Заглавие моей статьи напоминает знаменитое " А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?" В.Маяковского. Но к теме статьи, мне кажется, вполне подходит.
Чудесный рассказ В.Набокова "Гроза", напоенный волшебством и запахом свежего обновившегося воздуха, я очень люблю. Недавно вспомнила о нем, задумалась о неомифологизме в литературе. В моей прозе обращение к мифу тоже иногда присутствует, но я не уверена, что добиваюсь с его помощью необходимого художественного воздействия, совмещения реального и вечного, вневременного. У Набокова это получалось, на мой взгляд, прекрасно, причем во многих произведениях. Но именно в этом рассказе особенно ярко показана пленительная свежесть необыкновенного восприятия мира художником, восприятия неожиданного, создающего за минуты целый альтернативный мир, где есть место чуду.
На рубеже 19 и 20 веков неомифологизм расцвел в литературе (как российской, так и зарубежной) небывалым цветом. У всех авторов он воплощался по-разному, в зависимости от особенностей поэтики кажого писателя. Такое обращение к мифу, включение его в сюжет, в смысловую такань повествоваания связывается с реакцией культуры в целом на позитвистское мировоззрение 19 в. и вместе с тем, с секуляризацией общества. Действительно, христианские смыслы начали заменяться мистическими мотивами, мифологическими образами, новым мифом, который творит сам автор.
В неомифологизме сегодняшний день сливается с мифологической вечностью, исчезает время и история, слои времен совмещаются в одном моменте, это дает небывалый художественный эффект. Возникает ощущение, что реальность приобретает особый смысл, соприкасаясь с вневременным мифом.
Есть мнение, что литература модернизма совсем потеряла христианские смыслы, что оказались полностью размыты устоявшиеся веками границы добра и зла. На мой взгляд, она скорее лишила христианское мировоззрение исключительности, поместила его в огромную красочную палитру мира, на которой художник может смешать самые невероятные оттенки идей. Да, это лишает литературу некоторой идейной стройности и ясности (которая свойственна классической литературе 19в.), но зато дает больше возможностей для художественных экспериментов автора.
Герой рассказа "Гроза" заворожен библейскими масштабами казалось бы обычной грозы, видение пророка Илии на огненной колеснице, несущейся по огненным облакам, это его восприятие мира, способность почувствовать что-то иное за завесой обыденности. Такое описание пророка -- это не просто библейская аллюзия, это и способ построения текста, и способ передачи смыслов.
"Все ближе, все великолепнее гремела по облакам колесница пророка. Светом сумасшествия, пронзительных видений, озарен был ночной мир, железные склоны крыш, бегущие кусты сирени. Громовержец, седой исполин, с бурной бородою, закинутой ветром за плечо, в ослепительном, летучем облачении, стоял, подавшись назад, на огненной колеснице и напряженными руками сдерживал гигантских коней своих: — вороная масть, гривы — фиолетовый пожар. Они понесли, они брызгали трескучей искристой пеной, колесница кренилась, тщетно рвал вожжи растерянный пророк. Лицо его было искажено ветром и напряжением, вихрь, откинув складки, обнажил могучее колено, — а кони, взмахивая пылающими гривами, летели — все буйственнее — вниз по тучам, вниз. Вот громовым шепотом промчались они по блестящей крыше, колесницу шарахнуло, зашатался Илья, — и кони, обезумев от прикосновения земного металла, снова вспрянули. Пророк был сброшен. Одно колесо отшибло."
Описание "небесного крушения" великолепно, наполнено экспрессией и мощью. Небесный мир, космическое величие -- всё рядом, все сопричастно жизни человека. А потом вдруг картина меняется, и происходит удивительное, кажущееся вместе с тем совершенно естественным.
"Двор, что сверху казался налитым густым сумраком, был на самом деле полон тонким тающим туманом. Посередине, на тусклом от сырости газоне, стоял сутулый, тощий старик в промокшей рясе и бормотал что-то, посматривая по сторонам. Заметив меня, он сердито моргнул:
— Ты, Елисей?
Я поклонился. Пророк цокнул языком, потирая ладонью смуглую лысину:
— Колесо потерял. Отыщи-ка.
Дождь перестал. Над крышами пылали громадные облака. Кругом, в синеватом, сонном воздухе, плавали кусты, забор, блестящая собачья конура. Долго шарили мы по углам, — старик кряхтел, подхватывал тяжелый подол, шлепал тупыми сандалиями по лужам, и с кончика крупного костистого носа свисала светлая капля. Отодвинув низкую ветку сирени, я заметил на куче сору, среди битого стекла, тонкое железное колесо, — видимо от детской коляски. Старик жарко дохнул над самым моим ухом и поспешно, даже грубовато отстранив меня, схватил и поднял ржавый круг. Радостно подмигнул мне:
— Вот куда закатилось…"
Стоит заметить, что спустившийся с грозового неба седой пророк "нарекает" героя рассказа "Еслисеем", и герой принимает это как совершенную истину. В библейском предании пророк Илия призывает Елисея к пророческому служению, и Елисей становится сначала его помощником, а потом просит у Бога, чтобы Святой Дух, почивший на Илие, почил на нем вдвойне. Кроме того, Елисей был единственным из людей, кто видел огненное восхождение пророка Илии на небо.
То есть, художник, по мысли автора, становится преемником пророка, потом пророком и сопричастен самым высоким божественным тайнам (не новая мысль в традиции русской литературы). Но подано это в удивительно художественно-яркой форме, именно благодаря соединению, сплетению воедино библейской реальности и реальности человеческой, реальности обыденной жизни (хозяйки, убирающие белье, лающая собака, мокрые кусты, ржавое колесо).
Я не считаю, что такой прием ведет к какому-либо смысловому обесцениванию библейского сюжета, снижению сакрального. Наоборот, библейская аллюзия, ставшая частью реальности, обогащает наше восприятие "знаков и символов" невидимого. Но совершенно другим способом, нежели реалистическое повествование. Это просто другой реализм -- реализм созданного самим художником мира.
Внерациональное художественное восприятия бытия позволяет художнику не только видеть мир под другим углом, но и строить свою собственную реальность, где, возможно, действительность мифологическая будет совершенно естественна в повседневной реальности (как это, например, происходит в жанре магического реализма. Вот Ромедиос Прекрасная развешивает во дворе простыни на солнце, а вот она уже возносится на них в бесконечную высь неба).
Многие исследователи трактуют неомифологизм как черту секулярного, ушедшего от идейной цельности искусства, где смещены все ориентиры, а мир становится для художника не натурой (как в реалистическом искусстве), а лишь поводом для создания своей автономной игровой реальности.
Роль художника- демиурга, играющего в бесконечные вселенные своего мира, создающего симулякры (почему-то это слово очень развеселило мою дочь), образы несуществующей реальности, с одной стороны очень увлекательна, но с другой, да, иногда ведет к потере какой-то целостности, необходимой для воспринимающего текст читателя. Но этой целостности, на мой взгляд, можно достигать очень разными способами.
Короче говоря, я поняла, что душой склоняюсь общей идейной и художественной целостности реалистов, а использую вовсю методы литературы модерна (надеюсь, не постмодерна). Почему так? Не знаю, наверное, мне нравится свобода смешивать жанры, использовать тот же неомифологизм, чувствовать, что я могу создать свой мир, не всегда согласующийся с реальностью. Хотя что такое реальность, если её каждый воспринимает и чувствует по своему? Тем более -- реальность в художественном творчестве.
Мне кажется очень важным, что в конце рассказа повествователь (и главный герой по совместительству), наполненный восторгом от созерцания временного "опрощения" величественного пророка Илии, превращения его в мокрого старика, с радостью нашедшего ржавое колесо в кустах, а потом опять восшедшего на свою огненную колесницу, прямо по горящим светом кучевым облакам, жаждет поделиться своей радостью с любимой. Он хочет рассказать ей всё, открыть для неё свою возможность восприятия и ввести её в свой мир, который существует, благодаря уникальности восприятия художником. Таким образом и читатель становится сотворцом нового мира.
"Только тогда хриплым утренним лаем залился дряхлый пес, — и хлынула рябь по яркой глади дождевой лужи; от легкого ветра колыхнулась пунцовая герань на балконах, проснулись два-три окна, — и в промокших клетчатых туфлях, в блеклом халате я выбежал на улицу и, догоняя первый, сонный трамвай, запахивая полы на бегу, все посмеивался, воображая, как сейчас приду к тебе и буду рассказывать о ночном, воздушном крушении, о старом, сердитом пророке, упавшем ко мне во двор."
Друзья, пишите свои мысли, ставьте лайки, буду благодарна! Это очень способствует продвижению канала.