Из тёмного прямоугольника двери на белый свет вылетает два чёрных распушенных морозом хвоста-трубы и счастливо уносятся по снеговой тропе к бане. Йоль с Ёшкой, выпущенные на волю, торопятся к запаздывающему в конце ноября рассвету.
«Хорошо бы поймать этот кадр ещё раз» - отмечаю, сожалея, что нет телефона. Сколько их таких, неповторимых никогда.
Кот начинается с мыши, а мышь с еды в недавно купленном доме.
Кот, значит кот! Породистых для нашего хутора мы отмели сразу, нужен был не испорченный человеческим отбором зверь. Котёнка с хорошей кармой со склада алкогольной продукции на Заозерной 1 я забирала по звонку с «авито». Пара быстрых рук переложила его в мою переноску, пообещав, что точно чёрный и точно кот.
Так у меня оказался свой кот в мешке. Юркий комочек, даже привыкнув к нам, он продолжал стремительно зашхериватся на звук открывающейся двери ещё очень долго. Эта сторожкость радовала, отличное свойство, которое должно было помочь в выживании. Городской помойник, который стал и не городским, и не помойником.
Черный, как самая тёмная и длинная ночь в году в канун Йоля, единственный праздник, который я до недавнего праздновала. Я и назвала его Йолем.
Слишком маленький, чтобы понимать происходящее, он определил меня мамой. Подбегая, умильно терся носом о мой нос, приподнимая верхнюю брыльку, оголяющую желёзку, делал это так тщательно и сильно, особенно когда подрос, что на моём носу всегда оставались мелкие, как реснички, шерстинки, попадавшие в глаза. Шерстяное термобелье на мне было вечно обмуслякано, а чомкания будили среди ночи весь первый год, прошедший на колесах между Питером и Карелией.
Из сочувствовавших переезду знакомых сразу образовался кружок «шарикозащитников», и большинством голосов кот был оставлен Котом, не смотря на режущий глаза запах меток по городской квартире и всему дому.
Этот странный дом должен был стать домом кота, его вымолил у кошачьих богов другой кот, бывавший здесь несколько раз проездом с Кольского и Архангельской задолго до. Просто, других домов, кроме квартир, он не знал… Осознание пришло позже, когда Йоль местом обитания выбрал верхние ступени лестницы, ведущей на второй этаж, излюбленные когда-то Тараканом.
Первую зиму он провёл в доме, осваивая пространство и проявляя крайне гибкий для подростка интеллект. Котом он себя не считал, поэтому честно пробовал наши завтраки и вообще обезьянничал, пытаясь подражать. Социальные навыки, дающиеся мамой-кошкой, как могли, давали ему мы. Особую озадаченность у Йоля вызывали инструменты и пользование руками. Было видно, что он озабочен, как будет справляться сам и вечно крутился рядом, подсматривая и шебурша лапами. Как и положено, это была и игра, и не игра одновременно.
Йоль сразу и без объяснений всё понял о печке, никогда в неё не лез, хотя пытался помогать вычищать золу, а по сильным холодам растягивался рядом в зоне тепла. Лишь однажды запрыгнул на теплую печь, сгоняя только привезенную из города Ёлку, ничего не понимавшую в деревенском бытовании котов. Но это случится через год и несколько кошачьих жизней…
Первую мышь он принес в постель и честно схрумкал в три с половиной месяца. Быстрый и ловкий, гроза мышей, птиц и водяных крыс, атакующих газоны и грядки. Весна задалась, кот пропадал надолго, убегая в посёлок, что за двумя лисьи оврагами и полем, однако всегда возвращался на зов, к которому я его приучила. Минут через пятнадцать после окрика «Йоль», можно было открывать дверь и запускать кота.
Изредка уходил и дальше, но первое лето всегда возвращался ночевать.
Заканчивались май и июнь – время особых кошачьих загулов и моих переживаний, Йоль благоразумел, потихоньку отъедался, зализывал боевые раны, в перерывах между охотой всё больше времени проводил «на хозяйстве».
Ротация гостей, стройка, всё это шло параллельной жизнью. Он уже осознал себя «иным» среди «человеков», а нас, как мне казалось с лёгким сожалением, относил к «недокотам» - не всем же везёт с родителями.
Его ласки стали короче. У нас выработался ритуал. Он спал у меня под мышкой на руке у сердца, как это делал Таракан. Просыпаюсь я всегда по-темну, сажусь и, пока нашариваю рукой очки, Йоль вставал передними лапами на колени и мы тёрлись носами. Меня сопровождали к раковине, потом к кофеварке. Летом ритуал чашки кофе проходил на ступеньке веранды, где мы какое-то время сидели вдвоём, прежде чем у Йоля начинался день забот. В холода он ждал рассвета за спиной на окне или на коленях, а потом, наверстывая упущенное, провожал меня к реке.
В конце октября, пока я была в Питере, его кто-то сильно подрал. Снега ещё не было и, кто это был, отследить не удалось. Распоротую подушку пальца зашивать было уже поздно, рана воспалилась и лечение на месяц заперло Йоля дома. Это был тяжелый месяц кошачьего нигилизма: объяснить вольному коту, что с приходом зимы хромота и открытая рана почти точно гарантируют смерть - не возможно. Инстинкты зовут, молодое тело просит охоты. Когда он стал удирать с незажитой лапой, уже лёг высокий снег, бегать по которому очень тяжело. Йоль с ним ещё не был знаком. Он пропал на третий день. Два дня, пока были видны следы, я ходила по сугробам и оврагам, доведя цепочку его передвижений до гаражей за домами. На третий выпал снег и я окончательно отчаялась.
Горе моё было столь сильно, что мiр сжалился и принял зарок. Йоля вернули в Йоль.
Это было похоже на чудо... его случайно закрыли в гараже. За три дня на морозе без еды и воды он невероятно высох и очень долго отогревался, шугаясь даже от меня.
Зимой некоторых котов в поселке не выпускают, а гуляющие делятся на тех, кто не отходит от дома и тех, кто не вернётся уже никогда.
Ограничить прогулки Йоля было невозможно, gps трекер чётко рисовал устремление кота в посёлок по снегам через лисьи овраги, которые называются так по многочисленным лисьим норам. Волевым решением я заперла его дома, выгуливая на шлейке. Именно тогда Йоль полюбил наши медитативные посиделки у бани.
Но тяжесть с сердца не уходила, черная метка была выдана…
Поразмыслив над происходящим, я решила снять напряжение, переведя процесс в подобие автомодельности, и на старый новый год привезла из Питера Ёлку, ещё одного «кошака в мешке». Совиные глаза на авитовском фото тощехвостой кошки были столь пронзительно несчастны! Её оставили жильцы в съемной квартире, а у хозяев полный дом своих животных. Кто бы её ещё забрал? Так у человека-кота появилась кошачья семья и прибавилось дел, чтобы перезимовать её дома.
Йоль одурел от счастья! С нежными «Мур» не отходил от малышки, пытался предостеречь от горячей печи и прочих деревенских нюансов. Узнав, что она любит мышей, он их ловил и оставлял у мисок. Как подобает барышне, она вертела хвостом, шипела и недовольно махала лапой, но мышей с благосклонным гудением утаскивала. Ёлкой стала по сходности свойств, при удовольствии от почесывания, кошка начинала топотаться, запуская в колени колючие острые коготки и становилась колючая, как ёлка. Ну и созвучие первых звуков, конечно, было важно.
- Сквернохарактерная растёт тётка! – замечала я.
- Тебе другую выдать не могли, – резонно возражал Олег.
Если у вас никогда не было парных животных, поверьте, вы себя обокрали! В пятьдесят с лишним лет я открывала целый мир эмоций и взаимоотношений.
Март котов прошел под знаком любви. Хотя Ёлка была ещё молода, я это допустила, осознавая, что другого времени у Йоля нет.
Я же с марта по июнь нон-стопом работала в Питере, дней десять по 18 часов, возвращалась в Карелию на неделю, чтобы решить вопросы с котами, едой, уборкой, снегом, отоспаться и возвращалась в Питер работать, у мамы пошло ухудшение и надо успеть закончить проект, потому что понадобятся деньги и время.
За это время красноречиво обозначились дирижабли кошачьего обриса, Ёлка окончательно полюбила посиделки с Олегом у компьютера, превратившись из «Блошки» в «Кошку топотушку». Котов я выгуливала уже вдвоем, пока снег не просел до жёсткого и на южных возвышенностях не обозначились проталины. У меня сохранилось видео выпускания Йоля после зимы, где он сам не верит своему счастью и возвращается ко мне несколько раз с благодарностью.
Ёлка, не знававшая дома снаружи, пока оставалась взаперти. Она всё так же миловалась с котом, периодически устраивая сцены. Кот приходил уставший и равнодушный. Она бежала сзади, тщательно обнюхивала его и, пока он жадно ел, начинала по-бабьи голосить.
Позже, в поселке на проталине среди одуванчиков узрела причину её страданий. Кот миловался с толстой пушистой кошкой, стерилизованной, как почти все местные, но это не мешало эмоциям. Оказалось, можно привезти коту семью, но нельзя сделать его счастливым. Но я ни разу не пожалела о содеянном.
Роды, ожидавшиеся на день Победы, запаздывали. Одиннадцатого нас разбудили писки, в коробке с улыбающейся кошкой неспешно прибавлялись мокрые меховые комочки, которые она тщательно вылизывала. Оторваться было невозможно. Дикие городские люди! Мы, как завороженные возвращались к коробке за волшебством. У меня много фотографий того периода.
Ёлка оказалась удивительно заботливой кошкой. Не тронутые человеческим отбором инстинкты ожили и явили мать во всем её юном величии. Первые дни я даже кормила её в коробке, так она радела о малышах, а майская печь протапливалась для котят.
Что осознал Йоль, заглянув впервые в пищащее логово - неизвестно, но бег его оттуда был показательным. Я присматривала за ним, зная, что иногда коты поедают новорожденных, но не было даже намека.
Котята потихоньку открывали глаза и крепли, и мы со всем кошачьим семейством смогли съездить в Питер. Именно в городе Ёлка впервые стала профилактически гонять кота от котят. В Карелии я отвела для детского сада гостиную, где среди старых мебелей и картин малыши росли под безустанное бдение нервической мамаши. В какой-то момент зона её охраны увеличилась и возвращающегося поесть кота стали прогонять из дома, а потом и с участка. Он легко мог дать отпор, но предпочитал благоразумно ретироваться.
Поведение максимально приближенное к естественному - коты не прайдовые животные, кошка просто освобождала для детей ареал обитания, в настоящей действительности «скрипач был не нужен», а об остальном «она подумает завтра». Почти как некоторые людские особи, заметила я тогда: «понаехала, женила на себе, родила, отжала дом, осталось только растолстеть».
Котята быстро росли и шустерили по комнате, быстро преодолев перегородку. Среди прочих выделялся малыш вечно гуляющий один, пока все дружно сосали маму или толпились у мисок с прикормками. Он даже спал отдельно ото всех.
Думаю, это была Ёшка. Она такой и осталась, независимой и очень любопытной. И очень похожей на папу, даже тёмным пятнышком на нёбе.
Ёлка продолжала меня удивлять, из няньки она превратилась в котенка, устраивала с малышами игрища со всяческими «мышками», преподавая основы охоты, хотя на тот момент не имела на счету ни одной мыши. Это потом её излюбленным рационом станут птички из «птичьего» оврага. Она любила, развалившись на полу, залавливать лапами пробегавшего мимо котенка, обнимая, нежно подтягивала к себе и, закрыв глаза, вылизывала попку, мордочку, ушки с такой любовью, что щемило душу.
Раздачу котят я всё оттягивала. Хотелось, чтобы они окрепли и побольше социализировались в кошачьей среде, помня, как тяжело было маленькому Йолю.
По объявлению за два дня забрали троих мальчишек. Оставалось две девочки, одну из которых зафрахтовали питерские знакомые знакомых. Ёлка горевала невероятно, несколько дней ходила потерянная по углам дома и призывно плакала, а потом с утроенной силой переключилась на оставшихся котят.
Уменьшение поголовья сняло территориальную напряженность. Кошка перестала гневиться на кота и даже предпринимала попытки общаться, но у Йоля при её появлении случался клинч, он сбегал и от неё , и от подрастающих котят. Я расстраивалась, что отношения не складываются. Оставалась надежда, что следующий гормональный цикл Ёлки всё восстановит.
Она вся чаще оставляла подростков одних, убегая в поля. Это заставляло страдать Труселяторную. Мы специально не называли малышек по именам, чтобы хозяева дали свои, а для себя различали по «трусам», одна была чисто чёрной, вторая с белой «резиночкой» на пузе в области трусов.
Возвращаясь, Ёлка надолго куда-то уводила Труселяторную, напрочь забывая о втором котёнке. Оказалось, что у котов, как у людей, существуют предпочтения.
На новое объявление не откликались, кошки росли, а я срочно уехала в Питер к окончательно слегшей маме.
Лето выпало из моей жизни. Точнее была уходящая жизнь, но не было лета.
Вернуться удалось на два дня в августе.
Кот лежал на кресле у бани, в тени. Услышав меня, встрепенулся, и бросился тереться носами. Он заметно заматерел и остепенился. Кащёнки меня абсолютно не помнили, а Ёлка сторонилась, памятуя, как ей доставалось за гон кота. За эти два дня Йоль успел пострадать от гадюки, которых у нас немало. В силу неожиданно сильной аутоиммунной реакции Олега на мокреца, в доме был адреналин, дексаметазон и супрастин в ампулах. Отек коту сняли быстро.
С уходом мамы произошел окончательный водораздел, отшелушивший людей, казавшихся близкими. Во многом я стала категоричнее, хотя в чем-то смягчилась невероятно. Вернулась в сентябре, опустошенная и тихая. Руки, как поникшие крылья не поднимались совсем, даже Ладога не спасла. Йоль, будто понимая, проводил все ночи дома, сначала под мышкой, но быстро перегревался и уходил ниже под левую руку, где я всегда его могла погладить. Он опять стал тарахтеть и даже пару раз пытался чмокать, но останавливал порывы, будто стесняясь.
Девчонки быстро освоились и, обезьянничая, включились в игру «Папа и Лиса». Началось соперничество за мои коленки и руки, но Йоль был непреклонен, табуировав место в постели. В ванную меня провожали все четверо, топтались на стиралке у раковины, пока я умывалась, а потом многозначительно табунились у мисок. Утренний кофе со мной пил тот, кто успевал занять место на коленях, остальные располагались рядом, ожидая улицы.
Между делом выяснилось, что фрахт котёнка отменен, знакомые знакомых растворились не сообщив об этом. Одной кошкой в доме больше – одной меньше, уже было не важно, угнетала человеческая безответственность. Озлившись, я наконец назвала девчонок, чёрную – кошкой Ёшкой, по аналогии с бабкой Ёжкой, а Труселяторная стала Трусильдой.
Ёлка, запустовав, растопила лед отношений с котом и Йоль начал играть с девочками. Уличные побегушки с охотой стали общей забавой, пока матрона Ёлка, нервически звала всех домой. Разменяв третий год, Йоль окончательно сложился в мощного некрупного пирата, с невероятно благородной осанкой, изодранными ушами и множественными шрамами. Весной, по характеру ран, его голова явно побывала в чьей-то пасти, а около глаз всё лето не зарастали рубцы. Сколько кошачьих жизней уже было израсходовано, а сколько оставалось в запасе, не знал никто. Безнаказанность рождает самонадеянность и он осознал себя царём горы.
Жизнь, не смотря на холода и морозы, потихоньку налаживалась. Спасали бесконечные «нады»: достроить веранду, отжечь до черна доски, обшить ими стены до снегов, установить двери… заставлявшие жить. В этом и заключается основной смысл жизнь, просто откапывать ежедневно домик от песка, только домик не в песках, а в снегах, а женщина - в Карелии.
Одним из элементов работы над собой по уменьшению важности у нас давно стал чёрный юмор. Котов мы называем пирожками, лисьими пирожками. На долгое отсутствие Йоля, Олег успокаивал: «вернётся, если не сожрут». «Могут», - стойко соглашалась я, - «но не должны.» Помогло ли это? Если честно - то нет...
Эта почти ежедневная медитация стала формой адаптации к природной реальности, трудно принимаемой горожанами. Мировоззренческие прошивки слишком глубоки, понимание «головой» не приводит к принятию «сердцем».
Как далеки от вас артихитипические: «Несёт меня лиса за дальние леса?», которые остаются реальностью, спрятанной за стенами человейников? Что это, самонадеянность людей, счёвших себя победителями? Чего? Природы, частью которой они являются?
Здесь, на хуторе в Карелии - воля и опасность, жизнь, как она есть. Слишком много высокого снега, много, слишком много лисьих следов... Охотники говорят, что в день, когда Йоль не вернулся из посёлка, волчица приводила волчат к собакам. Вчера она бродила у нашего дома.
Йоль любил дикую охоту и Дикая охота призвала его, включив в Великое колесо перерождений. Охотник и жертва всегда рядом и каждый миг решается вопрос - кто ты на этот раз. А где-то растёт новый Фенрир.
Чаще всего причина смерти – жизнь… её желание, острое, сильное, заставляющее покидать уютный дом, гонящее в поля навстречу опасности. Жизнь, как преодоление страха смерти. За волю жить по воле, коротко и ярко - платят самым дорогим.
«Не переживай» - успокаивают сердобольные соседи, – «будет другой кот».
Хочется спросить: «А почему не другой человек?» – но я молчу.
Это тот самый водораздел, не преодолимый для вскормленных городом. Самонадеянность, что у нас всё будет по-другому, смещение ценностей, в которых домашние животные становятся спутниками жизни.
Это не преодолеть. Думаете, меховые комочки дают то, что не додали люди? Нет, это вы берете у них то, чего не хватает вам.
Безусловную любовь. Всесильность её невероятна. Только она утоляет боль.
Утоляет, чтобы подготовить к следующей.
Можно сбежать от людей, цивилизации, но невозможно сбежать от себя. Генератор боли – ты сам, она основной признак и спутник жизни.
Отпускать всё так же тяжело. Но я учусь.
Из тёмного прямоугольника двери на белый свет вылетает два чёрных распушенных морозом хвоста-трубы и счастливо уносятся по снеговой тропе к бане. Йоль с Ёшкой, выпущенные на волю, торопятся к запаздывающему в конце ноября рассвету.
Таким он для меня и остаётся, чёрным, как самая тёмная и длинная ночь в году в канун Йоля - вольный Йоль, избравший белый путь.
PS Йоль вернулся!!! Совершенно не понятно, где попадал. Пришёл явно не с мороза по состоянию, очень голодный, но не обезвоженный. При наших морозах, что стоят, за столько дней без воды он бы высох (в прошлом году за три дня очень сильно). Значит пил, а пил в тепле, вода иначе замерзала бы. Но голодал.
#Йоль