В перестроечное время, когда началась компания по очернению командиров Красной Армии и НКВД, досталось и военной Фемиде. Статьи и сериалы наперебой изобличали жестоких следователей, которые карали невиновных бойцов и офицеров на основе одних лишь подозрений и доносов. Однако очевидцы и непосредственные участники событий тех лет, в основном, рассказывают обратное. Как пример – история от бывшего военного прокурора 3-й Московской коммунистической стрелковой дивизии Николая Михайловича Котляра, которую он поведал в своей книге «Именем закона».
В начале лета 1942 года в землянку прокуратуры вошёл взволнованный комиссар 371-го стрелкового полка Петровский и принёс крайне неприятную новость: один из его бойцов подозревается в членовредительстве. До той поры в дивизии подобных случаев не было. Военный прокурор армии дал на разбирательство два дня.
Николай Михайлович привлёк к расследованию опытного следователя Николая Дыбенко. Первым делом они направились в медсанбат, где лечился подозреваемый. Доктор заявил, что не исключает попадания осколка мины, которым бойцу К. срезало пальцы на правой руке. Но больше похоже на их отсечение холодным оружием, одним сильным ударом.
Прежде чем беседовать с К., следователи пошли к его боевым товарищам. Ничего плохого они не рассказали, только отметили у красноармейца паническую боязнь обстрелов. Немцы лупили из миномётов почти каждый день, и в такое время К. не покидал окопы даже на обед. Ранило его в период с 11 до 12 часов, когда он был отправлен к старшине за табаком. А ещё подтвердилось, что подозреваемый – левша. Взяв у командования полка схему миномётного обстрела в тот день и уточнив его время, Котляр и Дыбенко вызвали подозреваемого на допрос.
К. вёл себя спокойно и на вопросы отвечал, явно подготовившись. Но многое шло вразрез с имеющейся информацией и было полно нестыковок. На предполагаемом месте происшествия, показанном бойцом (в кустах на опушке леса) никаких видимых повреждений тоже не нашлось, а ведь осколки мины в одиночку не летают. Не было и следов крови. Однако предъявлять обвинение не спешили, поскольку прямых улик не было.
Многое прояснило бы орудие преступления, поэтому сосредоточились на его поисках. Проверили сапёрную лопатку К., следов крови на ней не обнаружили. Топоры и тесаки были только у сапёров и разведчиков: проверили, пропаж не было. И тут повезло: узнали, что у повара недавно исчез небольшой топорик, которым тот лущил лучины для розжига. Дыбенко взял с собой бойцов и опять отправился к лесу. Через пару часов вернулся с топориком с запёкшейся на лезвии кровью. Его нашли метрах в двухстах от того места, которое показывал К. Постепенно всё становилось на свои места.
Закрепляя доказательную базу, разыскали несколько подобных топориков и составили протокол опознания поваром своего имущества. Запросили разрешения у прокурора армии на продление следствия и умудрились в течение 3-х дней через прокуратуру фронта получить экспертизу отпечатков пальцев на топоре. А ещё нашли свидетеля, которому К. сообщил, что нашёл способ спастись от гибели на войне. Теперь «колоть» членовредителя можно было смело.
Как и предполагалось, К. долго увиливал и всё отрицал, пока ему не предъявили топор с результатами дактилоскопической экспертизы. Он сник, во всём сознался и даже показал следователям немецкую листовку, натолкнувшую его на преступление. В ней содержался призыв к красноармейцам калечить себя, чтобы остаться в живых.
Приговор трибунала был предсказуем: расстрел. Командир дивизии полковник Анисимов, выслушав доклад председателя трибунала, попросил оставить дело у себя, чтобы ознакомиться с ним внимательнее. Через два дня объявил, что приговор не утверждает. Расстрел заменили длительным сроком лишения свободы.
Лет через 15 к Николаю Михайловичу в метро подошёл человек и, извинившись, поинтересовался, не он ли был прокурором 3-й Московской дивизии? Получив утвердительный ответ, показал обрубок правой руки и представился. Осторожно, с мольбой в глазах, попросил посидеть вместе с ним в кафе, ему явно нужно было выговориться. За чашкой кофе К. рассказал, что освободился по амнистии, устроился на завод, женился. А напоследок с горечью произнёс: «Сынишка спрашивает: папа, ты был ранен? Почему тебя не наградили? Такие же вопросы на работе задают. Так паршиво на душе, что жизнь не в радость».
Прокурор слушал его, а сам думал о тех, кто, исполнив свой воинский долг, лежат сейчас где-то в бескрайних лесах, полях и болотах… Что они ответили бы ему? А вслух сказал, что каждый сам выбирает свою судьбу. Собеседник сгорбился и виновато кивнул.
Родина лишила его звания Героя Советского Союза. Но у этой истории был хороший конец
Бывший полицай стал Героем Советского Союза, но от возмездия это не спасло
Открытое заседание Военного трибунала, на котором судили одного из бургомистров оккупированных территорий