Она тупо смотрела в одну точку. После инсульта между ней и миром словно бы выросла стена, сделав все чувства слабее. Глаза видели все в серо-черной гамме. Еда была на вкус как картон. Запахи вокруг были только неприятные. На ощупь этот мир пробовать и вовсе не хотелось. Звуки сливались в единый нудный гул: если прислушаться, можно было определить отдельные голоса, но зачем?..
Обычная жизнь обычной женщины (она работала на хлебозаводе) прекратилась одним ноябрьским вечером, когда гипертонический криз плавно перетек в инсульт. Мир превратился для нее вдруг в один большой корабль, что кидало по штормовым волнам. И ее отчаянно мотало по палубе, мучила морская болезнь. Кружилась голова, тошнило, ноги не ходили. Ужасно было, в общем. И страшно. Никто ничего не объяснял — это была обычная ЦРБ, где с больными не церемонились. Выжила — и ладно.
Теперь вот прошла неделя. И все, что ей хотелось — тупо смотреть в стену. Ничего не видеть, не слышать и, пожалуйста, только не вставать. Потому что стоять было страшно. Ей начинало казаться, что пол вновь будет уходить из-под ног в бешеной морской качке.
Когда с ней говорил врач, ответы ее были замедлены, отсрочены во времени. Словно требовались дополнительные минуты на то, чтобы словесная посылка преодолела невидимую стену между нею и миром. Да и говорить не хотелось. О чем говорить? Ее словно плитой придавили новые обстоятельства: она перенесла инсульт. Теперь навсегда инвалид. Кто виноват? Только сама, не уследила за давлением. Что поделать? Ничего теперь не поделаешь. Такие невеселые мысли курсировали в ее уме, не находя выхода.
Врач при выписке беседовал с мужем. Объяснял, что сильно пострадал мозг от инсульта, поэтому соображает больная трудно. То, что раньше ее уму было легко и ненапряжно, теперь может стать непосильной задачей. По-научному это называется «выраженные когнитивные нарушения».
Муж понял по-своему: «Она теперь всегда будет дурой?» Врач ответил, что может статься и такое. Инсульт ведь, известное дело, не создает Нобелевских лауреатов из работниц хлебозаводов.
Потом им позвонили домой, сказали прийти за направлением на реабилитацию. Вообще-то им не положено, потому что больная плохо соображает и реабилитационный потенциал низкий. Поэтому и толку от реабилитации не будет. Но — конец года, у них план, а желающих под праздники маловато. Считайте, повезло…
Психолог в отделении сразу увидела у больной маску печали на лице: характерный залом на переносице, страдальчески приподнятые брови, которые словно остановили лицо в переживании одного и того же чувства — смеси удивления, злости и тоски. Врач, стоявшая рядом, шепнула психологу: «Нету выраженных когнитивных нарушений. Считает как миленькая, смысл картинок описывает так, как я не опишу, особенно после дежурства. Посмотри сама, что думаешь?»
Разговорить больную было сложно. Словно муха в янтаре, женщина застыла в переживании того страха и растерянности, что появились тогда еще, с первых минут инсульта. Ей тыкали иголками в вены, мерили давление, мяли, словно безмолвную куклу, приносили таблетки и говорили, что делать и куда идти. Но что делать со страхом и растерянностью, никто не говорил.
Ей оказали медицинскую помощь в полном объеме, так с гордостью говорил несколько недель назад лечащий врач, что выписывал ее из инсультного отделения. Видимо, переживания ее выходили за пределы стандартного объема медицинских услуг. Что ж, она подумает, как с этим быть, но только не сейчас — сейчас нет сил. Больная спешила лечь и замереть под больничным одеялом. Словно репетировала небытие, пробовала его на вкус. И находила, в общем, неплохим способом существования. Если сравнивать со страхом и виной, что обрушивались на нее за пределами больничной койки.
«У нее депрессия» — сказала врач реабилитационного отделения, когда они с психологом пили кофе в ординаторской. Психолог кивнула: «Муж ее почему-то сказал, будто врачи решили, что она стала совсем дура после инсульта. Но она не дура. Я делала тесты. И память не так уж пострадала, и внимание сносное. Зато есть патологическое чувство вины, болезненная фиксация на своем состоянии, отсутствие радости от жизни, апатия, адинамия… Лечить-то надо депрессию.» Врач кивнула. Они больше года работали вместе. Понимали друг друга без лишних слов.
Вообще-то антидепрессанты начинают работать на третьей-четвертой неделе от начала приема. Но некоторые пациенты становятся исключением из этого правила. И результат у них заметен к концу первой недели. Этой больной повезло. Антидепрессанты заработали чуть раньше обычного.
Больная нашла на дне косметички помаду. Накрасила губы. Вышла в коридор, добрела несколько десятков метров до окна. Долго смотрела на снег. Увидев сосульки, улыбнулась — как в детстве!
Врач заметила, что больная перестала держаться за стену при ходьбе. И двигаться стала охотно. Попросила пациентка у мужа передать шоколадку, ее любимую, темную с мятой. Передал. Шоколадка стала первой искоркой радости жизни.
Ушел страх. Стало меньше вязкое чувство вины, что засасывало все ее существо, словно болото, и мешало думать о другом, о хорошем. Наладился сон.
Когда она вернулась после реабилитации домой, муж ее не узнал. «Как будто тебе мозги из головы достали, протерли, смазали какие-то шестеренки, провели техобслуживание — и вернули прежнюю мою Иринку!» — дивился он. И радовался, что так ему повезло, что к концу года освободилось место в отделении, что предназначалось какому-то другому счастливчику. Но досталось — его Иринке! Шанс начать жить заново. Драгоценный подарок, что Дед Мороз по ошибке доставил в их дом.
***
Постинсультную депрессию часто пропускают врачи амбулаторного звена — замученным терапевтам и неврологам в поликлинике не до выяснения причин и следствий, им бы с документами разобраться. В стационаре местной ЦРБ тоже было не до тонких движений души пациентки, на этом этапе мало кто из специалистов думает о стратегиях реабилитации. Выжил пациент — и ладно. А что молчит, угрюм, плаксив и переменчив в настроении — так всем сейчас тяжело. Жизнь такая.
Депрессия настигает каждого третьего выжившего пациента после инсульта. Вероятно, это заниженная статистика, и признаки депрессии имеются в половины больных.
Депрессия может маскироваться за когнитивными нарушениями. Больной говорит медленно и неохотно, не проявляет интереса к ранее важным для него вещам — апатия на пороге деменции бывает часто, а старт деменции сразу после перенесенного инсульта — дело обычное. Поэтому никто не удивляется.
Реабилитологи привыкли отличать одно от другого. К тому же, у них в команде есть психологи, которые проведут диагностику и разложат проблемы по полочкам. После чего лечить пациента становится проще.
Какова мораль этой сказки? Не торопитесь обвинять «невнимательных» врачей.
Но помните, что люди в белых халатах — это именно люди, не боги. А значит, они могут ошибаться и давать неправильные прогнозы. И они порой не сбываются — ко всеобщему, надо заметить, облегчению.