Еще одним интересным направлением стала юридическая этнография, изучавшая нормы обычного права у крестьян, для чего собирался материал волостных судов, описывались гражданские и уголовные дела крестьян.
Этнографические материалы публиковались в «Записках ИРГО», «Вестнике ИРГО», «Этнографическом обозрение», «Живой старине», «Этнографическом сборнике», «Северном вестнике», «Историческом вестнике». В конце XIX в. появились и специализированные этнографические журналы. [66]
Помимо специальных экспедиций и опросов к этнографическим исследованиям можно также отнести путевые очерки и письма различных писателей (собственно критика Радищева и началась с такого очерка), мемуары и личные архивы помещиков и др.
В русской литературе этнографические очерки появились довольно рано, еще в 18 веке, но они не имели особого значения, являясь скорее отрывками из личных дневников, которые любили вести дворяне. После отечественной войны 1812 года эти очерки стали иметь более осознанный вид. Сторонники самобытного развития России, позже названные славянофилами, стали внимательно изучать народную культуру и быт крестьян. В русском крестьянстве они видели «ключ нашего национального существования», «разгадку всех особенностей нашего политического, гражданского и экономического быта», как писал К.Д. Кавелин [цитата по 67]
Представителями этого философского направления стали известные деятели культуры 19 века: писатели, художники, философы. Перечислим наиболее известных из них: братья К.С. и И.С. Аксаковы, Н.В. Гоголь, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, Ф.И. Тютчев, Н.Я. Данилевский и другие. Их деятельность заметно повлияла на общее развитие русского национального самосознания и патриотизма. Славянофилы-историки (И.Д. Беляев, Ю.Ф. Самарин и др.) заложили основу научного изучения русского крестьянства. Много было сделано ими и для сохранения памятников древнерусской культуры.
Интересно, что формирование упомянутого выше русского общественно-культурного центра в Абрамцево началось еще в 1840-х, когда там поселился писатель-славянофил Сергей Тимофеевич Аксаков, отец Сергея и Константина, известных общественных деятелей. Он оставил очень интересные этнографические произведения: мемуары («Семейные хроники», «Детские годы Багрова-внука»), записки о рыбалке и охоте и сказку «Аленький цветочек». Дом его посещали многие видные писатели и публицисты: Н.В. Гоголь, М.Н. Загоскин, М.П. Погодин и др. По теме охоты с Аксаковым сблизился даже его идеологический враг еще молодой тогда писатель-западник И.С. Тургенев, также оставивший замечательные этнографические очерки («Записки охотника»).
Особого внимания заслуживает сказка «Аленький цветочек», записанная Аксаковым фактически со слов ключницы Пелагеи, крестьянки, служившей в доме его отца. Сказка написана народным языком в стиле лиричного, напевного сказа. Такой стиль позже использовался и другими писателями: Н.С. Лесковым («Левша»), П.И. Мельниковым-Печерским («В лесах», «На горах»), П.П. Бажовым («Уральские сказы»), В.П. Астафьевым и другими. Вообще влияние народного фольклора, особенно в форме сказов не прерывалось со времен Аксакова до конца 20 века. Многие из этих писателей были настоящими исследователями этнографами и историками, ведущими научную деятельность. Так Мельников-Печерский был чиновником и много лет занимался изучением и искоренением старообрядчества, ездил в научные экспедиции в Поволжье, Урал, Сибирь и на Русский север.
Ярким явлением в мире национального искусства стало совместное выступление сразу двух сказительниц: Ольги Эрастовны Озаровской и Марией Дмитриевной Кривополеновой. Первая была образованной дворянкой, лаборанткой Д.И. Менделеева, собирательницей русского фольклора, а вторая простой пинежской крестьянкой. С Кривополеновой был лично знаком и другой известный поморский сказитель Б.В. Шергин. На основе его сказок (а также сказок С.Г. Писахова, тоже известного северорусского художника, этнографа и писателя) мультипликатор Леонид Носырев в 1988 году создал цикл мультфильмов-сказов «Смех и горе у Бела моря».
Так плодотворно взаимодействовали русское крестьянство и интеллигенция, взаимно обогащая друг друга. Петербург открывал для себя народных сказителей и плачей, а народ открывал для себя произведения великих русских писателей, особенно сказки Пушкина, Ершова, Даля, которые к концу 19 века знали почти в каждой деревне [68].
Помимо записи мемуаров, собиранию песен и сказов, к рассмотрению народной жизни приходили и через исторические романы и оперы (произведения М.И. Глинки, А.С. Пушкина, М.Н. Загоскина, А.К. Толстого и др.). Наверное, ни одно произведение наших писателей не обошлось без влияния народной культуры. Но, повторюсь, для непосредственного реалистичного понимания жизни крестьян русской интеллигенции пришлось пройти долгий и трудный путь.
Многие прославленные наши писатели, изучаемые ныне в школе, не только совершали ошибки, но и специально, как мне кажется, создавали резко негативный образ жизни народа. Примеров можно привести множество: стихи М.Ю. Лермонтова («Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ»), П.А. Вяземского («Бог голодных, Бог холодных, Нищих вдоль и поперек, Бог имений недоходных. Вот он, вот он, русский бог»), произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина (особенно повесть «Пошехонская старина»), И.С. Тургенева, А.К. Толстого и многих других.
Видимо авторы преследовали цель поднять в своих произведениях острые социальные вопросы: кризис помещичьего уклада жизни, тяжелое, бесправное положение крестьян, торжество низменных страстей. Намеренно или нет, но интеллигенция создала множество ошибочных образов. Литература 19 века буквально напичкана всевозможными злодеями, представляющими все сословия России: если купец, то обязательно скупой старовер, если помещик, то пьяница, развратник и транжира, если крестьянин, то забитый и бесправный раб, безграмотный, ленивый и тупоголовый мужик, если чиновник, то мошенник, взяточник и карьерист. Положительные герои позиционировались как жертвы, в другом качестве они бы тускнели на общем контрастном фоне злодеев. Или отправлялись куда-то в прошлое, в исторические романы, подальше от серой действительности. Логика понятна – кто же будет читать про обычную жизнь, если это скучно? Запросы общества диктовали свои условия. Публике нужен был конфликт, драма и трагедия! Подобная ситуация сложилась в наше время с кинематографом, где обычную жизнь не увидишь, всё игра, всё декорации, пусть даже и реалистичные, но либо слишком мрачные, либо сказочно светлые. Как говорят американцы – не верьте Голливуду.
Так и в отечественной литературе 19 века обычные люди никому не были интересны. Например, удивляет, что почти нигде не встречается такой важный аспект жизни деревни, как крестьянская община, а в произведениях Лескова и Мельникова-Печерского она описана резко негативно. Совершенно проигнорировано художественной литературой такое уникальное явление русской дореволюционной культуры как меценатство. Купцы, выходцы из крестьян, совершенно добровольно тратили накопленные деньги на строительство школ, больниц, храмов, оставляли в дар родному краю собранные уникальные коллекции различных объектов искусства, создавали целые музеи, одним словом активно участвовали в развитии русского государства и его культуры. И таких меценатов различной направленности и с различными возможностями было не сотни, а десятки тысяч, они занимались благотворительностью в каждом уголке Российской империи. Но в наше время при слове купец, все вспоминают только безумного и страстного транжиру Парфена Рогожина из романа Достоевского «Идиот» или его злого скупого отца. Мало кто помнит сотню совсем иных реально живших в Москве и Петербурге меценатов купцов, вышедших из благочестивых старообрядческих крестьянских семей. Например, Кузьму Терентьевича Солдатенкова, текстильного фабриканта, крупного книгоиздателя и владельца художественной галереи, который завещал городу 2 миллиона рублей для постройки больницы для бедных, независимо от сословий и религий. Больница была построена в 1910 году и ныне носит название ГКБ им. С. П. Боткина, который к ней не имел никакого отношения.
Такое искаженное понимание реальности, выделение в литературе только остросоциальных проблем, сыграло злую шутку с последующим развитием культуры в России. При таком положении легко было воспитать целое поколение революционеров, которые не сильно вдавались в реальную жизнь крестьян. Пришедшие к власти большевики выгодно для себя поддержали образ рабской России. Цензура жестко отобрала подходящие произведения, удалив те немногие правдивые, которые были. В учебных заведениях страны стали изучать историю по литературным произведениям, закрепляя созданный миф. Примечательно, что в официальную советскую литературу впервые был введен новый идеализированный образ героя современности, который должен был вызывать не жалость, как жертва, а гордость и патриотизм. Критика действительности была запрещена. Это при том, что советская этнография продолжала активно развиваться. Нестыковки между пропагандируемым мифом и архивными материалами замечались только узкими специалистами, а общественность о них не знала или не могла сказать.
Вот как об этом в 1991 году писала профессор М.М. Громыко: «Отсутствие глубокого понимания деревни, ее традиций, особенностей сельской жизни, недостаток настоящего уважения к крестьянину, его труду буквально пронизывают всю современную программу образования. (…) А ведь на самом-то деле им, потомкам крестьян, есть чем гордиться. Но все словно бы сговорились замалчивать это. Правда, фольклористы, литературоведы, искусствоведы, музыковеды постоянно признают огромное влияние крестьянского творчества на лучших профессиональных мастеров литературы и искусства. (…) Но высказывания специалистов по творчеству остаются сами по себе, а бесконечные и уныло-однообразные утверждения о массе забитых и невежественных крепостных — сами по себе. Иногда они соседствуют на страницах одних и тех же учебников или обобщающих коллективных работ без всякой увязки между собою. Без малейшей попытки рассказать о жизни и культуре крестьян. (…) Справедливость требует признать, что были и есть в советской гуманитарной науке авторы, а то даже и целые направления, исследования которых убедительно раскрыли разные стороны богатой духовной жизни крестьян. (…) Но такие труды выходят малыми тиражами, скрыты в очень специальных научных изданиях, рассыпаны по крупицам в разных областях науки». [цитата по 68]
До сих пор многие образованные люди искренне верят, что о взаимоотношении крестьян с помещиками можно судить по «Му-Му», что жизнь всех крестьянок похожа на «Житие одной бабы», что все помещики заканчивали как «Господа Головлевы». Однако литература создавалась не для науки, а для культуры и искусства, а иногда просто для привлечения внимания публики, завися от изменчивого общественного мнения. Так что оставим литературу для литературы, и будем использовать для объективного описания жизни русской деревни только обоснованные, хоть и малоизвестные научные труды.
Конец главы 2.2.
С первой частью главы можно ознакомиться здесь.
Со второй частью главы можно ознакомиться здесь.
Со третьей частью главы можно ознакомиться здесь.
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.