По субботам вся семья собиралась вместе. Четыре дочери с мужьями и взрослыми детьми, многие из которых тоже уже были женаты или замужем, разновозрастные внуки и внучки, единственный сын с женой и дочерью. Приходила младшая сестра, уже старушка, но еще весьма бодрая. Она работала билетным кассиром в городском парке, в двух кварталах отсюда. Все дочери жили в этом же городе, но у каждой была своя квартира или собственный дом. Любимый сын, Виктор, который был младшим и довольно поздним ребенком, тоже жил отдельно в новой двухкомнатной квартире в рабочем поселке. Он женился, когда ему было уже за тридцать, и рождение его дочки восемь лет назад стало радостным и очень долгожданным событием для всей многочисленной семьи.
Всех вместе объединял старый дом, в котором они родились и выросли, — крохотная покосившаяся избушка в центре города. К дому прилегал малюсенький дворик и огород на двух сотках земли. Со всех сторон на них неумолимо наступали большие многоэтажные новостройки.
Но на самом деле всех объединял даже не сам дом, а его хозяйка, Надежда Петровна. Мама. Маленькая кроткая старушка в платочке. С ясным взглядом и открытым добрым лицом. Несмотря на глубокую старость и внешнюю хрупкость, она была центром всей этой разновозрастной и разношерстной семьи Сомовых. Крепким стволом большого ветвистого семейного дерева с шумной листвой. Прожив долгую трудную жизнь, потеряв на войне мужа, вырастив самостоятельно шестерых детей, на склоне лет эта женщина объединила вокруг себя несколько поколений своих многочисленных отпрысков.
Сама Надежда Петровна была родом отсюда, из этого маленького провинциального городка. Когда-то, до революции, ее мать владела здесь собственной галантерейной лавкой. Но Надя вышла замуж за парня из деревни и уехала жить к мужу, втайне мечтая снова вернуться назад в город. Там, в деревне, в начале двадцатых, родилась первая дочь Галина. Вслед за этим событием молодые супруги решили податься в город. Всё окончательно сладилось, когда они купили этот прекрасный почти новый дом и зажили в нем дружно и счастливо. Одна за одной родились еще четыре девочки — Зоя, Анюта, Лида, Вера. Но муж всё не терял надежду дождаться сына. И вот перед самой войной Надя родила мальчика. Сына назвали Виктором. И это была настоящая победа!
Спустя много лет и событий, когда все дочери и сын выпорхнули из семейного гнезда, в доме осталась жить только одна мать. Было это в середине семидесятых и самой Надежде Петровне уже тоже перевалило далеко за семьдесят. Именно тогда как-то сама собой сложилась традиция этих семейных субботних обедов со всеми чадами и домочадцами в полном составе. Дочери и зятья, сын и невестка, а также многочисленные дети и внуки собирались за одним столом. Жили все в достатке, поэтому в субботу возле маленькой избушки, окна которой к тому времени были уже почти на уровне земли, можно было увидеть сразу несколько «Жигулей» и даже одну «Волгу». Зятья и внуки вовсю старались не ударить лицом в грязь друг перед другом. Дочери и невестка тоже с радостью использовали семейные встречи как прекрасную возможность продемонстрировать новые наряды. При этом все как будто забывали, что домик настолько крохотный, что уместиться за столом можно, только тесно прижавшись друг к другу. И тогда уже не так важно, что на ком надето, а просто хорошо и весело всем вместе.
Примерно раз в месяц на выходные помимо всех обычных гостей ждали Барина. Галина, старшая дочь, единственная из всей семьи уехала из родного городка и жила теперь в областном центре. Она была замужем за Николаем Ивановичем, солидным человеком, который когда-то очень давно служил в охране Сталина. Хотя, впрочем, в семье об этом старались лишний раз не упоминать, а если и рассказывали, то шепотом и без подробностей, так что со временем это стало походить на легенду. Ну что ж, в каждой семье должна быть своя легенда. После разоблачения культа личности всех второстепенных опальных персонажей выпроводили из столицы куда подальше, как говорится, с глаз долой. Будущего мужа Галины тогда направили в небольшой среднеазиатский городок А. на должность военного коменданта. Оттуда его перевели в родной город Галины, где они и познакомились. А позже уехали в область, ведь Николаю Ивановичу предложили хорошую должность в одном «секретном» НИИ. В этом НИИ он трудился долгие годы, вплоть до пенсии. Но, и став пенсионером, не оставлял работу и разного рода общественную деятельность.
Вид у Николая Ивановича был важный и значительный. Он был высок ростом, широкоплеч и статен, имел массивную фигуру и довольно большой живот, который, однако, его не портил, а придавал солидность. Николай Иванович ходил медленно, даже не ходил, а чинно выступал. Говорил громким, зычным голосом с паузами и расстановками. За всё это он и получил свое семейное прозвище Барин. Это прозвище он очень не любил, поскольку сам считал себя сыном трудового народа. Тем не менее имечко приклеилось к Николаю Ивановичу намертво. Никто уже не помнил, от кого оно пошло и чья это была идея, но за глаза все называли Николая Ивановича только Барином. У Барина были маленькие голубые глазки, взгляд которых пронизывал насквозь, и вскинутые брови, что придавало всему лицу как бы удивленное выражение. Перед тем как что-то сказать, Барин делал паузу, внимательно смотрел на собеседника и потирал рукой подбородок. Говорил он немного, но каждое, даже самое незначительное замечание обставлял как речь с высокой трибуны.
На субботние обеды Галина с Барином приезжали к матери на электричке, и на вокзале их обычно встречал на машине кто-нибудь из «младших» зятьёв или племянников. К моменту их появления в доме, как правило, вся семья была уже в сборе и пребывала в священном трепете. Младшие дети из числа внуков и племянников то и дело выбегали на дорогу, посмотреть, не показалась ли машина с гостями. Старшее поколение делилось строго на две части. Мужчины курили во дворе возле крыльца и негромко беседовали. А женщины в доме завершали последние приготовления. Стол был уже накрыт, оставались лишь маленькие штрихи. Наконец дети с криками неслись во двор: «Едут! Едут!»
Барин чинно входил в дом, приветствовал всех, не спеша раздевался, тщательно и долго мыл руки под рукомойником. Рядом обычно уже стояла Лида, одна из дочерей Надежды Петровны, и держала на вытянутых руках свежевыстиранное полотенце, несмотря на то что такое же висело возле рукомойника на гвоздике. Барин не спеша брал у Лиды полотенце, вытирал руки, так же не спеша протискивался через ряды стульев и усаживался во главе стола. Галина занимала место рядом с ним, и это служило негласной командой всем остальным, что можно тоже проходить и садиться.
Перенести знак сноски и сноску к названию рассказа (первое вхождение)
Трапеза была незамысловата, но весьма обильна. Стол плотно заставлялся всевозможными закусками из репертуара русской домашней кухни. Салат «оливье», селедка с луком, винегрет, квашеная капуста, тоже с луком и душистым подсолнечным маслом, маринованные грибы, соленые огурцы с помидорами и, конечно, студень, название которого в этой семье почему-то произносили через «ю» — стюдень. На горячее обычно подавали толчёную картошку с мясом или грибами. Особенно удавались лисички, жаренные с луком в сметане. В такие дни вся семья сначала ехала в лес на нескольких машинах, а потом дома собранный урожай отправлялся на шкворчащие сковородки. Помимо всех этих прелестей на столе обязательно были горчица и хрен, а также один соус домашнего приготовления, который все называли горлодёром. И только Барин, служивший когда-то в среднеазиатском городе, хоть и в шутку, но очень настойчиво называл этот соус чимергез*.
_________________________________
* Чимергез — обиходное название самогона в Средней Азии. Чимергез, как правило, отличается высокой крепостью и большой «убойной силой» (здесь и далее - прим.автора).
Застолье шло неспешно, под водочку и разнообразные беседы. Дети сидели тихо до самого конца, потому что выйти из-за стола было невозможно. Комната была настолько мала, что стол и стулья с сидящими на них гостями занимали всё свободное пространство. И только в самом крайнем случае какому-нибудь одному ребенку разрешалось выйти. Но для этого ему надо было проползти под столом между ног сидящих взрослых. Это, как правило, приводило детей в полный восторг, и каждый из них старался хоть разок за вечер воспользоваться таким своим правом.
Ну а взрослые продолжали чинно вкушать поданные яства. Из раза в раз повторялись одни и те же застольные сцены, звучали одни и те же шутки. Но это тоже стало частью семейной традиции. А вернее сказать, ритуала.
— Как там у нас с зерновой проблемой в стране? — зычно говорил Барин, вставая и передавая другим тарелку с хлебом. — Надо решать зерновую проблему!
И проблема решалась легко и просто, когда каждый брал себе ломоть черного или белого. А лучше оба.
— Вить, подай-ка мне хренку, — просил с одного конца стола Слава, один из многочисленных зятьёв Надежды Петровны.
— И гор-ло-дёр! — ритмично, по слогам выговаривал сын Виктор с другого конца стола.
— Да, и горлодёру тоже давай, у нас тут нет, — подхватывал Костя, еще один зять.
— Чимергез! — вмешивался в разговор авторитетный Николай Иванович.
— Горлодёр! — отзывались чуть ли не хором младшие зятья.
— Чимергез! — повышая голос, настаивал Барин.
— Гор-ло-дёр, — снова по слогам отвечал Виктор.
— Да нет же, чимергез… — с досадой качал головой Николай Иванович.
— Гор-ло-дёр, — не сдавался Виктор.
— Чимерге-е-е-ез! — нараспев, как мантру, повторял Барин.
— Горлодё-о-о-ор! — медленно и задумчиво откликался Слава.
Казалось, этому интеллектуальному спору не будет конца. Но где-то на пятой минуте выяснения истинного названия соуса Надежда Петровна обычно вспоминала про пирожки. Это были ее фирменные пирожки, которые она не пекла, а жарила на сковороде в русской печи. Пирожки были огромных размеров, с рисом и яйцом или с капустой. А для самой младшей и любимой внучки, дочери Виктора, Надежда Петровна делала несколько отдельных маленьких — с повидлом и с яблоками.
— Мама, давайте уже потом, к чаю, сейчас всего и так много, — вдвоем отвечали Надежде Петровне дочери Вера и Лида.
— Ну, ладно, к чаю, — легко соглашалась Надежда Петровна. На протяжении всех застолий она обычно сидела незаметно в уголке, в разговоры особо не вмешивалась, следила, чтобы всего на столе хватало, и время от времени обводила всех присутствующих счастливым взором.
— Вася, а ты про самовар-то не забыл?! — вдруг с испугом в голосе спрашивала Лида своего мужа, и это тоже был ритуальный вопрос, повторявшийся из раза в раз на каждом застолье.
Муж Лиды, Василий, с сыном Валерой за столом всегда садились с краю, ближе к выходу, чтобы в нужный момент выйти на двор и начать ставить большой тульский самовар. Самовар был медный, с трубой, а раздували его, как водится, сапогом. Ведал всеми этими хитростями исключительно Василий. Самовар ставили на шишках, коллективный сбор которых летом в лесу был еще одной семейной традицией Сомовых.
— Мама, не волнуйтесь, у нас всё уже готово, пока вы посуду соберете и чашки поставите, у нас тоже всё подоспеет. — Валера старомодно обращался к матери на «вы».
Лида успокаивалась, и застолье шло дальше своим чередом.
Потом, уже после горячего, женщины собирали посуду и выносили ее мыть в сени, а на столе появлялись расписные чайные чашки и долгожданные пирожки. Василий с Валерой осторожно заносили в дом самовар…
Когда в 1982-м году Надежда Петровна умерла, всё закончилось. Поначалу какое-то время собирались как обычно. Младшая сестра, дочери, зятья, сын с невесткой, внуки, внучки, племянники, Барин. И вроде всё было как раньше. Но что-то едва уловимое исчезло из привычного уклада. Внешне будто бы ничего не изменилось. Всё так же наряжались, тесно сидели за столом, заставленным тарелками с винегретом, селедкой, грибами и стюднем. Однако почему-то говорить вдруг стало не о чем, и в воздухе все чаще повисали неловкие паузы. Прежнее веселье куда-то исчезло. И самовар ставили все реже и реже. А главное, все как будто потеряло смысл…
Так, годами сложившаяся традиция сомовских субботних обедов как-то тихо и незаметно для всех сошла на нет. И в памяти прежних участников тех событий остался разве что только соус. Горлодёр. А может быть, чимергез.
