- Часть вторая. Глава шестая. Знакомство
Не раз и не два вспомнил я слова мудрого почтмейстера, сидя у себя в Стрешневке, изнывая и жирея от сытой и малоподвижной помещичьей жизни. В декабре заезжал ко мне сосед, помещик Ивакин.
Передавал с оказией привет от Николая Винера, и письменное приглашение пожаловать к нему на квартиру праздновать Рождество. Я отказался, передав на словах, что после Пасхи обязательно навещу его.
Дважды я выбирался на охоту на зайца, но оба раза неудачно. В первый раз, откуда не возьмись, налетела снежная буря, такая сильная, что за секунды стало видно не далее собственного носа. Пришлось ни с чем воротиться домой.
Во второй раз, моя любимая гончая Бэлза сломала ногу, бедное животное пришлось пристрелить. После этого случая я закрылся в своем имении до весны, пил грог и читал философские книги.
Но, едва в воздухе появился терпкий запах весны, все изменилось: словно очнувшись от спячки, я ощутил всю бесполезность и отвратительно-однообразную трясину своего существования. Мне безумно захотелось приключений, событий, опасности! Я был готов бежать из дома налегке, куда глаза глядят, но у меня остались незавершенные дела, забыть о которых не было никакой возможности.
Пасха в этом году выдалась ранней: в лесу до сих пор лежал снег. Но я не мог, не хотел дожидаться и с первой же каретой почтового ведомства отправился в сторону Фирсановки, дабы навестить отшельника Михаила. Кроме меня, в этой карете разместились помещик Ивакин с супругой и красноносый мужчина средних лет, в форме курьера по особо важным поручениям.
Не успели мы проехать и пяти верст, как повозка завалилась на левую сторону. Почти тотчас посыпались проклятия кучера, и охи мадам Ивакиной. Однако, если не считать разбитого носа курьера, и пары-тройки синяков у остальных, все обошлось. Поломка оказалась не серьёзной, но требующей времени для починки. Мадам Ивакина закатила истерику по поводу «катастрофы на дороге».
Может, чтобы не слышать её чрезвычайно неприятного для уха колоратурного сопрано, я решил отправиться вперед пешком, но скорее всего, застывшее в зимней спячке тело жаждало движения. Я шел уже добрых три часа, а почтовая все не появлялась.
Я увидел у обочины поваленное дерево, и сев на него, открыл свой волшебный саквояж. Развернул припасенные из дома пирожки – Марфе особенно хорошо удавались с капустой. Поел, хлебнул из фляги винца, и тут увидел приближающуюся карету. Однако, вскоре я понял, что ошибся, это была не почтовая, а частная карета. У меня промокли ноги, и я решил попытать счастья, сделав шаг вперед и помахав вознице рукой.
Кучер, к моему неудовольствию, грубо показал мне кнутом на обочину. Я нащупал пистолет, торчавший у меня за поясом, и был готов выхватить его, чтобы научить наглеца манерам, как вдруг услышал звонкий голосок:
– Лука, Лука, останови сей момент! – причем это было сказано с премилым акцентом, а слово момент с ударением на первый слог. За шторкой в окошке кареты я увидел очаровательное создание, похожее на сказочную принцессу. Лицо её, показалось мне смутно знакомым. Девушка сделала жест рукой, предлагая подойти ближе, что я и сделал.
– Кто Вы, и что делаете в лесу? – спросила девушка.
– Ехал в почтовой карете, Вы верно, проезжали мимо…
Она кивнула, и, показав на мои ноги, сказала:
– Вы насквозь промокли, у Вас усталый вид. Так можно простудиться, и…
– Альжбета! – раздался недовольный голос, слишком низкий для женщины, но высокий для мужчины.
Девушка повернувшись, ответила тихо что-то по-польски, после чего знаком пригласила меня сесть в карету. Я, учтиво поклонившись, поспешил принять приглашение.
Внутри, помимо Альжбета, находилась пожилая дама лет сорока пяти. Слишком большой горбатый нос и круглые глаза делали её похожей на сову. Признаюсь, что я за всю жизнь не встречал такого замечательного носа, должно быть, он стоил ей слишком дорого. Руки бонны были спрятаны в пушистую белоснежную муфту, которая разительно контрастировала с потрепанной каракулевой пелериной.
– Позвольте представиться! Алексей Опалинский, ротмистр в отставке! – отрекомендовался я.
– Какой Важный пан – хихикнула девушка.– А у меня, в отличие от Вас, пока нет чина.
– Альжбета! – прошипела «сова».
– Что я особенного сказала, тетя? Ах, да. Это моя тетя – графиня Херцигова. А я, как Вы, наверное, уже догадались, просто – Альжбета.
Мне было приятно беседовать с юной путешественницей: она оказалась очень умна и остра на язычок. Выяснилось, что в Санкт-Петербурге у нас есть несколько общих знакомых, и я, к стыду своему, не мог удержаться от смеха, когда Альжбета изображала их чванливые позы. Разумеется, тетушке все это было не по нраву, и она время от времени шипела из своего угла кареты.
Ход лошадей стал мягче, и я посмотрел в окно: густой лес подступал к дороге так близко, что сучья царапали карету. Я не узнавал этого леса, и этот факт не мог не насторожить. Альжбета уверила меня, что осенью этот лес выглядит иначе.
Конечная цель обеих дам была усадьба фон Швейгеля, в пригороде К*. Я знал этот дом, и был несколько наслышан о хозяине, как о человеке строгих правил, хотя и не без странностей. Выходило, что я еду в нужном направлении, и я на некоторое время успокоился.
По моим расчетам, совсем скоро мы должны были проезжать то самое место, где осенью мы с Николя оставили Афрания. Я твердо решил навестить отца Михаила. Как ни приятно было мне в обществе прекрасной польки, я то и дело поглядывал в окно, боясь проехать заветный поворот.
Мельком взглянув на часы, я сильно расстроился, они остановились примерно пару часов назад, примерно тогда, когда я сел в карету графини Херциговой. Пока я смотрел в окно и недоумевал по поводу часов, Альжбета закрыла глаза. Будить её я не посмел.
Пожилая дама старательно делала вид, что увлечена ползущей за окном однообразной стеной леса.
– Простите великодушно! – прошептал я, боясь разбудить Альжбету. – Вы не знаете, который теперь час?
Тетушка так посмотрела на меня, что мне стало жутко. Пожалев, что вообще обратился к ней, я отвернулся к окну, оставив всякую попытку разговорить её.
– Без четверти два! – вдруг каркнула графиня. Я повернулся на её трескучий голос и увидел, что она держит в руке серебряные часы на цепочке. Было невозможно отвести взгляд от матового диска, плавно раскачивающегося в стороны, подобно маятнику… глаза мои сами собой стали закрываться, и последним, о чем я подумал, было то, что должно быть мы давно уж проехали избу отца Михаила, и что мне знаком этот узор на крышке.
Продолжение: 2-7: Несостоявшийся суд
