Они встретились на знаменитой встрече поэтов в 1918, где сошлись самые именитые. Там были Бальмонт, Вячеслав ИвАнов, Белый, Ходасевич, Маяковский, Цветаева, Эренбург, Алексей Толстой, Вера Инбер и Антокольский.
Пастернак выделит из всех знаменитостей здесь одну Марину за простоту. «В ней угадывалась родная мне готовность расстаться со всеми привилегиями». Она же скажет потом, что «каторжное клеймо поэта» увидела тут только на нем: «Это жжет за версту!» До отъезда Марины в эмиграцию они еще будут встречаться, но мимоходом. А вот через 4 года у них вспыхнет такой роман, что небесам станет жарко. А соперницей Цветаевой станет первая жена поэта – Женечка Лурье. И образуется треугольник...
Жене Лурье было 24 года, а Борису – 32, когда они расписались. Пастернак говорил потом, что женился полуслучайно, потому, что так надо было… Женя закончила ВХУТЕМАС, учителями ее были Кончаловский, и даже Фальк. Себя она считала замечательной художницей, а следовательно, Боря должен был обслуживать ее. Так Борису пришлось взять на себя все бытовые дела в их семье. Про их дальнейшую жизнь сам Пастернак написал так: «Я бедствовал. У нас родился сын. Ребячества пришлось на время бросить. Свой возраст взглядом смеривши косым, я первую на нем заметил проседь». Их отношения осложнялись ревностью. Женя ревновала мужа к Марине Цветаевой из-за неразрывной близости этих двух поэтических душ. Но самой основной была другая ревность – ревность признания. Евгению ранил, конечно, не успех мужа, а то, что сама она остаётся в тени этого успеха. Как признанная художница она так и не состоялась.
Итак, Цветаева в Праге, Пастернак в Москве. Он, прочитав сборник ее стихов «Версты», заочно влюбится в нее. «Дорогой, золотой мой поэт, – напишет ей – Простите. Я не знал, с кем рядом иду...» Так начнется их бешеный роман в письмах, который будет длиться ровно столько, сколько он будет женат на Жене. Он ей: «О, как я Вас люблю, Марина! Как хочется жизни с Вами!» Она ответит: «Вы единственный, за кого бы я умерла», – и напишет, что хочет от него сына. Сын к тому времени у него уже был – от Жени. Но поэт почти сразу станет рваться к Марине в Париж. Речь пойдет даже о дне отъезда. Как вершина этого треугольника, Борис умело манипулировал женщинами. То в сотый раз клянется в любви к жене, а то советует ей влюбиться в кого-нибудь. То пишет, что никому не отдаст ее, даже смерти, а то заявляет жене, что любовь его с Цветаевой – «мир, большой и необходимый».
Жена, не выдержав постоянного присутствия соперницы в мыслях мужа, собрала вещи и уехала. После чего этот роман в письмах прекратился, но лишь на месяц. Роман с Цветаевой длился ровно столько сколько продолжалась его семейная жизнь с Женей…. Марина когда-то написала: «С Борисом у нас вот уже восемь лет тайный уговор: дожить друг до друга. Но КАТАСТРОФА встречи все оттягивалась, как гроза, которая где-то за горами. Изредка – перекаты грома, и опять ничего – живешь». Наверное хорошо, что их встреча откладывалась и откладывалась. В 1931 Пастернак ушел от Жени и через год женился на Зинаиде Нейгауз.
После этой женитьбы Цветаева призналась: «Наша реальная встреча была бы прежде всего большим горем (я, моя семья – он, его семья, моя жалость, его совесть). Теперь ее вовсе не будет. Борис не с Женей, которую он встретил до меня, Борис без Жени и не со мной, с другой, которая не я — не мой Борис, просто – лучший русский поэт. Сразу отвожу руки. … Еще пять лет назад у меня бы душа разорвалась, но пять лет – это столько дней, и каждый учил – все тому же...» Хотя она знала, что совместная жизнь для неё с Пастернаком практически невозможна, его новая женитьба была изменой тем высоким чувствам, которые связывали их двоих. Об этих высоких чувствах можно понять из письма Пастернака Цветаевой в 1926: «Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно... Сегодня ты в таком испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда-нибудь ты перестала быть мне тем высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой». Пастернак был всегда щедр на слова в общении с женщинами и ничего не мог с собой поделать. А Марина считала его своим «братом в пятом времени года, шестом чувстве и четвертом измерении». А еще признавалась подруге: «Мне нужен Пастернак – Борис – на несколько вечерних вечеров – и на всю вечность. Если меня это минует – то жизнь и призвание – всё впустую». Только Бориса она воспринимала, как «равносущего», единственного, кто понимал и принимал ее безусловно. Ведь только с ним она могла быть самой собой. Но надо было продолжать жить. Предстояла еще «катастрофа встречи». Летом 1935 Пастернак приехал в Париж на Международный конгресс писателей в защиту культуры. Пастернак ехать на конгресс отказался, но был вынужден приехать личным распоряжением Сталина. Вот как вспоминала про этот факт Цветаева: «Борис Пастернак, на которого я годы подряд — через сотни верст – оборачивалась, как на второго себя, мне на Пис<ательском> Съезде шепотом сказал: – Я не посмел не поехать, ко мне приехал секретарь С<тали>на, я – испугался». Он пробыл в Париже 10 дней. Наконец Пастернак и Марина встретятся. Прошло уже тринадцать лет с начала их переписки.
Прошло уже тринадцать лет с начала их переписки. Борис придет к ней в какое-то кафе, где Цветаева после нервного разговора станет язвить над его верой в колхозы. В своей тетради про эту встречу она напишет: – Почему ты плачешь? – Я не плачу, это глаза плачут. – Если я сейчас не плачу, то потому что решил всячески удерживаться от истерии и неврастении. (Я так удивилась – что тут же перестала плакать). – Ты – полюбишь Колхозы!…
В ответ на слезы мне – «Колхозы»!
В ответ на чувства мне – «Челюскин»!»
Странная вещь: что ты меня не любишь – мне все равно, а вот – только вспомню твои К<олх>озы – и слезы. (И сейчас плачу.)»
Вот тогда он вдруг решительно встанет: «Пойду куплю папиросы». Выйдет из кафе и не вернется - безо всяких объяснений! Она будет так обижена, что назовет его за это «нечеловеком», а само свидание - «невстречей». «О встрече с Пастернаком (– была — и какая невстреча!) напишу, когда отзоветесь. Сейчас тяжело...» – делилась Цветаева с писательницей Тесковой. Настоящий разговор между ними не состоялся. Цветаева не посвятила его в конфликт, разрывавший ее семью, Пастернак не решился сказать ей о том, что происходит в Советской России и с ним самим. За неделю до отъезда Пастернака из Парижа Цветаева уехала с Муром к морю, поправлять здоровье сыну. Это вместо того, чтобы еще неделю быть рядом с Пастернаком! Когда-то она была уверена, что ради этого помчится в любой конец Европы. Теперь оказалось не нужно – между ними стояла стена, которую ни он, ни она не смогли преодолеть.
У Бориса была простая причина: в Москве его ждала уже вторая жена – горячо любимая Зина… Больше они не переписывались и встретились через несколько лет в Москве. Про конец их романа лучше всех высказалась Ариадна Эфрон, дочь Марины :«…с заоблачностью их дружбы было покончено: однажды сойдя с такой высоты, вторично подняться на нее невозможно, как невозможно дважды войти в одну и ту же реку». Несмотря на то что чувства «перегорели», Пастернак остался одним из немногих друзей Цветаевой до конца её жизни. Пять месяцев Марина жила затворницей в Болшеве после приезда в СССР. Достоверно известно о ее единственной поездке в Москву для получения советского паспорта. Хотя «ей велели жить в строжайшем инкогнито» - со слов самого Пастернака, они встретились один раз и она оставила ему свою книгу стихов. Когда дочь и мужа Цветаевой арестовали, Пастернак ходатайствовал, чтобы ее саму не отправили в тюрьму.
Началась война. Марину отговаривали от эвакуации, Борис Пастернак лично просил её остаться в Москве. Но она боялась за сына. Москву уже начали бомбить, а Муру было всего 16 лет, и он с другими подростками рвался на крыши московских домов гасить фугаски. Мур записывает в дневнике: «Опять мать говорит, что лучше уезжать в Татарию и на черт знает что, чем оставаться в Москве под бомбами. Вчера опять бомбили Москву — теперь бомбят каждую ночь. <…> У неё — панические настроения: «лучше умереть с голоду, чем под развалинами». Она говорит, что будем работать в колхозе».
8 августа 1941 проводить Марину Цветаеву на Речной вокзал Москвы пришёл Борис Пастернак вместе с поэтом Виктором Боковым. «Как затравленная птица в клетке, Марина поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, и глаза её страдали», — вспоминает Виктор Боков. Рядом стояли её вещи, на которых не было никакой пометки о принадлежности хозяину. Боков попросил у мороженщицы кусок льда и стал им натирать чемоданы и огрызком карандаша писать: «Елабуга — Цветаева», «Цветаева — Елабуга». Мур был раздражён и говорил, что не хочет уезжать, и всё время куда-то отлучался, Цветаева курила и смотрела ему вслед, думая: «А вдруг не вернётся!».
8 августа 1941 проводить Марину Цветаеву на Речной вокзал Москвы пришёл Борис Пастернак вместе с поэтом Виктором Боковым. «Как затравленная птица в клетке, Марина поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, и глаза её страдали», — вспоминает Виктор Боков. Рядом стояли её вещи, на которых не было никакой пометки о принадлежности хозяину. Боков попросил у мороженщицы кусок льда и стал им натирать чемоданы и огрызком карандаша писать: «Елабуга — Цветаева», «Цветаева — Елабуга». Мур был раздражён и говорил, что не хочет уезжать, и всё время куда-то отлучался, Цветаева курила и смотрела ему вслед, думая: «А вдруг не вернётся!». Существует легенда: Пастернак привёз ей веревку — перевязывать вещи. «А она крепкая?» — спросила Марина Ивановна. «Повеситься можно», — ответил Борис Леонидович. Как наколдовал. 31 сентября она повесилась. После смерти Цветаевой Борис Пастернак написал так: «…Вчера вечером Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина. Я не хочу верить этому. Она где-нибудь поблизости от нас, в Чистополе или Елабуге. Узнай, пожалуйста, и напиши мне, телеграммы идут дольше писем. Если это правда, то какой же это ужас! … это никогда не простится мне. Последний год я перестал интересоваться ею. Она была на очень высоком кругу в интеллигентном обществе и среди понимающих, входила в моду, в ней принимали участие многие мои друзья, Гаррик, Асмусы, Коля Вильям, наконец Асеев. Так как стало очень лестно числится ее лучшим другом, и по многим причинам я отошел от нее и не навязывался ей, а в последний год как бы и совсем забыл».
Их великий роман мог состояться только в письмах – он бы не выдержал испытания суровой реальностью, бытовыми проблемами. А так – нам остались гениальные стихи и трогательные письма… В память о Цветаевой Пастернак написал стихотворение:
Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой-мильонершей
Среди голодающих сестёр.
Что сделать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчанье твоего ухода
Упрёк невысказанный есть.
Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет
Тут всё - полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.
Пастернак помогал дочери Цветаевой Ариадне Эфрон, которая провела в целом 14 лет в лагерях и ссылке по обвинению в шпионаже. Он посылал ей новые стихи и книги. Аля была арестована 2 раза. Во второй раз она вместе с другими ссыльными была обречена на верную смерть, когда их ссадили с парохода на пустынный берег Енисея. На последние деньги она отбила телеграмму Пастернаку о своем бедственном положении. Он выслал ей переводом деньги. На его деньги Аля купила себе домик в Туруханске и выжила.
«Только папу и тебя она любила, не разлюбивая», – писала она Пастернаку про Марину. Любовная переписка Цветаевой и Пастернака в своём большинстве может быть опубликована только во второй половине 21 века согласно воле дочери Марины Цветаевой Ариадны.