3
Об убийстве Виктории Сасс Елагин узнал на следующий же день от Ольг Викторовны Караваевой и Антонины Гавриловны Гопак.
– Иван Иванович, – окликнула его Гопак, когда он проходил мимо лавочки, на которой сидели эти почтенные женщины, – а ты слыхал, что Вику убили?
– Какую Вику?
– Да куму же твою!
– Да, ну! – удивился Елагин. – Я же её только вчера видел.
– А сегодня ночью её убили.
– Как убили?
– Убили.
– И кто же это сделал?
– Генка Негода со своим братком. И еще один шкет какой-то. А ключи они взяли у Соскиных.
– Точно?
– А то! Галка же ухаживала за мужем Вики, и ключи у неё были. А Элеонора путалась с Генкой, и он её обрюхатил… Значит, она их ему и передала.
Логика у неё была железной.
– К ним и милиция уже заявилась, – со злорадным торжеством присовокупила Ольга Викторовна Караваева. – Сейчас их за жабры возьмут!
В течении пяти минут, Елагин получил от этих Пинкертонов в юбках самые наивернейшие сведения:
- Убийцы пытались изнасиловать Викторию, но она их узнала, и они прикончили её, заметая следы.
- Из сейфа убитой было похищено сто тысяч американских долларов, шестьдесят тысяч евро, два килограмма золота в слитках, полкило ювелирных изделий и множество ценных бумаг, включая акции Газпрома. И это, не считая ещё плазменного телевизора, ноутбука и всего прочего.
- В доле с преступниками состояли Соскины. Они-то и передали ключи от дома малолетним бандитам, а те сделали с них дубликаты.
Выслушав эти новости, Елагин вошёл в подъезд и лифтом поднялся на свой этаж. Пинкертоны не соврали: у двери Соскиных действительно топтались представители правоохранительных органов.
– А вы не знаете, Соскина дома? – спросила у Ивана Ивановича статная дама в строгом, бутылочного цвета костюме.
– Не знаю, – ответил Иван Иванович. – Я только что пришел, как видите.
Он вынул из кармана ключ и начал вставлять его в замочную скважину. Дама приблизилась к нему, и он почувствовал её благоухание: от нее исходил нежный запах духов и дурманящих женских флюидов. Она спросила его тоном, располагающим к задушевной беседе:
– А как вы могли бы охарактеризовать вашу соседку?
Он сдвинул плечами.
– Никак.
– А все-таки? – она улыбнулась ему – мягко и доверительно, как это делала его покойная бабушка, угощая конфеткой.
– Видите ли, – сказал Елагин, – мы живем с ней на одной площадке, но тесных отношений не поддерживаем. Так что ничем не могу вам помочь.
Она отошла от него, нахмурив брови. Милиционерам надоело звонить, и они принялись барабанить в дверь:
– Откройте, милиция!
На пороге появилась Соскина – в мятом халате и с растрепанными волосами. Елагин открыл дверь и вошел в свою квартиру.
Он сбросил с себя пропотевшую одежду и принял душ. Потом надел майку и шорты – день был теплый, и он не стал одевать сорочку. Потом выпил чашечку кофе со сливками – эта была уже вторая чашка за сегодняшний день, и подумал о том, что с этой пагубной привычкой пора кончать – решительно и беспощадно. Затем вышел на балкон.
Во дворе ребятня гоняла мяч, и он стал наблюдать за их игрою.
Он и сам любил играть в футбол, и иной раз, проходя мимо мальчишек, его так и подмывало тряхнуть стариной и показать этим недорослям, как следует финтить и наносить прицельные удары. Но он тут же одергивал себя, вспоминая о своем почтенном возрасте.
Мысли его вернулись к Соскиной.
Как бы он мог её охарактеризовать? Он заявил этой милицейской даме, что никак – но это было неправдой. Уж кому-кому, как не ему, было знать своих соседей!
Покойный муж Соскиной работал телевизионным мастером – пока не спился окончательно и его не выперли с работы. Жену он колотил нещадно, как врага народа – и кулаками, и ногами, всем тем, что только подворачивалось ему под руку – но на ней всё заживало, как на собаке. При этом он крыл её таким матом, от которого падали замертво мухи.
Жизнь в их квартире Соскиных оживлялась под вечер – как в лучших домах Лондона и Парижа. Галина Соскина, как правило, к этому времени уже напивалась в драбадан, а её дочь, если бывала дома, врубала магнитофон на всю катушку и из него гремела дикая попса.
Был ли у них квартире притон?
Скорее всего, был.
Во всяком случае, вонь из нее шла специфическая, и какие-то типы уголовной наружности то и дело шныряли в её квартиру, воровато озираясь по сторонам. Выходили они оттуда со стеклянными глазами, и двигались очень осторожно – как космонавты в открытом космосе.
Толян корчил из себя крутого пахана.
Тело его было покрыто татуировками, и говорил он, держа пальцы веером и выталкивая слова через нос, как это было принято у блатных. Нередко в их квартире вспыхивали пьяные дебоши, и тогда соседи вызывали по телефону милицию.
Однажды раз Толян даже участвовал в перестрелке – как в самом настоящем гангстерском кинофильме – и был ранен пулей в ногу.
В тот день Елагин вышел на лестничную площадку и увидел кровавый след, ведший в открытую дверь соседей. Он пошел по следу. В прихожей лежал Толян без признаков жизни. На нем были серые мятые штаны и задрипанная рубаха. Одна нога была в сандалии, а другая босая, и чуть выше ступни зияло пулевое отверстие, и из которого лилась кровь. В соседней комнате орал телевизор.
Елагин склонился над соседом и потряс его за плечо. Тот замычал, не открывая глаз, и стало ясно, что он ещё жив. Елагин заглянул в комнату с орущим телевизором. Галка Пьяные Трусы лежала на топчане уже «готовая» – как и обычно в это время суток. Он попытался разбудить её, но безуспешно. Тогда он выключил телевизор, вернулся в прихожую, перетянул ногу раненому под коленом какой-то тряпицей и вызвал по телефону скорую помощь.
Нельзя сказать, чтобы она приехала так уж быстро. А когда приехала – врач задумчиво посмотрел на Толяна, важно покачал головой и сказал, брезгливо морща нос:
– Так он же пьяный.
– И что из этого вытекает? – поинтересовался Елагин.
– Пусть проспится. А как протрезвеет – приходит в поликлинику.
– А если он истечет кровью?
– Ну, я думаю, до утра доживет.
– А как Ваша фамилия?
– Зачем вам?
– Да так. На всякий случай. Если он умрет от потери крови – вы ответите за это, – пояснил Елагин. – Вызовы фиксируются, и узнать вашу фамилию не составит труда.
– И что же вы, прикажете тащить мне его на горбу? – возразил врач. – Носилки в лифт не войдут.
– Я помогу вам, – сказал Елагин. – А если вы боитесь руки замарать – позовите шофера.
На второй день, к вечеру, Иван Иванович зашел к Соскиным, чтобы справиться о здоровье Толяна. Тот сидел на табурете с перебинтованной ногой и пил пиво. Вид у него был как у Лазаря, восставшего из погребальных пелен. Время от времени Толян как-то странно передергивал костлявыми плечами и смахивал с тощего тела нечто, видимое лишь ему одному. По его тёмному выпуклому лбу струился пот, и мутные глаза невидящие смотрели в одну точку.
– Ну, как нога, казак? – спросил его Елагин намеренно бодрым тоном.
– Нормально, – хрипло булькнул раненый боец. – Через два дня танцевать буду!
– А кого это ты всё смахиваешь? – поинтересовался Иван Иванович.
– Пауков, – сказал Толян. – Достали уже.
– А больше тебя никто не тревожит?
– Да рожи всякие мерещатся, – пожаловался Толян и как-то по-детски улыбнулся. – К себе, суки, зовут.
– Куда?
Раненый ткнул пальцем в пол:
– Туда, куда ж еще.
Через полгода он пал в неравной битве с пауками и с Зеленым Змием. Эстафету «славных дел» подхватила Галка Пьяные Трусы.
Выучку она прошла отменную, но враг оказался сильнее.
К этому времени неё уже развился туберкулез, и лицо почернело, как перепаханное поле. Мутные типы какие-то продолжали нырять в её клоаку, иные сожительствовали с ней какое-то время, а потом исчезали, и на смену им являлись другие, и это приводило Елагина в величайшее изумление.
Ведь Галка Пьяные Трусы была отнюдь не леди Гамильтон, и похвалиться женской привлекательностью она не могла! И, тем не менее, находились же добры молодцы на земле русской, которые клевали даже и на неё!
Младшая Соскина, Элеонора, достигнув пятнадцати лет, «залетела», как поётся в одной популярной песенке. От кого именно – покрыто мраком неизвестности.
Родилась девочка. И до того она была хороша, так похожа на одного рыжего парнишку, что ей даже было жаль отдавать её в колокольчик. Но суровые будни жизни побудили её сделать это.
Да, жизнь сложная штука! Ведь жили-то они на гроши: и с того, что мамка перепродавала на рынке, да получала по инвалидности, особо не зашикуешь. Да ещё и пилила её день и ночь: мол, тунеядка, проститутка, коза драная, когда ты работать пойдешь?
Юрка Соскин, её младший братец, катился по наклонной дорожке. И компашка у него подобралась ещё та! всем известный фрукт Тарас Негода и его брательник, Потап. Оба были длинные, тощие, рыжеволосые и конопатые, отличались чрезвычайной тупостью, держались нагло, и ясно читалось на их рыжих лбах, что в скором времени их ожидают тюремные университеты.
К семнадцати годам берда у Элеоноры округлились, груди налились, и у неё начали появляться дорогие наряды, а держаться она стала как-то слишком уж вызывающе.
Занималась ли она проституцией?
Скорее всего, да…
Взгляд Елагина опустился во двор, и он заметил, как по асфальтированной дорожке топает один из тех типов, что ходил в дружках у Галины Соскиной.
Этого гуся он запомнил хорошо – до того колоритна была его фигура – длинная и вялая, как у глисты. К тому же, Елагину однажды пришлось с ним стакнуться.
В тот вечер из квартиры Соскиной доносились истошные крики. В этом, впрочем, не было никакой новости, но на этот раз Соскина орала так, словно её убивают.
Иван Иванович вышел на лестничную площадку и вошёл в незапертую дверь соседки.
Обнажённая Соскина стояла на четвереньках, уткнувшись носом в грязный кафельный пол кухни. На костлявой ягодице у неё красовался синяк. В кильватере Соскиной стоял её новый бойфренд: длинный, блеклый и худой, с голым рябым черепом, смахивающим на яйцо индейки. Хилый торс его был обнажен, и яйцевидная голова в блаженном безумии плавала на тонкой шее. Еще не видя Елагина, он поднял палец и, повелительно ткнув им в пол, прохрипел:
– На колени я сказал, сука дранная!
Он начал расстегивать ширинку.
Иван Иванович приблизился к Казанове и негромко, но очень задушевно спросил:
– Ты что творишь, гад?
Увидев новое действующее лицо, мачо сник и часто-часто замигал очами. Елагин поднял руки и возложил их на его цыплячье горло. Шея оказалась мягкой и податливой. Этот тип стоял перед ним – вялый, как слизняк, – вытянув руки по швам и не делая никаких попыток к сопротивлению. Елагин усилил давление пальцев на его кадыке и увидел, как глаза у мачо начинают вылезать из орбит. Пожалуй, так и задушить можно… Он разжал пальцы.
– Ты чо, в тюрягу захотел? – спросил Елагин. – Так я могу устроить. Сейчас звякну в милицию. Они приеду и оформят. Лет так на десять. Ну, так как, звонить?
– Звони, звони, Иван Иванович! – долетел до него пьяный голос Соскиной.
Она предприняла попытку встать на ноги. Хотя и с трудом, ей это удалось.
– А я напишу заявление, что он хотел меня изнасиловать!
– Слыхал, что дама говорит? – спросил Елагин. – Заявление она накатает. Свидетель у нее есть. Следы побоев на её попе тоже присутствуют, не так ли? Что еще надо? И загремишь ты, голубь сизокрылый, по полной программе.
– Давай, давай, Иван Иванович! Звони! – подзуживала Соскина. И, уже обращаясь к своему кавалеру, сварливо присовокупила: – Ах, ты петух долбанный! Пида…
Из её рта изверглись потоки грязной матерщины.
– А теперь слушай, что я скажу, – сказал Елагин. – Сейчас ты уйдешь отсюда, и больше никогда здесь не появишься. И если я тебя увижу тут еще хоть раз – заказывай себе гроб с кисточкой. Понятно?
Казанова кивнул.
– Не слышу!
– Понятно, – пролепетал незадачливый Дон Жуан.
– Громче. Повторяй за мной: «я понял!»
– Я понял!
– Так. А теперь – пошёл вон.
Елагин ухватил мачо за ухо и потянул за собой. На лестничной площадке он отпустил его, зашел ему за спину и дал хорошего пинка под зад коленом.
Конечно, некрасиво это получилось. Не по-христиански как-то. Однако же он знал, что другого разговора подобные типы не приемлют.
Однако через несколько дней этот гусь опять появился у Соскиной, и она вела себя с ним так, как будто бы они справляли медовый месяц. Иван Иванович решил больше не вмешиваться в их амурные дела – милые бранятся, только тешатся.
4
Юра робко постучал в дверь, приоткрыл её, просунул в щель голову и неуверенно спросил:
– Можно?
Ему не ответили, и он вошёл в кабинет.
За столом сидел веснушчатый мужчина. Был он довольно крупного телосложения, лет тридцати, со светло-карими глазами; острижен коротко, рубаха стального цвета – в тон тусклым стенам комнаты.
Это был капитан Павел Носов.
Он поднял на мальчика вопросительный взгляд, и Юра, вынув из кармана брюк повестку, робко произнёс:
– Вот. Тут написано явиться в сорок третий кабинет.
– По какому вопросу? – спросил Носов тоном, не сулящим ничего доброго. Юра сдвинул плечами.
– Ладно, проходи… Садись…
Мальчик приблизился к столу и уселся на стул напротив сурового дядьки. Тот взял повестку, прочитал её и отложил в сторону. Потом сказал, не сводя с паренька внимательных глаз.
– Да… И влип же ты, однако, Юрий Анатольевич… Убийство – дело нешуточное…
– Какое убийство? – не понял мальчик. – Я никого не убивал!
– Как это какое? А убийство женщины, Виктории Сасс. Знаешь такую?
– Нет.
– А вот дружки твои – братья Негоды и Потап Пушин её знают… А ты, выходит, с ней незнаком?
– Не-а.
– А где ты был во время убийства?
– Когда?
– Вчера ночью.
– Дома.
– Кто это может подтвердить?
– Мама. И Элен.
– Какая Элен?
– Сестра моя.
– И что же ты делал в эту ночь?
– Спал.
– А, может быть, ты был со своими дружками, а? Смотри, ведь там стоит камера видеонаблюдения, мы можем это проверить…
– Ну, проверяйте…
– Проверим. Обязательно проверим. Алиби-то у тебя нет. Мать и сестра не в счет, они лица заинтересованные и могут подтвердить всё, что угодно – даже то, что ты был на Луне. Так что, если ты находился той ночью со своими дружками – лучше тебе признаться в этом чистосердечно, и суд это учтёт.
– Но меня там не было, дядя! Я дома был! – запротестовал мальчик.
– Дома, говоришь? – Носов испытующе посмотрел на мальца. – Ну, хорошо… Допустим. С этим мы ещё разберемся. Но ведь ты же не станешь отрицать, что водил дружбу с братьями Негода?
– И что с того?
– Да странно как-то получается… Они – твои кореша, на дело пошли, а тебя с собой не позвали. Почему?
– Не знаю.
– Но Тараса-то они с собой взяли… Может быть, они и тоже предлагали провернуть это дельце, а?
– Нет.
– Точно?
Носов прекрасно знал, что этого пацана на убийстве не было, поскольку на месте преступления были обнаружены отпечатки пальцев троих фигурантов, и все они были задержаны. В противном случае, следовало бы предположить, что Юра был единственным из всех, кто действовал в перчатках. Но такое предположение было абсурдным. Тем не менее Носов сверлил юнца суровым взглядом, подготавливая его к главному вопросу.
– Ну, хорошо. Ладно. Тогда давай разбираться вместе. Вот ты говоришь, что тебя с дружками не было – так?
– Так.
– Однако же у них оказались ключи от дома убитой, и с их помощью они проникли во двор. Отсюда возникает закономерный вопрос: откуда у них взялись ключи? Как думаешь?
Мальчик сдвинул плечами.
– Не знаю.
– Допустим. Но давай рассуждать логически. У кого имелись ключи от её дома? У твоей мамы. А кто еще имел к ним доступ, кроме неё? Ты и твоя сестра. Верно? Значит, кто-то из вас троих мог сделать с них дубликат и передать его преступникам. Логично?
Юра не ответил.
– Идём дальше, – продолжал Носов. – Твоя мать с этой шпаной ничего общего иметь не может. У них – своя тусовка, а у неё, как говориться, своя. Поэтому её мы можно исключить. Согласен ты с этим?
– Да.
– И кто же остается в чистом осадке? Ты, и твоя сестра. Так?
Он поднял руку и показал ему два пальца, поднятые рожками:
– Только вас двое! Согласен ты с этим? Или, может быть, был еще кто-то третий?
Юра сдвинул плечами:
– Не знаю.
– А ты подумай.
Капитан не спускал с мальчика строгих вопросительных глаз. Юра неопределённо шевельнул плечами и повторил:
– Не знаю.
– Итак, круг сомкнулся? – Носов соединил перед собой большие и указательные пальцы рук, демонстрируя сомкнутый круг. – И теперь нам остаётся только выяснить, кто же из вас двоих передел ключи преступникам? Ты – или твоя сестра?
Он продолжал сверлить паренька испытующим взглядом, и Юра опустил глаза.
– Ты водишь дружбу с этими босяками, – напирал Носов. – Твоя сестра, как мы уже установили, подружка старшего Негоды. Так что вы оба чудесно подходите на эту роль.
Нависла тяжёлая пауза.
– Ну, – подтолкнул Носов. – Давай, рассказывай, как дело было.
Мальчик насупился, замкнулся – стало ясно, что такой тактикой его не прошибешь.
– Конечно, ты не знал, что всё так обернётся, – снова заговорил Носов, смягчая углы. – А если б знал – то никогда бы на это не пошёл, верно? Но Генка каким образом подбил тебя на это дело. Возможно, запугал, или наврал что-нибудь, сейчас это не суть важно. Главное – это установить истину. И если ты во всем сознаешься –это тебе зачтётся… Ну, так как? Передавал ты ему ключи?
– Нет.
– Подумай, не спеши… Ведь если выясниться, что ты наврал…
Он снова получил отрицательный ответ.
Вид у мальчишки был правдивый. Капитан внимательно следил за его реакцией на свои вопросы – и ни разу не сумел подловить на признаках лжи. Похоже, он и в самом деле был чист, аки херувим.
– Ладно, так и запишем…
Носов вынул из стола лист бумаги, записал показания парня и сказал:
– Прочти, поставь дату и распишись.
Юра так и сделал. Он чем-то импонировал капитану – возможно, своей мальчишеской чистотой, которая еще оставалась в нем, несмотря даже на всю ту грязь, в которой он жил. Носов опустил ладонь на пухлую серую папку, лежащую на его столе и спросил:
– Ты знаешь, что в этой папке?
– Нет, – сказал Юра.
– Так вот, в ней нет ни белых пароходов, ни кругосветных круизов, ни красивых девушек и большой романтической любви. А есть только душная камера с решетками на окнах, да вонючие нары и тюремная баланда…
Дверь отворилась, и вошёл чернявый мужчина – такой же крупный, как и Носов, но только какой-то всклокоченный, с лицом мясистым и грубовато-ироничным. Это был капитан Алексей Звягинцев.
– Так что выводы делай сам, – заключил Носов, – что тебе больше подходит? Прогуливать уроки и якшаться со всякой шпаной – и в итоге загреметь в тюрягу, или прилежно учиться в школе, получить хорошую профессию, жениться на порядочной девушке и стать уважаемым человеком.
Вошедший приподнял левую руку и постучал пальцем по запястью с часами, давая понять, что пора сворачиваться. Носов чуть заметно кивнул ему и завершил свою речь:
– А попадешь в эту папку – и… ту-ту! По тундре, по железной дороге, где мчится поезд «Воркута – Ленинград». Усёк?
– Да.
Он подписал пропуск и сказал мальчишке:
– Твоя сестра пришла?
– Да. Она сидит в коридоре.
– Зови её.
Когда паренек вышел, а Звягинцев усмехнулся и сказал:
– Ему до лампочки все твои проповеди. Напрасно только воздух сотрясаешь. И вообще, тебя Алёна кличет – а ты тут тары-бары разводишь.
– Ничего, подождёт, – сказал Носов. – Прокрутим ещё Соскину и тогда двинем.
В кабинет вошла Элеонора.
Вид у неё был весьма фривольный. Короткая юбчонка едва прикрывала трусы. Тугие полные груди плотно облегала бежевая майка, а на оголённом плече сидел татуированный паук. Она была смуглая, как цыганка, с настороженными нагловатыми глазами – такую на мякине не проведешь.
Расхлябанно виляя полными бедрами, Элен проследовала к столу капитана Носова и протянула ему повестку.
– Вызывали?
Капитан взял её и сказал:
– Присаживайтесь.
Девушка уселась на стул боком к столешнице и вызывающе закинула нога на ногу. Капитан Звягинцев сел за другой стол и стал рассматривать свои ногти.
– Вы знаете, зачем вас вызвали? – приступил капитан.
– Нет, – голос у неё был сухой и отчужденный.
– Тогда объясню. В переулке Клубничном убита женщина, Виктория Сасс. Преступники задержаны, и у них были обнаружены ключи от её дома. Следствием установлено, что они изготовлены по слепку с тех ключей, которые имелись у вашей матери. Таким образом, попасть к ним они могли от трех лиц – от вашей матери, вашего брата, и от вас. Это понятно?
Она не ответила.
– Вашу мать мы исключаем. Остаетесь вы и ваш брат. Я только что побеседовал с ним, и он свою причастность к этому делу отрицает. Я склонен ему по верить. Остаётесь вы.
Она нагло посмотрела на него:
– Почему я?
– Потому что вы – подружка Геннадия Негоды, разве нет?
– Это вас не касается. Я свободный человек, и имею право встречаться, с кем захочу.
Голос у неё был враждебный, а глаза – злые.
– Конечно. Мы и не покушаемся на ваши права. Но, поскольку вы находились в близких отношениях…
– Я уже сказала вам: это вас не касается.
– Хорошо. Тогда поставим вопрос иначе: вы передавали Геннадию Негоде ключи от дома Виктории Сасс?
– Нет.
– И как же они, по-вашему мнению, к нему попали?
– Вы милиция – вот вы и разбирайтесь. Вы за это деньги получаете.
– Но какие-то соображения на этот счет у вас имеются?
– Нет.
– Подумайте хорошенько. Ведь на суде вы будете привлечены в качестве свидетеля. А за дачу ложных показаний предусмотрена статья уголовного кодекса…
Он проваландался с ней ещё минут десять, но так ничего и не добился. Когда она ушла, Звягинцев протянул:
– Да-а… Не мешало бы окропить твой кабинет святой водой… а то вроде как серой потянуло…
Через минуту они уже входили к Романовой. Та просматривала какие-то бумаги, сидя за своим столом. При их появлении она оторвалась от них и посмотрела на вошедших строгими красивыми очами, однако это ничуть не смутило её подчиненных. Они вальяжно расселись на стулья у её стола и Звягинцев, расплываясь в широкой улыбке, сказал:
– Вот, привёл тебе этого обормота! Любуйся!
– Паша, – с укоризной в голосе произнесла Ольга Романовна. – Я же просила тебя явиться к двум часам. А сейчас сколько?
– Виноват. Исправлюсь, – по-уставному четко произнёс Носов, бросив взгляд на наручные часы.
– Ладно, кончай выпендриваться, – сказала Романова. – Докладывай, что там у тебя по делу Елизаровой.
– Работаем, – отрапортовал капитан.
– Паша, я что, должна из тебя каждое слово тянуть?
– Да та же лабуда, что и в деле Дембицкого, – поморщился Носов. – К её хате подкатила машина, из неё вылезли двое в масках, ворвались в дом, показали бабке пистоли и потребовали восемь тысяч зеленых. Бабка, ясное дело, струхнула, и деньги отдала.
– А откуда у неё взялась такая сумма? С пенсии отложила?
– Так у неё же сын моряк, он ушёл в рейс, а баксы оставил матери на хранение. Решил, что так надежнее будет, чем держать в их квартире в свое отсутствие.
– А откуда же налетчики прознали деньгах?
– Так бабулька-то любила заложить за воротник. И на день рождения у своей соседки начала трезвонить по пьяному делу, что её сын хочет купить крутую тачку. А деньги, в количестве восьми тысяч американских долляров, оставил на хранение ей. А на этих посиделках человек восемь было. Вот и пошли круги по воде.
– Ты прощупал гостей?
– Обижаешь, Ольга Романовна!
– И что?
– Дохлый номер. Это ж надо каждого отполировать – кто с кем контачит, кто-кому фигу в кармане держит. Да и вообще, похоже, там орудовали воины света. А они же у нас неприкасаемые.
– И что заставляет тебя думать, что это – воины света?
– Да уж слишком нахраписто они действуют. Подъехали к её хате средь бела дня, не скрываясь, только рожи масками прикрыли. Сняли дань – и спокойно укатили. Чувствует свою полную безнаказанность, понимают, что за них впишутся, и что им всё сойдёт с рук.
– А что там с делом Сасс?
– Пока ничего нового.
– Выяснил, откуда они взяли ключи?
– Нет.
– Плохо. В этом деле не должно быть никаких лакун.
– Побойся Бога, Оля! Убийцы найдены, улики железные… Передавай дело прокурору – и с плеч долой.
– Послушай, Паша. Ключи попали к пацанам из квартиры Соскиных, других вариантов нет, и ты знаешь это не хуже меня. Значит, надо трусить эту семейку, чтобы потом не было никаких проблем.
– Да опросил я этих Соскиных, всех опросил, включая даже и их кошку Мурку, и все они идут в отказ.
– А соседи? Ведь на площадке с Соскиными живет пожилой мужчина. Возможно, он что-то видел или знает… Ты к нему заходил?
– Послушай, Оля, я уже и так совсем зашился, – попробовал отбиться Носов. – Сама знаешь, дел невпроворот. На мне же, кроме этих Соскиных, висит дело Дембицкого и Елизаровой, а также кража в переулке Табачном…
Алексей Звягинцев, с широкой улыбкой на красноватом лоснящемся лице, развел руки в стороны, вставая грудью на защиту своего коллеги:
– И в самом деле, Ольга Романовна! И там же пашем, как проклятые!
– Мальчики! – возвысило голос начальство. – Я что, тихо сказала? Работайте! И чтобы был результат!