Часть третья.
Стас подумал, что он физически не сможет не то что куда-то идти, но даже встать. Однако всё получилось, правда, боль по-прежнему рвала череп и покрывала туманом всё перед глазами.
Он толкнул дверь, ощутил порыв ветра. Ожидал увидеть дворик у дома ведьмы, но ноги ступили на шоссе с указательной табличкой «Мшанка». Стас заковылял по нему. Скоро показались рощицы по обе стороны дороги, а за ними – единственная, но уходящая в бесконечность улица села. Он остановился у первого же магазинчика с шестью-семью мужиками у крыльца. Глянул на часы и удивился: они показывали девять утра. Получается, он пробыл в доме ведьмы всего лишь пару минут! Ах да, время и пространство – самые неправильные явления мира. А что тогда правильное? Да то, чем он сейчас займётся – спасением своей Олечки. Он станет своим для этих мужиков, какой-то бабки, сельчан и выяснит всё, связанное с малышкой, найдёт её врагов и зачистит нелюдей, которые покушались на жизнь чудесной девушки.
Олечка… В пасмурный день она появилась в кафе солнышком, сказала голоском, напоминавшим журчание ручья:
– Здесь свободно? Разрешите присесть?
И Стас, свободный от радостей мира, угрюмый и никому не нужный отставник, сразу отрешился от вечно подавленного настроения, прошлых потерь и беспросветности. Он в одну минуту ощутил притяжение этого белокурого солнышка с наивными голубыми глазами. И погрузился в пламенные глубины нового «светила», сгорая в нём без остатка. Но вот теперь кто-то захотел отнять его счастье, его божество….
– Кто ж тебя так уделал-то? – спросил мужик.
Стас провёл рукой по лицу. Ах да, он же только что из аварии. На нём кровь и раны.
– Да и не спрашивай, брат. Не понравился кому-то… Хотел доказать, что я хороший, а мне не поверили, – ответил Стас и вытащил из кармана пачку сигарет, пустил её по кругу дожидавшихся открытия магазина мужиков.
Он не курил, но взял сигареты, собираясь в Мшанку. Для укрепления дружеских связей с местными.
Мужики задымили, а Стас не стал дожидаться вопросов:
– Я прямо из города. Заслали туда в командировку. Сразу подумал: надо бы навестить тётку. Не видел её лет тридцать. Может, померла уже.
– Как тётку-то звать? – спросил самый разговорчивый, вытаскивая из пачки ещё одну сигарету и определяя её за ухо – про запас.
– Вы не поверите, сам вчера еле имя вспомнил. Родители-то с ней не дружили. Антонина Горшкова, – ответил Стас, ловя реакцию собеседников.
Иногда она может дать больше информации, чем слова.
– А, бабка Тося, – скривился разговорчивый. – Немудрено, что твои родаки с ней не знались. Она ж давно ку-ку.
И он покрутил у виска пальцем с чёрным подноготьем.
Информации за десять минут Стас получил даже больше, чем ожидал: и номер дома, и чудачества бабки, и несчастья, которые карга любит насылать на соседей.
Явилась жирная продавщица, у которой не сходился плащ на подушкообразных груди и животе, походя обругала мужичков, скользнула цепким взглядом по Стасу. Он, пристроившись в конец очереди, купил семисотграммовую и пластиковые стаканчики. Возле крыльца поманил мужичков за магазин. Они словно предчувствовали угощение и не расходились.
– Ну, братва, отметьте со мной приезд на родину папы, Царствие ему Небесное….
Разлил водку по стаканам, а свой сжал в руке и сказал:
– Побежал я до тётки… Не знаю, как примет….
– Не примет, так ко мне заходи. Синий дом напротив, – пригласил один из «братвы».
Стас выплеснул водку за поворотом и зашагал к дому бабки Тоси. Как и говорили мужики, ворота были полуоткрыты, и давно: возле створок наросла горбом трава, ныне чёрная после заморозков. «Братва» считала, что бабка заманивала любую живую душу, чтобы навредить. А Стас понял старуху: если с ней что-то случится, люди смогут без проблем войти и вызвать врача, прибрать тело. От ворот тянулся след колёс, у дома возвышалась куча дров. Наколоть их, понятно, никто не спешил даже за деньги.
Тут же раздался крик с огорода:
– Больше сотенной не дам!
Ага, старуха явно жила в прошлом, когда за такую цену можно было справиться с дровами.
Стас прошёл к ней и увидел довольно моложавую для своих лет бабку, которая набирала миску – вот чудо-то! – спелых помидоров. Да и вся огородная растительность, хоть и спряталась в бурьяне, была словно заговорённая от осенних холодов.
– Я, бабушка, вам бесплатно дров наколю, – пообещал Стас.
– Партейный, штоль? – спросила старуха, прищуриваясь на него.
– Партейный, баба Тося, – отрекомендовался Стас.
– Моя сеструха Женька тоже была партейной, – сходу пустилась в воспоминания бабка. – А дочка ейная, Любка, ведьма. Внучка Улька вовсе дрянь, дьявольский хвост.
Стас унял стремление тотчас завязать разговор и сказал:
– Сначала дело, потом беседа. Так у нас, партейных, положено.
– И то верно. Топор и колун в сарае.
Стас весь взмок, пока намахался топором, всё-таки длительное отсутствие тренировок дало о себе знать. А вот как без году девяностолетняя бабка умудрилась стаскать дровишки в сарай, осталось для него загадкой.
Потом она сказала:
– Пошли, Лёнька, чай пить с пышками. У меня сёдни они с разным припёком.
«Лёнька» не стал сопротивляться, гадая, чем же окажется на самом деле этот «припёк» – угольками или тараканами.
Но дом оказался ухоженным, в нём и на самом деле пахло выпечкой.
Икон не было; на комоде с накидкой – фотографии: мужчины, видимо, Лёньки, старушки в платке, женщины с орденом на пиджаке, ведьмы Любки и ещё один порезанный, исцарапанный и зачернённый портрет. Надо полагать, «дьявольского хвоста» Ульки.
Стол поразил деревенским шиком и необычными в это время года свежими малиной и клубникой в миске. Однако баба Тося понесла всякую чушь, отчего у Стаса пропал аппетит.
– Мамонька с Любкой мне помогли пышек испечь да прибраться. Ты ж, Лёнька, годков тридцать за столом не сиживал, верно? Я вот сёдни только глаза открыла, а мамонька меня под бок толкает, вставай, мол, засоня, Лёнька придёт дрова колоть. И Любка в ухо шепчет: собери да собери красной ягоды, Лёнька её любит, – завелась баба Тося, пришепётывая из-за недостатка зубов.
Стас задумался, может ли эта ведьма Любка оказаться уже знакомой городской колдуньей.
– Баба Тося, а где сейчас ваши близкие: мама, сестра, ведьма Любка и дрянь Улька? – спросил он.
– Никого сейчас нет. Мамонька-то нам не сродная, она нас с Женькой приветила и воспитала, когда ей лет было больше, чем мне сейчас. Померла сразу, как Женька партейной стала да убежала куда-то. Свою Любку она в подоле принесла, на меня кинула. Потом и Любка убегла, свой приблуд, Ульку, кинула незнамо где.
Стас ощутил, как у него при свете дня, за богато накрытым столом в чистой избе, шевельнулись волоски на руках.
– Баба Тося, не обо всех сразу. Начнём по порядку: где ваша мамонька, которая померла?
– Да не знаю. Лежала мёртвая на кровати, сохла, сохла… Да и высохла, видать, вся.
– Так… Про Женьку вы ничего не знаете… Известна только Любка. Где она?
– Да я ж говорю, что не знаю.
– А как тогда она и мамонька с вами говорят? Как помогают?
– Ну вот… говорят и помогают. Не запрещать же им?
– А Улька почему не помогает?
– Так она ж дрянь! Из-под хвоста дьявола упала! Я её и видела-то один раз. Карточку свою оставила. Но мне не нужно, чтобы она на меня зенки свои бесстыжие да кровожадные таращила. Я и изничтожила её. Карточку, не Ульку. Ульку-то сам сатана не возьмёт.
Стас непроизвольно обернулся к портретам. Чёрт подери, они все, скосив глаза, смотрели на него! Под усами Лёньки даже причудилась одобрительная усмешка. Стас зажмурился, снова посмотрел. Портреты по-прежнему разглядывали его. Он поднялся и подошёл к ним вплотную. И глаза на фотографиях приняли обычное положение для прямого взгляда.
Ну дела! Но ради Олечки он должен вытерпеть всё, даже этот маразм.
Стас вернулся к столу и продолжил пытать бабку. Так продолжалось до темноты. Стас дал ей денег и ушёл, оставив открытыми дверь и ворота.
Шагая по улице, он попытался свести всё к общему знаменателю. С мамонькой и племянницей Любкой всё ясно – они ведьмы. С сестрой Женькой – тоже. Стас одобрительно подумал о ней. Лучше партейность, чем дурдом, хотя неизвестно, что случилось с Женькой. А вот внучка Улька… Оказалось, её привезла к бабе Тосе какая-то женщина, рассказала, что девчонку сначала нашли на улице, а потом она стала кочевать по семьям. И в каждой из них умерли дети. Ребятишки этой женщины тоже погибли, кроме одного. Дрянь Улька сбежала от бабки, и мамонька с Любкой запретили ей искать. Мол, девчонка питается чужими жизнями. Случится нечто страшное, если она сгубит «корень» рода – отыщет прабабку или мать.
И похоже, что дрянь отыскала одну из них – городскую ведьму Любовь. И зовут сейчас эту дрянь не Улька, а Ольга.
Стас простонал от горя. Пожалуй, только ему удалось бы разделить мышление и душу. Он, старый служака, убийца многих дряней, привык к такому. Но как же больно… А память подсовывала факт за фактом. Ольга и в самом деле соткала любовь к ней из самого чистого и нежного, что хранилось в сердце Стаса. Солнышко, ручеёк… малышка… У него не было детей. Этот удар оказался самым страшным. Но, как когда-то с разрубленным черепом, он не позволил боли взять верх над долгом.
Ведьма отправила его именно за этим – за выбором по совести. Для колдуний невозможно убить единокровца. А он сможет?
Стас вдруг ткнулся лбом во внезапно вставшую перед ним преграду. Это была дверь. И он распахнул её.
В доме горел обычный свет – всего лишь светильники, никакого багреца. О в ноздри вполз железистый запах. Стас учуял бы его и среди благовоний, и среди смрада. Кто здесь истёк кровью, тоже стало ясно.
На полу возле шкафов лежала Любовь с тяжелейшей смертельной раной от подбородка до низа живота. Такой же раной, как у Петьки. Только нанёс её не извращенец, а родная дочь колдуньи.
Стас склонился над женщиной. Кровь запузырилась на её губах, и он услышал:
– Это она… вас… на дороге….
– Знаю.
– Ты не выйдешь… отсюда… если….
– Если что?
– Если… не при… мешь… род… ство….
– Родство с тобой, твоим ведьмовским родом?
– Да….
Стас опустил голову в раздумьях. Оказывается, ведьма была права даже в том, что и ему придётся быть причастным к колдовству. И он это сделает, чтобы зачистить любую дрянь, которая губит людей. Вся жизнь готовила его к этому.
– Как это сделать?
Ведьма из последних сил движением глаз указала ему куда-то под стол.
Стас посмотрел: там постепенно, как в кино, появлялся из воздуха узелок. Видимо, в нём был прах «мамоньки». Его действие Стас уже видел. Ну что ж… Теперь это его судьба. Он вытащил узелок. Ещё нужно бы оказать почести ведьме, которая пошла на заведомую смерть, но не смогла поднять руку на своего ребёнка. Похоронить её по-человечески.
Но когда он обернулся, на полу уже никого не было. Только кружились чёрные хлопья, таявшие в свете электричества….
– Берегись, тварь! – вымолвил угрожающе Стас сквозь зубы.
Он надеялся, что Улька-Ольга услышит его.
