Шёл 1942 год. Наши части вели тяжёлые бои на Миусском участке фронта. Немцы оголтело рвались вперёд, то и дело бросая в атаки мотопехоту. Ценою огромных потерь немецко-фашистские войска теснили наши части...
Командир 78 бригады приказал занять высоту Н в расположении противника, имеющую важное стратегическое значение.
В ночь на 21 апреля левый фланг бригады завязал с фашистскими войсками бой. Тем временем на правом фланге под прикрытием темноты и предутреннего тумана рота советских солдат с двумя бронетранспортёрами и двумя 45-миллиметровыми пушками форсировала Северный Донец и штурмом взяла высоту Н.
Сразу же туда были отправлены старший радист сержант Ефим Тягушев со своим помощником Иваном Козулиным. Радисты обосновались на склоне высоты в замаскированном кустарниками дзоте, отбитом у фашистов. Тягушев настроился на волну командного пункта бригады.
Занимался рассвет. От влажной земли поднимался туман. Тягушев всматривался в позиции врага. Его взору открывалась обширная панорама системы укреплений, коммуникаций, по которым противник снабжался боеприпасами и техникой.
Вскоре от командира роты прибежал связной Сашко Радченко. Артиллерийский наблюдатель заметил скрытую за лесом батарею противника. Сашко передал сообщение Тягушеву, а тот — на командный пункт. Когда пушки врага взлетели на воздух и Тягушев сообщил это на командный пункт, ему ответили:
— Молодцы! Так держать!..
Солнце поднялось над всхолмлённой долиной и разогнало туман. Тягушев вышел из сырого душного дзота. Он увидел пробивающиеся на полянке лучики зелёного пырея, пламенеющий зонтик одуванчика. Ефим вдохнул пьянящий воздух, потянулся к душистой ветке дикой вишни. Из-под рук его вспорхнула пичуга. Она кружилась над головой, тревожно посвистывая. Тягушев раздвинул кусты и увидел маленькое гнёздышко с пёстрыми яичками...
Где-то вблизи дзота ухнул снаряд. Грохот разрыва отдался в микрофоне.
— Что там у вас происходит, сержант? — спрашивали с командного пункта.
В дзот влетел разгорячённый Сашко:
— Товарищ сержант, фрицы прут со всех сторон. За танками... Ротный просит огонька...
Ефим доложил обстановку на командный пункт, указал координаты.
— Передайте командиру роты: высоту Н не сдавать! — приказали с командного пункта.
Связной выбежал из дзота.
Снаряды нашей артиллерии ложились всё ближе к вершине высоты. Немецкие танки, за которыми шли цепи пехоты, теснили роту храбрецов. Советские солдаты защищали каждый метр земли. Атакующие несли большой урон. Однако командование гитлеровцев не считалось с потерями. На штурм высоты шли всё новые подразделения.
Солнце склонилось на закат, а горстка советских солдат всё ещё удерживала высоту. Но вот отворилась дверь дзота, и в ней появился бледный Сашко. Он рассказал, что ротный убит в рукопашной схватке, высота взята фашистами. В наступившей внезапно тишине даже дыхание казалось предательски громким.
Если высота в руках неприятеля, то почему гитлеровцы не показываются у дзота? Не подозревают об их существовании? Да, видимо, гитлеровцы решили, что на высоте не осталось в живых ни одного советского солдата. Но рано или поздно они обнаружат радистов. Так рассуждал Ефим Тягушев и шёпотом поделился своими мыслями с товарищами.
— Будем следить за поведением фрицев, — сказал он. — Живыми фашистам не сдадимся.
Все трое с автоматами приникли к амбразуре.
Не прошло и минуты, как Иван Козулин толкнул сержанта локтем: «Смотри!..»
Метрах в пятидесяти показалась группа гитлеровцев человек в пятнадцать. Укрывшись за кустарником, они наблюдали за позициями 78-й бригады.
— Уничтожим! — коротко бросил Тягушев.
Три автомата застрочили по гитлеровцам. Радистам удалось рассеять и частью уничтожить ещё две небольшие группы гитлеровских солдат. Но вскоре послышался топот у самого дзота. Донеслась чужая речь. Немцы, очевидно, совещались, что предпринять. Вдруг в амбразуру воткнулись дула автоматов. Пули защёлкали о противоположную стену, не причинив вреда радистам. Тягушев подал знак — не отвечать. Фашисты несколько раз обстреливали дзот, а связисты всё не отвечали. Гитлеровцы осмелели, громко заговорили, засмеялись. В амбразуре показалась фашистская пилотка. Тягушев выстрелил, и вражеский солдат упал. Остальные с криками бросились прочь.
Опять наступила гнетущая тишина. Вскоре связисты услышали над головой грохот десятков кованых ботинок. Немцы, однако, не решались показываться в зоне обстрела.
— Рус, сдавайся! — кричали они. В ответ радисты посылали автоматные очереди.
Тягушев стоял у края амбразуры, плотно прижавшись к стене. Ему был виден тот участок склона, где несколько часов назад он обнаружил гнездо пичуги. Немцы затаились, задумав что-то коварное. Тягушев пытался понять замысел врага и готовился дать ему достойный отпор. Вскоре в кустах он заметил врага. Раздвигая ветки, пригнувшись, гитлеровец осторожно крался к амбразуре с гранатой в руке. Вдруг он споткнулся о камни, которыми Тягушев оградил гнездо пичуги, со злобой топнул в него каблуком.
— Хальт! — крикнул Тягушев единственное слово, которое в ту пору знал по-немецки.
Гитлеровец на мгновенье оцепенел, устремив взгляд в сторону амбразуры. Тягушев пустил короткую очередь прямо ему в лицо.
Немцы наверху загалдели, раздались крики: «Рус, сдавайся!», «Рус, капут!». На амбразуру обрушился град автоматных очередей. Фашисты ломились в дверь. Они остервенело колотили в крышу дзота, не переставая повторять: «Рус, сдавайся!». В эту минуту мозг Ефима Тягушева был ясен и работал с необыкновенной чёткостью. Радист вспомнил, как, отправляясь на высоту Н, он дал клятву держать связь, пока будет жив.
Зажав в ладонях микрофон, сержант повторял: «Боёк, Боёк! Я — Весна, я — Весна!..»
— Сейчас мы дадим им прикурить, гадам! — сказал Тягушев и пояснил: — Вызываю огонь на себя. Кто не согласен, может выйти из дзота.
Наступило молчание. Сашко тяжело дышал, широко раскрыв глаза, видимо, не сразу поняв смысл сказанного.
— Попрощаемся, — глухо ответил Иван Козулин, снял пилотку и вытер вспотевший лоб.
У Саши Радченко по щекам покатились крупные слёзы. Он глотал их, отворачиваясь от товарищей, с тоскою глядя в пол. Потом вдруг выпрямился и также шёпотом сказал:
— Попрощаемся!..
Трое солдат застыли в крепком объятии.
В микрофоне послышался знакомый голос командира артиллерии:
— Сержант, вы вызываете огонь на себя?
— Так точно, — подтвердил Тягушев. — Тут у нашего дзота много фашистов. Дайте залп покрепче...
В микрофоне послышалось тяжёлое, прерывистое дыхание, потом голос:
— Прощайте, сержант, — помолчал и закончил: — Прощайте, родные!
Тягушев выдернул цветок, жадно вдохнул его увядающий аромат. Потоки пота стекали по лицу и шее сержанта. Он вытирал пилоткой лицо и уже слышал свист приближающихся снарядов. Вздрогнула земля, казалось, вулкан вспарывал её. Радистов бросало из стороны в сторону, било о стены дзота. С грохотом разрывов смешались дикие вопли фашистских солдат.
— Давай! Давай! — кричал Ефим Тягушев, не замечая, как разбивает в кровь лицо о стену наката.
Но вот тяжёлый снаряд ухнул в крышу дзота и разворотил её. Взрывной волной Тягушева швырнуло прочь. На мгновение перед взором его сверкнуло предзакатное солнце, и всё погрузилось во мрак.
Микрофон передал грохот взрыва на командный пункт.
— Ну, вот и всё, — тяжело вздохнул командир. Он встал, снял фуражку и замер в минутном молчании...
С. РОСЛЫЙ (1958)
☆ ☆ ☆