил горящий странным огнем взгляд в ее глаза. Молчал долго, наконец хмыкнул насмешливо, до боли став похожим на отца:
- Похоже, я все еще ничего не понимаю в женщинах, - устало прикрыв глаза, он опустился на кровать, опустил голову и тихо признался, - я не хочу быть обузой. Не хочу, чтобы ты жалела меня, или себя… из-за меня.
- А я, по-моему, уже сказала, что не собираюсь тебя жалеть. – Мотнула она головой и тише добавила, - я хочу быть счастливой. С тобой!
- И ты простишь меня?
- А ты подпустишь?
Рик вновь встал, оперся удобно о тумбу и неуверенно позвал:
- Подойдешь?
Арика сделала один шаг уверенно, на втором едва не споткнулась, а дальше не сдерживала себя. Вжалась в пошатнувшееся тело, обхватила руками, втиснув лицо в ткань костюма, и тихо заплакала, позволив наконец себе быть слабой.
Рик неуверенно обнял тонкую фигурку, прижал посильнее и поцеловал в макушку, а после отвел взгляд к запущенному саду, молча благодаря богов: за чудо, которое несмотря ни на что прижималось к нему; за тех, кто подарил ему это счастье; за отца, умевшего словами вернуть сына на правильную дорогу; за спасенную, пусть и страшной ценой жизнь.
