Этот текст в самом деле можно отнести к жанру святочных историй, и вот почему.
Творчество Хэнка Силверна помогла мне открыть моя страсть к любому альбому, в чьем названии присутствует слово Christmas. Всё, что связано с главным праздником зимы звучит, как правило, волнительно и в меру оригинально, несмотря на единообразие программы, кто бы на чем бы её не исполнял.
Тем далеким летом я мечтал о рождественском Элвисе, но всё началось Перри Комо. Человек с экзотической фамилией Ф-иджи был не так глуп, чтобы думать, что кто-то её у него купит, однако ему очень хотелось, чтобы это произошло. В конце концов я выменял её на плакат Джонни Роттена с велосипедной шиной, повязанной вместо галстука. Что Ф-джи человек не глупый, я понял, когда он прокомментировал нашу сделку репликой "все довольны - все смеются". Тем не менее, до рождественских гимнов и колядок он так и не дорос, вскорости получив десять лет за убийство некой "синячки" по прозвищу "Мара".
Перри Комо был первым, и многое я заучил наизусть, а многим любовался молча, столь велико было совершенство этой духовной разновидности шоу-бизнеса для верующих и неверующих.
Год спустя, в стопке уцененной пластмассы, которую припер из Нью-Йорка один инженер, мне и попался диск Хэнка Силверна с такою же праздничной программой.
Инженер, вполне приличный дядька, похожий на актера Свердлина, не долго корчил венецианского купца, и отдал мне весь свой брайтонский неликвид оптом по моей цене, не забыв поинтересоваться с интонацией Кислярского, откуда я знаю идиому whole shmear...
Хэнк Силверн оказался органистом. Не Джимми Смит, и не Билли Престон, пробудили во мне симпатию к инструменту, с конца 60-х служившему каждой бочке затычкой. Если честно, переваривал я только тактичные попурри Клауса Вундерлиха.
Абсолютно незамеченное окружавшими меня в ту пору людьми, пришествие Хэнка Силверна обнажило лишь верхнюю часть грандиозного айсберга, внутри которого инфернальными красками переливались органные пассажи до-роковой поры.
Ведь основной специальностью Cилверна были не евангельские сюжеты, а сай-фай, нуар и макабр. На заре американского телевидения его музыка иллюстрировала легендарный сериал Suspense (1949 - 54), параллельно множеству радио-спектаклей, в которых на криминально-космическую тему.
Иногда он даже появлялся в кадре, как, например, в эпизоде "Черная пантера", где постаревший Честер Моррис удивительно напоминает Владимира Коренева перестроечных лет.
Особую прелесть этим шероховатым, но энергичным постановкам придает "джазовая" спонтанность действия. Они в самом деле чем-то похожи на первые серии "Знатоков", на "Гибель 31-го отдела" с Копеляном а роли комиссара Йенсена, ранние, не уцелевшие выпуски "Кабачка 13 стульев", которые мне посчастливилось увидать и запомнить на всю жизнь.
Таким образом за елочным фасадом Рождества бурлил инкубатор несколько иных форм жизни, вскоре получившей более конкретное воплощение в чеканных эпизодах "Сумеречной зоны".
В дальнейшем этот призрачный, черно-белый, но богатый нюансами, мираж волшебной лампы кинескопа, заглушили "Мирза" и "Дом восходящего солнца", магический ритуал упростился до фонограммы циркового номера с танцами дрессированных статистов.
По этой причине мне было очень важно, чтобы наравне с Booker T & MG's в моём радио-ревю "Трансильвания бэспокоит" звучал и чешский органист Ота Чермак со своим "Истанбулом".
Важно было начать с конца, насколько это возможно, повернув время вспять, осуществив хотя бы частичный прорыв, приблизить слушателя к первооснове, погрузиться в бурлящий хаос... Прошло тридцать лет.
Собственно, только ради этого я и принял предложение моих тогдашних товарищей.
Henry "Hank" Sylvern (Henry Silverstein, March 26, 1908 – July 4, 1964)