Начало тут, тут, тут, тут, тут и тут.
.
Следующим упоминается произведение Гройса «Визит» (1980).
Вот уж где во всю используется человеконенавистническое отношение ницшеанца к людям. За то, наверно, ненависть, что люди согласны до умопомрачения следовать принятым в обществе привычкам. Например, взяв читать роман, продолжать читать его, хоть и не хочется, например, из-за скучности, но надо, скажем, чтоб не сочли отсталым.
Другой пример. Сам видел, будучи в эвакуации в Средней Азии по время войны. – Стадо овец шло по улице. Впереди – вожак. И кто-то положил бревно поперёк улицы. Вожак его перепрыгнул, все, по очереди подходя, перепрыгивали его. Причём, когда бревно убрали с пути стада, каждый следующий ряд, подходя к месту, где лежало бревно, и чсрез это место продолжали перепрыгивать.
Как идиоты.
Мне такого идиотзма принятости хватило меньше чем на треть романа (это видно по боковому движку на экране компьютера).
Роман состоит из непрерывной последовательности уточнений довольно короткого первоначального предложения:
«Глава 1
Когда Андрей вошёл в комнату, его взгляд сразу же упал на большой стол, беспорядочно заваленный бумагами».
Во второй главе принимаются уточнять слово «Когда» и продолжать то же предложение с этим вот уточнением: «Как только», «Почти в тот же самый момент, когда» и т.д. Сперва было 16 слов. После второго уточнения – 20. К концу второй главы – 201. Последнее предложение главы повторят первое с 16-тью словами.
Я не дочитал до него, испытав уже упоминавшийся ранее предвзрыв взрыва, предполагающего, что этот взрыв вышвырнет меня вот из Этого мира в метафизическое иномирие.
Третья глава начинается с того же (первого) предложения и волынка продолжается. Я уже не осмелился в этом участвовать. Главы с 4-й по 9-ю – то же.
«Глава 10
Автор информирует читателей романа «Визит» о том, что, когда Андрей вошёл в комнату, его взгляд сразу же упал на большой стол, беспорядочно заваленный бумагами».
И это конец.
И, по-моему, в этом на первое место выплывает не образ Неизвестности, непереносимой для Ницше в Этом мире, о чём говорилось у меня раньше, и о чём повторено у Дёготь:
«…приводит вовсе не к созданию лаконичных эмблем этой непознаваемости (такая эмблема потенциально являлась бы товаром), а к гипостазированию [опредмечиванию абстрактных сущностей] повествования на эту тему» (С. 15)…
А на первое место выплывает катарсическое (тоже уже упоминавшееся) выражение необходимости метафизического иномирия для бегства в него.
*
«…продуктивного «непонимания», которое только и позволит удовлетворенно произнести вердикт «это гениально»» (С. 15).
Я б сказал иначе: «это художественно», - в пику: «это эстетично».
Ибо первое предполагает рождённость лишённым слов и образов подсознательным идеалом (содержанием которого является какой-то нюанс духа времени), то есть принадлежность к неприкладному искусству. В случае с Гройсом это бегство в иномирие от неколебимости советской власти, отдавшей власть партноменклатуре, отняв её у советов. А второе предполагает всего лишь множество деталей, выражающих осознаваемый замысел – у Гройса – вывести человека из себя.
А вот назвать гениальным ни одно из рассмотренных произведений нельзя. Слишком мало искусности применено. У Гройса экстраординарен лишь зародыш – громоздить уточнения. А собственно, как именно это сделать, никакого особого умения не требует.
Перед Гройсом был «Вшкафусидящий Примаков» (1970-1974) Кабакова. Он экстравагантен лишь придумкой создать неопределённость из показа рисунков в альбоме. Сами рисунки там нарочито топорны.
Ещё ранее упомянутая вещь «Эстетические исследования» (1986) Монастырского впечатляет умением автора высосать из столь большого числа реалий ВДНХ такие качественные насмешки над верой, сформированной в СССР, что думается аж о большом таланте Монастырского. Но. Назвать гениальным…
То же и со всем, упомянутым Екатериной Дёготь, на Гройсе кончившей свою статью.
Я с нею, получается, больше соглашался, чем критиковал.
13 ноября 2023 г.
