Недавно один знакомый женился и так сообщил об этом в соцсетях: «Мы осуществились». Я листала ленту, стоя на одной ноге в вагоне метро, и это выражение показалось мне ненатуральным, пафосным. Осуществились. Надо же. Московская суета и пафос судьбы совмещаются плохо.
А потом стало свербить: а я осуществляюсь? И в ответах на этот вопрос почему-то всплывали воображаемые весы с маленькими аптечными гирьками — не осуществилась в этом, зато осуществилась в другом, с одной стороны, а с другой стороны... Все пыталась взвесить осуществившееся, договориться с собой, и все не выходило.
У меня давно была любовь, которая начиналась, продолжалась и кончилась очень для меня плохо. Я была глупая, затурканная и после очередной ссоры решила, что из любви можно просто уйти. И все оборвала. Вся жизнь же была впереди.
И прожив долгих десять лет после этого, я наконец остановилась на мысли, что если бы в какой-нибудь из параллельных вселенных мы остались вместе, это все равно кончилось бы катастрофой.
После этого прошло еще десять долгих лет, полных экспериментов и жизненного опыта. Итого 20. Двадцать лет я думала: а могло ли получиться? А если бы я «боролась за свою любовь», если бы он был помягче? Пусть довели бы до катастрофы, а может, притерлись бы. Главное — попробовали бы. Осуществились. Прожили бы этот совместный отрезок и знали бы, чем закончилась любовь. А так мы с ним просто разошлись в разные стороны и стали жить отдельные жизни. И оставшийся отрезок я потратила на то, чтоб его разлюбить.
Когда-то в юности я выписала в свой блокнот из "запретного" Генри Миллера такую длинную цитату и она пульсировала во мне годы и годы. Она именно про "осуществиться", про "закрыть Гештальт", вернее про то, что бывает, когда осуществления не происходит.
"Уна Гиффорд не принесла с собой ничего, кроме горя и страданий. Я хотел ее, я нуждался в ней, я жить без нее не мог. Я не слышал от нее ни «да», ни «нет» по той простой причине, что у меня не хватало духу спросить. Мне вот вот должно было исполниться шестнадцать, мы оба были школьниками, и окончание школы предстояло на будущий год.
Как могла девчонка твоих лет, на которую ты только пялишься и киваешь головой, стать женщиной, необходимой для твоей жизни? Как мог ты мечтать о женитьбе, не переступив еще порога настоящей жизни?
И все таки если бы тогда, пятнадцать лет, я сбежал с Уной Гиффорд, женился бы на ней, нарожал бы с ней десяток ребятишек – я был бы прав, абсолютно прав. И какое имеет значение, что я стал бы совершенно другим, скатился бы до самого низа? Что мне за дело, что я преждевременно состарился бы?
Она была нужна мне. Я хотел ее, и это мое так и не удовлетворенное желание превратилось в рану, все расширяющуюся рану, ставшую наконец зияющей пропастью. Жизнь шла, и я затолкал в эту дыру все, что мог, только бы ее заткнуть."
Я знаю, как прочла бы это вслух, у этого текста мои интонации. Уже в юности я знала, что можно жить и всего лишь пытаться заменить ВСЕМ ЭТИМ кого-то одного. "Ты мир не можешь заменить. Но ведь и он тебя — не может", написал Коржавин именно про это.
Теперь все окружающее информационное пространство напоминает о моей неосуществленности. Вот спектакль Love Letters, где Катя Климова и Гоша Куценко просто сидят на сцене и читают письма. Ну как «просто». Сложно. Выразительно. Драматически читают. За мальчика и девочку сначала, потом за юношу и девушку, мужчину и женщину. Герои растут, письма меняются, события происходят, отношения у них то строятся, то рушатся, годы идут, человеческая жизнь промелькивает за пару часов в театре. Сидишь в зале и вдруг понимаешь, что твоя идет не намного медленней. Прошло больше, чем осталось.
Бывает театр, где актеры все время мечутся и орут. И совершают какие-то неоправданно резкие движения. И такой театр я уже не могу. Интонации, звучащие со сцены, часто кажутся мне неестественными, не совпадающими с тем, как я сама бы это сказала. Это ни о чем не говорит, я знаю. Ни о качестве пьесы, ни об уровне постановки. Но когда внутренняя интонация совпадает с той, что слышишь в спектакле — это как-то сближает с материалом и драматургом.
Или бывает опера, где сто человек оркестра и еще сто на сцене: солисты, хор. И декорации тяжелые, кучерявые, и задник изображает пейзажи Италии. А ты все это слушаешь и думаешь, что по пути домой надо кофе купить в «Перекрестке». Потому что коллизия в тебе не откликается, не пересекается с твоим опытом и переживаниями. Что говорит только о том, какие они мелкие. Ну, уж какие есть.
А когда Катя и Гоша читают письма — все понятно и все как у меня. Хотя герои пьесы — американцы, и внешние реалии описывают сугубо американские.
И такая концовка! Не хэппи-энд. Не то, чего все ожидали два часа. Ну, совсем.
Альберт Герни — автор пьесы в письмах — за нее Пулитцеровскую премию получил.
Еще прочла у Людмилы Петрановской кое-что что сразившее:
«Если ты отмораживаешь какую-то одну эмоцию, то постепенно эта заморозка распространяется на всю эмоциональную жизнь. Невозможно запретить себе гнев, но при этом сохранить полноценную радость. Невозможно запретить себе бояться, но сохранить чувство тепла, близости».
А, да?
Так вот как получаются серые жизни, в которых ты будто все время кого-то ищешь, кого-то нового, кого-то еще. Кто-то новый все не встречается и приходится жить с теми, кто есть — без особой любви и настоящей радости. Только начни подавлять эмоции — и кончишь именно этим.
Слова Петрановской наложились на впечатления от спектакля, где герои все время откладывали любовь, запрещали себе и боялись ее прожить.
«Письма любви» надо обязательно смотреть тем, кто все еще думает, что на какие-то чувства мы не имеем права или какие-то из них не имеют значения. Алло, почитайте тех, кто занят наукой о мозге и нервной системе. Их выводы вкратце: подавлять, запрещать себе, осуждать свои собственные чувства — прямая дорога в дурку. И верный способ прожить не свою жизнь.
Ну и пьеса о том же.
В конце спектакля Ася оглянулась вокруг и зашептала драматическим шепотом: «Мама, смотри, все плачут». Конечно, плачут. О своих непрожитых любовях плачут.
Теперь я решила, что лучше поздно, чем никогда: надо дать своим чувствам осуществиться. Своим чувствам, сильным желаниям, стремлениям тайным и явным, своим талантам надо дать осуществиться в любом виде. Ведь помочь себе выплеснуться, реализоваться по полной, проявить себя в своем предназначении, во всех проявлениях — наша главная задача по жизни.
Говорят, про это даже в Библии есть.
А мы не позволяем себе быть свободными хотя бы в мечтах. Мы ушли в планнинги и гугл-доки. Мы такие безбожно рациональные.
Товарищи, осуществляйтесь!
