Сегодня будет очень длинная цитата. Дело в том, что чего я только не прочел про самого себя от ряда комментаторов. И я ненавижу Россию, и я - иностранный наймит, иногда американский, иногда – украинский, но всегда платный. И что я испытываю радость и наслаждение от того, что вижу в своей стране недостатки. Ведь я не поддерживаю курс, которым идет страна! Я против «невойны"! Я не пишу о небывалых успехах России, а занимаюсь тем, что собираю гадости о ней. И прочее, и прочее. Я все думал, как же ответить лучше на такие слова, но понял, что лучше классика не скажешь. Николай Васильевич Гоголь, как в зеркале, описал жизнь тогдашней России в своей поэме «Мертвые души». И вот, что он написал, заканчивая ее:
«Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это все, что ни описано здесь, это все наше, — хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе? Думают, разве это не больно? Думают, разве мы не патриоты?» На такие мудрые замечания, особенно насчет мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ. А разве вот что: жили в одном отдаленном уголке России два обитателя. Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим, как он называл, философическим вопросом: «Вот, например, зверь, — говорил он, ходя по комнате, — зверь родится нагишом. Почему же именно нагишом? Почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!» Так мыслил обитатель Кифа Мокиевич. Но не в этом еще главное дело. Другой обитатель был Мокий Кифович, родной сын его. Был он то, что называют на Руси богатырь, и в то время, когда отец занимался рожденьем зверя, двадцатилетняя плечистая натура его так и порывалась развернуться. Ни за что не умел он взяться слегка: все или рука у кого-нибудь затрещит, или волдырь вскочит на чьем-нибудь носу. В доме и в соседстве все, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало прочь, его завидя; даже собственную кровать в спальне изломал он в куски. Таков был Мокий Кифович, а впрочем, был он доброй души. Но не в этом еще главное дело. А главное дело вот в чем: «Помилуй, батюшка барин, Кифа Мокиевич, — говорила отцу и своя и чужая дворня, — что у тебя за Мокий Кифович? Никому нет от него покоя, такой припертень!» — «Да, шаловлив, шаловлив, — говорил обыкновенно на это отец, — да ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все обвинят в жестокости; а человек он честолюбивый, укори его при другом-третьем, он уймется, да ведь гласность-то — вот беда! город узнает, назовет его совсем собакой. Что, право, думают, мне разве не больно? разве я не отец? Что занимаюсь философией да иной раз нет времени, так уж я и не отец? ан вот нет же, отец! отец, черт их побери, отец! У меня Мокий Кифович вот тут сидит, в сердце! — Тут Кифа Мокиевич бил себя весьма сильно в грудь кулаком и приходил в совершенный азарт. — Уж если он и останется собакой, так пусть же не от меня об этом узнают, пусть не я выдал его». И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: «Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать»
Так проводили жизнь два обитателя мирного уголка, которые нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы, выглянули для того, чтобы отвечать скромно на обвиненье со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающих не о том, чтобы не делать дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное. Но нет, не патриотизм и не первое чувство суть причины обвинений, другое скрывается под ними. К чему таить слово? Кто же, как не автор, должен сказать святую правду? Вы боитесь глубоко устремленного взора, вы страшитесь сами устремить на что-нибудь глубокий взор, вы любите скользнуть по всему недумающими глазами».
Мудр был Николай Васильевич. И я полностью с ним согласен. На недостаток указывается не с радостью, что он есть, а с желанием его устранить и чтобы больше не повторялся. И не закрывать на грязь и подлость вокруг нужно, делая вид, что нет их, и надеясь, что само рассосется. Бороться с этим нужно, устранять. А для этого, для начала, признать их наличие. И те, кто это делают, делают это не из злорадства, а потому что им не все равно. Потому что они-то как раз и любят свою страну, и хотят сделать ее лучше, уберечь от будущих ошибок и устранить прошлые.
А те, кто боится этих тем, предпочитая бесконечные разговоры о величии, зачастую надуманном, как раз и есть современные воплощения Кифы Мокиевича.
Что вы думаете по этому поводу? Пишите, обсудим. Как обычно, простенькие правила канала, не хамим и обсуждаем именно тему, а не друг друга.
Мир вашему дому!
Мой запасной канал (про историю изобретений)
https://dzen.ru/id/5fd19f5784ed1f44585c7f02
Мой телеграм-канал: https://t.me/nehotsunazad