Имени у неё не было. А зачем? Ещё чего не хватало! Может паспорт завести, чтобы каждый тыкал ей, мол, уважаемая такая-растакая, как вам не стыдно, зачем чужое берёте? Мы заявление напишем…
А так живёт она тихо, незаметно… Хотя это - враки. Громко и заметно.
И камень каждый мальчишка кинуть норовит, и обозвать могут. Но… В случае чего – не найдут. Таких много, все на одно лицо. То есть на одну… Ну не морду же? А как сказать? Она птица. Не на голову же…
Ладно, неважно. Главное, не найдут.
Сорока сидела на березе, покачивая хвостом. Наблюдала за людьми. И как это раньше сородичи жили без этих нелетающих двуногих? Жадных, ненасытных, таскающих каждый день в свои жилища сумки ненужных продуктов и сколько же выбрасывающих в контейнеры для мусора?
Зачем переводить еду? Железные ящики захлёбывались отходами, не успевали глотать. Приезжали большие ёмкости на колесах и опрокидывали содержимое в своё зловонное нутро, а люди несли и несли мусор, подкармливая опустевшие коробки…
Сорока охотилась не за едой. Ела она мало. Внимательно следила за людьми через стёкла окон. Подмечала. Изымала. Заметим, только лишнее. Такая у неё была миссия. Было то, от чего несчастные потребители не хотели добровольно избавляться.
Вчера принесла в гнездо неверность – золотые часики. Браслет сверкал, матово отбрасывая тусклые блики на проволоку, скрепляющую веточки, – сорока была современна, сообразительна, строила капитальное жильё, ветра здесь были сильные, вмиг могли разметать убежище.
Вернулась, села на ветку: интересно же посмотреть, как будут искать пропажу!
Женщина вышла из душа, долго бродила в полотенце по квартире, напевая песню. Расчёсывалась, красовалась перед зеркалом. Хватилась пропажи, забегала… Сорока усмехнулась: ищи-ищи! Видела, кто тебе их подарил. Не муж – инженер, а толстенький старичок, подвозивший на иномарке. Мужу не пожалуешься, старичка обманешь. Эка печаль… И от несчастья спасёшься: часики-то от покойной жены кавалера – примета плохая.
И старикашку надо наказать – свистнуть у него сладострастие, чтобы не разрушал молодую семью, не обольщал, змей-искуситель. Сорока прокатилась с ним на машине, дождалась вечера, забрала с тумбочки вставную челюсть, пока он чистил штыри, торчащие во рту. Побегай теперь, ловелас общипанный!
У чиновника стянула алчность. Она скучала у того в укромном месте, перетянутая резинками. Пачки бумажек он принёс с работы, долго носился с ними по квартире, не зная, куда бы спрятать. Все места казались ненадёжными. Постоял, подумал: “А куда бы вор не догадался полезть?” Придумал: на балкон! Он у него был ухоженный, не замусоренный, как у соседей. Приклеил скотчем пачки к крышке столика с резными ножками. Пришлось сороке сделать три рейса – и в гнезде стало теплее.
И кто скажет, что она воровка? Чистильщик она!
Справедливость восстанавливает. Порядок наводит. Делает людей чище. Слабые они. Сами не могут. Жадность и трусость не дают им смотреть на себя со стороны.
А вот над сороками эксперименты проводят: прикрепят жёлтую метку ей на грудь, видно только в зеркало, и ждут, что будет делать глупая птица? А сороки покрутятся перед зеркалом, увидят непорядок и скребут лапой, пока метка не слетить. Пополнилась высшая лига животных первыми пернатыми, узнавшим себя в отражении! Значит, самосознание есть.
... Сорока стала переступать по ветке то вправо, до ствола, то возвращалась в левую сторону, рассматривала: на лавке сидел парень, отложив телефон в сторону. Устал он от этого куска пластмассы. Такой штуки у неё еще не было. И чего люди с ними носятся, прижимают к голове? Может, греются? А зима уже скоро…