(окончание)
Когда-то у Эльзы была клиентка. Эльза делала ей квартиру. Терпения понадобилось три вагона и две тележки. Сегодня согласовывалось всё, вплоть до цвета крышки на стиральной машинке в ванной. Но вечером клиентка ужина с подругой, та подбрасывала ей свежие идеи, и утром тщательно составленный проект рассыпался как карточный домик. Одна идея тянула за собой следующую, и не было этому конца. В конце концов Эльза оса-танела, потому что увидела — получается гуано…. А ей было дорого ее имя. Не дай Бог клиентка начнет хвалиться тем, кто «отдизайнерил» ее апартаменты!
Эльза привела клиентку к себе домой.
— Ой, — сказала женщина, и опустилась на диван, чтобы разглядеть всё, не торопясь, — Мне нравится! Сделайте мне, пожалуйста, так же…
Вопрос был решен.
А теперь эта самая клиентка помогла Эльзе достать адреса родителей Людмилы. У нее были нужные связи, и вопрос занял полчаса. Адреса, телефоны… Не может быть, чтобы отец с матерью не знали, где их дочь и внучка…
Сначала Эльза позвонила матери. У женщины оказался очень молодой, нежный и холодный голос. Хотя Эльза и заготовила, и прорепетировала заранее, что скажет, чтобы было кратко и по делу.
— Вы не находите, что «подруга бывшего мужа» — не лучшая рекомендация? — с легкой насмешкой спросила мать Людмилы, — Мы же обе понимаем, что это за муж, и я догадываюсь, что вы имеете в виду под словом «подруга». Адрес Люси я вам не скажу, и не вздумайте меня шантажировать «опасностью, которая ей грозит». Не звоните больше!
Оставалась последняя надежда – на отца. Эльза пробовала звонить ему несколько раз, но никто не брал трубку. И, наконец, когда она уже потеряла надежду, ей ответила – судя по голосу – какая-то старая бабка.
— А он квартиру продал, — сказала старушка после того, как выяснила, кто требуется соседке.
Рвалась последняя ниточка.
— А адреса нового, или хоть телефона он не оставил? — взмолилась Эльза, потому что надежд у нее больше не было никаких, — Вы эту квартиру купили?
— Не, я его соседка была, — пояснила бабушка, — А он в хосписе лежит. Ну знаете, который на Никитинской….
… Родители согласились присмотреть за Мишенькой.
Когда Эльза увидела отца Людмилы, она сразу поняла, что ему осталось немного. Может быть, считанные дни. Лицо было желтым-желтым, как маска. Исхудавший мужчина лежал в палате, и при появлении гости даже не сделал попытки приподняться. Сил на это у него уже не было.
Эльза придвинула стул поближе, села и заговорила в открытую. У нее не было другого выхода, кроме как полностью раскрыть карты. Она рассказала и про долгую свою связь с Вадимом, и про то, что, зная про существование Людмилы, ее «не учитывала». И про то, что не знала, что умеет так ненавидеть. И если Люсю сейчас не предупредить…
Возле его столика стоял стакан с водой, а в нем была трубочка. Эльза понимала, что это значит. Мужчина не может сам поднять головы, не может взять стакан. Кто-то должен вкладывать эту трубочку ему в губы.
У мужчины всё же хватило сил, чтобы коснуться ее руки холодными пальцами.
— Я вам верю. Тем более, что сам больше защитить Люсеньку не смогу. Этот человек лишил меня даже того, чтобы дочка была рядом, когда я…
Он вздохнул.
— Я продал квартиру, чтобы купить ей домик. Его подобрали по моей просьбе. Маленький город, и домик – маленькая крепость. Решетки на окнах, железные двери, и даже погреб под домом, в который можно забраться и запереться изнутри. Своего рода сейф для людей, которым нужна защита. Адрес этот знаю только я. Скажу его вам – запомните. Запомните?
**
Это был милый маленький городок, который, наверняка, чудесно выглядел летом, но никогда еще и нигде Людмила не обживалась с такой тоской. И дом, который выбрал для нее отец — подходил им с Ксанкой идеально, он стоял на возвышенности, отсюда прекрасно всё просматривалось, домик напоминал маленькую крепость, но Людмила разбирала вещи и плакала, стараясь скрыть свои слезы от дочери.
Она должна была сейчас быть с отцом. Хотя он всё понимал, и сам запретил ей приезжать. Сказал — позовёт её, когда почувствует, что вот-вот….
Да что ж за силы помогали этому упырю, который раз за разом ломал ей жизнь, и не только ей? Как он отыскивал ее раз за разом? Помогала ли ему какая-то разветвлённая сеть помощников? Или он работал с ясновидящими? Людмила была готова поверить во что угодно…
Но надо было брать себя в руки и в очередной раз начинать всё сначала. Удивительно, каждый раз, когда Людмиле казалось, что сил уже нет, совсем нет — даже на донышке, они откуда-то брались. И она снова делала все, что нужно.
Она обошла дом от чердака до подпола, проверила каждую дверь, каждую раму, убедилась в крепости решеток на окнах и в отлаженности запоров. Когда начала проверку по третьему разу – убедилась, что ею овладевает паранойя.
Очень захотелось выпить. Людмила редко позволяла это себе, но сейчас всё бы отдала за любое пойло, за пару банок крепкого пива. Но какое там… Она щедро плеснула в чашку вале-рьянки, долила воды, получился «коньячный вариант». Людмила выпила его залпом.
— Ну и какая тут школа? — спросила Ксанка.
Мать уже не могла полностью скрывать от нее опасность, как делала прежде. Но психика девочки еще была удивительно пластичной, и депре-ссия Ксанке явно не грозила. Новая комната нравилась ей не слишком. Дело не в том, что мала, но окно выходит на север, и вдобавок на глухой забор. Ксанка развешивала на стене постеры со своими любимыми артистами. Когда на нее смотрели знакомые лица, она везде чувствовала себя как дома.
— Не знаю, — Людмила пожала плечами, — Пока подумаем о домашнем обучении.
— Круто. Ну а вообще можно будет выходить? Хоть куда-нибудь?
Людмила ощутила в этом вопросе тоску существа, запертого в клетку и мечтающего хоть о толике свободы. Матери, ограничивающие в чём-то больных детей, понимают – иначе невозможно. Никто не может сделать так, чтобы их дитя жило по других правилам. Но Ксанка-то была здорова. Ей бы гонять с друзьями на велике, ходить на бальные танцы и на дни рождения к подружкам. А Людмила держит ее в клетке.
— Дай мне неделю, — попросила мать, — Осмотримся, я погляжу, что тут и как – и решу.
Ксанка вздохнула глубоко-глубоко. А Людмила всматривалась в лицо дочери, и думала – как же она не замечала этого раньше? Нет, она знала, что Ксанка не похожа на нее ничуть. Ни одной общей черты. Но вот на Вадима…Вроде бы что-то общее есть. Девочки часто бывают похожи больше на отцов, а не на матерей. И наоборот. Значит, ее сын похож на нее.
Ну зачем, ну почему всё было только на ее плечах? Людмила честно попробовала припомнить – влюблялась ли она в кого-то в юности? Кроме Вадима… Ну, хоть портреты какие-то на стенах, как у Ксанки…
Слишком рано она вышла замуж. Да, пожалуй, когда смотрела боевики – Вадим любил этот жанр — порой отождествляла себя с героиней, которую герой спасал от всех мыслимых и немыслимых опасностей. С которым не надо бояться, и днем и ночью мозг не будут сверлить мысли – всё ли ты предусмотрела. Не надо ни о чем думать. Как за каменной стеной.
У одной из ее подруг был такой муж. Внешне совсем не похожий на киношного героя. Немолодой мужчина, слегка грузный, и совершенно седой. Бывший военный летчик. У Оли была тяжелая форма диа-бета, дочка родилась с синдром Да-уна, но как же Евгений Анатольевич любил своих «девчонок»! Как волновался о том, не забудет ли Оля принять лекарства… Разбил для них райский сад у дома. Его друзья подарили из дочке клеппера, потому что верховая езда – это, знаете ли… Да что, там, даже когда она, Людмила, вроде бы не имеющая к Евгению Анатольевичу никакого отношения, оказывалась рядом с ним, ее охватывало чувство полной безопасности – будто ничего плохого рядом с ним случиться с ней не могло.
… Прошла неделя на новом месте, и надо было выполнять обещание, данное Ксанке. С утра Людмила сказала:
— Я пойду в булочную…
Но от привычки, которую она приобрела в последнее время – всегда и всюду носить с собой оружие – она не могла отказаться. Если бы кто-то из полицейских попробовал её обыскать – это бы плохо кончилось. Людмила уповала только на то, что никому это не придет в голову в маленьком городе. Тётка идёт за хлебом. Переходит дорогу на зеленый свет. Что вам от нее надо, господа в форме?
День был удивительно хорош. В этом городке любили цветы, и там и здесь в палисадниках пламенели бархатцы, мёдом благоухал алиссум, гордо понимались «майоры». Людмила вспомнила, что в детстве не могла запомнить название этих цветов, величала их «подполковниками».
— Ты повысила их в звании, — смеялся отец.
Она задержалась в хлебном магазине, впервые за долгое время получая какое-то удовольствие от покупок. Так вкусно тут пахло поджаристым хлебом! Такие красивые пирожные лежали на витрине! Людмила выбирала, что взять к завтраку, что порадует Ксанку…Калачи, посыпанные маком. Ромовые бабы. Йогурт с персиками. Простой батон для бутербродов. Нежно-розовая колбаса…
Она подходила к дому, когда кто-то, сидевший на низком металлическом заборчике, встал и шагнул ей навстречу:
— Привет…
Высокий мужчина в черной куртке. Шапочка закрывает не только лоб, но и брови. Людмиле понадобилось две секунды, чтобы узнать Вадима.
Ужас захлестнул ее. Может быть, если бы Людмила была профессиональным бойцом, военный, тренированным до полного автоматизма движений – пистолет был бы уже у нее в руках. Но одно дело – тир, а другое…. Она никогда не наводила ствол на живую мишень. Даже не крысу.
Она надеялась только на то, что он вообще не знает, что у нее есть оружие.
— Давай поговорим, — сказал он миролюбиво и даже с улыбкой.
Словно был обычным «воскресным папочкой», который пришел договорить о визитах к ребенку в определенное время.
Было очень много слов, которые Людмиле хотелось высказать, они рвались из горла. Но она сдержалась, чтобы Вадим сказал первым – чего же он хочет.
— Мы уедем,— сказал он, — Наконец, всё срослось. Все доки на руках. Классный вариант нас ждёт — уезжаем в Европу, тоже маленький город, но, конечно, не такое, на букву "д", как здесь…. Нас ждет свой дом, я продолжу заниматься любимым делом, стану продавать бюро, секретеры, комоды, ты будешь выращивать тюльпаны. Ксанку отдадим в хорошую школу – примерно в такую, как ты ходила когда-то…
Козырь он придерживал в рукаве.
— И, если захочешь, ты сможешь видеться с сыном… Иногда. Не думаю, что его нужно забирать оттуда, где он сейчас живет. Инвалидам не место среди обычных людей. Ну, моя дорогая? Сколько тебе нужно времени, чтобы собрать вещи?
— Мы никуда с тобой не поедем, — сказала она.
Он поднял брови:
— Но ты понимаешь, что в этом случае ты никогда…
— Я постараюсь найти его сама. Но даже если нет…Ты слышал – прочисти уши десять раз – я. Никуда. С. Тобой. Не. Поеду. И Ксанку ты у меня не заберешь…
Вадим смотрел на нее долго. Может, минуту, а может, еще дольше.
— Ну что ж,— сказал он,— Это был практически твой последний шанс. Осталась, так сказать, искра надежды.
Одну руку он держал опущенной вниз. И сейчас в ней явственно что-то щёлкнуло.
Людмила вздрогнула, но продолжала молчать. Тогда заговорил Вадим.
— Хочешь знать, что это? Сейчас в твоем доме начинается пожар. Дистанционное устройство. Загорается кухня, а дальше всё пойдёт очень быстро. Твой план «мой дом – моя крепость» сейчас сыграет против тебя. Решетки на окнах, железная дверь. Кстати, ты ее не откроешь. Пока ты покупала калачики, ловкому человечку ничего не стоило вытащить у тебя из кармана ключ. Так что Ксанке оттуда не выбраться…. Она может продержаться подольше, если догадается спрятаться в ванной. Но дым и огонь, — Вадим пожал плечами. — Всё равно ее достанут. А поблизости я не вижу человека с машиной, который зацепил бы трос, сорвал с окна решетку… И не смотри на меня, как на зверя – это не моя дочь, эта девочка не имеет ко мне никакого отношения. Конечно, я могу еще открыть дверь…
— Ключ у тебя? — спросила Людмила.
Пистолет был уже у нее в руке. Одного она не ожидала, что он выбьет его неуловимым, резким движением.
А чего не ожидал он – это того, что оружие отлетит к ногам девушки, что подходила в этот миг к ним.
…Эльза никогда не умела стрелять. Она не знала ничего ни о том, как заряжать оружие, не ведала, что такое предохранитель. Только в кино она видела, как нажимают на курок. У нее тряслись руки. Ей просто чертовски повезло.
**
День был настолько пасмурным, что в полдень казалось, будто наступили сумерки. Маршрут Людмилы был – с кладбища на кладбище. Она вызвала такси и попросила отвезти ее к отцу. Участок был новый, и сразу за отцовской могилой еще рос лес. Стояли сосны. А земля тут чертовски плохая – одни камни. Людмила, как и многие, придя на кладбище, отвлекала себя мыслями – надо заказать нормальную землю, посадить цветы. Нет, папа очень любил запах хвои. Рано или поздно большие ели срубят, а на могиле она посадит карликовые. И памятник она уже приглядела – простой, гранитный, с белой мраморной розой, которая лежала наверху.
Очень хотелось обнять крест и зарыдать как маленькая, в голос. Людмила знала, что сделает так чуть позже. Приедет домой и пока Ксанка в школе, выпьет стакан во-дки, и будет плакать, и даже выть, и биться головой о стол…
Но сейчас продержаться еще немного. Таксист не уезжал – она попросила его задержаться. Людмила назвала ему адрес другого кладбища – в пригороде.
— У вас сегодня поминальный день? — уточнил водитель.
У него было хорошее настроение и хотелось поговорить. Пассажирка выглядела вроде бы спокойной. Но поболтать с ней не удавалось. Тогда он включил музыку.
Людмила медленно шла к могиле Вадима. Сегодня сорок дней. Остается надеяться, что душа его уже не вернется из ада. Поворот аллеи, потом еще один… Возле могилы кто-то был. Женщина в пальто такого насыщенного красного цвета, что не отвести глаз. В красной шляпке. С маленьким мальчиком на руках…
Неужели она пришла к….
Когда Людмила подошла, женщина обернулась, и Людмила узнала Эльзу. Эльза спустила Мишеньку с рук.
— Я вот думаю,— сказала она, будто продолжая разговор, — Почему тут стоит крест? Ведь надо бы – осиновый кол.
— Я тоже думала об этом, - это была осенняя морось, не слезы. Людмила отерла лицо рукой в перчатке, — Но он уже не встанет.
— А можно станцевать? — спросила Эльза шепотом, — Я специально надела сапоги с острыми каблуками. Можно?
И на рыхлой глине, на рыжем этом холме, она попыталась станцевать что-то вроде неловкой чечетки, впечатывая поглубже острые каблучки. Людмила обняла ее и прижала к себе. Они долго стояли молча.
А потом сели на лавочку, что стояла у другой могилы, но недалеко от места, где лежал Вадим.
— Ну что у тебя? — спросила Людмила.
— Возвращаюсь…В свой дом… насовсем… А ты?
Эльза все-таки плакала.
— А я ищу, — сказала Людмила, — Не знаю, найду или нет, получится ли… Но буду искать, пока жива.
— И никаких зацепок?
— Пока никаких. Знаю только, что в Европе. Пешком обойду все дома для инвалидов, все приюты…
— А может быть, он живет где-нибудь в семье? Ты даже имени не знаешь?
Людмила покачала головой:
— Только то, что он, наверное, будет похож на меня. Даже, несмотря на то, что очень болен.
— А что с Ксаной? Ведь ты понимаешь теперь, каково ее настоящим родителям…
— Мне хотелось бы дотянуть до ее восемнадцати лет. Чтобы ее у меня не отобрали. Чтобы она сама решала – где, с кем… Но я понимаю, что для людей, которые ее лишились, каждый день без нее – вечность. Не знаю пока. Очень тяжело об этом думать. Может, мы как-то все это уладим… Я не знаю, что там за люди… Надо их увидеть. И что дальше – Бог весть! Жить одной семьей? Или чтобы Ксанка гостила то у меня, то у них? Как он завязал всё это в один дьявольский узел, проклятый….
Людмила бессильно махнула рукой.
Мишеньке стало скучно. Он бродил между могил, рассматривал их. На одной сидели белые каменные голубки. На другой расправил крылышки пухленький ангелок. На третьей – тетенька с длинным покрывалом на голове закрыла лицо руками, вроде бы плакала. А тут была нарисована зажженная свечка.
— Осторожно, не упади, не наколись на ограду! — крикнула ему мать.
— Что решили с операцией? — спросила Людмила Эльзу.
— Да это — раз плюнуть. Для любого пластического хирурга. Может, подожду немного до той поры, как Мишка пойдет в школу. Я понимаю про всякие обезболы и тому подобное, но у меня сейчас у самой такой низкий болевой порог, что не могу… Таракана раздавить не могу…
— У тебя дом как произведение искусства. Неужели там есть тараканы?
Они засмеялись. Это было подобие смеха – робкое, чуть слышное. И всё же…
Мишенька знал, к какой могиле они пришли. Она была до отвращения унылой и скучной – рыжая земля и больше ничего. Возле одного из памятников в каменной вазе стояли розы. Мишенька потянул один цветок – темно-красный, показавшийся ему особенно красивым.
Мишенька решил положить розу на могилу того человека, по которому плакали мама и та тетенька.
— Нет! — хором вскрикнули женщины.
Удивленный Мишенька чуть не выронил розу. Дождь кончал моросить, вокруг слегка посветлело. Даже какая-то птица подала голос. Мишенька подошел, и, пользуясь тем, что подруги говорят о чем-то, растрепал цветок, растребушил его и начал сыпать лепестки им на колени.