Случилась эта маленькая драма на курорте, на берегу, точнее на пляже, Черного, но на самом деле синего-синего моря.
Год назад мы отдыхали там небольшой компанией: я с женой Варей и мой приятель Миша с супругой Светой и сыном Бориком. Где-то на третий день нашего пребывания на курорте на пляже объявилась собака. Огромный коренастый, немного неуклюжий пес с удивительно умными, даже, как мне показалось, насмешливыми карими глазами и добродушным выражением морды.
Когда мы его увидели первый раз, он сидел, на парапете набережной у тыльной стены забегаловки. Пес объявил о своем присутствии коротким гулким низким лаем на кошечку Мусю, поедающую котлетку из рук ее владелицы, нашей постоянной соседки по пляжу из Петербурга. Вообще-то, как я понял позже, встретив его несколько раз в городе, это был очень деликатный и воспитанный пес.
Он не позволял себе лаять без веской причины даже на наглых помоечных котов и местных уличных дворняг-пустобрехов. Последних он доводил до исступления своими аристократичными манерами и презрительным игнорированием их присутствия. Но подходить близко к нему они боялись. В этом же случае присутствие кошечки на пляже, у воды, видимо, не вязалось с его моральными принципами.
Ну, и, наверное, поедание Мусей вкусной пахучей котлетки было последней каплей – пес был просто голоден. Звук, который он издал, был довольно красноречив.
Муся пискнула и спряталась. Скучающие на жаре многочисленные посетители пляжа начали оживленно махать руками и обсуждать произошедшее. Откуда-то появился Ашот – владелец забегаловки. Он громко и недовольно буркнул в сторону собаки что-то похожее на матерные слова. Лохматый пес не спеша повернул голову в его сторону, внимательно посмотрел тому в лицо, потом вежливо наклонил морду набок, как бы извиняясь за свою несдержанность и в то же время предлагая все забыть и установить нормальные отношения.
Но, видимо, поняв по выражению лица Ашота, что это не тот случай, и перед ним не тот человек, пес, также не спеша, немного тяжеловато встал, махнул крендельным хвостом, спрыгнул с парапета на набережную и исчез из нашего поля зрения. Второй раз мы увидели его через день. У него уже было имя – Брюнет. Наречен он был по своему экстерьеру, сразу же после своего первого появления, коллективным разумом дам в ходе обсуждений и дебатов.
При помощи Ашота немного прояснилась и его биография. «Пес приблудный. – Сказал он. – Кто-то бросил. Вазген говорит, что породистый. Слоняется уже неделю. Кормить не буду – больно здоров. У меня и так уже три шавки и два кота на прокорме – охранять не охраняют, а шашлык воруют и кушают. Хватит! Всех корейцам сдам!» В этот, второй раз Брюнет явился из моря. Вначале была черная морда, зигзагом рассекавшая акваторию лягушатника от буйков к берегу.
Морда тыкалась и обнюхивала купающуюся публику, иногда почти исчезала под водой, потом вновь возникала и перемещалась поразительно быстро. Его выход на берег сопровождался восторженным визгом плавающей детворы, возмущенными возгласами матрон и гоготом подвыпивших парней. Выйдя на линию плюхающихся и покатывающих гальку штилевых волн, Брюнет, не обращая ни на кого внимания, как и полагается нормальной собаке, побывавшей в воде, несколько раз мощно тряханул своими пышными лохмами.
Пострадали два пузатых мужика, которые не обиделись, и две такие же матроны с несовершеннолетними отпрысками. Почтенные дамы обиделись и долго визгливо боялись, возмущаясь и требуя собаку с ее хозяином к ответу.
Брюнет же стал слоняться по пляжу, посещая закусывающие компании. Он не скулил, виляя хвостом, не смотрел заискивающими глазами на кушающую публику. Просто подходил, садился или ложился на приличествующем собаке его уровня расстоянии и смотрел сквозь жующих мудрым, всепонимающим взглядом.
Ему предлагали съестное, он подходил ближе и с достоинством принимал или, в случае соевой колбасы, с таким же достоинством отказывал. Если же кусок бросали рядом или в его сторону, он даже ухом не поводил. Но мгновенное проглатывание принятых подношений явно означало, что едой Брюнет не избалован.
Две забрызганные им матроны не простили. Через десять минут появился Сема, смотритель нашего пляжа. Трусцой подвыпившего человека он подбежал к псу метра на два и начал махать руками, кричать и бросать в него всяким непотребным мусором.
В этот раз Брюнет среагировал – оскорбление было очевидным. Он встал и внимательно посмотрел Семе в глаза. Он не просто так посмотрел – холодным, оценивающим взглядом победителя многих жестоких поединков. Все, кто был рядом, поняли, как нехорошо начинает складываться ситуация. Сема, сообразительный парень, резко сбавил обороты и сразу отъехал метров на пять, не поворачиваясь к Брюнету спиной. Тогда пес покинул нас так же спокойно и неторопливо, как сделал это два дня назад.
Пару дней его не было видно, а потом начался шторм, и о Брюнете забыли. Шторм был знатный. Море и небо смешались и гудели, как одно целое, ревели, плевались водой, пеной и мелкой галькой в самый парапет, смывая лежаки, хлестая брызгами публику наверху. Дамы на набережной ворчливо ругались из-за потерянных безоблачных дней и опасливо оттаскивали отпрысков от перил. Девушки при очередном многотонном ударе верещали и кокетливо прятались за парней.
Через три дня шторм начал стихать. Злые барашки почти пропали, через темные, серые тона стала пробиваться синева. Море и небо разошлись и жили уже отдельно. Первые смельчаки появились на пляже.
И вот тут-то все и случилось. Борик, пребывавший в романтическом возрасте торчащих ключиц, неожиданно роняемой посуды и мыслей о великих свершениях, решился проверить свое мужество и волю. В общем, недоглядели. Он полез в кипящую кашу воды, гальки и песка испытывать себя и судьбу. По показаниям очевидцев, заходил он туда три раза, но каждый раз море прощало его и вышвыривало назад.
В четвертый раз он не вышел. Я не присутствовал при этом, но через двадцать минут наблюдал последствия его «подвига» сначала с набережной, потом с пляжа: Света, рыдая, бегала по берегу, останавливалась, отчаянно кричала, вглядываясь в бесконечную, беспорядочную череду волн.
Миша кидался в море, его закручивало, ломало и выкидывало обратно. Два спасателя сбросили с волнореза резиновую лодку – море вырвало у них веревки, и лодка запрыгала по волнам. На набережной все вглядывались вдаль, надеясь высмотреть, увидеть… Ничего. Вдоль берега пошел спасательный катер, переваливаясь и подвывая сиреной.
Раздеваясь, я стал спускаться на берег. Жена напяливала на меня сброшенную рубашку и что-то кричала мне в ухо.
Ашот сверху громко сказал: «Это все. Тут, когда шторм, течение».
Кто-то спросил:
– Куда течение?
– В Турцию, – был ответ.
Света оглянулась, видно, услышала. Потом присела на колени, уткнулась головой в ноги и закрыла уши руками. Два мужика от линии прибоя тащили Мишу под руки. Он скрючивался, корежился и плевался водой. Его положили рядом со Светой. Она подняла голову, посмотрела вокруг пустыми глазами, затем на Мишу. Он мучительно кашлял и глядел на нее. Она сказала ему:
– Почему ты не утонул вместо него?
Все всё поняли. Это был конец. Затем приехала скорая и забрала Свету с Мишей, а мы с Варей пошли домой, то есть в нашу проплаченную на две недели лачугу. И вот вошли мы в дворик, а там… Варя вскрикнула, а я грубо выругался. У крылечка трясся синий Борик в плавках, рядом сидел огромный черный пес и время от времени полизывал Борика куда попало.
Мы сразу втащили Борика в дом, уложили в кровать, плотно завернув в одеяло. Жена стала звонить Свете, но та не поверила такому счастью, а когда услышала голос сына, просто упала в обморок. Так сказала нам медсестра. А, как говорится, дело было так. Когда Борик совсем выбился из сил и попросту стал тонуть, то почувствовал, что кто-то мягко, но сильно обхватил его предплечье и стал выталкивать наверх.
Борик в полубессознательном состоянии начал влезать на это существо, чуть не утопил его, но тот вывернулся и снова повторил прием. Слава богу, остатками сознания Борик сориентировался. Как вы понимаете, этот кто-то и был Брюнет. Дальше Борик уцепился Брюнету за холку и греб вместе с ним, не зная куда. Как удалось собаке обмануть течение и выплыть к дальним камням, только одному ему и известно, да еще его собачьему богу.
На дальних камнях, после четвертой попытки, Борику, сломав два пальца (как позже выяснилось), удалось уцепиться за скалу так, что его не смыло. Потом, в промежутках между волнами, по гряде он выбрался на берег. Пес уже был там.
Брюнет поселился у нас во дворике. Света, естественно, души в нем не чаяла. А вот с Мишей у них все разладилось. Жили, как чужие.
Когда дело подошло к отъезду, дискуссий о том, что делать с Брюнетом, не возникло – с собой! В Москву! Мои робкие попытки разъяснить трудности провоза такого теленка без документов, а также описать неприятные последствия акклиматизации южной собаки отметались полностью. Миша слова не имел. Да что там говорить – Света разве что не молилась на собачку.
А хозяин так и не объявился. Ну ничего. При помощи двух бутылок коньяка, некоторой суммы условных единиц и всего лишь с одним скандалом транспортировка собаки типа ньюфаундленд в купейном вагоне скорого поезда в Москву и затем – в Орехово-Зуево завершилась успешно. Но пес-то какой умный! Даже сообразил, как пользоваться поездным туалетом.
Прошло около года. Света с Мишей почти помирились. Брюнет поболел в зиму, но к весне оправился. Хорошая собака. Что характерно: команды обычно выполняет, но если не по нему, может и не сделать – сам решает, что правильно. Смотрю я на него: что у него там в голове? Где у собаки преданность человеку? Похоже, там создаются и более сложные эмоционально-аналитические конструкции.
Думаю такого себе завести. Но кушает больно хорошо, а главное – много. Дорогое удовольствие. Но я все-таки заведу.